Текст книги "Поэты пушкинской поры"

Автор книги: Валентин Коровин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

БЕСТУЖЕВУ

Хоть Пушкин суд мне строгий произнес

И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,

Но от того, Бестужев, еще нос

Я недругам в угоду не повесил.

Моя душа до гроба сохранит

Высоких дум кипящую отвагу;

Мой друг! Недаром в юноше горит

Любовь к общественному благу!

В чью грудь

порой теснится целый свет

,

Кого с земли восторг души уносит,

Назло врагам тот завсегда поэт,

Тот славы требует, не просит.

Так и ко мне, храня со мной союз,

С улыбкою и с ласковым приветом

Слетит порой толпа вертлявых муз,

И я вдруг делаюсь поэтом.

Вильгельм Карлович Кюхельбекер

1797–1846

Близкий лицейский друг А.С. Пушкина. Поэт, драматург, переводчик, критик и теоретик литературы и искусства. Декабрист. Лучшие поэтические произведения написаны в ссылке. Вместе с В.Ф. Одоевским издавал альманах «Мнемозина». Ратовал за жанр оды и выступал против жанра элегии и «унылого» направления в русской лирике. Излюбленная идея – животворящая сила поэтического слова, воплощенная в целом ряде прекрасных и глубоких лирических стихотворений.

К АХАТЕСУ

Ахатес, Ахатес! ты слышишь ли глас,

Зовущий на битву, на подвиги нас? —

Мой пламенный юноша, вспрянь!

О друг, – полетим на священную брань!

Кипит в наших жилах веселая кровь,

К бессмертью, к свободе пылает любовь,

Мы смелы, мы молоды: нам

Лететь к Марафонским, святым знаменам!

Нет! нет! – не останусь в убийственном сне,

В бесчестной, глухой, гробовой тишине;

Так! ждет меня сладостный бой —

И если паду, я паду как герой.

И в вольность и в славу, как я, ты влюблен,

Навеки со мною душой сопряжен!

Мы вместе помчимся туда,

Туда, где восходит свободы звезда!

Огонь запылал в возвышенных сердцах;

Эллада бросает оковы во прах!

Ахатес! нас предки зовут —

О, скоро ль начнем мы божественный труд!

Мы презрим и негу, и роскошь, и лень.

Настанет для нас тот торжественный день,

Когда за отчизну наш меч

Впервые возблещет средь радостных сеч!

Тогда, как раздастся громов перекат,

Свинец зашипит, загорится булат, —

В тот сумрачный, пламенный пир,

«Что любим свободу», поверит нам мир!

ТЕНЬ РЫЛЕЕВА

Петру Александровичу Муханову

В ужасных тех стенах, где Иоанн,

В младенчестве лишенный багряницы,

Во мраке заточенья был заклан

Булатом ослепленного убийцы, —

Во тьме на узничьем одре лежал

Певец, поклонник пламенной свободы;

Отторжен, отлучен от всей природы,

Он в вольных думах счастия искал.

Но не придут обратно дни былые:

Прошла пора надежд и снов,

И вы, мечты, вы, призраки златые,

Не позлатить железных вам оков!

Тогда – то не был сон – во мрак темницы

Небесное видение сошло:

Раздался звук торжественной цевницы;

Испуганный певец подъял чело

И зрит: на облаках несомый,

Явился образ, узнику знакомый.

«Несу товарищу привет

Из области, где нет тиранов,

Где вечен мир, где вечен свет,

Где нет ни бури, ни туманов.

Блажен и славен мой удел:

Свободу русскому народу

Могучим гласом я воспел,

Воспел и умер за свободу!

Счастливец, я запечатлел

Любовь к земле родимой кровью!

И ты – я знаю – пламенел

К отчизне чистою любовью.

Грядущее твоим очам

Разоблачу я в утешенье…

Поверь: не жертвовал ты снам;

Надеждам будет исполненье!» —

Он рек – и бестелесною рукой

Раздвинул стены, растворил затворы.

Воздвиг певец восторженные взоры

И видит: на Руси святой

Свобода, счастье и покой!

* * *

Суров и горек черствый хлеб изгнанья;

Наводит скорбь чужой страны река,

Душа рыдает от ее журчанья,

И брег уныл, и влага не сладка;

В изгнаннике безмолвном и печальном

Туземцу непостижная тоска.

Он там оставил сердце, в крае дальнем,

Там для него всё живо, всё цветет;

А здесь – не всё ли в крове погребальном,

Не всё ли вянет здесь, не всё ли мрет?

Суров и горек черствый хлеб изгнанья,

Изгнанник иго тяжкое несет!

РОДСТВО СО СТИХИЯМИ

Есть что-то знакомое, близкое мне

В пучине воздушной, в небесном огне;

Звезды полуночной таинственный свет

От духа родного несет мне привет.

Огромную слышу ли жалобу бурь,

Когда умирают и день и лазурь,

Когда завывает и ломится лес, —

Я так бы и ринулся в волны небес.

Доне́льзя постыли мне тина и прах…

Мне там в золотых погулять бы парах:

Туда призывают и ветер и гром,

Перун прилетает оттуда послом.

Туман бы распутать мне в длинную нить

Да плащ бы широкий из сизого свить,

Предаться бы вихрю несытой душой,

Средь туч бы лететь под безмолвной луной!

Всё дале и дале и путь бы простер

Я в бездну, туда, за сафирный шатер! —

О! как бы нырял в океане светил!

О! как бы себя по вселенной разлил!

19 ОКТЯБРЯ 1837 ГОДА

Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,

Прекрасный, мощный, смелый, величавый,

В средине поприща побед и славы,

Исполненный несокрушимых сил!

Блажен! лицо его всегда младое,

Сиянием бессмертия горя,

Блестит, как солнце вечно золотое,

Как первая эдемская заря.

А я один средь чуждых мне людей

Стою в ночи, беспомощный и хилый,

Над страшной всех надежд моих могилой,

Над мрачным гробом всех моих друзей.

В тот гроб бездонный, молнией сраженный,

Последний пал родимый мне поэт…

И вот опять Лицея день священный;

Но уж и Пушкина меж вами нет!

Не принесет он новых песней вам,

И с них не затрепещут перси ваши;

Не выпьет с вами он заздравной чаши:

Он воспарил к заоблачным друзьям.

Он ныне с нашим Дельвигом пирует;

Он ныне с Грибоедовым моим:

По них, по них душа моя тоскует;

Я жадно руки простираю к ним!

Пора и мне! – Давно судьба грозит

Мне казней нестерпимого удара:

Она меня того лишает дара,

С которым дух мой неразлучно слит!

Так! перенес я годы заточенья,

Изгнание, и срам, и сиротство;

Но под щитом святого вдохновенья,

Но здесь во мне пылало божество!

Теперь пора! – Не пламень, не перун

Меня убил; нет, вязну средь болота,

Горою давят нужды и забота,

И я отвык от позабытых струн.

Мне ангел песней рай в темнице душной

Когда-то созидал из снов златых;

Но без него не труп ли я бездушный

Средь трупов столь же хладных и немых?

Александр Иванович Одоевский

1802–1839

Знакомый А.С. Пушкина, ответивший на его послание «В Сибирь» знаменитыми стихами «Струн вещих пламенные звуки…». Декабрист. Автор стихотворений и поэм. Предшественник М.Ю. Лермонтова.

СОН ПОЭТА

Таится звук в безмолвной лире,

Как искра в темных облаках;

И песнь, незнаемую в мире,

Я вылью в огненных словах.

В темнице есть певец народный.

Но – не поет для суеты:

Срывает он душой свободной

Небес бессмертные цветы;

Но, похвалой не обольщенный,

Не ищет раннего венца. —

Почтите сон его священный,

Как пред борьбою сон борца.

* * *

Тебя ли не помнить? Пока я дышу,

Тебя и погибшей вовек не забуду.

Дороже ты в скорби и сумраке бурь,

Чем мир остальной при сиянии солнца.

Будь вольной, великой и славой греми,

Будь цветом земли и жемчужиной мор́я,

И я просветлею, чело вознесу,

Но сердце тебя не сильнее полюбит:

В цепях и крови ты дороже сынам,

В сердцах их от скорби любовь возрастает,

И с каждою каплею крови твоей

Пьют чада любовь из живительных персей.

* * *

Струн вещих пламенные звуки

До слуха нашего дошли,

К мечам рванулись наши руки,

И – лишь оковы обрели.

Но будь покоен, бард! – цепями,

Своей судьбой гордимся мы,

И за затворами тюрьмы

В душе смеемся над царями.

Наш скорбный труд не пропадет,

Из искры возгорится пламя,

И просвещенный наш народ

Сберется под святое знамя.

Мечи скуем мы из цепей

И пламя вновь зажжем свободы!

Она нагрянет на царей,

И радостно вздохнут народы!

* * *

По дороге столбовой

Колокольчик заливается;

Что не парень удалой

Чистым снегом опушается?

Нет, а ласточка летит —

По дороге красна девица.

Мчатся кони… От копыт

Вьется легкая метелица.

Кроясь в пухе соболей,

Вся душою в даль уносится;

Из задумчивых очей

Капля слез за каплей просится:

Грустно ей… Родная мать

Тужит тугою сердечною;

Больно душу оторвать

От души разлукой вечною.

Сердцу горе суждено,

Сердце надвое не делится, —

Разрывается оно…

Дальний путь пред нею стелется.

Но зачем в степную даль

Свет-душа стремится взорами?

Ждет и там ее печаль

За железными затворами.

«С другом любо и в тюрьме! —

В думе мыслит красна девица. —

Свет он мне в могильной тьме…

Встань, неси меня, метелица!

Занеси в его тюрьму…

Пусть, как птичка домовитая,

Прилечу я – и к нему

Притаюсь, людьми забытая!»

* * *

Из детских всех воспоминаний

Одно по мне свежее всех,

Я в нем ищу в часы страданий

Душе младенческих утех.

Я помню липу, нераздельно

Я с нею жил; и листьев шум

Мне веял песней колыбельной,

Всей негой первых детских дум.

Как ветви сладостно шептали!

Как отвечал им лепет мой!

Мы будто вместе песнь слагали

С любовью, с радостью одной.

Давно я с липой разлучился;

Она как прежде зелена,

А я? Как стар! Как изменился!

Не молодит меня весна!

Увижу ль липу я родную?

Там мог бы сердце я согреть

И песнь младенчески простую

С тобой, мой добрый друг, запеть.

Ты стар, но листья молодеют,

А люди, люди! Что мне в них?

Чем старей – больше всё черствеют

И чувств стыдятся молодых!

Алексей Дамианович Илличевский

1798–1837

Однокашник А.С. Пушкина, считавшийся в Лицее его соперником в стихотворстве. Выступал в защиту «легкой» поэзии. Впоследствии отошел от литературной деятельности и печатался редко.

МЕРА ЖИЗНИ

Существованье человека

Часами радостей сочтя,

Ничтожество познаем века

И в дряхлом старике – дитя.

Будь кратко поприще земное,

Лети лишь в счастьи и в покое

Станица легкокрылых дней;

Мой выбор без предубеждений:

Жизнь измеряется верней

Числом не лет, а наслаждений.

ИСТОРИЯ ПЯТИ ДНЕЙ

Открыться Лидии не смея,

Я в первый день ее любил;

Назавтра, несколько смелее,

Ей тайну сердца объявил;

День ото дня нетерпеливей,

Назавтра руку ей пожал;

Назавтра, прежнего счастливей,

У милой поцелуй сорвал;

Назавтра, миртами венчанный,

Я осчастливлен был вполне;

Но в тот же день, непостоянный,

Я пожалел о первом дне.

ЭПИЛОГ

Счастлив, кто на чреде блестящей,

Водимый гением, трудится для веков;

Но змеи зависти шипящей

Тлетворный точат яд на лавр его венков.

Я для забавы пел, и вздорными стихами

Не выпрошу у Славы ни листка,

Пройду для Зависти неслышными шагами

И строгой Критики не убоюсь свистка:

Стрела, разящая орла под облаками,

Щадит пчелу и мотылька.

БАХЧИСАРАЙСКИЙ ДВОРЕЦ

Наследье ханов! ты ль добыча пустоты?

Змей вьется, гады там кишат среди свободы,

Где рабство прах челом смешало в древни годы,

Где был чертог прохлад, любви и красоты!

В цветные окна плющ проросшие листы

Раскинув по стенам и занавесив своды,

Создание людей во имя взял природы,

И пишет вещий перст: развалина! Лишь ты,

Фонтан гарема, жив средь храмин, мертвых ныне,

Перловы слезы льешь, и слышится, в пустыне

Из чаши мраморной журчит волна твоя:

«Где пышность? где любовь? В величии, в гордыне

Вы мнили веки жить – уходит вмиг струя;

Но ах! не стало вас; журчу, как прежде, я».

МЕЧТА ПАСТУШКИ

Когда мечтами легких снов

Окован дух наш утомленный,

Герой бесстрашно в сонм врагов

Летит на зов трубы военной;

Оратай с плугом по браздам

Влачится мирными волами;

Пловец несется по морям,

Борясь с кипящими волнами;

А я – о бурях, о войне,

По счастью, чуждая понятья,

Любовь лишь зная, – и во сне

Стремлюся к милому в объятья.

Ефим Петрович Зайцевский

1801–1860

Современник А.С. Пушкина. Моряк. Получил литературную известность как «поэтический спутник» Д.В. Давыдова. Особенно удачными были его пейзажные описания, включавшие исторические, философские и психологические размышления.

АБАЗИЯ

Забуду ли тебя, страна очарований!

Где дикой красотой пленялся юный ум,

Где сердце, силою пленительных мечтаний,

Узнало первые порывы смелых дум

И в дань несло восторг живейших удивлений!

Волшебный край! приют цветов!

Страна весны и вдохновений!

Где воздух напоен дыханием садов

И горный ветерок жар неба прохлаждает,

Где нега томная в тиши густых лесов

К забвенью и мечтам так сладостно склоняет!

Где поражают робкий взор

Кавказа льдяного зубчатые вершины,

Потоки быстрые, леса по цепи гор,

Аулы дикарей и темные долины!

Где всё беседует с восторженной душой!

Там сладостно ночей теченье,

Роскошны сны и тих покой!

Там в грудь мою лились восторг и наслажденье, —

И я дышал огнем Поэзии святой!

ВЕСНА

Весна! живи и луг, и лес!

Сними с полей зимы уборы,

Одень в сиянье свод небес

И в зелень сумрачные горы!

Ручей, уснувший в берегах,

Буди живительным дыханьем,

Веди наяд луны с мерцаньем

Плескаться в зеркальных струях!

Зови любовников счастливых

Под кровы девственных аллей:

Пусть их пленяет соловей

И шум потоков говорливых!

Леса! раскиньте сень свою!

Цветы полей – благоухайте!

И негой томною питайте

Лень прихотливую мою!

Пошлите сердцу – упоенье,

Заботам тягостным – покой,

Любви – жар юности живой,

Сну – тень и лире – вдохновенье!

РАЗВАЛИНЫ ХЕРСОНЕСА

Я прихожу к тебе и тщетно б стал искать

Здесь града славного и поверять преданья:

Везде ничтожества и тления печать!

По сим ли насыпям и камням познавать

Следы блестящего держав существованья?

И это ли удел искусства и труда?

Печальный памятник и опыта и знаний!

Увы! таков конец всех наших начинаний:

Коснулось время к ним – и нет уж их следа!

Племен неверная история покажет

Страницы темные потерянных веков

И любопытному сомнительно расскажет

Бывалые дела исчезнувших жильцов:

Как в веки давние язычества кумиры

Сменились верою спасительной Христа;

Как рати двигались; слагалися порфиры

И пали смелые поборники креста!

^[2]

Но муза старины не всё нам обновила —

Погибла слава лет и доблести отцов,

Их жизнь великую она не (сохранила)

Для песней и похвал возвышенных певцов!

……………………………………….

И поздний некогда потомок наш пойдет

Искать, где жили мы в успехах просвещенья, —

И пепла нашего жилища не найдет!

ДЕНИСУ ВАСИЛЬЕВИЧУ ДАВЫДОВУ

Я вызван из толпы народной

Всезвучным голосом твоим,

Певец-герой! ты благородным

Почтил вниманием своим

На службе юного солдата,

О славе мне заговорил,

Призвал меня призывом брата

И лирой свету огласил!

Твоею дружбою, хвалою

Горжуся! Преданной душою

Тебя я чту, пока я жив!

Ты прав, Давыдов, я счастлив!

Счастлив: мне раненую руку

Пожал увенчанный герой,

И славой я обязан звуку

Ахилла лиры золотой.

Василий Никифорович Григорьев

1803–1876

Современник А.С. Пушкина. Свободолюбивые мотивы его ранней лирики в духе декабристкой поэзии в 1830-е годы исчезают. Основные жанры – романс, лирический монолог, философско-дидактическая баллада. В романтическом ключе с характерной для романтизма экзотикой разрабатывает «восточную тему».

ПАДЕНИЕ ВАВИЛОНА

Погиб тиран! Возденем к небу длани!

Давно ли мы, с поникшею главой,

Несли ему уничиженья дани,

Омытые кровавою слезой?

Давно ли меч, в крови ненасытимый,

В руке убийц властительных сверкал?

Виновник бед и язв неисцелимых,

Давно ли он народы пожирал?

Всевышний внял сынов своих моленью —

И нет его! меч гордый преломлен;

Конец бедам, конец уничиженью,

И иго в прах с страдальческих рамен!

Столетний кедр, воспитанник Ливана,

Воздвигнулся ветвистою главой,

Возвеселясь погибелью тирана.

«Он пал, – гласит, – он пал, властитель мой!

Ликуй, Ливан! Под острием железа,

Свободный днесь, уж не падет твой сын

И, опершись на рамена утеса,

Возвысится, как мощный исполин!

Смерть варвара смутила мрачны сени:

Узрев его, содрогся хладный ад;

Воспрянули из мрака сильных тени,

И, на него вперивши робкий взгляд,

Они рекли: «И ты, царь Вавилона,

Познал и ты ничтожества удел!»

Давно ли он с блистательного трона

Величием, гордынею гремел?

Днесь труп его, источенный червями,

Лежит во мгле, осклабив тусклый взор;

Заутра вихрь с поблекшими листами

Снесет его надменности в укор…

Денницы сын, блестящее светило,

Чья длань тебя низринула с небес?

Чье мщение в единый миг сразило

Могучего, как вековый утес?

Не ты ли рек: «Сравняюся с богами,

Превыше звезд поставлю мой престол,

К моим стопам падут цари рабами…»

Ты рек – и пал, главой склонясь на дол!

Угаснет день – и путник утомленный

Зайдет сюда – и труп увидит твой.

«Вот смертный тот, – он скажет, изумленный, —

Кто управлял Вселенныя судьбой,

Кто услаждал свой слух цепями рабства,

Под чьей стопой являлась степь кругом,

Пред кем в плену дымились царства,

Стенал народ под варварским жезлом!»

Чудовище, природой отчужденный,

Проклятие с забвеньем твой удел!

Твой труп, один, лежит непогребенный,

Лишь хищный вран крылом его одел!

Где замыслы гордыни величавы?

Как сорванный ветрами лист сухой,

Исчез и след твоей гремевшей славы…

Дрожи, тиран, не дремлет мститель твой!

БЕРЕГА ВОЛХОВА

Посвящено Алексею Романовичу Томилову

День упадал во глубь лесов;

В долине вечер воцарялся,

И меж высоких берегов

Спокойно Волхов разливался.

Над ним нависнувши стеной,

Твердыни праздные

^[3]

дремали,

Вблизи синел курган крутой,

И тени на водах лежали.

Воспоминанья прошлых дней

На сих местах в моей душе теснились:

Так – здесь толпы богатырей

С пришельцами за кров родимых бились;

Правдивым мщением кипела русских грудь,

Свободу жизни ограждая, —

И часто Волхова багр　овел светлый путь,

Враждебных трупы увлекая.

Быть может, богатырь на камне сем острил

Свой меч, притупленный щитами;

Иль, обессиленный, склонясь над ним, просил

Он у Небес победы над врагами.

Теперь всё смолкло здесь! Лишь в бурю вран

кричит,

Гнездяся в башне позабытой;

На ржавых вереях дверь дряхлая скрыпит,

И свищет ветр в стене разбитой.

Иль время иногда рушительной рукой

С вершины камни обрывает, —

И Волхов с шумом поглощает

Потомков древности святой.

Так старец, ослабев от бед,

Теряет ветхие седины,

И алчной вечности пучины

Уносят их минутный след!..

О Волхов! берегов твоих

Не оглашает днесь ни голос грозной битвы,

Ни тяжкий стон последния молитвы,

Ни вопли дев с полей родных.

К тебе певец идет с довольною душой:

Он любит с башни зреть, задумчивости полный,

Как ты волнуешься сребристою струей,

Колебля рыбарей разбросанные челны;

И перед ним цветущее село

Склоняется над тихими водами,

Любуяся в их светлое стекло;

Здесь берег обнялся зелеными лугами,

Там он стеной песчаною обвис,

И ели древние над ним шатром сплелись!

Мне не забыть тех томных впечатлений,

Питавших мысль мою при Волховских струях.

Картинные брега, я помню вас в мечтах,

Как помнят призраки веселых сновидений!..

К НЕВЕРНОЙ

Не отравляй моей тоски

Улыбкой, ласкою притворной

И сердца снова не влеки

К мучениям любви упорной!

Невинный жар твоих ланит,

Очей веселое сиянье, —

Всё помню я, – но не слетит

Ко мне любви очарованье.

Нет, не слетит оно назад

К моей душе полузабытой:

Так оставляет аромат

Сосуд, небережно разбитый!..

Федор Антонович Туманский

1799–1853

Современник А.С. Пушкина, который принимал участие в подготовке издания стихотворений Пушкина. Был дружен с А.А. Дельвигом и Е.А. Баратынским. Писал удачные стихи в духе элегической лирики 1820-х годов. Самое знаменитое стихотворение – «Птичка». Оно ценилось современниками даже выше одноименного пушкинского.

РОДИНА

Есть на земле безвестный уголок,

Уединенный, неприметный:

Знакомый луг, знакомый лес, поток,

И в них дух добрый и приветный.

Он издавна живет в том уголке,

Летает птичкой по дубравам,

Шумит в бору, купается в реке

И улыбается забавам.

Сберется ль в луг красавиц хоровод —

Он между ними невидимкой,

И под вечер он в сумраке поет

Любовь с пастушеской волынкой.

Я не видал его в стране родной,

Но с ним почувствовал разлуку,

Когда, в очах с прощальною слезой,

Я посох странника взял в руку.

Он вкруг меня в унынии шептал:

«Куда? не я ль тебя взлелеял?»

Он за рубеж отчизны провожал

И грустью на меня повеял.

Казалось мне, покинут детства друг,

Который вместе рос со мною.

Недаром же с тобой разлуку, добрый дух,

Зовут по Родине тоскою!

ЭЛЕГИЯ

Невидимо толпятся годы,

В их бездне исчезают дни,

Как в море льющиеся воды,

Как миг блестящие огни.

За тайной мглою кроет время

День улетающий за днем,

И тяготеет жизни бремя,

А годы кажутся нам сном.

Иного память утомилась,

Считая ряд прожитых лет;

Ей жизнь как будто бы приснилась,

Минувшее – как дымный след.

Но там, в толпе полупрозрачной,

Мелькают памятные дни,

Как сквозь туман долины мрачной

Блестят приветные огни;

На них ли радости сиянье,

Иль скорби черная печать, —

Они живут в воспоминанье,

Их любит сердце отличать;

Их время от него не спрячет,

И старец, покидая свет,

И улыбнется и заплачет,

Взглянув на жизнь минувших лет.

ПТИЧКА

Вчера я растворил темницу

Воздушной пленницы моей:

Я рощам возвратил певицу,

Я возвратил свободу ей.

Она исчезла, утопая

В сияньи голубого дня,

И так запела, улетая,

Как бы молилась за меня.

ПУШКИН

Еще в младенческие лета

Любил он песен дивный дар,

И не потухнул в шуме света

Его души небесный жар.

Не изменил он назначенью,

Главы пред роком не склонял,

И, верный тайному влеченью,

Он над судьбой торжествовал.

Под бурями, в глуши изгнанья,

Вмещая мир в себе одном,

Младое семя дарованья,

Как пышный цвет, созрело в нем.

Он пел в степях, под игом скуки

Влача свой страннический век, —

И на пленительные звуки

Стекались нимфы чуждых рек.

Внимая песнопеньям славным,

Пришельца в лавры облекли

И в упоеньи нарекли

Его певцом самодержавным.

Василий Иванович Туманский

1800–1860

Современник и близкий знакомый А.С. Пушкина, с которым подружился в Одессе. Один из крупнейших русских элегиков 1820-х годов. В его стихах Пушкин отмечал «гармонию и точность слога». Лучшие произведения – психологические элегии.

ЮНОЙ ПРЕЛЕСТНИЦЕ

Люблю я звук твоих речей,

Наряда твоего небрежность;

Но тягостна душе моей

Твоя услужливая нежность.

Твоих восторгов я стыжусь,

Меня пугает наслажденье;

В моем прискорбном умиленье

Я на тебя не нагляжусь.

Беспечная, в чаду разврата

Еще не огрубела ты, —

Не памятна ль тебе утрата

Твоей девичьей простоты?

Не сладостно ль тебя увидеть

Доверчивую, как дитя, —

Я устыдился б и шутя

Твое младенчество обидеть.

Нередко без огня в крови,

С каким-то грустным состраданьем

Дарю тебя немым лобзаньем,

О жрица ранняя любви.

Нередко ласкою нескромной

Тревожишь ты мою печаль;

Мне жаль красы твоей наемной,

И слабости своей мне жаль.

МИЛОИ ДЕВЕ

Другим судьба послала милый дар

Пленять твой ум, живить твое бесстрастье,

Угадывать твой потаенный жар

И похищать души твоей участье;

Пускай других с тобою нежит счастье,

Пускай, тебе покорствуя, они

Забудут мир, желания, измену

И в долгие прекрасной жизни дни.

Младой любви твоей познают цену.

Без зависти, смиренный до конца,

Их тайный друг, твой обожатель тайный,

Я буду ждать, что лаской, хоть случайной,

Когда-нибудь ты наградишь певца.

ТОРЖЕСТВО ПОЭТА

Когда Владыку муз с холмов его счастливых

Пустынник-юноша, игрою струн своих,

В неведомый шалаш приманит, хоть на миг,

Он празднует сей миг в мечтах честолюбивых!

Но что же чувствует возвышенный певец,

Кто чародейством уст и верой в них сердец,

Земны́й еще, достиг священных сеней неба?

Кому сладчайший мед подносит с лаской Геба?

Кто, лицезрением бессмертных упоен,

На лире радостной подъемля стройный звон,

Томит гармонией Олимп гостеприимный?

Чьи песни смелые, пророческие гимны

Поодаль ото всех воссевший Аполлон

Безмолвно слушает и, быстро вдохновенный,

Снимает древний лавр с главы своей священной.

МАЙ

Повеял май! шумят и блещут воды,

На солнце лист трепещет и блестит,

Цветут луга, пестреют огороды,

Но светлый май меня не веселит.

Пусть тот весны очарованье славит,

Чью душу кроткую, как тихий мир полей,

До поздних лет младенчески забавит

И первый лист, и первый соловей.

Но я, томясь в душе мятежной

Однообразием и жизни, и забав,

Безумный, я б желал, чтоб снова вихорь снежный

Затмил красу потоков и дубрав.

Не говорите мне: всему чреда на свете,

Иные думы на уме:

Я в дни снегов грущу о теплом лете,

В весенний день тоскую по зиме.

Так пылкий юноша, изведав страсти муку

И сердцем полюбить испытывая вновь,

В своей любви находит грусть и скуку,

А разлюбив, опять зовет любовь.

МОЯ ЛЮБОВЬ

За днями дни бегут толпой,

Следов их сердце не находит;

Но, друг бесценный, образ твой

Поныне властвует душой

И с памяти моей не сходит.

Я посещал прекрасный край:

^[4]

Там ухо ропот моря слышит,

Беззнойно, долго светит май,

И человеку тихий рай

В тени олив и лавров дышит.

Там, нежась в лени и в мечтах,

В час лунных, сладостных туманов,

Как будто видишь на горах,

Вокруг мечетей, на гробах,

Блуждающие тени ханов.

Там жены, тайно, сквозь покров,

Назвав себя, лукавым взглядом

Манят счастливых пришлецов

На мягкий одр, на пух ковров,

В гарем, увитый виноградом.

Но в той стране, на бреге том,

К иным занятиям остылый,

Без цели странствуя кругом,

Мечтал, грустил я об одном —

Всё о тебе, мой ангел милый!

Как ночью песня соловья,

Как пленнику родные звуки

На бреге чуждого ручья —

Отрадна мне любовь моя,

Слиянье неги, счастья, муки.

Люблю, любовь потребна мне!

Я услажден, утешен ею!

Наскучу ль жизнью в тишине,

Мне милый лик блеснет во сне —

И вновь я к жизни пламенею.

ДЕВУШКА – ВЛЮБЛЕННОМУ ПОЭТУ

Поверьте мне – души своей

Не разгадали вы доселе:

Вам хочется любить сильней,

Чем любите вы в самом деле.

Вы очень милы – вы поэт.

Творенья ваши всем отрада;

Но я должна, хоть и не рада,

Сказать, что в вас

чего-то

нет.

Когда с боязнью потаенной

Встречаю вас наедине,

Без робости, непринужденно

Вы приближаетесь ко мне.

Начну ль беседовать я с вами —

Как будто сидя с автора́ми,

Вам замечательней всего

Ошибки слога моего.

Со мной ведете ль разговоры —

Без выраженья ваши взоры!

В словах нет чувства – только ум!

И если б, в беззаботной доле,

Была я памятлива боле, —

То, затвердив из модных дум

Сто раз печатанные слезы,

Желанья, сетованья, грусть, —

В стихах я б знала наизусть

Все изъясненья вашей прозы!

Простите мне язык простой:

Нет, не хочу судьбы такой!

С душой, надеждою согретой,

Хочу в дни лучшие мои

Любимой быть я – для любви,

А не затем, чтоб быть воспетой.

ЭЛЕГИЯ

Не озабочен жизнью я!

Равно мой ум и сердце праздны:

Как бой часов однообразный,

Однообразна жизнь моя.

Напрасно возвратить я мнил

Под благосклонным небом Юга

Напевы счастья и досуга

И бодрость юношеских сил.

Напрасно сердце обновить

Алкал любви очарованьем

Иль славы гордым обладаньем

Любви потерю заменить.

Не изменился жребий мой!

Я вяну, скукой изнуренный,

Как вянет цвет, перенесенный

Под небо родины чужой.

.

НА КОНЧИНУ Р<ИЗНИЧ>

Сонет

Посвящ(ается) А. С. Пушкину

Ты на земле была любви подруга:

Твои уста дышали слаще роз,

В живых очах, не созданных для слез,

Горела страсть, блистало небо Юга.

К твоим стопам с горячностию друга

Склонялся мир – твои оковы нес,

Но Гименей, как северный мороз,

Убил цветок полуденного луга.

И где ж теперь поклонников твоих

Блестящий рой? где страстные рыданья?

Взгляни: к другим уж их влекут желанья,

Уж новый огнь волнует души их;

И для тебя сей голос струн чужих —

Единственный завет воспоминанья!

ЭЛЕГИЯ

Не ведает мудрец надменный,

Не постигает хладный свет,

Как тяжко тратить постепенно

Все обольщенья юных лет.

«Он с призраком своим простился,

Он стал умнее», – говорят,

Не скажут: «Бедный! он лишился

Своих любимейших отрад».

Престань оплакивать измену

Мечты! О боги! я готов;

Но что ж даете вы в замену

Живых, блестящих, милых снов?

На жизнь я поднял взор бесстрастный;

Что было – есть; но где же ты,

Мир ненаглядный, мир прекрасный,

Зерцало горней красоты?..

Разнесся дым очарованья,

Слетел покров волшебный твой,

И ты без тайн, без упованья,

Однообразный, предо мной

Предстал, как памятник бездушный

Времен минувших торжества,

Как истукан, жрецу послушный,

Златой кумир без божества!

ПЕСНЬ ЛЮБВИ

Проникни в дух мой охладелый,

Любви спасительная власть!

И жизни, рано помертвелой,

Отдай веселье, силу, страсть.

Лишь тот познал красы земные,

Лишь тот воистину блажен,

Кого любовь в лета младые

Прияла в неискупный плен.

На что ему венцов сиянье?

На что сокровищ мрачный клад?

Его мечта, его желанье

Ликуют в области отрад.

К чистейшей, сладостнейшей цели

Стремится без боязни он,

Чтоб очи милые узрели

Ее черты сквозь вещий сон,

Чтоб, тайным пламенем сгорая,

Игра волненья своего,

Наутро красота младая,

Стыдясь, взглянула на него,

Чтоб силой страстного признанья

Из бледных уст, из томных глаз

Исторгнуть слезы и лобзанья,

Вкусить блаженства дивный час.

Любовь! любовь! владей ты мною!

Твоим волшебством обаян,

Не погибал бы я душою

В глуши безлюдной чуждых стран.

Пустынной жизнью изнуренный,

Не увядал бы в цвете я:

Кружился б образ незабвенный

И днем и ночью вкруг меня.

Всегда прекрасный, вечно юный,

Как солнце ясное весны,

Он оживлял бы сонны струны

Приветным гласом старины.

Играя чувствами моими,

Как своенравный чародей,

Он тайно грезами живыми

Питал бы страсть души моей.

Порой бы мнилось: кто-то дышит,

Склонясь невидимо ко мне, —

Как сквозь дремоту, ухо слышит

Знакомый шепот в тишине.

Как будто кудри шелковы́е

Прильнули вдруг к моим устам…

Как будто перси молодые

Открылись радостным очам…

Ты ль это, милое виденье,

Мой рай, мой гений на земли?

Ах, нет! то сердца обольщенье,

Обман пленительный любви!

ПОЭЗИЯ

Сонет

Ее гармония святая

Из дивных звуков сложена;

В них блещет вечная весна,

Благоухает воздух рая.

Ликует сердце, ей внимая,

Всё внемлет: дол и вышина;

Но мир не знает, кто она,

Сия певица неземная!

Перунам Зевсовым равны

С душевной пламенной струны

Поэтов сорванные звуки!

Им всё отверсто: рай и ад,

Душа – сосуд живых отрад,

И сердце – кладезь хладной муки.

В ПАМЯТЬ ВЕНЕВИТИНОВА

1

Блеснул он миг, как луч прелестный мая,

Пропел он миг, как майский соловей;

И, ни любви, ни славе не внимая,

Он воспарил в страну мечты своей.

Не плачь о нем, заветный друг поэта!

Вне жизни, он из мира не исчез:

Он будет луч Божественного света,

Он будет звук гармонии небес.

2

Благословим без малодушных слез

Его полет в страны эфира,

Где вечна мысль, где воздух слит из роз

И вечной жизнью дышит лира!

Друзья! Он там как бы в семье родной.

Там ангелы его целуют,

Его поят небесною струей

И милым братом именуют.

КОЛЬЦО

«Зачем горит твое лицо?

О чем ты, юноша, тоскуешь,

Когда украдкою целуешь

Твое чугунное кольцо?

Чей это дар? каким заветом

Он тайно мучит грудь твою?..

Иль нам неслышимым приветом

Он говорит тебе: люблю?

Иль, памятник любви минутной,

Ее обеты пережив,

Еще тебя томит он смутно,

Как счастья прошлого отзыв?

Иль друг чувствительный, незлобный,

Во цвете взятый в лучший свет,

На нем, как на доске надгробной,

Свой краткий начертал завет?..»

«Нет, нет, певец! не дружбой скромной

Освящено мое кольцо,

Не память девы вероломной

Мне сердце жмет, мрачит лицо!

Чугун сей милый и печальный

Превыше суеты земной:

То дар предсмертный, дар прощальный,

Благословение родной!»

ИМЯ МИЛОЕ РОССИИ

У подножия Балкана,

На победных берегах,

Имя милое России

Часто на моих устах.

Часто, вырвавшись из града,

Всадник странный и немой,

Я в раздумьи еду, еду

Долго всё на север мой.

Часто, родина святая,

За тебя молюсь во сне;

Даже в образах чужбины

Верный лик твой светит мне.

Слышу ль моря плеск и грохот —

Я сочувственно горжусь,