Текст книги "Виток спирали"

Автор книги: Валентин Рич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава третья,
в которой Аристотель открывает пятую сущность, Гебер превращает ее в философский камень, а Бранд закрывает ее же с помощью холодного огня

МАГИЧЕСКИЙ КВАДРАТ

Вряд ли древние люди, независимо от того, были то китайцы, индийцы, греки или славяне, не понимали, что одна из четырех известных им сущностей – огонь – не совсем то же самое, что остальные три – земли, вода, воздух. Разумеется, они не впали еще, что огонь – просто-напросто раскаленные частицы любого вещества, соединяющегося с кислородом, о котором они, естественно, тоже еще ничего не знали. Но все же эти люди, наши далекие предки, не могли не почувствовать отличия огни от всех остальных вещей. Они понимали, что если огонь и вещество, то все же совершенно особенное. Ибо, обладай весьма явным свойством – жаром, он как будто не обладает ничем иным, кроме самого этого свойства.

Пожалуй, во всем древнем мире трудно было бы отыскать человека, в большей мере наделенного воображением и силой ума, чем живший примерно в те же времена, что и Демокрит, греческий философ Аристотель.

Он и попытался объяснить главное свойство огня.

Если главное свойство огня – теплота, думал Аристотель, то нельзя ли найти некие главные свойства у других элементов – у воды, у земли, у воздуха?

Если дотронуться до пламени светильника, то сразу ощутишь теплоту и сухость. Если протянуть руку к земле – земля окажется тоже суха, но холодна. Если к воде – пальцы ощутят тот же холод, но еще и влажность. А подняв руку в воздух, легко убедиться, что он обладает влажностью и теплотой – во всяком случае, в Средиземноморье, где жил Аристотель.

Итак: если главные свойства огня – это теплота и сухость, то главные свойства земли – сухость и холод, воды – влажность и холод, воздуха – влажность и теплота.

Разве не так отвечала природа на вопрос, заданный Аристотелем?

В ответе этом нетрудно было уловить диковинную особенность – одни и те же свойства оказались у самых непохожих элементов: сухость – у огня и земли, влажность – у воды и воздуха, холод – у земли и воды, теплота – у воздуха и огня.

Но что скрывалось за этим?

Раз сухость есть и у огня и у земли, значит, – решил Аристотель, – она входит в их состав точно так же, как влажность входит в состав воды и воздуха, холод – в состав земли и воды, тепло – в состав воздуха и огня. То есть земля, вода, огонь и воздух вовсе не простые, первоначальные основы всех вещей, а сложные, вторичные. Они сами образованы из тепла, холода, сухости и влажности, которые и есть четыре первоначальных элемента. Из них и состоит весь мир.

Получалось очень просто и красиво. В этом Аристотель убедился окончательно, когда попытался изобразить элементы в виде чертежа. Он начертил квадрат, на одной вершине которого надписал «огонь», на второй «вода», на третьей «воздух», на четвертой «земля». А внутри этого квадрата начертил еще один квадрат, вершины которого касались середины сторон большого квадрата. И над вершинами малого квадрата надписал другие четыре слова: «тепло», «холод», «сухость», «влажность». И теперь стало ясно видно: две внутренние вершины попарно обусловливают одну наружную.

Рисунок был так выразителен, что не увидеть в нем чертеж, по которому небожители конструировали природу вещей, было очень трудно!

Вспомните: «тело человече от четырь состав создано, имать бо от огня теплоту, от въздуха же студеньство…»

Не было ни одной алхимической рукописи, в которой не повторялся бы этот чертежик великого грека.

Нарисованную им картину мира признавали правильной не только в древние времена, но и в средние века, вплоть до XV и XVI веков уже нашей, новой эры все европейские народы.

Воспаленными от бессонницы и едких испарений глазами всматривались алхимики в магический квадрат, стараясь угадать, в какой пропорции следует смешать элементы, чтобы получить именно то, что им было нужно. Но на этот счет магический квадрат хранил молчание.

Правда, в сочинениях Аристотеля можно было найти упоминание о том, что кроме четырех первоэлементов, в состав каждой вещи входит еще и какая-то квинта эссенция – пятая сущность. По-видимому, без добавки этой сущности сами по себе четыре элемента еще не могли составить никакого тела. И поэтому именно ее и следовало отыскать в первую очередь.

В сочинениях разных алхимиков эту таинственную пятую сущность называли по-разному: квинтэссенция, красный эликсир, эликсир жизни, камень мудрецов… Но чаще всего ее называли философским камнем.

Поиски философского камня продолжались еще и тогда, когда Шекспир писал «Гамлета», Магеллан плыл по Тихому океану, Галилей направлял на небо телескоп…

Но конечно, не из-за философского камня повторялся магический квадрат в книгах самых ученых людей на протяжении тысячелетий. Просто опыт тех времен соответствовал этому квадрату. Изгоняли из рассола влажность, получали соленую «землю». Добавляли влажность в соль, получали снова «воду». А при добавлении к влажности тепла получали пар – «воздух».

И еще – Аристотель понял: надо сосредоточить внимание на одинаковых свойствах различных тел, чтобы разобраться в хаосе окружающих вас вещей и явлений. А свойства – это то, что воздействует на наши ощущения, то, что мы можем увидеть, услышать, ощутить.

ОДИНАКОВОЕ В РАЗНОМ

Разумеется, в течение двух тысяч лет после Аристотеля люди занимались не только тем, что разглядывали магический квадрат и думали о природе вещей. Они пахали землю, пасли стада, строили жилища… И к сожалению, отнимали друг у друга пашни, стада, жилища и все прочие плоды труда, для всего этого требовались лопаты, топоры, мочи, копья. И надо было научиться выплавлять и обрабатывать металлы, изготовлять стекло и фарфор, находить лекарства. И делая все это, человек постепенно разбирался в окружающем. И здесь надежным маяком ему служил завет Аристотеля: искать одинаковое в разном.

Следующий после Аристотеля шаг в познании природы вещей сделал замечательный арабский ученый, живший в VIII веке, – Джабир ибн-Хайян, именуемый в сочинениях европейских алхимиков Гебером.

Джабир ибн-Хайян обратил внимание на несколько веществ, которые были известны довольно давно, и во всяком случае упоминались уже в знаменитом труде римлянина Плиния Старшего, погибшего в 79 году н. э. при извержении Везувия. Труд Плиния назывался «Естественная история». А вещества именовались так: одно – аурум, другое – аргентум, третье – купрум, четвертое – феррум, пятое – плюмбум пигрум, шестое – плюмбум альбум, седьмое – гидраргирум. Из аурума делали драгоценные украшения и монеты. Из аргентума – то же самое, только подешевле. Из сплава купрума с плюмбумом альбум получали твердую красивую бронзу. Из феррума ковали оружие. Плюмбум нигрум шел на изготовление печатей и кровель в богатых домах. Гидраргирум – аргентовая вода – употреблялся для растворения остальных шести веществ.

У всех семи – совершенно разных по цвету, твердости, постоянству, то есть способности оставаться неизменным в течение долгого времени, и по множеству других свойств, – было три одинаковых свойства.

Первое – это особого рода блеск. Если отполировать лист из аурума или плюмбума альбум, то в нем можно было увидеть свое лицо.

Второе – пластичность. Если положить слиток из купрума или из феррума на наковальню и ударять по нему молотом, то они, не разрываясь, расплющивались. Из них можно было отковать нож или лемех.

Третье свойство было таким: если эти вещества попадали в огонь, то сначала они превращались в жидкость, а потом постепенно теряли свой блеск, теряли способность коваться и становились похожими на землю.

Именно это третье свойство не давало Джабир ибн-Хайяну покоя: с помощью магического квадрата объяснить его не удавалось никак.

В самом деле: к земле, состоящей, как известно, из сухости и холода, добавляли огонь, состоящий из той же сухости я тепла, – и получали… воду, которая должна состоять из холода и влажности. Немыслимо!

А потом к этой воде добавляли еще огня – и вместо того, чтобы превратиться в воздух, она превращалась в землю. Еще немыслимей!

Что все это могло означать?

Если при встрече с огнем купрум теряет блеск и ковкость, то не значит ли это, что блеск и ковкость представляют собой одну в притом важнейшую составную часть купрума? А другая его составная часть должна была в этом случае поддаваться действию огня.

Так должен был рассуждать Джабир ибн-Хайян, пытаясь, как это делали и до него, объяснить неизвестное через известное.

Фалес из приморского города Милета, как вы помните, «сконструировал» все вещи из воды. Эмпедокл взял еще воздух, землю и огонь. А Джабир ибн-Хайян стал искать такую вещь, которая превосходила все прочие блеском и плавкостью. И решил, что это аргентовая вода. Обладая прекрасным металлическим блеском, она не нуждалась в плавлении, потому что и так была жидкой.

У гидраргирума – ртути – было ведь и еще одно замечательное свойство: она могла растворить любой твердый металл – даже серебро, даже золото. А потом снова выделить его. Ртуть рождала металлы!

И Джабир ибн-Хайян предположил, что гидраргирум – мать всех металлов, и вознамерился найти отца – вещество, от которого зависит их, способность подвергаться воздействию огня.

Поиски шли, очевидно, по тому же пути. Какое известное тело полнее всего поддается действию огня? Масло? Но после него остается копоть. Дерево? Но после него остается зол".

Сера! – наконец догадался Ибн-Хайян. Когда сера встречается с огнем, то не остается ничего, ни единой крупицы вещества! Латинское имя серы – сульфур, то есть это существо мужского рода.

Сульфур и есть отец металлов!

Правда, воспитанный на Аристотеле, Джабир ибн-Хайян считал, что в состав металлов входят философская ртуть и философская сера, которые, в свою очередь, в наибольшем количестве содержатся в обыкновенной ртути и обыкновенной сере – как тепло содержится в огне, а влажность – в воде.

Теперь в том, что касается металлов, получалась довольно стройная и понятная каждому образованному человеку средневековья картина. Есть мать металлов – гидраргирум. Есть отец металлов – сульфур. Есть их дети – разные по степени своего совершенства. Вполне совершенные – золото, чуть попроще – серебро, совсем заурядные – олово, свинец, железо.

И чтобы очистить несовершенные металлы, надо лишь поколдовать с ртутью и серой в присутствии Пятой Сущности, о которой говорил еще Аристотель.

…Обо всем этом и писал в своей темнице Роджер Бэкон.

А современник Бэкона Базилиус Валентинус сделал эту картину еще более стройной и понятной.

Повторяя учение не очень еще известного в Европе таджика Абу Али ибн-Сины, или, как он писал, Авиценны, Базилиус Валентинус указал на третью составную часть металлов. Ту самую, которая остается, когда после встречи металла с огнем исчезают и ртуть и сульфур, и которую мы теперь называем окалиной. Эту тусклую, рассыпчатую часть тогда обычно называли просто землей – медной землей, если она получалась из меди, свинцовой землей, если обжигу подвергался свинец, и так далее. А еще их называли металлическими известками по аналогии со жженой известью, которая получалась при обжиге мела.

У металлических земель было одно общее свойство – они растворялись в воде и в кислотах. Вот на него-то и обратил внимание Ибн-Сина, а за ним Базилиус Валентинус. И они стаям искать среди известных им веществ такое, которое растворяется лучше всего. И нашли.

В состав металлов, кроме ртути и серы, – объявил Базилиус Валентинус, – входит еще соль. Конечно, не просто поваренная соль. И не селитра, из которой брат Роджер пригото вил огненное зелье – порох. Нет, образованный человек такого подумать не мог. В состав металлов входит философская соль!

Теперь с металлами все вроде бы и объяснялось.

Но великолепная конструкция природы вещей, вычерченная в виде магического квадрата Аристотелем, потеряла свою простоту и красоту.

Судите сами: к теплоте, влажности, холоду, сухости прибавились металличность, обжигаемость, растворимость. Причем было видно, что обжигаемость и растворимость – сера и соль – входят в состав вовсе не одних только металлов. Разве можно, например, назвать металлом селитру? Значит, все тела состоят из четырех Аристотелевых элементов и трех новых начал? Но тогда получается неизбежная путаница. Если тепло и сухость образуют огонь, то при чем тут сера? Если холод и влажность образуют воду, то какое отношение к ней имеет соль? И если воздух – сложное тело, состоящее из влажности и тепла, то куда деваются исчезающие при обжиге металлов ртуть и сера?

Чем больше новых веществ получали алхимики – сплавов, кислот, щелочей, земель, лекарств, красок, – тем больше путаницы обнаруживалось в некогда стройных теориях.

И эту путаницу кто-то должен был распутать.

«ПОСТОЯННЫЙ НОЧНОЙ СВЕТИЛЬНИК, ИНОГДА СВЕРКАЮЩИЙ, КОТОРЫЙ ДОЛГО ИСКАЛИ И НАКОНЕЦ НАШЛИ»

К путанице в теориях добавлялась и путаница в практике – постоянные неудачи всех попыток найти философский камень в сделать золото.

Если в былые времена никто толком не знал, что творится в таинственных монастырских кельях, где колдуют над своими тиглями алхимики, то в XVII веке, когда существовали многочисленные аптеки, красильни, пробирные палаты, пороховые мануфактуры, любая неудача с превращением металлов быстро получала огласку.

Огромнейшее впечатление на ученый и неученый мир произвела история с разорившимся гамбургским купцом Геннингом Брандом.

На остатки денег Бранд устроил неплохую лабораторию и засел за сочинения Гебера, Авиценны, Базилиуса Валентинуса, Роджера Бэкона.

Он работал методически. Все рецепты получения философского камня разделил на три сорта. Третий сорт – рецепты темные, в которых понять что-либо не было никакой возможности. Вроде такого, приписываемого греку Зосиме, жившему в IV веке: "Вот тайна! Змея, пожирающая свой хвост, состав, поглощенный и расплавленный, растворенный и сброженный. Он становится светло-зеленым и переходит в темно-зеленый цвет. От него происходит красный цвет киновари. Это киноварь философов. Его чрево и голова желты, его голова темна и зелена. Его четыре ноги – четыре стихии. Его три уха – поднявшиеся лары.

О, мой друг! Приложи свой ум к этому и ты не впадешь в ошибку!"

Прикладывать свой ум к подобным рецептам Геннинг Бранд и не пытался.

Вторым сортом он считал рецепты изготовления философского камня из ртути и сульфура. Вроде того, что имелся в "Зеркале алхимии" Роджера Бэкона: "Возьми белую, светлую, чистую, не вполне совершенную ртуть, смешанную равномерно в должных пропорциях с подобной ей серой, высуши в твердую массу, очищай и совершенствуй огнем, и она станет в тысячу раз чище и совершенней, чем обыкновенные тела, сваренные естественной теплотой".

Бранд был сведущим во многих ремеслах человеком и знал, что из ртути и серы ничего, кроме красной краски киновари, не получишь, как ее ни очищай.

Поэтому проверять он решил лишь те рецепты, которые относил к первому сорту: рецепты получения философского камня из веществ человеческого организма.

Философский камень – сила таинственная и необычайно тонкая. А что может быть таинственней и тоньше, чем жизнь? И еще, многие мудрецы считали, что философский камень и жизненный эликсир – одно и то же. Значит, он должен, пусть в самом небольшом количестве, содержаться в живом теле.

Бранд не поленился и не побрезговал – набрал целый пивной котел мочи и стал ее выпаривать. Когда после нескольких дней выпаривания на дне котла осталось немного гущи, Бранд усилил жар.

Гуща стала белеть и вдруг воспламенилась, и клубы белого дыма поднялись над котлом. Что бы это такое могло гореть? Надо было срочно повторить опыт и попытаться собрать это странное белое вещество.

Через несколько дней Бранд получил новую порцию гущи и принялся подогревать ее в реторте.

Вскоре в приемнике реторты скопилось что-то белое. Геннинг Бранд потрогал это «что-то» пальцем – на ощупь оно напоминало воск. Понюхал – и почувствовал слабый запах чеснока. Лизнул – на вкус вещество было довольно-таки противным.

Бранд положил странный воск в чашку и поспешил из лаборатории, чтобы показать его кому-нибудь из домашних.

Когда он вошел в тускло освещенную гостиную – в доме экономили свечи, – поднявшаяся ему навстречу жена вдруг пошатнулась и упала в кресло.

– Что с тобой? – испугался Геннинг Бранд.

– С тобой что? – простонала жена.

Бранд не понял.

– Волосы! – шепнула она.

Брандт подошел к зеркалу и застыл и изумлении. Его голова светилась дьявольским зеленым огнем!

– Руки! – послышался шепот жены.

Бранд посмотрел на ладони – и от них исходило такое же сияние.

– Мы спасены! – закричал купец-алхимик. – Я нашел философский камень!

Всю ночь и следующие сутки, ни на минуту не смыкая глаз, Геннинг Бранд бросал кусочки "философского камня" и кипящую ртуть, смешанную с серой, и в расплавленный свинец, и в расплавленное олово. Он перепробовал все мыслимые комбинации твердых металлов, гидраргирума и сульфура. Но ртуть оставалась ртутью, серебро серебром, медь медью, свинец свинцом, олово оловом.

Нет, холодный огонь не был философским камнем. Но Бранд не пришел от этого в отчаяние. Он был купцом и отлично знал, что в золото могут превращаться любые вещи и без всякой алхимии.

Через месяц в Гамбурге открылось новое невиданное и неслыханное производство, разумеется, строго засекреченное. Ни один алхимик не мог проникнуть в лабораторию Бранда – что, впрочем, никого и не удивляло: в те времена почти любое производство было окутано глубокой тайной.

Поражающее воображение современников светопоеное вещество Геннинг Бранд продавал маленькими порциями на вес золота. Даже дороже. Некоторые лица – среди них и знаменитые ученые – просили Бранда раскрыть его секрет. Иногда он соглашался – за немалые, конечно, деньги.

В 1676 году, через семь лет после открытия холодного огня, профессор Виттенбергского университета Каспар Кирхмейер впервые описал повое вещество в статье под названием "Постоянный ночной светильник, иногда сверкающий, который долго искали и наконец нашли".

Многие пытались самостоятельно раскрыть секрет получения драгоценного "постоянного светильника" – фосфора. Первым добился успеха англичанин Роберт Бойль, которому один из людей, купивших секрет Бранда, намекнул, что источник холодного огня – нечто присущее человеческому голу. Этого намека оказалось достаточно, чтобы через две недели Бойль составил секретный отчет Королевскому обществу с подробным описанием процесса получения нового вещества.

Открытие фосфора было одним из сильнейших ударов, разрушавших надежды на получение философского камня. Уж если такое замечательное светоносное вещество оказалось не в силах совершенствовать металлы, то чего еще можно было ждать?

Неудачи практики не могли не пошатнуть веры в правильность теории, к тому же изрядно запутанной.

Эпоха безраздельного господства идей Аристотеля о природе вещей кончалась. Начиналась эпоха сомнений. Возможно ли вообще превращение одного элемента в другой?

Часть вторая
СОМНЕНИЕ

Глава первая
в которой место философского камня занимает невидимка флогистон

ХИМИК-СКЕПТИК

Роберт Бойль; седьмой сын графа Корка, был не чета случайно открывшему фосфор гамбургскому купцу-алхимику Бранду. Один из директоров самой гигантской из когда-либо существовавших в мире купеческих компаний – Ост-Индской. Роберт Бойль был одновременно знаменитым физиком и химиком – первым президентом Лондонского королевского общества.

Надо думать, что если бы Роберт Бойль не был в достаточной мере деловым человеком, то ему бы не доверили Ост-Индской компании – он бы немедленно разорился сам и разорил всех совладельцев. И в делах науки Бойль тоже был человеком практическим. Вот как он сам про себя написал: "Я привык рассматривать мнения, как монеты. Когда мне в руки попадает монета, я обращаю гораздо меньше внимания на имеющуюся на ней надпись, чем на то, из какого металла она сделана…"

Между прочим, в те времена бумажных денег не было, монеты делались из золота и серебра, и только самые мелкие разменные монетки – из меди. Ценность каждой монеты на самом деле зависела только от того, сколько в ней драгоценного металла.

"…Мне совершенно безразлично, – писал далее Роберт Бойль, – вычеканена она много лет или столетий назад или только вчера оставила монетный двор. Столь же мало я обращаю внимание на то, иного или мало рук она прошла до меня, если только я на своем пробирном камне установил, настоящая она или фальшивая, достойна она быть в обращении или нет. Если после тщательного исследования я нахожу, что она хороша, то тот факт, что она долгое время и многими не принималась за настоящую, не заставит меня отвергнуть ее. Если же я нахожу, что она фальшивая, то ни изображение и подпись монарха, ни возраст ее, ни число рук, через которые она прошла, не заставит меня принять ее: и отрицательный результат от одной пробы, которой я сам подверг ее, будет иметь для меня гораздо больше значения, чем все те обманчивые вещи, которые я только что назвал, если бы все они доказывали, что она не фальшивая".

О каких обманчивых вещах идет речь, станет понятно, когда мы назовем книгу 35-летнего Роберта Бойля, из которой взяты эти слова. Книга эта – "Скептик-химик, или Рассуждение об экспериментах, которые приводятся обыкновенно в доказательство четырех элементов и трех химических начал в смешанных телах". Монетами, которые ученый подверг испытанию и признал фальшивыми, оказались "прошедшие много рук" и в течение двух тысяч лет признававшиеся истинными учения Аристотеля, Джабира ибн-Хайяма, Абу Али ибн-Сины.

А испытывал он их так.

Брал горшок земли и взвешивал эту землю. И записывал: "земля – четыре фунта, семь золотников, два с половиной грана".

Затем брал тыквенное семечко и сажал в горшок.

Затем приказывал своему ассистенту аккуратно поливать водой землю в этом горшке. (Ассистентом у него был знаменитый впоследствии Роберт Гук – первым увидевший в микроскоп, что все живые ткани состоят из клеток.)

Время шло, семечко прорастало, превращалось в растение, которое зацветало и давало плод. Когда тыква вырастала, Бойль срезал ее, а землю снова взвешивал. Гирьки оказывались теми же четыре фунта, семь золотников а два с половиной грана.

Где же ртуть, где сера, где соль? – торжествующе спрашивал испытатель. Земля не израсходована, расходовалась только вода. Значит, тыква состоит из одной воды, а теория трех химических начал фальшива!

Каждое тело можно разложить на его составные, далее неразложимые части, – говорил Бойль. Они-то и есть элементы, Элементарны не свойства, а вещества. Не потому золото – золото, что оно золотого цвета, тяжелое и нерастворимое. А потому нерастворимо, потому тяжелое, потому золотого цвета, что оно – золото. И все попытки получить золото, смешивая вещества такого же цвета с веществами такой же тяжести, – бессмысленны.

Только эксперимент может удостоверить, какое вещество сложно, а какое элементарно. Вот, например, вода. Разложить ее на какие-либо более простые вещества не удается. Значит, вода – элемент.

Может показаться, что Роберт Бойль возвратился к Фалесу Милетскому. Но на самом деле он ушел далеко вперед. Ведь для Фалеса такого понятия, как проверка на опыте, вообще не существовало.

Почему же так правильно мысливший Роберт Бойль, восстановив в своих правах вещество и опровергнув первоначальную, элементарную сущность свойств, сам не смог назвать те элементарные вещества, которые к его времени уже были выделены людьми – золото, серебро, медь, железо, ртуть, олово, свинец, сурьму, цинк, мышьяк, углерод, серу, фосфор, висмут? Почему вместо них он возвел в сан элемента сложное вещество – воду?

Потому, что у Роберта Бойля не было средства узнать, какое вещество на самом деле простое, а какое состоит из других простых веществ.

«ЖИРНАЯ ЗЕМЛЯ» ИОГАННА БЕХЕРА

В 1673 году, через четыре года после того, как гамбургский купец Геннинг Бранд вместо философского камня нежданно-негаданно изготовил таинственный холодный огонь, магистрат голландского города Гааги получил заманчивое предложение: изготовлять золото из песка. Не из золотоносного, привезенного из Индии или Африки, а из самого обыкновенного, на котором стоит чуть не вся Голландия.

Несмотря на то, что предложение поступило от Иоганна Иоахима Бехера – человека весьма и весьма известного, успевшего к тому времени побывать и профессором медицины в Майнце, и главным финансовым советником в Вене, – гаагские бюргеры проявили осторожность и не торопились с ответом.

Бехер обиделся и поехал в Амстердам, где в это время находился король, чтобы предложить ему свое изобретение. Но и король тоже проявил осторожность.

Что поделаешь – время безрассудной веры прошло, пришло время скептиков.

Не обнаружив у голландцев энтузиазма, Бехер собрался уже было покинуть Нидерландское королевство, когда его познакомили с гостившим в Амстердаме немецким принцем Германом Баденским. Сильно порастратившийся за рубежом, принц проявил к предложению Бехера самый пылкий интерес. И тут, как это часто бывает, зашевелились и голландцы. Чем черт не шутит, а вдруг их родной голландский песок и в самом деле превратится в баденское золото? Это было бы чрезвычайно обидно! И амстердамские толстосумы выдали Бехеру изрядное количество талеров на постройку фабрики.

Дело закипело. На одной из речек вблизи побережья, состоящего целиком из отличного золотистого песка, начали строить водяную мельницу с огромным водяным колесом.

Насчет таких дел Бехер был большой мастер: еще в Майнце он обещал построить тамошнему курфюрсту вечный двигатель я, говорят, почти построил, но, к сожалению, курфюрст за что-то разгневался на профессора, и Бехеру пришлось покинуть город, не закончив своих трудов…

Каждый понимал, что делать золото из обыкновенного песка не так-то просто. Поэтому Бехера не очень торопили. Все же на исходе пятого года пребывания его в гостеприимном королевстве терпение и талеры хозяев стали подходить к концу, и Бехеру пришлось показывать товар лицом.

И тогда Иоганн Иоахим Бехер в присутствии городских властей Амстердама выплавил из песка немного золота! Обрадованные голландцы тут же выдали изобретателю большую награду, а также новую порцию талеров на завершение строительства фабрики. Но через несколько недель Бехер тайно покинул Нидерландское королевство и бежал в Лондон…

История знает немало всяческих плутней, и если бы Иоганн Иоахим Бехер ограничился в своей жизни только такими проделками, как та, о которой здесь рассказано, то вряд ли он остался бы в человеческой памяти надолго.

Но Бехер этим не ограничился.

Он составил первый в мире международный язык и 10000 слов – предшественник теперешнего эсперанто.

Он научил немецких крестьян выращивать диковинное американское растение – картофель.

Он строил стекольные, бумажные, шелковые фабрики.

Он создал лучшую на континенте химическую лабораторию.

Но самое главное: он написал замечательную книгу "Физика субтерранеа" – "Подземная физика".

Если Аристотель считал, что все может превращаться во все с помощью квинтэссенции, если Джабир ибн-Хайян считал, что металлы могут превращаться друг в друга с помощью философского камня, то Иоганн Иоахим Бехер заявил, что превращение одних веществ в другие зависит от содержания в них "жирной земли".

Все вещества он разделил на две группы. Одну группу составляли такие, которые эту жирную землю содержали. Другую группу составляли вещества, которые эту жирную землю потеряли.

Но как узнать, есть в том или ином веществе жирная земля или ее нет? Очень просто! Бросьте вещество в огонь. Если горит – значит, еще есть. Если не горят – значит, уже нет.

И приводил главный пример: сера, которая считалась одним из трех химических начал, на самом деле сложное вещество – она состоит из жирной земли и купоросного масла. Купоросным маслом называли тогда серную кислоту.

Итак, сера оказалась не химическим началом, не элементом. А вместо философского камня появилась жирная земля…

Далеко не сразу разобрались читатели "Подземной физики", что означают для науки эти внесенные Бехером перемены. Но через несколько десятилетий его идеи были оценены в полной мере. Это произошло в 1667–1703 годах, когда Георг Эрнест Шталь, ученик и последователь Бехера, создал и обнародовал теорию невидимого вещества флогистона – от греческого слова "флогистес" – "горящий".

И тогда впервые появилась возможность на основании опыта наглядно показать, какое вещество – простое, какое – сложное.

СТРОЙНОСТЬ И КРАСОТА

Сам Аристотель, будь он жив, не мог бы нарадоваться на стройность и красоту шталевской природы вещей, обнимавшей и объяснявшей с чрезвычайной простотой чуть ли не все накопленные за всю человеческую историю факты превращения одних тел в другие.

Все на свете Шталь объяснял только тем, что существует флогистон – чрезвычайно тонкая материя, которая под действием огня может переходить, переливаться из одного вещества в другое.

Вы взяли кусочек серы и сожгли. Что произошло? Извольте, Флогистон покинул серу и растворился в воздухе. А оставшийся желтый дым это кислый воздух, который можно соединить с водой и получить сложное вещество – купоросное масло.

Почему нельзя сжечь полностью весь кусочек серы в запаянном сосуде? Извольте. Потому что флогистон растворяется в воздухе. Но воздух, находящийся в запаянном сосуде, способен растворить лишь ограниченное количество флогистона. Поэтому остальной флогистон не имеет возможности уйти из серы.

Вы взяли кусочек свинца, положили в реторту, носик ее заплавили и принялись реторту нагревать. Часть свинца превратилась в красную землю. Что произошло? Да в принципе то же самое, что и с серой. Часть флогистона, бывшая в свинце, растворилась в воздухе. Почему только часть – вы уже знаете.

Все это примеры разложения сложных веществ серы и свинца в простые вещества – флогистон, кислый воздух, свинцовую землю. Если угодно, можете назвать кислый воздух дефлогистированной серой, а свинцовую землю – дефлогистированным свинцом.

Так же просто можно было объяснить и другие превращения: простых веществ в вещества сложные.

Вы взяли уголь и свинцовую землю, смешали их и положили в реторту. Теперь нагревайте. Уголь стал тлеть, а серый порошок превратился в блестящий шарик свинца. Что произошло? Да только то, что флогистон из угля – необычайно богатого флогистоном тела – перешел в свинцовую землю, и из двух простых тел флогистона и свинцовой земли образовалось одно сложное – свинец.

Удивительно простой и изящной оказалась природа вещей!

К тому же теория флогистона, как и полагается хорошей теории, не только объясняла известные факты, но и давала возможность предсказывать новые.