Текст книги "ХИМИЧЕСКАЯ СВАДЬБА ХРИСТИАНА РОЗЕНКРЕЙЦА"

Автор книги: Валентин Андреэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Примечательно, как верно трактует Андреэ имагинативную жизнь в «Химической Свадьбе». Все, что подступает к Христиану Розенкрейцу в качестве открывающего себя знания, в котором не задействована его собственная воля, он принимает посредством силы, представленной в женских образах. Там, где духоиспытатель пролагает себе путь посредством собственной воли, это обстоятельство становится зримым благодаря образу мальчика-проводника, образу мужского начала. В человеке, независимо от того, каков он как чувственное существо – мужчина или женщина, мужское и женское начало властвуют как полярные противоположности. В своих характеристиках Андреэ исходит из этого воззрения. Сила представления может быть правильно сопоставлена с волевым началом, если это сопоставление будет представлено в образах, напоминающих о соотношении женского и мужского начала в чувственном мире.

Чтобы избежать недоразумений, мы, однако, опять вынуждены заметить, что имагинации мужского и женского начал не следует путать с отношениями между мужчиной и женщиной в чувственном мире: они так же мало связаны друг с другом, как проявляющиеся в созерцающем сознании имагинации животных форм с животной природой, с которой расхожий дарвинизм связывает человечество. В настоящее время некоторые полагают, что благодаря сексуальной физиологии можно проникнуть в сокровенные тайны бытия. Даже поверхностного знакомства с подлинным духоведением достаточно, чтобы убедиться: подобное устремление не вводит в тайны бытия, но уводит от них весьма далеко. И в любом случае, нелепость – хоть каким-либо образом связывать мысли такой личности, как Андреэ, с представлениями, которые имеют хоть какое-то отношение к сексуальной физиологии.

Самым ясным образом указывает Андреэ на важную тайну, заложенную в его «Химической Свадьбе», когда говорит о «деве», стоящей в особенно тесной связи с духоиспытателем. «Дева» – имагинативная репрезентация сверхчувственного знания, которое, в противоположность «семи свободным искусствам», обретающимся в чувственном поле, извлекается из духовной области. «Дева» загадочным образом сообщает свое имя, и имя это – «Алхимия». Тем самым Андреэ хочет сказать, что истинная алхимия является наукой другого рода, нежели те, что вытекают из обычного сознания. По его мнению, алхимик совершает свои манипуляции с чувственно воспринимаемыми силами и веществами не потому, что намерен познакомиться с действием этих сил и веществ в чувственном мире, но потому, что стремится к откровению сверхчувственного через чувственные процессы. Он желает сквозь чувственные процессы видеть сверхчувственные. То, что он делает, отличается от исследований обычного естествоиспытателя способом рассмотрения процесса.

К переживаниям «третьего дня» относится и полное преодоление веры, что тот способ суждений, к которому человек привык в мире чувств, может в своем неизменном виде служить ведущей силой в сверхчувственном мире. В обществе, в котором оказывается на какое-то время Христиан Розенкрейц, ему предлагают вопросы, и все они ведут к тому, чтобы человек в ответ воздержался от решения. Так указывается на ограниченность обычной способности суждения. Действительность богаче, чем способность принимать решения, заложенная в рассудке, тяготеющем к чувственному миру.

После изображения этих переживаний Андреэ выводит на сцену «королеву»; таким образом, он связывает Христиана Розенкрейца с областью сверхчувственного знания, символизируемого королевой – с теологией. Характеризуется ее воздействие на нрав человека. Особенно важно, что духоиспытателя после всех этих переживаний в следующую ночь посещает сновидение, показывающее ему дверь; он хочет открыть ее, но это ему долго не удается. Именно такой образ соткался в его душе вследствие мнения, что ему не следует трактовать все предыдущие переживания как что-то, имеющее самостоятельную ценность. Они лишь производят в нем некую силу, нуждающуюся в дальнейшем укреплении.

Решающим для определения позиции духоиспытателя в сверхчувственном мире становится «четвертый день». Духоиспытатель вновь встречает льва. Древняя надпись, принесенная ему львом, в сущности, содержит требование приблизиться к источнику, из которого проистекают инспирации духовного мира. Души, желающие остаться только на ступени имагинативных переживаний, могут в известной степени лишь читать в духовном мире и применять силу собственной воли для того, чтобы понимать его откровения. Если же в сверхчувственный мир должна войти полная сила человеческого “Я”, тогда это “Я” должно принести в духовный мир и собственное сознание. В духовном мире душа должна вновь найти свое “Я” с его чувственными переживаниями. В сверхчувственном состоянии должно в известной мере всплыть воспоминание о способе переживания, свойственном чувственному миру. Андреэ изображает это, введя в число опытов «четвертого дня» «комедию», то есть символ процессов чувственно воспринимаемого мира. Созерцая этот приобретенный в сверхчувственной области символ чувственного мира, “Я” духоиспытателя усиливается настолько, что ощущает прочную связь между тем членом души, который живет в сверхчувственном начале, и тем, что действует посредством тела в чувственном мире.

Глядя, как точно выбирает Андреэ манеру повествования, можно убедиться в том, что он самым серьезным образом намеревался говорить со своими современниками о пути, ведущем в духовный мир сообразно той эпохе в человеческом развитии, которая зарождается с XVI векаы и в начале которой чувствует себя поставленным автор «Химической Свадьбы». Причина, по которой исполнение идеальных требований, предъявленных Андреэи своим современникам, встретило тяжелые препятствия, состоит в опустошении, вызванном беспорядками Тридцатилетней войны и всем, что они внесли в новое время. Но прогресс в развитии человечества возможен, лишь если личности, настроенные подобно Иоганну Валентину Андреэ, способны противопоставить тормозящим силам некоторых мировых потоков истинную силу созидания.

Удалось ли Андреэ изобразить в Христиане Розенкрейце духоиспытателя, который, будучи на пути, берущем начало в духовном опыте истекшей эпохи, смог указать на новый, соответствующий новому отрезку времени? Утверждать это можно, только если удастся показать, что последние «дни» «Химической Свадьбы», повествуют о переживаниях, открывающих перспективы в эти новые времена; показать, что Христиан Розенкрейц сможет перенести свое “Я” в этот период времени.

Самым значимым переживанием «четвертого дня» для Христиана Розенкрейца было его представление королям и последующая их казнь через обезглавливание. Автор «Химической Свадьбы» указывает на сущность этого переживания посредством символов, помещенных на малом алтаре. В этих символах человеческая душа может созерцать свою связь со Вселенной и ее становлением. В подобных символах духоиспытатели всегда пытались познакомить душу с тем, как ее собственное существо живет в существе космоса. Посредством «Книги» указывается на мыслительное содержание человека: это объективные миросозидающие мысли, влившиеся в душу в соответствии с человеческой организацией. «Светильник» указывает, как миросозидающие мысли, действующие во вселенной в качестве светового эфира, в человеке играют роль воспитующего и просвещающего познавательного начала. То, что в эту игру включается Купидон, раздувающий светильник, связано с воззрением духоиспытателя, согласно которому сущностное начало, в качестве эфира лежащее в основе всякого бытия и становления, видится как две полярно расположенные силы: свет и любовь. Но суждение об этом воззрении будет верным лишь в том случае, если в физическом свете и действующей в физическом мире любви будут видеть материально действующие откровения духовных первосил. В духовной первосиле света живет и действует созидательный мыслительный элемент мира, а в любви – созидательный элемент воли. Среди символов находится и «Сфера», предназначенная показать, каким образом человеческое переживание находится внутри вселенского переживания в качестве составной части этого последнего. «Часы» говорят о вовлеченности души в космический круговорот времен, подобно тому как и сфера – о включенности ее в пространственное бытие. «Источник», из которого течет кроваво-красная вода, и «мертвая голова со змеей» указывают, каким образом мыслит духопознаватель рождение и смерть в основании мирового целого. Валентин Андреэ применяет в изображении этих символов тот же способ, какой с незапамятных времен использовался в местах собраний некоторых обществ, где посредством подобных символов посвящали в тайны жизни допущенных в эти общества людей. Применяя их таким образом, он показывает, что они, по его мнению, действительно являются имагинациями, заложенными в развитие человеческой души, и что они действительно могут побудить последнюю к восприятию тайн жизни.

Но возникает вопрос: что представляет собой «королевская зала», куда вводят Христиана Розенкрейца, и что он переживает благодаря присутствию королей и усекновению их глав? Символы подсказывают ответ. Духоиспытатель должен увидеть, как он с его собственным существом имеет свою основу в существе мирового целого. То, что есть в нем, он должен узреть в мире, а то, что есть в мире, – узреть в себе. Он способен на это лишь в том случае, если в вещах и процессах мира он видит образы действующего и творящего в нем самом. Он приходит к тому, что начинает рассматривать происходящее в нем не только посредством представлений, взятых из души, но видит переживания этой души с помощью образов, изображающих становление мира. Короли предстают перед Христианом Розенкрейцем для того, чтобы показать ему: так живут твои душевные силы в твоем собственном внутреннем существе; а переживание «королей» отражает события, всегда происходящие в душе при определенных условиях. Христиан Розенкрейц предстает перед событиями в «королевской зале» таким образом, что его душа видит в этих событиях самое себя. Обезглавливание королей – одно из событий его собственного душевного развития. Он приходит в «королевскую залу» с силами познания, сущность которых все еще такова, какую могли они обрести до вступления в духовный мир. Но посредством вживания в этот мир познавательные силы приобретают опыт, имеющий отношение и к вещественному миру. Не только духовный мир появляется перед душой во всем своем сиянии, но и материальное обнаруживает себя в формах, полное значение которых не может узреть тот, кто в материальной области ограничивается наблюдением ее самой. В опытной форме переживается раскрытие двойственной природы человеческого бытия. Обнаруживается, что силы, лежащие в основе физического роста, задействованы и в тех явлениях, которые принято обозначать как душевные. Силы памяти, импульсы, формирующие представления, обнаруживают, что в их основании находятся те же физические предпосылки, что и в росте. Только силы роста действуют таким образом, что в детском и юношеском возрасте человека они развиваются по восходящей, а затем идут на убыль, и, придя в упадок, приводят к смерти, тогда как силы памяти и формирования представлений наделяются способностью к саморазрушению с определенного, очень раннего момента в жизни человека. В каждый период бодрствования эти силы истощаются, преодолевая нисходящую и приводящую к разрушению тенденцию, которая во второй половине жизни приводит весь организм к смерти. Во всякий период сна это истощение сил компенсируется, и силы памяти и представления воскресают. Душевный организм помещен в целостный организм человека подобно паразиту, предоставляющему условия для воспоминаний и представлений лишь благодаря тому, что в течение дня он прокладывает дорогу к смерти, по которой в ходе земной жизни направляется весь организм. Таким образом, для духоиспытателя душевный организм становится метаморфозой организма в целом. Душевный организм – это часть целого организма, интенсивно формирующая силы, приводящие в этом последнем к раскрытию жизни между рождением и смертью; эти силы создают здесь основу для жизни представлений. В подверженные дневному разрушению силы душевного организма вливается созидательная мыслительная сущность мира; в человеке она становится жизнью представлений. Главное, чтобы духоиспытатель познал материальные основы душевных процессов в качестве преобразованных общих материальных процессов организма в целом. Таков парадоксальный факт: на пути к духу в первую очередь созерцают материальные условия душевной жизни. И факт этот может послужить поводом для соблазна. Кто-то может остановиться на открытии, согласно которому душевные процессы обнаруживают себя в своем материальном оформлении. И тогда в поисках духа он загонит себя в материалистическое мировоззрение. Но при надлежащем рассмотрении предмета выступит противоположное. В вещественной основе душевной жизни он распознает действие духовных сил, открывающих себя посредством вещественных образований, и тем самым сделает для себя возможным распознание духа, лежащего в основе как организма в целом, так и течения жизни этого организма.

Итак, Христиан Розенкрейц приобретает важный опыт, открывающий ему алхимию, совершающуюся в природном процессе. Перед его духовным оком происходит пресуществление материальных процессов всего организма. Они предстают таким образом, что из них начинают высвечиваться душевные процессы, высвечиваться подобно тому свету, который во внешних процессах обнаруживает себя при горении. Но тем самым эти душевные процессы показывают ему и свои собственные границы. Названные процессы соответствуют в целом организме тому, что ведет к смерти. Христиан Розенкрейц поставлен перед «королями» своего собственного душевного существа, перед своим познавательными силами. Они являются ему как то, что единый организм создает посредством метаморфозы. Но силы роста, присущие жизни, преобразуются в силы познания, лишь принимая в себя смерть. И поэтому они могут нести в себе лишь знания о мертвом.

Во все природные процессы включена смерть – благодаря тому, что во всем живет неживое начало. Обычный познавательный процесс направлен только на это неживое. Он понимает неорганическое, поскольку оно мертво; но он понимает и растения и всякую другую живую форму лишь в той мере, в какой они проникнуты неживым. Всякое растение, помимо того, что является живым существом, содержит в себе неорганические процессы. Именно их улавливают при обычном рассмотрении познавательные силы; живого они не улавливают. Оно видимо лишь постольку, поскольку изживается в неживом. Христиан Розенкрейц созерцает смерть своих «королей души», своих познавательных сил, являющихся как данность из метаморфозы материальных сил всего организма, вместо того, чтобы человек переходил от природной алхимии к алхимии-искусству (т. е. алхимии, культивируемой искусственным образом. – Перев.). Подобный переход состоял бы в том, что человек внутри душевной сферы придал своим познавательным силам такой характер, какого они в процессе простого органического развития не приобретут. В познавательных силах необходимо пробудить то, что развивается по восходящей, то, что еще не обглодала смерть. Природная алхимия требует своего продолжения.

Таким продолжением природной алхимии является пятый день работ «Химической Свадьбы». Духоиспытатель в своем созерцании должен проникнуть в процессы, вызываемые природой, когда она производит растущую жизнь. И это творчество природы он должен ввести в силы познания так, чтобы не позволить смерти овладеть этим переходом от процессов роста к душевным процессам. Он принимает от природы силы познания в качестве мертвых существ; он должен их оживить, даровав им отнятое природой, когда она совершала алхимическое превращение, переводя их в силы познания. Приступая к осуществлению подобного замысла, он, однако, может подвергнуться определенному соблазну. Он должен спуститься в область, на которую природа влияет так, что чарами любви высвобождает жизнь из того, что по своей сущности стремится к смерти. Но тут возникает опасность, что его созерцание будет захвачено влечениями, властвующими в низшей области материального мира. Он должен узнать, что в материи, несущей в себе печать смерти, содержится элемент, родственный любви; он и лежит в основе любого обновления жизни. Этот-то таящий в себе соблазн душевный процесс Андреэ знаменует тем, что Христиан Розенкрейц в его повествовании предстает перед Венерой, причем Купидон его отгоняет. Андреэ явственно указывает на то, что для описанного им духоиспытателя этот соблазн не стал неодолимым препятствием на его пути – не только благодаря его собственной душевной силе, но и благодаря могуществу других сил. Если бы Христиан Розенкрейц шел лишь своим собственным путем познания, то последний с этим испытанием мог бы закончиться. Тот факт, что этого не произошло, указывает, чтo хотел изобразить Андреэ. Христиан Розенкрейц своим духовным путем должен указать на переход из уходящей эпохи в открывающуюся. Духовные силы, действующие в потоке времен помогают ему пронизать свое “Я” силами познания, отвечающими потребности нового периода. Благодаря этому он может совершить путешествие к «башне», где он принимает участие в алхимическом процессе, в ходе которого мертвые силы познания переживают свое воскресение; благодаря этому на своем пути он приобретает силу, чтобы, слыша песнь сирен о любви, не подпасть их искушению. Духовная первосила любви должна действовать на него; но ее откровения в чувственной области не должны сбивать его с пути. В Башне Олимпа мертвые силы познания пронизываются импульсами, которые в обычном человеческом организме правят лишь в процессах роста. Так указывается на то, каким образом Христиану Розенкрейцу дозволено участвовать в этом процессе, поскольку развитие его души должно произойти в духе преобразующихся сил времени. В тот момент, когда он должен спать, он выходит в сад, смотрит на звездное небо и говорит себе: «Имея столь благоприятный случай углубиться в астрономию, я обнаружил, что планеты той ночью расположились таким порядком, какой не скоро еще увидишь».

В переживаниях шестого дня будут подробно описаны имагинации, показывающие душе Христиана Розенкрейца, как мертвые силы познания, которые организм создает обычным путем на протяжении всей своей жизни, преобразуются в сверхчувственные силы созерцания. Каждая из этих имагинаций соответствует переживанию, которое душа испытывает в связи со своими собственными силами, когда убеждается на собственном опыте: то, что до сих пор могло пронизывать самое себя лишь мертвым началом, теперь способно сделать живое в-себе-подвижным и познаваемым. Какой-нибудь другой духоиспытатель описал бы отдельные образы иначе, чем Андреэ. Но дело не в содержании отдельных образов, а в том, что в человеке совершается преобразование душевных сил; подобные образы протекают перед ним как отражение этого преобразования в череде имагинаций.

Христиан Розенкрейц изображен в «Химической Свадьбе» как духоиспытатель, чувствующий приближение новой эпохи, когда человечество захочет смотреть на природные процессы иначе, нежели во времена, истекающие с уходом XV века. В эту новую эпоху люди уже не будут, рассматривая природу, вместе с тем созерцать духовное содержание природных вещей и процессов; они дойдут до отрицания духовного мира, ибо посчитают невозможным путь познания, на котором можно прозревать материальные основания душевной жизни и, тем не менее, познавать сущность духовного. Чтобы мочь это, необходимо распространить над материальной основой духовный свет. Необходимо научиться созерцать, как действует природа, когда она преобразует свои творческие силы в душевный организм, посредством которого открывает себя мертвое; нужно подслушать у нее самой тайну того, как дух может противопоставить себя духу, если созидательное действие природы будет направлено на пробуждение мертвых познавательных сил к высшей жизни. Так будет развиваться познание, которое как духопознание займет свое место в действительности. Ибо подобное познание является очередным отпрыском на живущем существе мира; благодаря ему продолжается развитие действительности, простирающее свою власть от первоначал бытия до жизни человека. Только то, что в зачаточном виде имеет к этому предпосылки в природе, может быть развито как высшие познавательные силы, только задержанное самой природой на той стадии метаморфозы бытия, когда должны были развиваться силы познания мертвого. Можно было бы возразить, что такое продолжение природной деятельности за пределами ее самой применительно к тому, чего она достигает в человеческой организации, уводит из действительного в нереальное, но тот, кто на самом деле проницает развитие природы, такого возражения не сделает. Ибо это развитие повсюду как раз и состоит в том, чтобы в известный момент удержать поступательное движение сил роста, благодаря чему на определенной ступени бытия обеспечиваются бесконечные возможности формообразования. Так и в человеческой организации фиксируется одна из этих формообразующих возможностей. Но подобно тому, как такая возможность хотя и запечатлевается в зеленом листе растения, однако образующие силы вегетации все-таки переступают эти конструктивные границы, чтобы зеленый лист стал на более высокой ступени окрашенным цветочным лепестком, так и человек может продвинуться от построения своих познавательных сил, направленных на мертвое, к формированию их на более высокой ступени. Он переживет на опыте реальный характер такого продвижения, когда заметит, что в нем возник душевный орган, способный воспринимать дух в его сверхчувственном откровении, подобно тому как превращение зеленого листа в окрашенный цветковый орган растения подготавливает способность к образованию плода.

После удачного завершения этого искусственно-алхимического процесса Христиан Розенкрейц получает звание «Рыцаря Златого Камня». Если бы кто-нибудь пожелал описать всю литературу на тему о «златом камне» – как серьезную, так и гораздо более обширную недобросовестную, – получился бы весьма обширный исторический очерк. В настоящей статье мы не преследуем подобной цели. Но все-таки следует сообщить, чтo можно узнать об этом выражении, исследовав литературу на данную тему. Те личности, к которым стоит отнестись всерьез, употребляя это выражение, желали с его помощью обозначить нечто такое, в чем можно созерцать мертвую природу камня так, чтобы распознать в нем связь с живым становлением. Серьезный алхимик верил, что можно вызвать искусственные алхимические процессы, использующие мертвое, минеральное, в которых, однако, если их правильно наблюдать, можно познать кое-что из того, что происходит, когда сама природа вплетает мертвое в живое становление. Через созерцание вполне определенных процессов в мертвом он намеревался уловить следы созидательной деятельности природы и, тем самым – сущность духа, властвующего в этих явлениях. Символом мертвого, которое познается в качестве откровения духа, и является «златой камень». Кто изучает труп в его непосредственном текущем бытии, тот заметит, как мертвое включено в общий природный процесс. Но этому всеобщему природному процессу противоречит форма трупа. Форма эта может быть лишь результатом жизни, пронизанной духом. Всеобщий природный процесс должен разрушить то, что было сформировано благодаря этой жизни, пронизанной духом. Алхимик считает, что для обычного человеческого познания природа в целом – есть то, о чем можно узнать столько же, сколько о живом человеке по трупу. Высшее познание должно найти применительно к явлениям природы то, что относится к ним так, как пронизанная духом жизнь – к трупу. Это и есть стремление к «златому камню». Андреэ говорит об этом символе так, что можно заметить: он полагает, что понять, как надо обходиться со «златым камнем», может лишь тот, кто прошел через переживания изображенных им шести рабочих дней. Он хочет показать, что всякий, кто говорит об этом символе, не зная по существу, что такое преобразование познавательных сил, будет иметь дело всего лишь с иллюзией. В Христиане Розенкрейце он стремится изобразить личность, которая, в отличие от многих, может говорить об этих предметах с полным правом. Вопреки вводящим в заблуждение речам о поиске духовного мира он хочет отстоять истину.

Став истинными обработчиками «златого камня», Христиан Розенкрейц и его товарищи получают памятку с двумя изречениями: «Искусство – служанка природы» и «Природа – дочь времени». В духе этих девизов они должны будут работать исходя из своего духопознания. Переживания шести дней можно подытожить, характеризовав этими строками. Природа открывает свои тайны тому, кто в состоянии с помощью собственного искусства продолжить ее творчество. Но подобное продолжение не удастся тому, кто сначала не прислушался к ее воле и не включил ее в свое искусство, кто не познал, что ее откровения осуществляются благодаря тому, что свои бесконечные возможности развития она порождает из лона времени в виде конечных форм.

Отношения, устанавливающиеся на седьмой день между Христианом Розенкрейцем и королем, символизируют отношение, в котором отныне состоит духоиспытатель к своим преобразованным познавательным способностям. Показывается, что он сам как «отец» порождает их. Его обращение с «первым привратником» также обнаруживает его связь с одной из частей его собственного “Я”, а именно с той, которая перед тем, как произошло преобразование его познавательных сил, в качестве «астролога» отыскивала законы, определяющие человеческую жизнь; однако ей было не по силам искушение, через которое проходит духоиспытатель, когда оказывается в том же положении, что и Христиан Розенкрейц, в начале пятого дня представший перед Венерой. Тот, кто подпадает этому искушению, не находит доступа в духовный мир. Он знает достаточно много, чтобы не отдалиться от него совсем, но войти не может. Он должен охранять вход, пока не придет кто-то другой, кто подпадет тому же искушению. Христиан Розенкрейц поначалу думает, что и он подпал тому же искушению и поэтому осужден в свою очередь взять на себя обязанности стража. Но на этот раз страж – часть его собственного “Я”; благодаря тому, что он взирает на эту часть посредством преображенного “Я”, он оказывается в состоянии ее преодолеть. Он сам становится стражем своей собственной душевной жизни; но обязанность быть стражем не мешает ему устанавливать свободные отношения с духовным миром.

Благодаря пережитому в течение семи дней, Христиан Розенкрейц становится духовным исследователем, которому позволено действовать в мире теми силами, что возникли в его душе в результате этих переживаний. Совершаемое им и его товарищами во внешней жизни, будет вытекать из того же духа, из которого вытекает работа самой природы. Своей работой они будут вносить в человеческую жизнь гармонию, ставшую отображением гармонии действующей в природе, и она преодолеет противостоящую ей дисгармонию. Присутствие подобных людей в социальном устройстве должно стать постоянно действующим побуждением к оздоровлению жизни. Тем, кто спрашивает: «Каковы наилучшие законы для совместной жизни людей на Земле?» – Валентин Андреэ указывает на Христиана Розенкрейца и его товарищей. Ответ Андреэ гласит: «Не размышления о том, как должно происходить то или иное, могут наладить совместную жизнь, но высказывания людей, стремящихся жить в духе, который хочет высказать себя посредством бытия».

В пяти пунктах собрано то, чем руководствуются души, которые хотели бы действовать в человеческой жизни в духе Христиана Розенкрейца. Им должен быть чужд образ мыслей, вытекающий из иного духа, нежели тот, что открывает себя в творениях природы, и они должны предпринимать труды человеческие лишь как продолжатели трудов природы. Они не труд свой должны ставить на службу человеческим влечениям, но сами эти влечения превращать в посредников творений духа. Они должны с любовью служить людям, чтобы в отношении человека к человеку обнаруживалось действие духа. Ничто из того, что мир преподносит им в качестве ценностей, не должно отвлекать их от стремления к тем ценностям, которые во всякой человеческой работе определяет дух. Они не должны наподобие псевдоалхимиков подпадать заблуждению и путать духовное с физическим. Эти последние полагают, что физические средства для увеличения продолжительности жизни и тому подобное – высшее благо, и забывают о том, что физическое имеет ценность лишь до тех пор, пока оно посредством своего бытия является правомерным откровением лежащего в его основе духа.

В конце своего описания «Химической Свадьбы» Андреэ показывает, как Христиан Розенкрейц «возвращается домой». Во всех своих внешних проявлениях в мире он остается таким же, каким был до испытанных им переживаний. Его новое жизненное положение отличается от старого лишь одним: он несет отныне в себе своего «высшего человека» – правителя своего сознания, и что бы он ни совершил, с этого времени будет тем, что желал бы совершить через него этот его «высший человек». Переход от последнего переживания седьмого дня к обретению себя вновь в привычном окружении уже не описывается. «Здесь не хватает примерно двух листков in quarto». Можно себе представить, что нашлись люди, которым было особенно любопытно, что же такое содержали эти утерянные страницы. Ну что ж, это как раз тот опыт, который может быть приобретен только тем, кто благодаря своему собственному индивидуальному переживанию знаком с процессом пресуществления души. Такой человек знает, что все, ведущее к этому переживанию, имеет общечеловеческое значение, и сообщается точно так же, как сообщается пережитое во время какого-нибудь путешествия. Но восприятие содержания этих переживаний обычными людьми, напротив, является чем-то совершенно личным, у каждого человека иным, и никем не может быть понято в том же смысле, какой вкладывает в их описание сам переживший. То, что Валентин Андреэ опустил изображение этого перехода в старую привычную жизнь, можно расценить как лишнее свидетельство в пользу того, что в «Химической Свадьбе» выказывается поистине знаток всех тех предметов, которые в ней должны быть изложены.

Предшествующее изложение является попыткой характеризовать то, что выражает «Химическая Свадьба», если рассматривать ее содержание с точки зрения, занимаемой автором этого изложения. Надо было обосновать суждение, согласно которому сочинение, опубликованное Андреэ, должно задавать направление, какого следует придерживаться тому, кто желает узнать об истинном характере высшего способа познания. В наших рассуждениях мы хотели бы также подчеркнуть тот факт, что в «Химической Свадьбе» изображен особый способ духопознания, практикуемый с XV века. Кто толкует содержание сочинения Андреэ так же, как это делает автор настоящего изложения, тот понимает его как историческое сообщение об уходящем корнями в XV век духовном течении в Европе, которое направлено на познание глубинной связи вещей, лежащей за внешними явлениями мира.