Текст книги "Неповторимое. Книга 4"

Автор книги: Валентин Варенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Тогда главным аргументом американцев был ввод наших войск в Афганистан. Мол, коль вы ввели в декабре 1979 года свои войска в эту страну, «США решили не ратифицировать договор ОСВ-2». Мы же доказали американцам, что нератификация договора была одним из мощных ударов конгресса по Картеру, которого они решили на завершающем этапе президентства «утопить», чтобы он и не пытался выставлять свою кандидатуру на второй срок.

Даже не разбирая всех нюансов, а лишь взглянув на эту так называемую связку – ввод наших войск в Афганистан и ратификация договора ОСВ-2, нельзя не удивиться бесцеремонной бестолковости американской стороны. Ну никак одно не может обуславливать другое или быть в зависимости. Афганская проблема – это отношения СССР и ДРА, а не СССР и США. И если здесь есть какие-то нарушения, то это дело ООН, а не США. А вот договор ОСВ-2 – это отношения США и СССР. Больше того, эти отношения, и особенно сама проблема ОСВ-2, являются судьбоносными для человечества. При чем здесь Афганистан? Где находится Афганистан и где – ракеты?! О такой «связке» говорит поговорка: «В огороде – бузина, а в Киеве – дядька!»

Но к этой встрече в Нобелевском институте в Осло автор еще вернется. А сейчас кратко – об Афганистане, который тоже «свалился» на Генштаб и, следовательно, на меня тоже.

Если в начале 1979 года советское руководство на просьбу афганского правительства ввести войска отвечало категорическим «нет», то 12 декабря 1979 года это же руководство принимает принципиально противоположное решение: ввести советские войска в Афганистан по настоятельной просьбе афганской стороны и с учетом сложившейся вокруг этой страны ситуации, имея в виду договорные обязательства. Причиной и поводом к принятию такого решения было не просто стремительное развитие событий. И не только убийство Тараки в октябре 1979 года. Главным было то, что, по данным нашего КГБ, Амин (после безуспешного и многократного обращения к Москве с просьбой ввести войска) начал заигрывать с американцами. Конечно, Амин не был американским агентом, как кое-кто поговаривал в КГБ, но игру свою он с ними начал. Нам же, кроме того, нельзя было больше спокойно смотреть на развязанный Амином террор против своего народа. В основе решения советского руководства лежал расчет на то, что присутствие наших войск в Афганистане позволит остудить горячие головы сторонников Амина, да и оппозиционных сил и, наконец, исключит возможные поползновения американцев, стабилизирует обстановку.

Сегодня можно критиковать наше руководство со всех позиций, но известно одно: оно совсем не задумывалось о том, что надо или не надо делать выбор между политикой разрядки и вводом наших войск в Афганистан. Наши руководители, к сожалению, считали, что здесь нет и не может быть никакой связи и что ввод войск будет разрешен на двусторонней основе. Однако все пошло кувырком и совсем наоборот. Не история, как заявляют даже сейчас некоторые политики, осудила Советский Союз, а Соединенные Штаты поработали умно и коварно. (Еще бы! С их богатым опытом по Вьетнаму!) Американцы сделали все, чтобы завопил практически весь мир в связи с советским, так сказать, экспансионизмом.

Это был обвал. Мы в Генштабе вертелись, как белки в колесе, отыскивая теперь уже не выход, а хоть какие-нибудь облегчающие для нашего руководства позиции. Мы «вооружали» наших руководителей всевозможными выкладками, в том числе развенчивали американцев в том, что у них двойные стандарты: одно дело – оценка действий США (например, во Вьетнаме или Доминиканской Республике) и другое дело – действия СССР.

Однако самое интересное в политике США того времени в связи с афганскими событиями было то, что США на каждом углу обливали «помоями» Советский Союз за его «агрессию» и одновременно сделали всё, чтобы наши войска ни в коем случае не покинули Афганистан. Американцы лезли из кожи, чтобы активизировать оппозицию в Афганистане и железной хваткой принудить советские войска воевать, а не располагаться гарнизонами, тем более чтобы мы и не подумали осуществить обещание Л. И. Брежнева вывести наши войска через несколько недель, данное им еще в начале ввода наших войск.

Выбрасывание огромных денег, бесчисленного вооружения, боеприпасов, различного имущества, подключение других стран (особенно Пакистана и Саудовской Аравии), создание по соседству с Афганистаном мощной инфраструктуры для подготовки отрядов моджахедов – такова была центральная линия действий американской администрации.

«Холодная война» вступила в новый этап своего развития.

Весь 1980 год вынуждены были работать в условиях, когда в США правила администрация Картера и, что особенно важно, в ее составе был суперсовременный антисоветчик Бжезинский. Он сыграл особую, естественно крайне негативную роль в судьбе отношений США – СССР. Ни госсекретарь Вэнс, ни министр обороны Браун, ни другие официальные лица так не давили на Картера, как Бжезинский. В конечном итоге Бжезинский, переиграв всё окружение президента, капитально оседлал Картера и бесцеремонно погонял его в проведении антисоветской политики. Ввод советских войск в Афганистан был неоценимым подарком для Бжезинского. И он с благодарностью судьбе максимально этим воспользовался – сделал руками Картера против Советского Союза всё, что было возможно в то время.

В октябре 1996 года случай забросил меня в США, где помимо других у меня состоялась встреча и с Бжезинским. Он говорил сидя. Я заранее знал, что он скажет (меня даже подмывало прервать его словами: «Господин Бжезинский, давайте я продолжу вашу речь…»), и поэтому не столько анализировал его тираду, сколько рассматривал худощавое, надменное лицо, как у многих поляков, лицо злобствующего, но еще не утратившего рассудка сухого старика.

Рассматривал и думал, откуда у этого человека столько злобы и ненависти ко всему российскому, русскому? Даже если он сформировался как личность в период диктатуры Пилсудского, то и в этом случае не должно быть такого отторжения от всего русского.

Разумеется, у него могли быть антикоммунистические, антисоветские выпады, тем более если семья Бжезинских была богатой. Но почему у него в основе всего был антироссийский подход, почему он столь резко выраженный русофоб? Если считать причиной все обиды разделов польских земель, то он совершенно неправ. К примеру, Петр Великий, разгромив в 1709 году шведов под Полтавой, вернул Августу II польский престол. В основе последнего (третьего) раздела Речи Посполитой лежал отход этнически польских земель Пруссии и Австрии, но не России. Наполеоновские исходы и разгром Наполеона вызвали новые потрясения на польской земле. Да в том году и появилось Королевство Польское (или царство Польское), как составная часть России. Но этого могло и не быть, не появись Наполеон в Восточной Европе. Далее революционные потрясения – в России и в Польше: 1905 год, февраль 1917 года, октябрь 1917 года. В 1918 году Советское правительство приняло подписанный Лениным Декрет об отказе от договоров и актов, заключенных правительством бывшей Российской империи о разделах Польши. Но Версальский мирный договор 1919 года оставлял за Германией всю Силезию и ряд других земель. Однако при чем здесь Россия?

Вторая мировая война, развязанная гитлеровской Германией, нанесла большой ущерб Польше и принесла огромные страдания польскому народу. Но от немецко-фашистской оккупации освободила Польшу именно наша Красная Армия, при этом только убитыми потеряв 640 тысяч воинов (кстати, я на территории Польши был ранен дважды: на Магнушевском плацдарме и при форсировании Одера). А ведь Бжезинский не нюхал пороха, когда его соотечественники были в беде. Но особо важно подчеркнуть, что именно благодаря настойчивой и последовательной линии Сталина на Тегеранской – 43 года, Крымской – 45 года и Потсдамской – 45 года конференциях Польше были возвращены ее исконные земли и была установлена западная граница по рекам Одер и Нейсе.

Спрашивается, откуда у Бжезинского такая ненависть к России? А если вспомнить ту материальную, финансовую, интеллектуальную помощь, которую оказал советский народ польскому народу в послевоенное время, то каждому поляку надо кланяться в сторону России, а не ворчать. Одно только восстановление Варшавы чего стоило Советскому Союзу! Тем более в то время, когда половина нашей собственной страны еще лежала в руинах.

Я смотрел на Бжезинского и удивлялся – почему он такой злой на нас? Ведь 640 тысяч советских воинов погибло за освобождение Польши. Или этого делать было не надо? Пускай работали бы лагеря массового уничтожения поляков в Освенциме и Майданеке? А ведь они же функционировали уже в 1940 году… Мы, Советская Армия, СССР, спасли Польшу и поляков.

И вот во времена Картера американский поляк Бжезинский сделал все, чтобы максимально взвинтить отношения СССР и США.

Внимательно анализируя его деятельность, все больше приходишь к выводу о том, что это крупный, международного масштаба, провокатор. Опасно подпускать такого типа людей к большой политике. Это все равно что людоеда ставить, допустим, хирургом. В первые дни и месяцы ввода наших войск в Афганистан Бжезинский выколотил из Картера по афганской проблеме все возможное и невозможное.

Получая ежедневно сводку Главного разведывательного управления Генштаба по обстановке в мире (сводка давалась министру обороны, его первым заместителям и в первую очередь начальнику Генерального штаба, начальнику Главного политического управления, а также первым заместителям начальника Генерального штаба), мы отмечали, что практически не было такого дня, чтобы президент Картер, как школьник, который впервые увидел телекамеру, не распинался бы перед американцами, нагоняя черные тучи на политический небосклон.

«Ничего нет трагичнее в мире в сравнении с изуверским шагом Советов, посягнувших на суверенитет Афганистана и его свободолюбивого народа. Это, конечно, еще только прелюдия к главному. А главное – вслед за Афганистаном будет Пакистан или Иран, но, возможно, и то, и другое. Почему именно эти страны? Да как же может быть иначе? Ведь глобальная цель СССР – выход к Индийскому океану! А что означает выход в Индийский океан такой сверхдержавы, как Советский Союз? Это прямая угроза национальным интересам и безопасности уже непосредственно Соединенным Штатам (хотя от американских берегов туда 12–15 тысяч километров. – Автор), – твердил Картер. – А коль так, то надо принимать всяческие и экстренные меры. Какие уж там переговоры по ОСВ? Разве сейчас до них? Все идет на второй план, в том числе и ядерное оружие. Сейчас главная опасность для мира и в первую очередь для США представляют войска Советского Союза в Афганистане. Вот куда должен смотреть весь мир и в первую очередь американцы».

Такой ход мыслей вдалбливал обывателю Картер, повинуясь, естественно, серому кардиналу Бжезинскому. А тот все потирал руки – Картер даже первые новогодние дни весь свой интеллект направил на те «драматические» события, которые Советский Союз развязал на Среднем Востоке.

Вот такие дела! Драма! Нет, мир должен немедленно принимать к СССР меры. Иначе – катастрофа!

И мир, через послушную ООН, с помощью США принимал меры: заклеймил СССР и пригвоздил его к позорному афганскому столбу. Американцы обожглись на вьетнамской афере, поэтому знают и «почем фунт лиха», и как втянуть в подобную аферу других. А втянув, знали, как и что надо делать, чтобы годами качать политическую прибыль, загоняя своего противника в долговую яму и лишая его многих позиций, составлявших мировой авторитет страны.

Картер – Бжезинский (а точнее – наоборот) своими хамовато-циничными действиями хотели максимально жестко «проучить Советы» за Афганистан. Президент США опустился даже до того, что организовал бойкотирование Олимпийских игр, которые проводились в Москве летом 1980 года. И некоторые страны (что значит зависимость!!!) действительно не прислали своих официальных команд – от них приехали спортсмены лишь в частном порядке.

Конечно, Бжезинский знал, что «афганский конь» не вывезет Картера в президенты на второй срок. Но Картер этого не знал и из кожи лез – старался. А Бжезинский всё просчитал. Он, кстати, видел, что президент явно перегибает палку и тем самым наносит ущерб себе, но не удерживал Картера от перегибов, а подталкивал к ним. Возникает справедливый вопрос: как же так – сам входит в команду президента и вдруг почему-то не заботится о его имидже? Представьте, что именно так и было. Но почему? А потому, что политически ненавидящему Россию Бжезинскому было несравненно важнее нанести ущерб нашей стране, нежели блюсти престиж Картера. Замарать, навредить, оболгать Советский Союз – это стало не только генеральной линией Бжезинского, но и целью его жизни. Вот почему он даже сейчас пользуется значительным весом в антисоветских, антироссийских кругах США.

Вообще-то, являясь у Картера помощником по безопасности, Бжезинский не мог не понимать, что с провалом шефа он тоже обязан будет уйти, поскольку новый президент придет со своей командой. Казалось бы, надо было хоть и снижать престиж Картера на антисоветском поприще, но в таких разумных пределах, которые бы позволили ему надеяться на переизбрание. Однако сознание Бжезинского от одного наименования Советского Союза или России просто заклинивало, и он уже действовал, как разъяренный бык при виде красной тряпки.

В итоге деятельность Картера для нас, как и для народов планеты в целом, была негативной. По главному его курсу – т. е. укреплению мира (в том числе ратификации договора ОСВ-2) был полный провал.

В январе 1981 года президентом США становится Р. Рейган, который с первых дней своего руководства перешел в атаку на жалкие остатки потепления, которые кое-где еще просматривались в отношениях между США и СССР. Он явно хотел блеснуть. Надо не забывать, что Рейган артист, стремление же блеснуть характерно для любого нормального артиста. Напрасно пытаться отыскать у Рейгана водораздел между президентом и артистом, так как он всегда и везде был в обоих ролях одновременно.

Рейган хотел не только блеснуть у себя в Штатах, но и в мире в целом. И не просто блеснуть, а, используя все негативы своего предшественника, основательно его переплюнуть. Естественно, важнейшей платформой в этих планах был антисоветизм. Отсюда можно в принципе представить, каким был этот рейгановский период для дипломатов и для нас, военных, особенно если взять переговорный процесс и стремление США оболванить мир своей глобальной Стратегической оборонной инициативой (СОИ).

Вот с такой ситуацией приходилось иметь дело на внешнеполитическом поприще в период моего становления в Генштабе.

По-своему сложным в то время был и процесс внутренней жизни в СССР, – я имею в виду прежде всего строительство и развитие Вооруженных Сил, приведение их структуры и способов применения в соответствие с новыми видами оружия и боевой техники, которые поступали на вооружение. Это был период расцвета всех видов оружия и систем управления ими. Особо ярко это было выражено в стратегических ядерных силах и в первую очередь в Ракетных войсках стратегического назначения. В мое время этими войсками командовал генерал армии В. Ф. Толубко.

Во-первых, сами тяжелые ракеты совершенствовались и поэтому к их маркировке добавлялась приставка – УТТХ, т. е. усовершенствованные тактико-технические характеристики. Появлялись улучшенные системы управления, разделяющиеся головные части (РГЧ), был сделан мощный задел на перспективу – в том числе должна была появиться тяжелая ракета с минометным стартом, головная часть которой несет десять и более боевых частей.

Во-вторых, появился подвижный ракетный комплекс «Пионер» с дальностью стрельбы от 500 до 5000 километров. Комплекс очень эффективный – высокая живучесть, точность удара, маневренность. Он позволил высвободить тяжелые ракеты от планирования выполнения задач в ближайших к Советскому Союзу районах Европы и Азии и перенести удары первых на более отдаленные цели.

В-третьих, в РВСН появились боевые железнодорожные ракетные комплексы (БЖРК). Систематическое перемещение этих комплексов, конечно, вносило неразбериху в планирование американцев – они не могли, не способны были просто физически в любой момент определить точные координаты этих ракетных комплексов, а следовательно, не могли выдать и данные для прицеливания тех средств, которые должны были их уничтожить. Мы это достоверно знали.

Говоря о РВСН, нельзя обойти и две другие составляющие триаду стратегических ядерных сил – стратегические ядерные средства ВМФ и ВВС.

В Военно-Морском Флоте – Главнокомандующий – адмирал флота Советского Союза Сергей Георгиевич Горшков – основу ядерных средств составляли атомные и дизельные подводные лодки класса БДР. Были и многоцелевые лодки, которые несли и ракеты, и торпеды с ядерными зарядами. Наконец, надводные корабли делились на ракетоносцы, которые несли крылатые ракеты для ударов по надводным и наземным целям, и авианесущие, на борту которых размещалась авиация, способная наносить удары ядерными боеприпасами. Но особо надо отметить, что в то время открывалась отличная перспектива – атомный подводный флот ожидал новую подводную лодку, которую назвали «Акулой» (941-й проект). Этот катамаран состоит из двух параллельно расположенных корпусов, соединенных поверху и бортами. Каждый корпус несет 10 ракет, в свою очередь каждая ракета имеет головную часть из 10 боевых зарядов. Таким образом, одна подводная лодка несла 200 ядерных зарядов, каждый из которых должен был поражать свою цель. Наконец, на флоте имелись и береговые ракетные комплексы с крылатыми ракетами «Берег – корабль». Это оперативно-тактическое средство в стратегические ядерные силы не входит, но имеет большое значение в борьбе с корабельными группировками и при обороне побережья.

Что касается Военно-Воздушных Сил – Главкомом был Главный маршал авиации Павел Степанович Кутахов, – то, на мой взгляд, как стратегическое ядерное средство они и в прошлом и тем более сейчас все больше утрачивают свое значение. Самолеты дальней авиации просто не долетят до назначенных целей. Тем более что и необходимости такой нет – часами лететь за тысячи километров, тогда как в считанные минуты баллистические ракеты могут решить те же задачи и без потерь. Другое дело, если самолеты являются носителями крылатых ракет с дальностью действий в 6 тысяч и более километров. К примеру, самолет поднялся на 10–12 километров, в заданном направлении сбросил с борта до 20 такого типа ракет (плюс с неотражающей поверхностью), а сам развернулся и полетел на базу. А крылатая ракета, пролетев в благоприятных условиях основное расстояние за 1–1,5 тысячи километров, снижается в плотные слои и, продолжая лететь на предельно малой высоте (100–200 метров), идет к цели, являясь практически неуязвимой. Очень эффективно.

Но ВВС несравненно сильны своей фронтовой и армейской (штурмовой) авиацией. И особенно если она с ядерным оружием. Эта авиация практически незаменима в любой операции, особенно когда речь идет о поражении подвижных целей.

Стратегические ядерные силы, безусловно, являются средством нападения. Точнее и разумнее – средством сдерживания. Нападать, а следовательно, применять ядерное оружие – конечно, это самоубийство, что наконец понимают уже все. Но учитывая, что в мире еще есть маньяки и мы не застрахованы от самой дикой неожиданности, то мы и обязаны стратегические ядерные силы (начиная от системы предупреждения о ракетно-ядерном нападении– СПРН) содержать в полной готовности к немедленному применению и быть уверенными, что любой ядерный агрессор в случае нападения получит возмездие, т. е. наш неприемлемый удар, и перестанет существовать вообще.

Этим мы и занимались. И хотя для меня эта область была до 1979 года знакома лишь в общих чертах, мне удалось с помощью офицеров наших управлений не только все освоить в короткие сроки, но и пустить корни – выходить на заседания «пятерки» с предложениями по вопросам сокращения стратегических ядерных вооружений, а на наших тематических (часто научно-технических) совещаниях активно участвовать в выработке линии развития того или иного вида оружия.

Конечно, развитие Сухопутных войск – Главнокомандующим в то время был генерал армии И. Г. Павловский– для меня особых проблем не представляло, хотя детали производства бронетанковой техники, современной артиллерии, войсковой ПВО и особенно армейской авиации были мне не известны. Особую нишу в познании всего и вся по Сухопутным войскам занимали НИОКРы – научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы.

А вот ПВО страны – маршал Советского Союза Павел Федотович Батицкий передавал главное командование этим видом ВС маршалу авиации Александру Ивановичу Колдунову – были предметом такого же изучения, как и стратегические ядерные силы в целом, как и ВМФ. Чтобы знать на высоком уровне флот и ПВО страны, особенно противоракетную оборону (построенную в том числе и особенно вокруг Москвы), требовалось и много времени, и сил. А знать было необходимо для того, чтобы правильно выстраивать политику развития Вооруженных Сил в целом и техническую политику в частности, а также, чтобы правильно организовывать их подготовку.

Отдельно и достаточно много времени занимало изучение родов войск, в том числе воздушно-десантных войск, разведывательных, инженерных и химических войск, автотракторной службы Министерства обороны. Особое место занимали проблемы связи, поскольку материальную основу управления Вооруженными Силами надо было не только знать досконально, но и видеть перспективу развития, что всегда мог блестяще представить маршал войск связи А. И. Белов.

Наконец, тыл и строительные войска. Тылом командовал маршал Советского Союза Семен Констатинович Куркоткин. Тыл в наших стратегических планах занимал исключительное положение. Поэтому мы ясно представляли себе не только принципиальное эшелонирование тыла, но и его состояние на каждом стратегическом направлении, в важнейших группировках войск (таких, например, как Группа Советских войск в Германии). Мы четко и ясно представляли себе, какие, в каких объемах и где создавались запасы: неприкосновенные – на случай войны и текущие – для обеспечения повседневной жизни.

Сегодня особо важно подчеркнуть: запасы у нас были такими, что они гарантированно обеспечивали многомесячное ведение боевых действий всеми Вооруженными Силами без поставок из народного хозяйства. А сейчас в результате преступно-халатного отношения к обеспечению Вооруженных Сил вообще и сохранению запасов в частности эти неприкосновенные запасы («НЗ») в подавляющем большинстве иссякли – пошли на повседневное обеспечение жизни личного состава и деятельности войск или разворованы. Возникает вопрос – а если грянет гром? А если завтра война? Что делать? Никто в стране на это ответить не может, а соответствующие должностные лица говорят: не надо сгущать краски. И это еще больше усугубляет проблему. Надеемся, с приходом нового президента РФ В. В. Путина и нового министра обороны С. Б. Иванова обстановка изменится к лучшему. Во всяком случае, основания для таких надежд имеются.

Такие параллели – что было и что есть – можно проводить до бесконечности. Кстати, раньше боевая учеба (маневры, стрельбы всех видов, вождение боевых машин, кораблей, самолетов) била «ключом». Сейчас – все «ключи» пересохли. Никто не водит, не стреляет, учений не проводят. Почему? Нет денег!

Несколько слов о военных строителях. Главным строителем Вооруженных Сил был маршал инженерных войск Николай Федорович Шестопалов. Всего в 80-х годах строителей насчитывалось более миллиона. Они не только создавали инфраструктуру Вооруженным Силам, но и по указанию руководства страны строили многие объекты для государства. Однако весь состав строителей учитывался как ресурс, и в случае объявления особого положения все они шли на пополнение боевых частей. Поэтому в программе обучения военного строителя имелись не только чисто строительные специальности, но и изучение общевойсковых дисциплин (уставы, материальная часть оружия, стрельбы, тактическая подготовка).

Ко нечно, в сферу внимания Генштаба входили и все, кто был в других ведомствах (министерствах), но носил погоны и имел оружие. Это в первую очередь Пограничные войска, входящие в состав КГБ, и войска МВД. Кроме того, еще со времен Хрущева некоторые министерства, например Министерство среднего машиностроения, начали «баловать» выделением в их подчинение воинских формирований, которые насчитывали несколько тысяч человек. Они тоже учитывались в общем плане использования ресурсов. Разумеется, такого типа вопросы были прерогативой Главного организационно-мобилизационного управления, но мне, как и все остальное, должно было быть известно.

Прошли первые пять-шесть месяцев моего напряженного труда в Генеральном штабе. Я уже фактически адаптировался. А через год – свободно оперировал точными и самыми свежими последними сведениями из любой военно-политической области, пользовался на память любыми цифрами. Хорошо знал все группировки войск и сил флота. Имел необходимый для служебной деятельности широкий круг знакомств, особенно в МИДе, КГБ, Военно-промышленной комиссии при Совмине, Госплане, в ряде министерств, в Академии наук, во многих КБ, НИИ и крупных предприятиях. Быстро устанавливал деловые связи с руководством союзных республик. Но самое главное– были быстро найдены контакты с окружением Л. И. Брежнева. А если точнее, то эти лица сами проявили инициативу к этому. Дело в том, что для Совета обороны, председателем которого являлся Леонид Ильич, все документы готовились у меня. Поэтому необходимость тесных контактов просто была вызвана жизнью. Секретаря Совета обороны, которым в то время был С. Ахромеев, мы (Огарков, Ахромеев и Варенников) договорились с моим приходом в Генштаб не менять, чтобы не создавать проблем для Брежнева.

В целом оказалось, что не так страшен черт, как его малюют! До работы в Генеральном штабе я, как и все старшие и высшие офицеры Вооруженных Сил, смотрел на этот орган не просто с глубоким уважением, но поклонялся ему и говорил о нем с придыханием. Когда же сам окунулся в этот «атомный» котел, то, с одной стороны, представления об этом органе подтвердились, а с другой– оказалось, что при желании все можно постичь, в том числе и функции офицера Генштаба.

Дело прошлое, но даже тогда (а сейчас я даже уверен) у меня было подозрение, что главная цель некоторых «авторов» (но не Огаркова) моего перевода в Генштаб – сломать меня. Не хочу я о них говорить, но мне было ясно, что расчет был именно такой. Эти авторы убедили Огаркова и Устинова, что надо взять Варенникова: хорошо командует округом, вот ему и карты в руки – пусть поработает в Генштабе. Если же оценить прохождение моей службы поверхностно, то действительно создавалось впечатление, что офицер, фактически не имеющий никакого навыка работы в крупном штабе, вдруг попадает в Генштаб, да еще и в возрасте 56 лет. Конечно, у такого офицера путь один – выход к финишу в службе.

Но эти авторы не учли некоторых обстоятельств.

Во-первых, на протяжении всей службы я лично исполнял многие документы – приказы, директивы, донесения, распоряжения, писал сам себе все доклады и т. д., поэтому у меня в этом плане была большая практика. Вспоминается один довольно интересный эпизод. Это произошло в то время, когда я служил в должности первого заместителя главнокомандующего Группы Советских войск в Германии. Однажды я представил главнокомандующему генералу армии С. К. Куркоткину доклад с моими оценками состояния ПВО группы, в котором вносил конкретные предложения по ее совершенствованию с учетом существующей ПВО в Советском Союзе и ГДР в целом. Предложения были сильные и весьма убедительные. Куркоткин внимательно прочитал весь доклад, затем вернулся и заново «прошел» текст, но уже делая пометки на полях. Закончил, посмотрел на мою подпись, затем перевернул последнюю страницу, где на секретном документе обязательно печатается фамилия непосредственного исполнителя документа. Там стояла моя фамилия, номер рабочей тетради и фамилия печатавшей доклад машинистки. Прочитав эти данные, Куркоткин посмотрел на меня удивленно и спросил:

– Кто все-таки автор этого доклада?

– Вы же убедились, что доклад исполнен мною.

– Странно, очень странно…

Разумеется, я не вступал в полемику, хотя Куркоткин к этому меня склонял. Он был человек недоверчивый, с подозрительным характером, а к людям, которые служили до него вместе с генералом армии Куликовым, его предшественником на Группе, он вообще испытывал неприязнь – считал, что окружение Куликова может быть только тупое и, следовательно, умных документов от них ждать нельзя.

Во-вторых, встречаясь с незнакомой проблемой, я старался ее детально изучить. При этом не гнушался ничем. Если надо было получить какие-то сведения от лейтенанта или даже от солдата – я это делал. Все знали мой склад характера и часто сами шли, чтобы доложить и прояснить мне некоторые вопросы.

Как-то в Прикарпатский военный округ поступила первая партия нового оружия – станковые гранатометы. Я приказал всё отдать на вооружение в «Железную» дивизию (г. Львов), а в остальные дивизии послать по несколько штук для изучения офицерским составом. Издал по этому вопросу директиву. Приблизительно через месяц поинтересовался, как в «Железной» дивизии идет освоение. Доложили, что дивизия стреляет из гранатометов и выполняет все упражнения. Тогда, вызвав из управления боевой подготовки офицера, поставил ему задачу – на следующий день подготовить на львовском стрельбище учебное место для изучения станкового гранатомета и стрельбы из него. Преподавать должны солдат или сержант и оружейный мастер из того полка, который завтра будет стрелять. Желательно, чтобы это учебное место было на фланге стрельбища (лучше там, где пристреливают оружие). В 10.30–11.00 я подъеду и будем заниматься все вместе.

Офицер организовал всё точно. Я приехал в установленное время, и мы приступили к занятиям. Моими «учителями» были два сержанта. Оба – отличные методисты. Минут через тридцать к нам подъехал генерал-полковник Николай Борисович Абашин – первый заместитель командующего войсками округа. Мы поздоровались:

– Я пронюхал, что вы в этих краях, и решил отыскать, чтобы посоветоваться по одному вопросу, – начал было Николай Борисович.

– Присаживайтесь к нам, – пригласил я его. Мы сидели на траве, перед нами на плащ-палатке лежал до деталей разобранный станковый гранатомет. – Вот закончим все с гранатометом, а затем разберем ваш вопрос.