Текст книги "Пятое измерение"

Автор книги: Валентин Проталин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Проталин Валентин
Пятое измерение

Валентин Проталин

Пятое измерение

СОДЕРЖАНИЕ

1. Пятое измерение

2. Почувствовать главное в главном

3. К чему и призываем...

4. По-человечески, значит правильно

5. И опять же – да здравствует Пушкин!

6. Камень преткновения

7. Необязательные суждения

Напрасно иные из нас склонны относиться едва ли не высокомерно к доклассовым сообществам людей. Опираясь на три-пять считанных тысяч лет своего письменного существования, научившись грамоте, противопоставляя себя несчитанным тысячелетиям прошлого, мы не отдаем себе отчета в том, что становление и жизнь тех бесклассовых сообществ было таким общечеловеческим событием, с каким позднейшие революции не идут ни в какое сравнение. Легенды древних греков (да и других народов) о золотом веке, которые они связывали со своим прошлым, не столь уж мифичны. Древние в них оплакивали утраченное ими целомудрие.

Взять хотя бы единственное: в дописьменные времена человек научился осознанно трудиться. Может быть, большей "научно-технической" революции и не произойдет на этой земле. А если добавить сюда рисунки на стенах пещер, древние календари, да и куда большую, чем у нас, способность многое постигать "чувством"...

Современная наука свидетельствует: при переходе от верхнего палеолита к неолиту вся земная суша была заселена людьми, "и до выхода человечества в космос историческая арена жизни человечества не расширялась сколько-нибудь существенно". 800 тысяч лет назад на земле имелся миллион людей. По одному человеку на восемь квадратных километров. Есть, видимо, некая метафорическая логика в том, что меня тянет на следующее сопоставление. Сейчас на такой же территории, наверное, найдется не более одного по-настоящему гуманитарно образованного, гуманитарно "подкованного" современника нашего.

Впереди оставалось еще 800 тысячелетий до того будущего, которое именуется нашей историей. Историей, творящейся в письменном варианте.

Конечно, сравнительно с позднейшими динамическими прыжками человечества по экономическим эпохам, предшествующая жизнь может показаться явлением застойным. Однако в тогдашнем "застойном периоде" просматривается одно хотя бы бесспорное преимущество: человек как личность мог образовывать, говоря по-нашенски, себя по таким песням и сказаниям, по таким образам и символам, какие, по нашей опять же градации, давно признаны классическими. То есть шедеврами, предельно отобранными эволюцией по высшим проявлениям духа.

Письменность кое-что успела зафиксировать по памяти из того, что было до нее. Однако сколько не успела! Еще Платон вымолвил: письменность убила память. И он знал, что говорил. Более, чем мы это себе можем представить, живя почти на два с половиной тысячелетия позднее него.

Что-то можно уяснить себе в этом плане на примерах пока еще доступных. Где мы чаще всего сталкиваемся с настоящей целостностью характера? Разумеется, в разных слоях общества встречаются самобытные натуры, ею обладающие. А где целостность – явление более или менее характерное? С одной стороны, в народных глубинах, с другой, – среди людей, серьезно и всесторонне образованных. В глубинах народа – это по большей части в деревнях. Здесь еще хоть что-то можно обнаружить (с каждым годом все меньше и меньше). В старших поколениях.

Существуют в этом плане интересные социологические данные. Несколько лет назад брались контрольные тексты – отрывок из книги, газетная или журнальная публикации, – и реципиенту предлагалось своими словами изложить прочитанное. Открылось, что некоторые работники, в том числе и из руководящих, не умели передать смысла предлагаемого материала и мыкались в поисках слов, или укрывались за барабанным треском казенных фраз. Тогда как иная деревенская старушка, сказав, что она, может быть, ничего тут не понимает, с неожиданным своеобразием и точностью раскрывала содержание контрольного текста.

Порою здесь я сталкивался с такими натурами, когда и качество интеллигентность употребить к месту. И обеспечивается эта целостность если не мировоззрения, то мировосприятия подобных деревенских натур органическими знаниями: и образного слова, и человека, и земли, и растения, и всякой твари земной. И постигают они окружающее скорее чувством, именно с его помощью сводя многообразие окружающего к единству.

Похожая целостность, не всегда передаваемая словами органичность, естественность натуры и поведения обычно встречается на другой, совершенно, казалось бы, противоположной точке общественного кольца – среди людей глубоко и всесторонне образованных. В сущности, мы здесь сталкиваемся с двумя вершинами. Недаром эти две вершины всегда поймут друг друга и друг с другом договорятся. Задолго до нас это замечено. Хотя бы тем же Глебом Успенским.

Здесь, на другой вершине, среди людей глубоко и всесторонне образованных, знание вновь объединяется с чувством в нечто нерасторжимое, и обостряется способность, говоря словами Шиллера ( письмо к Гете), "возвращать идеи к их интуитивному источнику..."

Вот что следовало бы нам всегда иметь в виду.

...Мы и слово "бедные" лишили, если можно так выразиться, первозданной невинности, придав ему унижающий материально-прагматический оттенок. Лишь в редких записях современных путешественников, из глубин африканского континента или из джунглей Латинской Америки до нас доносится прежний смысл этого слова. Бедные – от беды, которая всюду подстерегает. Может иссушить посевы, затопить земли, увести дичь. Отсюда и "богатые" – удачливые, от богов, дарующих урожай и обильную охоту. Так до сих пор воспринимают два этих понятия в поселках вдали от цивилизации. В поселках, где улица служит местом для постоянного и естественного общения...

...В "Географии" Страбона есть следующее сообщение. На острове Эвбея жители двух поселений – Халкиды и Эретреи, – расположенных по разным сторонам плодородной долины Лелант, заключили между собой договор и сделали по этому поводу надпись на столбе в Амаринфском храме. Договор гласил, что запрещается в их конфликтах применение бесчеловечных орудий – стрел и дротиков, убивающих на расстоянии...

Так что все уже было. И многое было до того, как человечество впало в грех собственности, в один из своих первородных грехов. И другой дороги не стало, как грешить и каяться.

Эта недооценка предшествующего и стала, на мой взгляд, недостающим звеном в восприятии марксизмом исторической эволюции человечества. Испытывая к догосударственному прошлому несомненный и живой интерес, К.Маркс и Ф.Энгельс тем не менее вычеркивали его из той эволюционной картины, которую рисовали. Впоследствии это перечеркивание времен "доисторических", выразившееся, в частности, в недооценке и духовного потенциала, и взорвало изнутри сам метод построения ими социальной истории. Выпрямило его, сдвинуло в сторону абстракции, схематизма.

К.Маркс в 1847 году в статье "Морализирующая критика и критизирующая мораль" прямо заявлял: "Так религиозная фантазия народов заклеймила историю человечества, поместив век невинности, золотой век в период доисторический, в ту эпоху, когда еще вообще не существовало никакого исторического развития..." Для него и Ф.Энгельса в связи с этим характерно даже такое словоупотребление, как "баранье или племенное сознание", выплеснувшееся у них годом раньше в "Немецкой идеологии".

Лишь однажды, уже в 1860 году К.Маркс в "Введении к "Критике политической экономии" сильно споткнулся, никак не умея справиться с категорией искусства, упрямо не подчиняющегося правилам поведения в строго "просчитанной" им системе эволюционного развития. Он писал: "Относительно искусства известно, что определенные периоды его расцвета не находятся (надо же?! – В.П.) ни в каком соответствии с общим развитием общества, а, следовательно, также и развитием материальной основы последнего... Например, греки..." И далее: "Однако трудность заключается не в том, чтобы понять, что греческое искусство и эпос связаны с известными формами общественного развития. Трудность состоит в понимании того, что они продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняют значение нормы и недосягаемого образца".

Прямая связь между общественным развитием древнего общества и его искусством непременно же существует, однако..., порассуждав еще немного, К.Маркс оборвал рукопись. И более к ней не возвращался. Факты не лезли в логическую цепочку, и он о них решил позабыть. Или – позабыл? Но и за двадцать последующих лет жизни К.Маркс к этим собственным неудобным мыслям так и не возвращался.

Эту независимость нравственного, особенность его закономерностей в отличие от закономерностей иного жизнестроительства почувствовал гением своим А.С. Пушкин. И наткнулся-то на эту тему раньше, чем Маркс. В 1836 году он писал: "Петр создал войско, науки, законы, но не мог создать словесности, которая рождается сама собой на своих собственных началах".

Полагаю, что никто не истолкует меня таким образом, будто я за возвращение в поселения наших прапрародителей. Однако, во-первых, определенный вариант возвращения к давно миновавшему совершается в этом мире. Так или иначе, как бы памятуя о далеком родстве с минувшим, мы ведь худо-бедно (и Запад, и мы) вернулись к общественному по своему характеру труду (к общественному производству). Иными словами, если иметь в виду хотя бы только кооперативный характер труда и производства, то можно говорить, что обе системы не только некоторым образом жертвы исторического прогресса, но и о том, что та и другая (и мы, и Запад,) тяготеют к... минувшему. К чему? К бесклассовости? Да, к ней, родимой. На ином витке, однако это не значит – не знакомой по сути, не сопоставимой ни с чем. Генетически, по-видимому, помня, что было нечто самоценное до той поры, пока впервые некто не сказал: "Это мое!". И породил противоречие (первородный грех), которое люди вынуждены распутывать и распутать не могут. И да здравствует вершащийся под этим земным небом закон отрицания отрицания.

И сейчас... Сейчас породивший экономические эпохи (или эпоху) истории и не исчерпавший себя институт собственности, кроме прочего, служит пока и еще одну службу. Он не только способствует прогрессу, но и стреноживает его, сдерживает эволюцию, давая ему продвигаться во многом самоходом. И поэтому бытие и впрямь еще, слава богу, придерживает сознание. Связывает возможности сегодняшнего сознания вмешиваться в дела эволюции. Человечество не доросло до полной за себя, человечества, ответственности. Отсюда и один из первородных грехов его, принесший в мир добро вперемежку со злом, в финале экономической эпохи оказывается тормозом, не лишенным полезности. Как некая строгая нянька, пусть и не сильно образованная, не позволяющая шаловливому ребенку разгуляться...

В скобках стоило бы вставить, что в отношении к собственности и капитализм, и наш бывший социализм пребывают даже в определенном долгу. И каждый по-своему несостоятелен. В первом случае фактически наблюдается искусная, но и искусственная остановка в развитии человечества, делающая его, в частности, беспомощным в преодолении экологического и антрополитического кризисов. Сказывается это в консервировании очищенного от феодальных и прочих скверн незыблемого самого института собственности. (Пусть существуют и определенные изменения – акционирование компаний, участие денег рядовых граждан в производительной деятельности; формы коллективной собственности и т.д.). Капитализму и в голову не приходит, что институт собственности в нынешнем его понимании может исчерпать себя.

У нас же с нею свои счеты. Мы поторопились и позволили себе заменить частную собственность якобы всенародной. Хотя может ли право собственности простираться на все и вся. Больше того, не является ли общенародная вывернутой наизнанку частной? Но доведенной до бессмысленности, будучи беспредельной по своему субъекту. Нечто вроде дурной бесконечности (я сейчас оставляю в стороне то, что было реально полезным в этом эксперименте). Вот и получается, что на нашем примере человечество выясняет: декретом отменить собственность, рынок – значит, совершить из добрых побуждений глобальную безнравственность. Собственность, повторяю, с разумной помощью людей должна во многом сама исчерпать себя.

Да и почему мы думаем, что во времена, называемые нами доисторическими, самым распространенным механизмом возникновения собственности было то, что мы теперь называем экспроприацией. Все, разумеется, встречалось под этими небесными звездами. Однако отчего бы не представить себе, что у тех же древних земледельцев при определенном уровне производительности, когда семья становилась способной собственными силами, без помощи других, прокормить себя, процесс разделения происходил как бы сам собой. И родовое поселение постепенно переходило на основу соседских отношений. В той или иной степени. И первым понятием, тяготеющим к норме, определилось не "это мое" но наоборот – "это твое". Конечно, были и завоевания, и захваты, и всяческие переделы, и вытеснение одних другими, и все разбойничье, что нам проще себе представить. Однако, повторяю, почему, на первых порах, не превалировать мирной эволюции размежевания на семейные хозяйства. То, что способность одного человека кормить не только себя привела, в частности, к возникновению рабства – все правильно, но это уже другой вопрос...

Наша действительность вообще соткана из противоречий...

Мы, люди, как бы поднялись на вершину горы, где выветривается человеческое тепло, где непросто приткнуть нравственное чувство. Если иметь в виду Запад, то с этой стороны на голой в гуманитарном смысле вершине пребывает, по словам Э.Гуссерля, "самоудовлетворенное человечество", впавшее в "роковое заблуждение относительно мудрости человеческой науки". Если иметь в виду наши недавние роковые заблуждения, то мы стояли , взирая лишь на осколки теорий социального рая. Где-то то ли по ходу, то ли на спуске равнина истинно человеческого общения, этот плодородный Лелант. Мы же порой – и те, и другие – глядим, словно в бездну. Это во-первых.

Во-вторых... Академик Т.Ойзерман пишет: "Человек есть, по своей сущностной определенности трудящееся и тем самым познающее существо". Верно сказано. Но – верно лишь частично. Да простится мне опять экскурс в доисторическое. Первый человеческий способ добывания пищи должен был перейти не только в навык, но и развиться в варианты, в интерес к выбору способов. Потому – в начале было слово, пусть и не произнесенное... С того самого первого чувства, обернувшегося первым осознанным действием. Мысль прачеловека – способность предчувствия, предвидения. С момента возникновения она включается в космос, ее породивший. В сущности, у человека (воспрянь, смертный!) всегда были космические задачи и (не падай духом) земные возможности всякий раз. Чувство вообще индивидуальней мысли. Выразительнее ее. Индивидуальное чувство саму мысль способно индивидуализировать. А потому чувство служит куда большим, чем мысль, основанием для равенства людей. И первой эмоцией в мироздании (не помню сейчас кем это сказано) была положительная эмоция. Это – по-человечески, а значит, и верно.

Что же касается до мира человеческих вещей, предметности, нас окружающей, то это же – материализовавшиеся порывы, чувства, мысли. В процессе деятельности, разумеется...

В-третьих, и это здесь главное... В самой сути бытия всегда был заложен творческий нравственный момент. Мы не замечаем этого, как не замечаем и сердца, бьющегося внутри нас. Именно так, например, определяет нравственное Валентин Толстых. Наблюдаемая зависимость нравственного и духовного, даже беспомощность перед экономическими потребностями, есть некий оптический обман. Истина лишь в первом, так сказать, приближении, годная до поры. Духовное в человечестве – такой его младенец, который сродни Эроту из древнегреческой мифологии. Все боги, кичащиеся полновластием в своих божественных ведомствах, снисходительные к этому чуть ли не уличному шалуну, в конечном счете бессильны перед ним и боятся его. Бессильны и боятся, потому что он – персонифицированная любовь, движущая миром. Любовь, без которой все снова может обернуться досотворным хаосом.

Духовное догосударственно, дописьменно. Оно домысленно и первозданно. Духовное, в сущности, вообще непротиворечиво. Невозможно не предположить, что в доисторической дали в человечестве уже состоялось в том или ином виде приятие и воспроизводство некоего духовного императива. Пусть и не распадавшегося на постатейный кодекс, на заповеди. Для последующего системно-экономического восхождения по временам уже собственно историческим, для нас, этот духовный императив задан был в готовом виде. Иначе откуда в народах столь неизменно стремление к справедливости. Само это народное чувство справедливости. И экономика этому чувству – не главный указ.

Да, с экономикой шутки плохи. Да, она встраивает в себя людские судьбы, корректирует души и по-своему пасет человечество, человеческое сознание. Однако этот владыка и преобразователь не всемогущ. Он способен влиять на духовное здоровье человеческих сообществ. Но упади нравственный уровень последних ниже отпущенной им меры, и твердыня экономики задымится грудой развалин. По крайней мере, и ей не дано быть абсолютно безнравственной. Думаю, бездуховность вообще человечеству не грозит. Бездуховное человечество попросту погибнет. И потому я все готов отдать экономике, все, кроме приоритета. Недаром великий поэт провидчески сказал: "Все отдаю я октябрю и маю, но только лиры милой не отдам".

С нравственными ценностями, непротиворечивыми внутренне, все остальное может вступить в конфликт. До поры до времени и до известного предела. Внутренняя непротиворечивость духовного допускает и обеспечивает такую интенсивность конфликтов, такую меру разрушительного, заключенного в них, какая должна все-таки гарантировать условия существования и развития самого духа. И одно из важнейших условий – нравственная состоятельность сообществ в целом, на круг.

Да и в каждой сотворенной человеком вещи заложено, просвечивается озарение, чувство, мысль о ней, то есть и слово, нацеленное и на общение людей. Это само по себе не может не сказаться самым глубинным образом на процессе человеческой истории, не придать ей направленности. Направленности нравственной. За спиной записанных, известных нам эпох (или эпохи) человечества, расположился Первокамень культуры общения, этот дельфийский центр земли. Для каждого в отдельности, и для всех нас, взятых вместе.

Николаю Бердяеву принадлежит такое понятие, как гуманитарная вера. Владимир Вернадский записал однажды, что идея бессмертия может обойтись и без понятия Бога. Здесь я только добавлю: то же самое и – идея цели, вырабатываемой так или иначе в ходе эволюции человечества. Когда вопросы и ответы, следствия и причины фактически одновременны. И она, эта цель, сопоставимая с предназначением человечества, видится как пятое измерение мира. Пятое. Последнее ли?

По крайней мере, крепнет во мне убеждение, что мы вступаем в закат собственно экономической эпохи человечества. В преддверие иного поприща, где значение этого пятого измерения станет основным. "Багаж" культуры, накопленный человечеством, для этого и сейчас вполне достаточен.

Если, конечно, не держать его только в багажном вагоне.

25 февраля 1991 г.

ПОЧУВСТВОВАТЬ ГЛАВНОЕ В ГЛАВНОМ

Кто не знает в этой стране, что проблемы культуры у нас – вопрос чрезвычайно больной. Найдите такого человека. Не найти. Всякий скажет. Однако в переводе на язык проблемы это будет звучать: экономика у нас в кризисе, а культура – в загоне. В загоне, поскольку, все-таки, такие понятия, как кризис или даже упадок, к ней, по спокойному размышлению, не подходят. Это не про нее. Она, во-первых, больше нас с вами. Во-вторых, существует еще и как бы сама по себе. Реально, наглядно и представительно. Если приглядеться...

Это даже не дом, в котором мы живем, и следует переезжать в другой, когда этот окончательно обветшает. Это целая вселенная, сотворяемая из деталей, частиц и систем, взаимно проникающих друг в друга, не подверженных ни тлению, ни коррозии. Сегодня в России можно добавить – ни коррупции. Сюда входит все – от первой положительной эмоции до "последней" мировоззренческой категории, от первого художественного образа до последнего научного открытия. Можно что-то забыть, как забыли новые европейцы, что в античности днища кораблей обшивали металлом. Можно, будучи озабоченными, и новшество измыслить. Как в средние века испанцы опять наловчились тем же металлом одевать днища морских суден. Можно обнаружить принцип действия парового или иного двигателя, который еще не по зубам твоим соплеменникам, или высказать нечто, непонятое пока другими. Все равно это так или иначе остается в закромах культуры. И когда-нибудь да пригодится...

Наша земная жизнь без нас так или иначе замкнется в том или ином варианте истории. Культура же (как феномен, включающий в себя также и исторические труды) останется сама собою.

В сущности, все сказанное выше, тривиально.

Также тривиально и то, что не только одному отдельному человеку по ограниченности его возможностей, но и обществу по-настоящему пока не освоить наработанного культурой за тысячелетия. Отдельному человеку в определенном смысле проще. Недаром его создавали высшие силы по своему подобию. Общество же создал он сам. Не высшие силы. Современные общества во многом выступают хранителями накоплений культуры. Хранителями вольными или невольными, нормальными или не очень. Однако по крайней мере все-таки хранителями. И не от животной жадности, как собака на сене. А пожалуй, скорее от стихийного, интуитивного страха; спиной чувствуют: лишись оно, общество (да хоть и человечество), своих, – прежде всего гуманитарных, – сокровищ, – впереди только погибель. И правильно чувствуют. Что-нибудь вроде обшивки днищ суден металлом еще и вновь будет изобретено. Если успеется. А вот...

...Отдельный человек, вкусивший от плодов культуры, как бы он ни менялся, остается тем же, в сущности, человеком. Общество же, которое создавалось "всего лишь" человеками, овладей оно в целости своей хотя бы десятой частью гуманитарных сокровищ, которые ему же накопили и оставили лучшие его же гуманитарные личности – филологи, философы, поэты, прозаики, искусствоведы, художники, композиторы, учителя..., каковые сокровища общество так или иначе старается хранить, итак, овладей оно ими по-настоящему, и явится на свет совершенно иное общество.

Не требуется уж очень много воображения, чтобы представить подобное.

Бесспорно и то, что все созданное человеческим талантом, творческим поиском ума, души, духа, в конечном итоге обращено к любому из нас. Это наше. Такое наше, когда делить ничего не надо.

...В предпоследний перед 200-летием Пушкина день рождения этого великого русского поэта в Москве за спиной его памятника (с фасадной стороны шло традиционное официальное чествование), сгрудившись в митинговый круг, речи водили ампиловцы. Наряду с заявлениями по части разделить и распределить и даешь телевидение и здесь время от времени раздавалось – "Наш Пушкин".

Что касается телевидения, то его отдавать ампиловцам почему-то очень не хочется. Про Пушкина же они, в сущности, правы. Он их. Или, точнее, их тоже. Как и Шекспир, как и Данте. Хотя в случае с Данте сложнее. Долго объяснять придется, почему автор "Божественной комедии" принадлежит всем.

Наш Пушкин... Чего не отнимешь у ампиловцев, так это их непосредственности. И искренности... Я не имею в виду теперешних их вождей. С вождями повсюду следует быть осторожными. Мало ли что прячется под челками и иными прическами красноречивых руководителей.

Не в последнюю очередь эта непосредственность и привела в день рождения Пушкина левых радикалов к памятнику поэта. Почему не откликнуться. Отчего не побывать в своей среде, на своеобразных посиделках. Хоть бы и покричать, и расчувствоваться, и погрозить кулаками. Оно, конечно, пусть видят и слышат, однако любо-дорого и в кругу близких тебе побывать, душу потешить.

Я, разумеется, не к тому веду, что и остальные наши партии, не столь крайние, должны были бы обязательно обозначиться в такой день у знаменитого памятника. Совсем нет...

Однако, любопытный факт. Заранее, за время, достаточное для принятия какого-либо решения, общественно-политическое движение "Союз реалистов" в письмах обратилось к разным нашим партиям (Яблоко, КПРФ, Наш дом Россия, либерально-демократическая и другие) с предложением совместно отметить тем или иным образом день рождения великого российского поэта. Никто не откликнулся. Даже из вежливости ничего никто не ответил. Кроме Жириновского...

Но и это ладно. Попробуем вообразить, что для обсуждения какой-либо проблемы культуры представители партий все-таки встретились. (Именно как представители, а не как частные интеллигентные лица, когда, увлекшись, можно обнаружить друг в друге массу общего и незаметно для себя сродниться еще покруче ампиловцев). Пробуем?.. А ничего не рисуется: ну, встретились, даже поговорили, и – разошлись. Делить-то нечего. Не власть.

А заявлять применительно к партийным программам, что в области культуры у нас – там провал, там провал и там провал, что она не только не при деньгах, а – бедная-пребедная, что, конечно, надо, надо и надо... А кто считает и говорит иначе? Это же все равно, как в известной басне, – еж пригласил к себе в гости ежа и обещает: я тебе покажу иголки.

Правда, у некоторых партий культурная программа по пунктам расписана. Любой человек из "среды культуры", казалось бы, так бы и побежал подписаться под этим. Однако, не бежит. Не без горечи понимает: все это, изложенное столь аккуратно, ничто иное как вариант школьного чистописания. Недавно сибирские рок-группы устраивали совместный концерт под девизом – долой наркоманию. И сами понимают, признаются: результат будет ноль.

Если какая-нибудь наша политическая партия соберет аудиторию и примется ей объяснять про культуру, про то, что надо, надо, надо, про духовные богатства и т. п., результат будет – два ноля.

В некотором смысле такой подход партий к культурному "строительству" даже можно понять. Но мешает что-то.

И не то, что не стоит собирать аудитории, устраивать тематические вечера и подобное прочее. Как раз стоит. И такая культурная работа должна продолжаться. Но исполняя ее, мы не можем не помнить, что лишь касаемся самих проблем чисто внешне, как будто отдаем налог или приносим жертву языческим богам, по обряду, по обязанности, диктуемой извне, пользуясь алтарями на улице. Вне святилища, вне храма.

Не чувствуем главного в главном. Занимаемся проблемами культуры, на деле не исходя из нее самой.

К партиям и общественно-политическим движениям, повторюсь, это относится прежде всего.

Плоды мысли, духа, немассовой поначалу деятельности адресованы каждому без исключения. Отсюда следует очень простая вещь: каждый и право имеет на все сокровища культуры, на культуру, как таковую. Конечно, со стороны каждого необходимо нечто ответное. Назовем это чувством ответственности перед самим собой, упирая на слово чувство. Пробуждением в каждом человеческого, жизнеспасительного для каждого в конце концов... Другой бы сказал обязанности. Хотя понятие обязанности в данном случае вообще не применимо.

Другое дело – общественно-политическая организация, чьи устремления, по определению, прямо как будто нацелены на благо государства, да и само государство. Понятие обязанность, когда речь идет о культуре, культурном строительстве, здесь как раз вполне к месту.

Итак, с одной стороны – права, а с другой – обязанности. Парадоксальность эта возникает в результате перехода на язык политики, поскольку основательному обществу в лице своего посредника – государства предназначено выступать историческим ответчиком за использование самого важного общественного наследства – культуры. Иначе к чему тогда политики, правительства, верховные советы, думы и советы федераций...

Больше того, в обозримом грядущем правительства должны стать своеобразными комитетами культуры. Разумеется, никуда не денутся в обозримом времени и иные ведомства – экономические, финансовые, военные... Но сверху над всеми – что-то вроде комитета культуры. А не внизу, не на последнем месте, как теперь.

Не потому что культура для общества, государства – новый вариант диктатуры или гегемонии. А потому, что человеку и человечеству острее всего потребна на нашем этапе истории гуманитарная и гуманная среда обитания. Худо-бедно мы рождаемся и живем именно в культурной среде – той или иной. Словно в своеобразном океане. Надо это открыть для себя. Осознать как главное. Глубинное, или как ядро в орехе. Наличествует культурная среда значит вырабатывается кислород для нашего

существования. В сущности и каждый человек производит вокруг себя живительный кислород. Удачнее всего в детстве. Преимущественно раннем. Одним своим явлением на свет. Другое дело, сколь полноценно каждый из нас потом научается дышать кислородом культуры. Умеет ли современное общество научиться дышать. Особенно в лице его политических, властных, государственных институтов. Способно ли оно хотя бы к серьезной постановке этой проблемы. Или по-прежнему, собакой на сене, хорошо ли, плохо ли выступая в основном лишь хранителем накопленного культурой, будет только отлаиваться: видите, мол, сколько у меня всяких текущих забот.

Заботы, действительно, серьезные... Но, может быть, опираясь на гуманитарное, человеческое – культурное в людях, сподручней и текущие заботы снимать. По крайней мере, ошибок совершишь меньше.

О верховенстве духовного в отношениях между людьми затверждено на Земле еще задолго до писанной истории. Примат культуры, как фундаментального, основополагающего в создании обществ и государств, и упрочении их сил для исторического существования становится исследовательской и публицистической темой лишь теперь, последнее время. В древности о жизнесохраняющей роли гуманитарного для обществ вещали единицы, предсказывавшие при падении нравов, при пренебрежении к духовному погибель городу или царству. При масштабах тогдашних ойкумен и локальности человеческих территориальных объединений подобные перспективы были очевиднее что ли, прозрачней. Для единиц, естественно. Верно отметил С. Крымский ("Вопросы философии", No 4, 1998 г.): из 21 земных цивилизаций "выжили до вашего времени только 4, те, которые создали общечеловеческие этические ценности, выраженные в мировых религиях".