Текст книги "Богдан Хмельницкий. Его жизнь и общественная деятельность"

Автор книги: Валентин Яковенко

Жанр:

Биографии и мемуары

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Назад к карточке книги

Глава VII. Воссоединение

Неизбежность воссоединения, вытекавшая из общего положения вещей. – Решение земской думы в Москве. – Переяславская рада 8 января 1654 года. – Условия воссоединения. – Несогласия среди казацкой старшины. – Война Москвы с Польшею. – Объявление войны Польше со стороны Швеции. – Разгром Польши. – Независимость по образцу голландцев. – Виленский договор. – Союз с Карлом-Густавом и Ракочи. – Недовольство Москвою и недовольство в Москве. – Преданность Хмельницкого своей основной задаче

Дело объединения Руси близилось к концу. Хмельницкий, как мы знаем, поддерживал постоянные сношения с Москвой и всеми способами старался втянуть ее в свою борьбу с поляками. Для нас неважно в данном случае, желали ли действительно объединения Хмельницкий, казацкая старшина, духовенство и вообще все передовые представители тогдашнего южнорусского общества. Объединение должно было состояться в силу самой необходимости. Хмельницкому не удалось отстоять независимость южнорусского народа, не разрывая государственной связи с Речью Посполитою. Федеративное соединение, как “равных с равными”, оказалось невозможным. Для того чтобы стать “равным” с поляком, южнорусс должен был стать поляком и католиком. Отсюда вытекала историческая необходимость полного разрыва с Речью Посполитой. Образовать независимое государство было немыслимо. Даже если бы Москва и не помешала этому, то Польша, Турция, татары не потерпели бы независимой казацкой республики. Союз с татарами носил, само собою разумеется, временный характер; иного он и иметь не мог; союз этот можно сравнивать с практиковавшимся в некоторых государствах на западе обыкновением нанимать на службу швейцарских или немецких солдат. Добровольное подданство Турции, о котором могли думать отдельные головы, было также невозможно для целого народа, невозможно уже по одному тому, что турки держали знамя ислама, знамя непримиримой вражды с христианством. Итак, оставалась только одна Москва. Только в союзе с нею Украина могла окончательно освободиться от “лядской неволи”, а этого она должна была добиться первым делом и ценою каких бы то ни было жертв. Никто, конечно, не знал тогда, какие именно жертвы придется принести.

Но возвратимся к событиям. В то время, когда поляки шли навстречу Хмельницкому, а Хмельницкий не знал, выручать ли сына или идти биться с поляками, в Москве заседала земская дума, собранная царем для решения вопроса о подданстве войска запорожского. Дума советовала царю принять гетмана со всем войском и со всеми городами и землями под высокую государеву руку и объявить войну Польше и Литве за оскорбление веры и царской чести. На том и порешили. К началу января 1654 года царские уполномоченные во главе с боярином Бутурлиным были уже в Переяславле, а 8 января там происходила общая рада, на которую гетман пригласил всех полковых старшин и много знатнейших казаков. “Теперь, – говорил он пленным полякам, уезжая на раду, – мне кажется, что мы уже навек разлучимся~ Не наша вина, а ваша, а потому жалуйтесь на самих себя~” В Переяславле гетман держал речь перед громадным сборищем народа под открытым небом:

“Панове полковники, есаулы, сотники, все войско запорожское и все православные христиане! – сказал он. – Всем вам известно, как нас Бог освободил из рук врагов, преследующих церковь Божию, озлобляющих все христианство нашего восточного православия, хотящих искоренить нас так, чтобы и имени русского не упоминалось в земле наглей. Всем нам уже это стало несносно, и, видно, нельзя нам жить более без царя. Поэтому мы собрали сегодня раду, явную всему народу, чтобы вы с нами избрали себе государя из четырех, какого захотите: первый царь турецкий, который много раз призывал нас под свою власть, через своих послов; второй – хан крымский; третий – король польский, который и теперь может принять нас в свою милость, если сами захотим; четвертый – царь православный Великой Руси, царь восточный, которого уже шесть лет мы беспрестанно умоляем быть нашим царем и паном. Тут которого хотите, того и избирайте! Царь турецкий – бусурман~ Крымский хан – тоже бусурман~ Об утеснениях от польских панов не надобно вам и сказывать~ А православный царь восточный одного с нами греческого благочестия~ Кроме его царской руки мы не найдем благоспокойнейшего пристанища~”

Рада поддержала гетмана и высказалась в пользу московского царя. Воссоединение состоялось на следующих основаниях, подтвержденных жалованной грамотой Алексея Михайловича. За войском запорожским сохраняются все прежние его права и вольности; в дела его не вмешиваются ни воеводы, ни бояре, ни стольники царские; судится войско своим товарищеским судом: “где три человека казаков, тогда два третьего должны судить”; гетман и старшина избираются вольными голосами; казаки сохраняют все свои права на земле и разные “пожитки”, находившиеся в их владении; состав войска запорожского определяется в 60 тысяч; гетман сохранял за собою право принимать чужеземных послов, но оно ограничивалось: во-первых, гетман должен немедленно извещать государя о своих переговорах; во-вторых, послов, пришедших “с противным государю делом”, он должен задерживать и, в-третьих, с турецким султаном и польским королем без царского указа вовсе не сноситься. Жалованье казаки получают из местных доходов; шляхта, духовенство, города и вообще мирские люди остаются при своих вольностях, какие получили они от великих князей русских и королей польских; пашенные крестьяне будут “должность обыкновенную его царскому величеству отдавать, как и прежде сего”; управление же всеми делами и даже сбор податей в казну остается в руках местных выборных людей; царь посылает своих сборщиков только для приема податей и надзора за правильным поступлением их. Сравнивая эти условия со Зборовским договором, этим максимумом “уступок”, на которые согласились поляки в стеснительных обстоятельствах, мы видим, что народ много выигрывал с переходом под царскую руку. Конечно, это были только письменные бумажные условия, с которыми особенно не церемонились в те времена. Сколько их писалось с поляками, а в результате всякий раз получался несносный для народа шляхетско-католический режим! Гораздо более существенное значение имел тот новый, выработанный Москвою, уклад общественной и государственной жизни, под защиту которого становилась теперь Украина. Древнее вечевое начало, выражавшееся не только в казацких распорядках, но и в шляхетском республиканизме, доходившем временами до анархизма, уступало место московскому самодержавию. Этим, можно сказать, определялась на долгие годы судьба не одной только Украины, но и всего востока Европы. Любопытно, что киевское духовенство во главе с митрополитом Сильвестром Коссовым отказалось принести присягу на верность царю и в продолжение пятидесяти еще лет сохраняло свою независимость. Между казацкой старшиной находились также решительные противники соединения с Москвою, отказавшиеся принести присягу. В числе их мы назовем Сирка, будущего кошевого атамана, и Богуна, известного винницкого полковника. Богун не хотел подчиняться ни московскому царю, ни польскому королю. Преданный казацким традициям, он предпочитал лучше погибнуть в неравной борьбе за свободу, чем идти в новую неволю. Он стал во главе побужан и продолжал войну с поляками. Эти несогласия в среде казацкой старшины стали тотчас же известны панам. Они надеялись привлечь на свою сторону не согласившихся присягать московскому царю. В универсале к русским мещанам и поселянам король говорит: “Дошло до нас, что злобный изменник Хмельницкий запродал вас на вечное мучение царю московскому под нестерпимое ярмо, противное вашей свободе, и принуждает вас присягать против воли этому мучителю; однако между вами нашлось много постоянных в верности, которые, увидя измену мятежника, отступились от него~” и так далее. Но когда польские войска вступили в Украину, то они встретили повсюду такой же ожесточенный отпор со стороны народа, как и раньше.

Теперь полякам приходилось вести войну на два фронта. Со стороны Смоленска на них наступали московские войска с небольшим отрядом казаков под начальством наказного гетмана Золотаренко, а на Украине их должны были встретить главные казацкие силы под начальством Хмельницкого, подкрепленные московским отрядом под предводительством Бутурлина. Но зато теперь сторону поляков принял крымский хан, тщетно старавшийся расторгнуть союз Хмельницкого с Москвою. В Литве война была несчастлива для поляков. Даже твердыни Смоленска сдались, и царь Алексей Михайлович въехал торжественно в древний русский город. На Украине дела их шли успешнее. Хмельницкий действовал медлительно, медлительно подвигался им навстречу, опасаясь оставить границы незащищенными от нападения татар. Кроме того, между ним и Бутурлиным, очевидно, не было согласия. Поляки под предводительством Потоцкого ворвались на Подолье, и первой жертвой их жестокой расправы было местечко Буша, куда укрылись многие подоляне и которое не захотело сдаться на их требования. Русские сопротивлялись со страшным отчаянием, даже женщины и те бросались с детьми в пламя, чтобы не “доставаться игрушкою солдатам”. В Буше погибло до 16 тысяч народу. Такая же участь постигла и многие другие селения. Тогда Хмельницкий, стоявший табором под Белой Церковью, двинулся с частью войска навстречу Потоцкому. Враги сошлись под Охматовом. У поляков было больше войска, и они обложили казаков со всех сторон. Хмельницкий решил отступить к своему главному лагерю. Он устроил из саней подвижную защиту, замкнулся в ней и после двухдневной борьбы прорвался через ряды поляков и ушел под Белую Церковь. Поляки оставили его и вместе с татарами принялись за опустошение края. Поляк-современник утверждает, что татары нахватали в это время до 200 тысяч русского ясыра.

Странно, что подобное опустошение и грабежи происходили на глазах соединенного московско-казацкого войска. Только после того, как на злополучную Польшу напал с третьей стороны шведский король Карл-Густав и провинции одна за другой передавались ему, наши союзники решительно двинулись вперед. Хмельницкий думал воспользоваться таким благоприятным моментом, овладеть южными частями Речи Посполитой, населенными русскими, и таким образом завершить дело освобождения народа. Действительно, Польша находилась, казалось, на краю своей гибели. Ян-Казимир бежал в Силезию. Шведы овладели Познанью, Великой Польшей, Мазовиею; наконец, Варшава сдалась им даже без боя. Соединенные московско-казацкие силы, действовавшие в Литве, взяли Вильно, и Алексей Михайлович повелел именовать себя великим князем Литовским. Хмельницкий разбил поляков под Гродеком и осадил Львов. Все южнорусские области сами просились к нему в руки. Никогда раньше обстоятельства не складывались так благоприятно, как теперь, для осуществления его мысли о южнорусском удельном княжестве. Под Львовой, осада которого велась вяло и неохотно, к гетману явились послы от шведского и польского королей. Карл-Густав предлагал казакам приостановить военные действия и дожидаться мира, обещая предоставить им всю русскую землю, а Казимир не скупился на обещания всяческих милостей, если только Хмельницкий расторгнет свой союз с Москвою. “Вы будете уж не казаками, – говорил королевский посланник, – а друзьями короля; вам будут даны достоинства, коронные имения~” Хмельницкий отвечал, что он не может нарушить тесного союза, заключенного с москалями и шведами. “Если угодно его величеству, – говорил он, растроганный письмом польской королевы к его жене, – пусть возвратится из Силезии и начнет переговоры со шведами и москвитянами; дальнейшее предоставим времени. Казаки останутся верными союзниками Речи Посполитой, если Речь Посполитая через комиссаров своих торжественно признает русский народ свободным, как десять лет назад признал испанский король голландцев~” Затем Хмельницкий, взяв небольшой выкуп с города, снял осаду и двинулся в обратный путь на Украину. Через два дня за ним последовал и Бутурлин. Между предводителями, очевидно, не было согласия. Каждый действовал сам по себе. “Я удостоверился собственными глазами, – говорит поляк, присутствовавший при переговорах королевского посла с Хмельницким, – что между казаками и москвитянами нет согласия и ладу; сам Хмельницкий мне сказал, что не хочет знать Москвы: она очень груба”.

И действительно, уже в 1655 году, то есть через полтора года после воссоединения, Хмельницкий входит в сношение с турецким правительством, успевает оправдать в глазах султана свой союз с Москвою и получает от него грамоту с изъявлением султанского благоволения и с обещанием помогать казакам против всяких их врагов. Неудовольствие Хмельницкого и казацкой старшины Москвою еще больше усилилось после Виленского договора (1656 г.), заключенного между Польшею и Москвою. Первое, что оскорбило их, – это недозволение казацким послам участвовать в переговорах. Уполномоченные Алексея Михайловича прямо сказали, что они, – казаки, подданные, а потому не могут участвовать наравне с царскими посланниками в обсуждении дела, касающегося их. Во-вторых, по Виленскому договору между Польшею и Москвою состоялась сделка такого рода: царь будет защищать короля и Польшу от шведов, зато поляки обязуются после смерти Казимира избрать его, Алексея Михайловича, на польский престол. Такая комбинация была в высшей степени неблагоприятной для планов Хмельницкого. Больше, чем когда-либо, он думал теперь об удельном южнорусском княжестве. Для этого нужно было уничтожить само существование Польши, разделив ее между Швецией, Москвой и Украиной. Карл-Густав благоприятствовал его предположениям. Поэтому он стоял за теснейший союз со Швецией. Благодаря же Виленскому договору Польша сохраняла свою целость, получала даже защитника в лице московского царя, и казаки должны будут в соединении с московским войском воевать за Польшу и против шведов. Получалось как раз обратное тому, к чему стремился казацкий гетман. Затем, что станется с самой Украиной? Не будет ли нарушена ее целость? Не поделят ли ее между Москвой и Польшей и не обессилят ли ее таким образом окончательно? Как отнесется теперь царь, если казаки, продолжая начатое дело, будут с оружием в руках отстаивать свою независимость от Польши? Ведь он теперь союзник польского короля и даже сам король в близком будущем или, по крайней мере, in spe[4]4
в надежде, в расчете (лат.)

[Закрыть]! И масса подобных вопросов подымалась в отягощенной горьким опытом голове казацкого батьки. И голова никла, и силы физические, подорванные невоздержанным образом жизни, окончательно ослабевали~

Получив сообщение из Москвы о заключении Виленского договора, он пишет царю:

“Как верные слуги вашего царского величества о неправдах и хитростях лядских ведомо чиним, что они этого договора никогда не додержат; они на веру нашу православную давно воюют и никогда желательными быть не могут, а теперь они этот договор для того сделали, чтобы, немного отдохнув и наговорившись с султаном турским и татарами и другими посторонними, снова на ваше царское величество воевать~ Мы ляхам никак верить не можем, ибо знаем подлинно, что они православному народу нашему недоброхотны. Вторично тебя, великого государя, единого в подсолнечной православного царя, молим: не отдавай православного народа на поруганье, о котором ляхи помышляют”.

Именно вторично, так как, хотя раньше царь и внял этой просьбе не отдавать народа на поруганье ляхам, но теперь он, по-видимому, готов был отступиться от казаков и их Украины, по крайней мере, такое убеждение было распространено среди народа. Затем, не ограничиваясь одними представлениями, он ищет себе союзников и, кроме шведов, с которыми у него были общие интересы, заключает союз с седмиградским князем Ракочи. Ракочи выступал претендентом на польский престол. В 1657 году между Карлом-Густавом, Ракочи и Хмельницким заключен был договор о разделе Польши, по которому шведский король получал Великую Польшу, Ливонию, Гданьск; бранденбургский курфюрст – все польские владения в Пруссии; Ракочи – Малую Польшу, Великое княжество Литовское, княжество Мазовецкое и Червонную Русь, а Украина с остальными южнорусскими провинциями признавалась навсегда независимой от Польши. В помощь Ракочи Хмельницкий отправил двенадцатитысячный отряд казаков.

Конечно, все эти действия гетмана, который на раде старшин и полковников прямо заявил, что “ждать добра от Москвы нечего” и остается отступить от московского государя”, стали скоро известны в Москве. Царь послал доверенных людей с выговором. Хмельницкий не мог, однако, вести с ними официального разговора, так как лежал в постели больной; впрочем, он продолжал настаивать, что вовсе не желает изменять своей присяге государю, но что сам государь “учинил над ним и над всем войском запорожским свое немилосердие: помирился с поляками и хотел их отдать в руки полякам”. Еще несколько позже, принимая посла от польского короля Казимира, он сказал: “Я одною ногою стою в могиле и на закате дней моих не прогневаю небо нарушением обета царю московскому”. Неужели и здесь, на краю могилы, все одна политика? Неужели этот отважный воин, давший в продолжение десяти лет гетманства тридцать четыре битвы своим врагам, даже перед смертью не отважился говорить искренне, все лицемерил и двоедушничал? Нет, этого не может быть! Он был в глубине души искренен, когда говорил, что не нарушил и не нарушит “обета царю московскому”. Он до конца дней своих неуклонно стремился к освобождению южнорусского народа от польской неволи и к воссоединению его с остальным русским народом. Он до конца дней своих не выступал с оружием в руках против московского царя, не становился к нему во враждебные отношения, не нарушал его интересов. Но он не мог отказаться от своей основной, первейшей задачи: выбить русский народ из лядской неволи; он не мог давать никаких “обетов” на этот счет, напротив, всякие обеты, какие только он давал, он давал на том условии, что ему помогут достигнуть этой цели. И он искренне, рискуя навлечь на себя гнев и немилость могущественного царя, заявлял это.

Хмельницкий умер в 1657 году, не закончив начатого дела. Да разве и можно было окончить его за десять лет, прожитых им со времени возникновения роковой распри? Борьба между шляхетско-аристократическим и казацко-народным началами не могла быть закончена даже в течение целого столетия. Осталось несовершённым великое дело; но судьба не послала продолжателей и преемников, достойных начинателя. И странно, даже теперь, по прошествии двух с половиной веков, не установилось еще спокойного, беспристрастного отношения к личности главного деятеля знаменательнейшей в нашей истории эпохи, Богдана Хмельницкого. В то время, как общество ставит ему памятник и Киевский комитет по сбору пожертвований в своем воззвании определяет значение Хмельницкого следующим образом: “~Тому, кто возвратил русскому народу киевскую святыню, кто спас, может быть, православие на берегах Днепра и положил краеугольный камень нынешнему государственному зданию всей России”, – в это время Московское Императорское общество истории и древностей российских издает трехтомный страстный памфлет известного Кулиша, рисующий Хмельницкого просто отъявленным злодеем и негодяем! Видно, нельзя еще сказать, что деяния Богдана Хмельницкого составляют достояние времен прошедших~