Текст книги "Пространство любви"

Автор книги: Вадим Емельянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Руслан сидел, вжимаясь в стену, не ощущая ее холода. Он в самом деле чувствовал себя до изнеможения усталым. Слова и поведение подруги стали вызывать ощущения, почему-то совершенно противоположные тому, что полагалось ощущать порядочному здоровому парню в такой ситуации. Вместо этого отчаянно кружилась голова, тело покрылось липким потом и содрогалось от Дининых прикосновений. Он закрыл глаза и стиснул зубы, изо всех сил сдерживая себя, чтобы не уклоняться от ее рук, которые опять осмелели. В горле угрожающе заворочался вполне определенный ком. Собрав последние остатки воли и деликатности, Руслан поднялся, почти ласково отцепил от себя Дину и поспешно скрылся в блоке.

Когда он вернулся, Дина ничком лежала в своей кровати и плакала.

Руслан, пошатываясь, сел рядом. Собрал рассыпавшиеся по подушке черные волосы, стал заплетать косу, по детской еще привычке.

– Дин, не обижайся, – виновато заговорил он. – Я абсолютно не в форме сегодня. Давай в другой раз? Ну не плачь!

– Ты не любишь меня, – всхлипнула она.

– Люблю. Честное слово, люблю. Глупая… – Он расплел ей косу и принялся плести снова, из мелких прядей. – Ты очень красивая, и мне очень нравишься, и вообще… Что ты выдумала? Ты постоянно видишь меня с другими женщинами, мне приходится танцевать, показывать… Ты что, еще не привыкла?

– Привыкнешь тут, – Дина повернулась к нему. – А чего говоришь: “Фантазии”?

– Ну… Тоже хочется тебя подразнить, – он улыбнулся. – Тебе идет сердиться. Вон сегодня как танцевала, все обалдели.

– А ты не смотрел!

– Смотрел. И очень внимательно. С Димасиком у нас еще будет разговор.

– Танец танцем, а руки распускать нечего. И ты меня лучше не дразни, а то допрыгаешься.

– Надо же, какой сердитый!..

Она опять отвернулась, зевнув, пожаловалась:

– Завтра еще эта контрольная… И в клуб вечером, да?

– Угу, – кивнул Руслан. – Надо. А то здесь народ крутой, в два счета обставят.

Дина вздохнула. Приподняла голову, с тоской посмотрела на стол с тетрадками.

– Спать хочу, – простонала она, валясь на подушку.

– Спи, – сказал Руслан.

– Ага, спи! А контрольная?

– Бог с ней, с контрольной. У меня спишешь. Спи.

Он выключил верхний свет, поправил на ней одеяло и снова сел рядом.

Дина поймала его руку, легла на нее щекой.

– А ты? – спросила она. – Разве не ложишься?

– Я не хочу спать. Побуду с тобой и сяду учиться.

Она затихла. Руслан некоторое время вслушивался в ее дыхание, которое почти сразу стало сонным. Вскоре мысли его ушли в сторону. Прошедший день казался неправдоподобно длинным. За стеной тихонько тренькала гитара. Толпа, похоже, разошлась. Но не вся. Кроме Евгения, был еще кто-то. Вернее, была… Руслан прислушался. Разговор его не интересовал, просто хотелось слышать голос… Вновь мягко плеснуло в голове, всплыли сразу несколько музыкальных отрывков. Десятки раз продуманные, и проигранные мысленно, они требовали материального, слышимого воплощения. Теперь такая возможность представится. И не только…

Мысли потеряли связность. Он просто слушал поющий за стеной голос.

Мелодия смешивалась со звучащими в памяти, по лицу давно плыла блаженная улыбка, а пальцы плясали по спинке кровати, играя ту самую музыку, но Руслан этого не замечал…

Песня кончилась, гитара смолкла. Руслан продолжал, затаив дыхание прислушиваться. Евгений и Ксеня, видно, собирались уходить. Послышалась возня в “прихожей”, как-то по особенному стукнули каблучки. Скрипнула дверь, опять тот же перестук, который теперь уже невозможно спутать ни с каким другим. Пара незначащих фраз, лязг непослушного замка, чертыханье Женьки, тихий смех и вновь каблучки… Руслан едва не кинулся за их удаляющимся перестуком. Пальцы его судорожно вцепились в спинку кровати, лоб снова стал мокрым.

Он перевел дух, посмотрел на спящую Дину. Осторожно высвободил из-под ее головы онемевшую ладонь. Погладил черные кудри, неодобрительно покачал головой. Это ж надо – охранять сон любимой и любящей девушки, и при этом замирать от голоса и стука каблучков полу знакомой, впервые увиденной сегодня, женщины. К тому же замужней и почти в полтора раза старшей. Да еще зная, что в нее безумно влюблен не кто-нибудь, а самый близкий здесь друг.

Да, нехорошо.

Руслан достал тетрадку, сел за стол. В голове вновь возник загадочный своей неожиданной навязчивостью, образ. Руслан с негодованием и стыдом прогнал его и, глубоко вздохнув, погрузился в изучение конспекта.

IV

За воскресеньем последовал не менее напряженный понедельник. А во вторник воскресные события уже казались Руслану происшедшими давным-давно и не с ним. Он и Дина мирно сидели за столом и готовили уроки, когда их идиллию нарушил Евгений.

– Привет, – как обычно, с порога выдохнул он. – Руслан, ну ты как, готов? Пианино свободно. Идешь?

– Иду, – вскочил Руслан. Оказывается, не так уж он все забыл. – А Сашка?

– С Саном я погуляю до десяти. У тебя будет час-полтора. Если, конечно, Пахану не приспичит вернуться раньше одиннадцати, как он собирался.

– А если приспичит?

– Устроит маленький скандал, только и всего. Собирайся. Это практически исключено.

– Стойте, стойте! – Дина стукнула рукой по столу, – В чем дело?

– Какое пианино? Кто такие Пахан и Сашка? Какой скандал? Вы что, драться собрались? Ты куда?! – она схватила Руслана за рукав.

– Динь –дончик, – он чмокнул ее в щеку и прыгнул к шкафу. – Мы идем к Ксене. У нее есть пианино. Пахан – ее муж, а Сашка – сын.

– А скандал Пашка устроит Ксеньке, если увидит нас у нее, – добавил Евгений. – Он жутко ревнив, а меня вообще не переносит.

Дина, поджав губы, следила за торопливыми сборами Руслана.

– Как же эта Ксеня встречается с человеком, которого ее муж не переносит? – спросила она.

– Подрастешь – поймешь, – назидательно сказал Евгений.

Она пфыкнула и отвернулась.

– Дин, я до одиннадцати вернусь, не сердись, – Руслан надел пуховик и, схватив шапку, выскочил за Евгением.

Ксеня жила недалеко от студ-городка, в “мурашке”, как называли большой девятиэтажный дом с магазином в первом этаже.

После общежития ее квартира показалась громадной и удивительно уютной.

Надо было признать, что к тому часу, когда Женька позвал Руслана с собой, тот валился с ног, измотанный за неделю танцами, учебой и борьбой со смутными, неприятными и, определенно, не полезными мыслями.

Но, очутившись в этой просторной, светлой комнате, где улыбалась хозяйка, доносился из кухни шум кипящего чайника и блестело черным лаком пианино, Руслан забыл об усталости и подавленность.

– А это Саша, – представила Ксеня вошедшего за ними человека. – Саша, это дядя Руслан, поздоровайся.

По рассказам, Руслан представлял себе Сашку крепким малым с сердитым взглядом. Но, оказалось, он ошибался. На пороге, боязливо прижимаясь к дверям, стоял худенький мальчик со светлыми, мягкими волосами и большими, как у матери, глазами. Взгляд его был вовсе не сердитый, а испуганный. Вообще, вся его фигурка и лицо выражали готовность заплакать и убежать.

– Здрасьте, – еле слышно произнес Сашка.

Привет, – сказал Руслан. Сашка вызывал необъяснимую симпатию, впрочем, как и все в этом доме. Вместе с тем, появилось опасение. Как же Женька уведет его? Скажет: “Одевайся, пошли”? Он же моментально расплачется.

Евгений с Ксеней, похоже, думали о том же.

Руслану стало не по себе от взгляда Сашки. Казалось, тот догадывался, зачем появился тут этот дядя. Да и Женька с Ксеней вели себя странно. Вернее, Женька. Он словно забыл, для чего он здесь, и никого не видит сейчас кроме Ксени. Она смотрит на сына…

– Может, в другой раз? – предложил Руслан, вдруг почувствовав себя лишним. – Пойду я, наверное. А то поздно уже.

– Да нет, почему же! – Ксеня словно очнулась и в глазах ее появилось точно такое же испуганное выражение, как и у Сашки. – Ничего не поздно. Даже наоборот. Давайте чаю попьем, или вы торопитесь? – она переводила взгляд с Евгения на Руслана, боясь, что они уйдут.

– Давай чай, – согласился Евгений.

Чаепитие вышло молчаливым. Руслан, вновь чувствуя неловкость, поторопился выпить свой чай и, сославшись на то, что давно не видел телевизор, ушел в зал. Сашка почти тут же последовал за ним.

Оставшись вдвоем с Женькой, Ксеня тихо вздохнула, подперла голову рукой.

– Пей чай, Женя, – сказала она, улыбаясь, устало и немного виновато.

– Я пью.

– И не смотри на меня так. Смущаешь своего приятеля, он не знает, куда деться от нас. Ну, что с тобой?

– Соскучился.

– За два дня?

– За восемь лет.

Ксеня продолжала улыбаться, но взгляд ее отяжелел.

– Жень, мы ж договорились…

– Извини. Ничего не могу с собой поделать. Ты такая эти дни…

– Какая?

– Не знаю. Но именно такой я восемь лет ждал тебя увидеть. Вот, дождался,– он развел руками. – Извини. Скоро привыкну, перестану смущать тебя и других.

– Ты просто давно меня не видел.

– Я давно не видел тебя т а к о й. В т а к у ю тебя я влюбился, а потом ты сразу изменилась. И вот сейчас только…

– Такая, не такая, – она с досадой бросила в стакан ложку, которую держала в руке. – Ты сходишь с ума, сам мучаешься и меня мучаешь. Ты видишь во мне неизвестно, кого. И злишься на Пашку – он, видите ли, тебе идеал испортил. А для Пахана не было идеала. Он любил женщину и добился ее. И тебе ничто не мешает сейчас сделать то же самое. Я люблю тебя, и ты знаешь это. Люблю, насколько умею, пойми! Ты ждешь от меня безумной, неземной, всепоглощающей любви, обалденного романтизма, но я не способна на это! Жень! Мы вчера говорили об этом, и раньше – сколько раз! Но раньше я боялась, а сейчас уже не боюсь. И стоит тебе подать знак – и я буду твоей.

Евгений слушал ее, качая головой. С лица его не сходило прежнее выражение – смесь восхищения, желания, тоски и чего-то еще…

– Ты не станешь моей, – сказал он.—Не строй из себя роковую женщину, для которой все потеряно, тебе это не идет. И любовь тебе доступна. Именно, обалденно романтичная и неземная. Только объекта пока нет. А может, и есть уже. Недаром ты светишься, и я балдею, глядя на тебя. Понимаю, тебе это не очень приятно, но прости мне эту слабость, а?

– Ты неисправимый идеалист, – заключила Ксеня. – Откуда только взялся? Тебе бы в прошлом веке жить. Или в позапрошлом. Налить еще чаю?

– Налей. Современная ты наша.

Они засмеялись было, но тут же застыли, услышав в соседней комнате звук пианино. Ксеня вскочила, с негодованием глядя на Евгения.

– Ты что, не предупредил его?!

– Предупредил…

Она рванулась в зал, но он остановил ее:

– Погоди…

В зале играло пианино – и только. Сначала отдельные звуки, робкие и не очень, иногда резкие, но они сразу обрывались. Затем пролилась удивительно светлая и нежная мелодия, совершенно зримо рассыпалась на солнечные зайчики и растаяла. За ней послышался Сашкин смех. Тихий и робкий, словно неумелый, словно Сашка сам не верил, что смеется, ведь ему сейчас полагалось горько и безутешно плакать – единственная его реакция на звук пианино. Именно этого пианино, к остальным он был равнодушен. В присутствии Сашки старались не только не трогать пианино – даже говорить о нем и смотреть на него было опасно.

Но что же произошло сегодня? Многолетняя загадка психологов и психиатров, наблюдавших “очень нервного ребенка” Ксени решена в один момент. Кем? Что за человек сидит сейчас за пианино и извергает из него потоки музыки в присутствии Сашки? Кто это, сумевший сделать безопасным самый мощный раздражитель Сашкиных нервов?

Ксеня неслышно вошла в зал. На нее тут же уставились две пары серых глаз. Одни тут же пропали, их заменил кудрявый затылок. А вторые…

Ксеня, как под гипнозом, подошла почти вплотную к пианино, села на стоявший рядом диван. Руки Руслана летали по клавишам, а взгляд был устремлен на Ксеню, лишая ее воли смотреть куда-либо еще: только в эти глаза, сияющие нездешним светом, только на эти руки, ласкающие клавиши, опять же, с нездешней силой и нежностью. И те же сила и нежность были в музыке, наполнившей дом, проникавшей в самые заветные тайники души, выгонявшей наружу самые затаенные, неведомые доселе, мысли и желания. “Кто ты? Кто ты?!” – хотелось закричать и припасть к этим рукам, утонуть в этих глазах, впитать в себя хоть каплю силы, нежности и света, исходящих от этого… всего лишь мальчишки-первокурсника, дорвавшегося, наконец, до пианино.

Музыка смолкла. Руслан приподнял руки над клавиатурой, пошевелил пальцами, будто стряхивая с них остатки нот, и уронил на колени. Ксеня очнулась. Только сейчас она заметила Евгения, сидящего в кресле напротив. Вид у него был такой, словно он узнал о ней какую-то тайну. Она перевела взгляд на Сашку. Обычно бледное, лицо его пылало румянцем, глазенки восхищенно горели. Он смотрел на Руслана, как на кумира. “Неужели и я так же?” – подумала она и покраснела, и тут же рассердилась, отчего-то. И, как всегда бывает в такие моменты, потеряла всякую чуткость и способность ориентироваться.

– Ну что, Сань, – спросила она и подмигнула насторожившемуся сыну. – Видишь, ничего страшного нет в пианино. Теперь ты разрешишь папе заниматься?

Она тут же обругала себя за идиотскую речь, но поздно. Сашкины глаза, и без того громадные, стали еще больше и заблестели от близких слез, уголки губ поехали книзу, курносый нос мгновенно покраснел. Сашка низко опустил голову и выбежал из комнаты.

– Саша, погоди! – беспомощно крикнула Ксеня, устремляясь за ним вместе с Евгением, но Руслан в два прыжка опередил их.

– Оставьте, мы разберемся, – кинул он, исчезая в коридоре.

Ксеня плюхнулась обратно на диван. На Женьку она не глядела. Он подсел рядом и погладил ее по руке.

– Не переживай, – сказал он. – Руслан его успокоит.

– Успокоит, – буркнула Ксеня. – Достали вы меня все уже. Порю чушь, как дура ненормальная.

– Самая нормальная влюбленная дура.

– Че-го? Ты чего несешь? – возмутилась Ксеня. – Совсем уже?

Женька шутливо погрозил ей пальцем.

– Теперь до меня дошло, в чем дело, – сообщил он. – Я говорил тебе, еще в воскресенье заметил, что с тобой не все обычно.

– Знаешь, твоя проницательность мне уже вот где сидит! – вскипела Ксеня. – Сколько можно? Что вы меня все опекаете?

– Скоро перестанем, – пообещал Евгений. – Надеюсь, – добавил он.

Ксеня хотела сказать что–нибудь еще, но ей помешали вернувшиеся Руслан и Сашка. Руслан сел за пианино. Сашка, сердито глянув на мать, встал рядом с ним. Снова зазвучала музыка.

Ксеня изучала узор на ковре. Гнев на Женку еще не до конца оставил ее. А его странные намеки, отчего–то задели за живое. “Влюбленная дура” – в кого? В него, Женьку? Исключено, как он сам говорит. Тогда в кого? В Руслана? Но это настолько смешно, что просто немыслимо. Но почему так горят щеки, и голова против воли поворачивается направо и вверх, отчаянно желая вновь взглянуть в эти серые, лучистые глаза, увидеть черные вразлет брови и немного жесткие, но всегда готовые улыбнуться, губы? Откуда это головокружение? Почему не выходят из памяти последние “вальсы” и захватывает дух от воспоминаний о его близости? Почему наворачиваются на глаза слезы от мысли, что завтра опять “вальсы”, а она вряд ли сможет туда отпроситься? И с каких пор она с грустью думает о своем возрасте? И жалеет себя, что рано вышла замуж. И, что вообще вышла…

Или, может, правда, это пианино, какое–то странное? Сашка от него плачет. А когда–то плакал отец, когда играла мама. И смотрел на нее, также как сейчас смотрит Сашка на Руслана. Как смотрит Евгений на нее, на Ксеню – как на богиню, на звезду, на идеал, прекрасный, далекий и недоступный…

– Ну ладно, время – десять. Наверное, пора закругляться?

Ксеня вздрогнула, недоуменно посмотрела на Евгения, не сразу сообразив, о чем он.

– Да, пора уже, – Руслан тоже встал.

Ксеня испуганно смотрела на них.

– Вы куда? Уже? – она чуть не плакала.

– Пахан скоро придет. Тебе лучше не нарываться, – сказал Евгений.

– А… да, – она провела рукой по лицу, отгоняя странные мысли, навеянные музыкой и нетипичным поведением сына. Новый знакомый оказался обладателем множества незаурядных талантов. Помимо того, что он блестящий танцор, он еще и неплохой пианист, и похоже, педагог. Или психолог. Насколько, конечно, может судить об этом Ксеня. – Он звонил, собирался прийти в одиннадцать, но мало ли…

Евгений вышел в прихожую. Руслан задержался возле пианино, погладил лакированную крышку, резные завитушки, украшавшие переднюю панель.

– Спасибо вам, – сказал он.

– Тебе спасибо. И как тебе это удалось?

– Что? – он удивился.

– Да вон, – Ксеня кивнула на Сашку.

– Не знаю, – Руслан пожал плечами. – Просто я спросил, можно мне поиграть, – он и разрешил. Правда, Сань?

– Правда, – сказал Сашка и спросил: – А ты еще придешь?

Ксеня даже оторопела – настолько непривычно было слышать смелый и твердый голос сына.

– Обязательно, – сказал Руслан. – Если мама не будет против.

– Не будет, – поспешно, может, даже, слишком, сказала Ксеня. – Приходи. Только звони сперва.

– Вот-вот, – отозвался из прихожей Евгений. – Теперь надо быть осторожней. Бедный Пахан! Он этого не переживет. Ой, извини, Ксень, – спохватился он, наткнувшись на гневный взгляд. – Но у нас с ним старые счеты. А то, что Руслана ему лучше не видеть и не слышать, так это очевидно.

Ксеня мрачно посмотрела на него, но воздержалась от ответа.

Увы, на этот раз Евгений говорил правду.

V

– Мама, я завтра в садик с дядей Русланом пойду, да?

Ксения укоризненно посмотрела на подпрыгивающего от возбуждения сына.

Ты замучил дядю Руслана. Хватит того, что он тебя приводит и спать укладывает.

Пухлые губы знакомо надулись и поползли вниз. В кухню всунулся Руслан.

– Ну, ты где? Спать идешь?.. Это еще что такое? – он присел перед Сашкой. – Почему слезы? Что случилось?

– Хочу с тобой в садик, – Сашка стал тереть ладошкой нос и глаза.

– Ну и пойдем, я ж сказал. Чего ревешь-то?

– Мама не пускает…

– Почему?

– Выспался бы ты лучше, – сказала Ксеня.

– Я нормально высыпаюсь, – он взял Сашку за руку. – Пошли спать. Мама отпустит.

Ксеня вздохнула, поморгала, смахивая слезы, набегавшие всякий раз, когда она думала о Руслане. И о себе. Думы были все больше невеселые. Неужели Женька прав, и она самым постыдным образом влюблена в Руслана? Двадцатипятилетняя женщина в семнадцатилетнего мальчишку? Вздор, какой-то.

Да нет же, нет! Просто этот мальчишка… умеет легко и просто, как никто другой, держаться в ее доме. Он – единственный, кому удалось приручить Сашку. И пианино. Но никому – никому! – не удавалось и не удастся приручить саму Ксеню. Тем более, мальчишке.

Она сменила кассету в примолкшем магнитофоне, выключила вскипевший чайник, накрыла стол на двоих. Вот уже месяц, как уехал Пашка. А Ксеня считанные разы ужинала одна. Всегда был еще кто-то из их компании. Чаще – вся целиком. Или почти целиком. Женька, Света, Костик. Из города приезжали Томка с Игорем. И Руслан – новый, но неизменный теперь член их компании, естественно вписавшийся в нее, несмотря на молодость. Первую неделю сидели ночи напролет, разбредались к утру – кто на работу, кто куда. Потом ослабели. К полночи уже кто был дома, а кто ложился спать в зале на диване или на полу, если не хватало места.

С давних пор квартира Ксени служила местом общественных сборищ.

Нечто, вроде постоянно действующего светского салона. Раньше его хозяйкой была мама Ксени, милая и тихая женщина, обладающая удивительной способностью притягивать к себе людей. Их всегда было много. Редкий вечер проходил без того, чтобы хотя бы на часок не заглянул кто-нибудь из друзей родителей, а позже – и из школьных приятелей Ксени. Многие удивлялись, как же можно успевать работать, вести хозяйство и каждый вечер принимать гостей? Но мама успевала все. Кроме одного. Как она, смеясь, говорила: “У меня хватает времени на все, кроме музыки”. И это притом, что она проводила за пианино большую часть суток, работая преподавателем и аккомпаниатором в музыкальном училище.

После ее смерти дом опустел. Ксеня с отцом жили тихо и грустно.

Потом появилась Марина – почти ровесница Ксени, старше ее всего на пять лет. Ксеня быстро подружилась с мачехой, но та не смогла долго прожить в их квартире, неизвестно от чего все время плакала, жаловалась, что “дом ее не любит”, и, в конце концов, уговорила отца уехать куда-то на Волгу, где жили родители Марины. А Ксеня осталась полной “маленькой хозяйкой большого дома”, который очень скоро перестал быть пустым, наполняясь по вечерам новыми, университетскими и старыми, еще школьными, друзьями Ксени, унаследовавшей от матери талант привлекать людей.

Одним из завсегдатаев, душой, можно сказать, компании, был Пашка. Он хорошо пел, играл на пианино и на гитаре, великолепно рассказывал анекдоты и мог спародировать кого угодно, начиная от друзей и преподавателей и кончая известными артистами и политиками. Неизменно веселый, горделивый и задиристый, он любил изображать блестящего молодого человека безукоризненных манер и воспитания. Несмотря на суровый быт общежития, рубашки его всегда были белоснежными, костюм – идеально отглаженным, а ботинки – тщательно вычищенными. И обязательной принадлежностью его туалета являлся галстук.

Его соседом и чуть ли не самым лучшим другом был Женька. Внешне он являл полную противоположность элегантному “денди” Пашке, как, впрочем, и любой другой рядовой студент, живший в общаге. Одежда, осанка и прическа мало заботили высокого и немного нескладного Женьку. Но, по слухам, половина женской части курса мех-мата тайно тосковала по нему, привлеченная большими мечтательными глазами и какой-то возвышенной романтичной одухотворенностью, которая неуловимо присутствовала во всем его облике. Увы. Для Женьки очень скоро перестали существовать девушки. Все, кроме одной. Сердце его раз и, похоже, навсегда было отдано Ксене.

Это очень недолго оставалось тайной. Тем более что все, попадавшие в ее дом, с первого или со второго взгляда влюблялись в хозяйку. А она совершенно одинаково светло и мило смотрела на окружавших ее мужчин, даря всем надежду и равные шансы. Правда, глаза ее умели не только ласкать теплом, но и обжигать льдом. Ее сравнивали с домашней кошкой – мол, можно дрессировать собак, львов и тигров, но попробуй-ка, заставь мурлыкать кошку, если она того не хочет!

Одни уходили, другие оставались. За год сколотился костяк компании, оставшийся до сегодня – Женька, Пашка, Костя, школьный еще приятель. Светка с Тамарой – одногруппницы и соседки. Тамара с семи лет танцевала, и с ее подачи все увлеклись танцами и достигли некоторых успехов. Тут же к ним присоединился Игорь, тоже бывший воздыхатель Ксени, ныне Тамарин муж. Так и жили. Собирались по вечерам, делали сообща уроки, пели песни, бродили ночами по городку, а потом кто-то шел домой, а кто-то оставался ночевать… С тех пор, как умерла мама, Ксеня не любила одна оставаться в своей квартире.

Чаще всех оставался Пашка. И вскоре стало известно, что Ксеня выходит замуж. За него. Известие смутило компанию. Почему-то всем сразу стало грустно. Вроде, все обстояло по-прежнему. Расписываться они не стали, и Пашка только перенес свои вещи к Ксене. И стал хозяином.

Вечеринки продолжались, но стали реже. Пашка бросил университет и поступил в муз, училище. Стал сколачивать нечто вроде ансамбля. Новая компания не соединилась со старой, держалась особняком. Потом родился Сашка, болезненный и слабый, с первых своих дней не выносивший звуков пианино. Пашка стал нервным, подолгу не появлялся дома. Старые друзья стали вызывать раздражение. И подозрения. Последней каплей стал его окончательный разрыв с Евгением. Что там было – Ксеня не знала, но с тех пор она вынуждена была встречаться с членами бывшей теплой компании тайком, особенно с парнями. Единственным человеком, который мог, как-то еще общаться с Павлом была Света. Дом опять опустел и наполнялся ставшими уже почти родными Ксени людьми только в дни Пашкиных поездок. Он знал об этом, но терпел, периодически высказывая Ксене, что ему, мол, все равно, пока он ничего не знает. Но если он что-то узнает! – тогда все.

После рождения Сашки с Ксеней что-то случилось. После долгих обследований и бесполезных лечений, врачи вынесли диагноз, равносильный приговору. Исправить положение могла только операция (и то, вряд ли). Или чудо. Но его не происходило на протяжении шести лет. Да они его и не очень ждали, честно говоря.

Ксеня привыкла к Пашкиной ревности. Привыкла настолько, что, прожив полгода у его родителей, приехала с твердым убеждением, что гроша ломанного не стоит верность, если ее на каждом шагу подвергают сомнению. Вернувшись в Н-ск, она, вопреки Пашкиным скептическим возражениям, устроилась на работу и отдала Сашку в садик, где, кстати, он чувствовал себя неплохо, по сравнению с домом, где принимался реветь из-за каждого пустяка. Новая жизнь придала ей уверенности и Пашкин отъезд на три месяца не вызвал обычного страха и тоски.

Перемену в ее настроении заметил не только Женька. Ей самой стало казаться, что вернулось то время, когда они все учились на первом курсе и были просто друзьями. Правда, тогда они могли гулять дольше. А сейчас всего одиннадцать, а уже никого нет, всем с утра на работу, остался только один Руслан, который ночует уже третий раз. Интересно, как на это смотрит его подружка? Она, несмотря на старания Руслана и Женьки, упорно не хотела сходиться с ними. И вряд ли одобряет Руслана, но терпит – знает, видно, что друга тянет сюда пианино, и если бы не оно, то чихал бы Руслан давно на эту компанию.

Зачем ему эти тетки и дядьки с их ностальгией по студенческой молодости, старомодными песнями и проблемами, отнюдь не студенческими: работа, семья, дети?

Остается ночевать, чтобы в семь утра сесть за пианино и поиграть до того, как надо будет идти в университет. А сегодня вдруг решил отвести Сашку в садик…

Пришел Руслан. Улыбнулся, заглянул в чайник. “Интересно, он когда-нибудь бывает грустным? – подумала Ксения. – Впрочем, чего это я? Бывает, конечно”.

Конечно, он не всегда улыбался. Вот и сейчас он был заметно уставшим, и, похоже, как раз, грустным. Это Ксения сама расцветает в улыбке, видя его. А про него вернее было бы сказать “светится”. Светился он всегда, это было правдой.

– Вот и я, – он сел за стол. – Что, тортик доедать будем?

– Ну давай, – Ксения разложила по тарелкам остатки торта. – Сашка спит?

– Спит, – Руслан взялся за ложку. – Ты устала?

– Да нет.

Каждый день толпа. Достали тебя уже, наверное?

– Что ты! Наоборот, я отрываюсь, пока Пашки нет. Полгода никого не видела, и до этого – встречались по звонку, украдкой. Ты ж помнишь. Приедет Пашка – снова то же самое.

– Понятно…

Он принялся за торт. Ксения вдруг поняла, что впервые осталась с ним вдвоем. Ну и что? Отчего она так разволновалась? Ксения прижала ладони к щекам, чтобы остудить их. Руслан, слава Богу, вроде, ничего не замечал. Уплетал торт, размышлял о чем-то своем.

– Вот ты, наверное, точно устаешь с нами, – сказала Ксения.

– Да ну! Наоборот, мне очень хорошо здесь.

Ксения даже засмеялась от такого признания.

– Правда, что ли?

– Правда. Чего, думаешь, я сюда мотаюсь каждый день, да еще и ночевать остаюсь?

– Из-за пианино.

– И из-за него тоже. Но не только. Голос его приобрел загадочное выражение. И вместе с тем, стал еще более грустным. Неожиданно это все сменилось мрачной отрешенностью. Ксения испугалась.

– Руслан!..

– А? – он поднял голову.

– У тебя что-то случилось? Ты что загрустил?

– Да так, – он невесело усмехнулся. – Какие проблемы могут быть у первокурсника?

– Что, совсем никаких?

Он молча рисовал ложкой по клеенке.

– Расскажи, – тихо попросила Ксения, чувствуя, что ему нужно выговориться, но он не решается. – И не думай, что твои проблемы ничто по сравнению с нашими только потому, что ты первокурсник.

Он поглядел на нее искоса.

– Ну ладно… Только не говори потом, что я тебе жалуюсь. И не смейся.

– Не буду, – пообещала Ксения.

Руслан помедлил еще немного. Наконец, решился заговорить.

– Ты знаешь Дину?

– Твою подружку? Знаю. Правда, мы с ней почти не разговаривали.

Руслан кивнул.

– Так вот, – сказал он, глядя в сторону. – Мы с ней – жених и невеста лет с семи. Или даже раньше. Рано или поздно станем муж и жена. Он замолчал.

– Ты говорил, – осторожно сказала Ксения.

– Ну да. Она меня любит. А я… Я такая свинья, Ксень.

– Почему?

– Потому что… Я всегда был уверен, что она – моя. И никуда не денется. И представить себе не мог, что было бы в противном случае. И вместе с тем, такие фортеля выкидывал! После восьмого класса мы вдвоем собирались поступать в театральное. А мне в последний момент, как вожжа под хвост попала, и я заявил, что иду в девятый. Она тоже пошла. Меня это задело, неизвестно, почему. И я в последних классах здорово налег на математику, которую ненавидел всю жизнь. В заочку здешнюю поступил. Родители обалдели, но папа доволен был. Он с самого начала меня на инженера склонял учиться. Но мы все же собирались в театралку, только после десятого. А тут мне приглашение из заочки приходит. Поступайте, мол, на мех-мат в наш университет. Я взял и поехал. С Динкой тогда здорово поругались. Думал, насовсем. Приезжаю сюда, а на следующий день ее встречаю! Два дня делали вид, что незнакомы. Потом помирились. Она экзамены лучше меня сдала – рассердилась очень. Когда она сердитая, у нее все лучше получается, чем обычно. У меня наоборот, но это не в тему… Вот, короче, так мы и остались здесь.

Он дотянулся до магнитофона, переставил кассету.

– Вот. После этого я успокоился и решил, что детство прошло, всякий там переходный возраст, и хватит хвостом вертеть и жизнь друг другу портить. Поверишь, полгода жили душа в душу! Она, конечно, вредничала, Женька недаром удивляется. Но я-то ко всему этому привык за одиннадцать лет и не обращаю внимания. Знаю, что она меня любит, и все. И я ее люблю. Вернее, знал. А теперь…

Он удрученно замолчал.

– А теперь? – спросила Ксения.

– А теперь я не уверен, что любил ее когда-нибудь вообще.

– Ого! – не выдержала Ксения. – Ты осторожнее в таких заключениях.

– Почему ты так решил? Вы опять поссорились?

– В том-то и дело, что нет, – вздохнул он. – Просто я влюбился.

– Самым наглым образом. Отчаянно люблю другую женщину. К Дине я ничего подобного не испытывал. И что теперь делать, не знаю.