Текст книги "Жанна д’Арк. Святая или грешница?"

Автор книги: Вадим Эрлихман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Впрочем, молилась она не только в церкви. В Буа-Шеню, или Буковом лесу, на окраине Дом рем и имелся целебный источник, куда сходились больные со всей округи. Считалось, что им приносят исцеление лесные дамы, или феи, обитавшие в тех местах. Сеньоры Бурлемон считали, что их род, как и куда более знамени гое семейство Лузиньянов, происходит от феи. По легенде, основатель семьи встретил однажды у источника прелестную девушку и несколько лет встречался с ней, пока однажды их не застигла его жена. После этого фея пропала бесследно, оставив трем своим дочкам от Бурлемона чудесные дары: ложку, умножающую еду, сери, умножающий урожай, и кольцо, умножающее количество детей. Поскольку законная супруга сеньора после истории с феей ушла, а детей у нее не было, наследство досталось дочкам и их детям, которые разделили дары между собой.

Легенда утверждала, что встречи Бурлемона с волшебной любовницей проходили по понедельникам, в традиционный день поминовения усопших. В этот день дети из Домреми приходили к источнику, водили хороводы вокруг росшего над ним раскидистого дуба – Дерева фей – и вешали на его ветки венки из цветов. Вот что об этом говорила сама Жанна в показаниях на суде: «Довольно близко от деревни Домреми есть дерево, прозванное Деревом дам, другие зовут его Деревом фей, и подле него есть источник; и она слышала, что больные лихорадкой пьют из сего источника и приходят к нему за водой для исцеления. И сие она видела сама; но ей не известно, исцелились ли они или нет. Затем она сказала, что слышала, будто больные, если и силах подняться, ходят к дереву на прогулки… Затем она говорила, что несколько раз прогуливалась вместе с другими девочками и плела у дерева цветочные ненки для образа Богоматери Домреми. И множество раз она слышала от стариков, не из ее родственников, что там обитали дамы феи. Она слышала от одной женщины из сей деревни, по имени Жанна, жены мэра Обри, каковая ей самой, Жанне, приходилась крестной, что та видела сих дам; но сама она не знает, правда сие пли нет. Затем она сказала, что никогда не видела названных фей у дерева, насколько ей известно; если же и видела их где-нибудь, то ей о том неведомо. Затем она сказала, что видела, как маленькие девочки вешали гирлянды на ветви дерева, и она сама вместе с другими девочками несколько раз вешала их, а иногда они забирали их с собой, иногда же оставляли там. Затем она сказала, что после того как узнала, что должна идти во Францию, редко участвовала в их играх и прогулках – так редко, как только могла. И не знает, плясала ли она у дерева с тех пор, как стала смышленой, хотя вполне могла там танцевать вместе с детьми, и пела она там чаще, нежели плясала… В народе говорят, будто она, Жанна, получила свою силу у Дерева фей, но она сказала, что того не делала»^[3].

На оправдательном процессе те свидетели, что согласились говорить на такую щекотливую тему, как феи, рассказали, что деревенские дети много лет ходили к Дереву фей, чтобы водить там хороводы и вешать на ветки венки и домики для фей, сплетенные из прутьев. Говорили еще, что Жанна ходила вместе со всеми, но молилась у дуба не феям, а католическим святым. Это продолжалось до тех пор, пока обеспокоенные родители не обратились к кюре, который прочитал под деревом молитву и обрызгал его святой водой. После этого, как уверяли местные жители, феи исчезли, и опечаленные дети перестали навещать их. Скорее всего, поступок родителей был вызван не религиозным рвением, – ведь они в детстве тоже поклонялись Дереву фей, – а боязнью за детей, на которых в лесу могли напасть волки или разбойники.

Лихих людей в лесах становилось все больше, да и вообще обстановка делалась все более напряженной. В 1414 году герцог Карл Лотарингский захватил соседний с Домреми город Нёвшато, отказавшийся платить непосильные налоги. Повесив нескольких видных горожан, он заставил остальных выложить деньги, но вскоре за город заступился французский король, считавший Нёвшато своим владением. Германский император, которому в свою очередь подчинялась Лотарингия, грозил напасть на Францию, и округа гудела от тревожных новостей. Вдобавок возобновилась Столетняя война, и переплывшая Ла-Манш английская армия в октябре 1415 года нанесла французам страшное поражение при Азенкуре. Это разрушило и без того непрочный порядок, установившийся во Франции в отсутствие военных действий. Беглецы из обеих армий и обычные бандиты объединялись в шайки, которые терроризировали всю страну.

Время от времени такие шайки появлялись и в окрестностях Домреми. Узнав об этом, Жак д’Арк предложил соседям арендовать у сеньора Бурлемон давно пустовавший замок Шато-д’Иль на острове посреди Меза. Несколько раз крестьяне, предупрежденные о приближении разбойников, укрывались на острове, прихватив с собой самое ценное. Спасение односельчан от набегов еще больше упрочило авторитет Жака, который стал задумываться о дворянском звании – замок у него уже был. Для этого требовалось породниться с каким-нибудь знатным родом, но сыновья уже были женаты, оставалось надеяться на дочек. Отец постарался дать им хорошее воспитание, как он его понимал. По воспоминаниям сверстников, Жанна «умела делать реверансы и вести себя так, словно воспитывалась при дворе». Кто учил ее этому? Возможно, кто-нибудь из родственников – например, одна из крестных, Беатрис Тьерселен, сыгравшая важную, хоть и не вполне понятную роль в воспитании девочки. А может, Жак приютил у себя какого-нибудь обнищавшего дворянина, согласившегося за стол и кров выполнять обязанности гувернера. Если так, то он мог научить ее и ездить верхом, что для крестьянки было совсем нетипично. Он же мог познакомить ее с игрой в мяч, неведомой ее односельчанам, – это потом вызываю изумление при дворе Карла VII. Для «альтернативщиков» эти навыки Жанны служат доказательством ее знатного происхождения, однако все может объясняться проще. Правда о наличии у девушки гувернера из благородных не упоминал ни один из жителей деревни, так что загадки остаются.

В 13 лет Жанна впервые услышала загадочные голоса. По ее уверению, голоса эти принадлежал и архангелу Михаилу, святым Екатерине и Маргарите. Первый из них считался покровителем небесного воинства, а также династии Валуа, то есть «национальным» святым Франции. На родине Жанны его культ был особенно распространен, поскольку через Домреми проходила дорога к известному центру паломничества – аббатству Сен-Мишель в Лотарингии. Обе святые мученицы пострадали из-за отказа выйти замуж за язычников и изменить Христовой вере. При этом Маргарита Антиохийская, известная в православии под именем Марины, тоже была пастушкой. По мнению В. Райцеса, в народной религии она соединилась с апокрифической святой Маргаритой или Пелагией (Морской), которая, убегая от ненавистного жениха, остригла волосы и надела мужское платье, как позже Жанна. Святая Екатерина Александрийская почиталась во Франции как покровительница девушек; в посвященной ей церкви Сент-Катрин де Фьербуа Жанна позже обрела меч, с которым воевала против англичан.

Многозначительный выбор святых говорил, что Жанна уже тогда думала, с одной стороны, об отказе от замужества, а с другой – о своем предназначении для некоей важной миссии, связанной с военным делом. При этом вначале голоса не говорили об этом – они спрашивали, любит ли она Господа и святых, готова ли следовать их воле. Получив утвердительный ответ, они сменили тему, объявив, что Жанна избрана Богом, чтобы спасти Францию, и должна без колебаний отправиться на войну. По признанию девушки, услышав это, она расплакалась: одно дело предаваться мечтам о великих свершениях и совсем другое – бросить привычную жизнь и пуститься навстречу бесчисленным опасностям без особых шансов на успех. Даже в то доверчивое время (а в наше и подавно) большинство людей поступило бы иначе. Но Жанна послушалась голосов – и этим раз и навсегда отделила себя от сверстников и земляков.

Чтобы понять, от чего ей предстояло спасать свою страну, нужно совершить экскурс в историю Столетней войны. Поводом к ней стали запутанные династические отношения английских Плантагенетов и французских Капетингов. Будучи французами по крови, короли Англии, тем не менее, активно укрепляли национальное государство. Завоевав Уэльс, Шотландию и часть Ирландии, они перенесли свою экспансию на континент. Подходящий повод нашелся в 1328 году, когда династия Капетингов пресеклась, и престол Франции занял состоявший с ней в родстве Филипп VI, граф Валуа. Однако права на трон предъявил и король Англии Эдуард III, сын французской принцессы Изабеллы, сестры последних Капетингов. Не желая отдавать страну англичанам, сторонники Филиппа сослались на Салический закон о престолонаследии, гласивший «Лилии да не прядут» – то есть трон не наследуется по женской линии. Англия, где этот закон не действовал, выразила несогласие, но на время смирилась.

Однако между двумя странами копились противоречия – во Фландрии, где англичане поддержали восстание горожан против французских феодалов, в Шотландии, где французы, в свою очередь, помогали местным повстанцам сбросить английскую власть. А главное, в богатом герцогстве Гиень (Аквитания) на юго-западе Франции, которое издавна принадлежало Англии. В 1337 году король Филипп объявил, что отбирает у своего английского «брата» вассальные права на герцогство, но недооценил силы врага. В первых же сражениях на море французский флот потерпел поражение. На суше дела обернулись не лучше. Главной силой английской армии были не конные рыцари, как у французов, а наемные пехотинцы, применявшие заимствованный в Уэльсе длинный лук – эффективное оружие, способное пробить рыцарскую броню на расстоянии ста шагов. Заняв позиции на безопасном расстоянии, лучники методично расстреливали наступавшую конницу противника, пока она не превращалась в гору человеческих и лошадиных трупов.

Первый раз эта тактика принесла англичанам успех в битве при Креси в Пикардии в 1346 году. Несмотря на эпидемию чумы, поразившую обе страны (как и всю Европу), английские войска возобновили наступление и в 1356 году разбили французов у города Пуатье на юго-западе страны. В плен был взят король Иоанн II Добрый, и Франции пришлось заключить мир в Бретиньи, отдав англичанам добрую треть страны. Следующий король Франции, Карл V, прозванный Мудрым, сумел вернуть большую часть этих земель, прижав англичан к морю и заставив их заключить очередной мир. Однако после смерти короля его сын Карл VI впал в безумие, положив начало новой череде бедствий Французского королевства. Двоюродные братья Карла – герцоги Людовик Орлеанский и Жан Бургундский – оспаривали друг у друга реальную власть вместе с благосклонностью королевы Изабеллы Баварской. В 1407 году первый из них, занимавший должность регента, был убит заговорщиками, после чего началась открытая гражданская война. Сторонники бургундцев, так называемые бургиньоны, захватили восток страны, а приверженцы орлеанской партии, прозванные арманьяками по имени их лидера графа Арманьякского, укрепились на юге и в центре.

В Англии тем временем династию Плантагенетов сменили Ланкастеры. Молодой король Генрих V, мечтавший о славе великого полководца, в 1415 году высадился в Нормандии и наголову разбил французов при Азенкуре. Вскоре англичане захватили северо-запад Франции, а бургундцы тем временем захватили Париж, устроив там резню арманьяков. Король Карл VI Безумный, формально сохранявший власть, оказался в плену, и сторонников «французской» партии возглавил его сын Карл, получивший титул дофина – наследника престола. В 1419 году слабовольный, но хитрый и коварный Карл, которому к тому времени было всего 16 лет, сумел организовать убийство герцога Бургундского на мосту Монтеро близ Парижа. Пользы это не принесло – сын герцога Филипп Добрый тут же объединился с англичанами, и вместе они оттеснили остатки французской армии за Луару, заставив дофина укрыться в стенах Буржа.

В мае 1420 года Филипп Бургундский и королева Изабелла вынудили ничего не соображающего Карла VI подписать заключенный в Труа договор, по которому его наследником объявлялся Генрих V Английский, обручившийся с французской принцессой Екатериной. Объединение двух королевств обосновали теологи Парижского университета и церковные иерархи, среди которых был и епископ Бове Пьер Кошон, сыгравший позже зловещую роль в судьбе Жанны. Изабелла постаралась вывести из игры дофина, публично объявив, что он не является законным сыном короля, а рожден ею от одного из любовников – от кого именно, она сказать затруднялась. Специальная статья договора давала королю право любыми способами привести к повиновению города и провинции, сохранившие верность «самозваному дофину».

После женитьбы на принцессе Генрих V торжественно вступил в Париж. Во Франции начался кровавый террор против всех, кто не желал покориться захватчикам. Было объявлено, что за убийство английского солдата будут казнены жители всех домов, рядом с которыми это убийство произошло. В одной лишь Нормандии ежегодно казнили до 10 тысяч человек. Король зачищал тыл перед последним походом против дофина, который должен был начаться осенью 1422 года. Но перед этим случилось одно из тех мистических событий, которыми так богата история Столетней войны: в августе 35-летний Генрих неожиданно скончался от дизентерии. В октябре за ним последовал и Карл VI, скончавшийся на руках своей любовницы Одетты де Шамдивер – единственного человека, сохранившего привязанность к несчастному безумцу.

Королем обеих стран был объявлен десятимесячный сын Генриха Генрих VI. От его имени Англией правил дядя, герцог Глостер, а Францией – другой дядя, герцог Бедфорд, которому помогал воинственный Генри Бофорт, кардинал Винчестерский. В свою очередь, дофин объявил себя королем Карлом VII, но его власть распространялась лишь на небольшую территорию между Орлеаном и Пуатье. Остальной Францией к северу от Луары владели англичане и бургундцы, однако и их власть не была прочной. Крупные и мелкие феодальные сеньоры подчинялись нм лишь отчасти, а некоторые например, могущественный герцог Бретонский не подчинялись вообще. К тому же в глубине захваченных территорий сохранялись островки, верные «французской» партии; одним из них был Вокулёр, рядом с которым находилась деревня Домреми. К тому же партизанское движение на севере страны расширялось, и англичане вдали от крупных городов и дорог постоянно находились в опасности. В то же время многие французы поддерживали оккупантов ото были чиновники, большая часть служителей церкви, купцы и вообще горожане, которым английская власть предоставила значительно больше привилегий, чем французская.

Осенью 1428 года англичане начали новую военную кампанию, целью которой были захват бассейна Луары и соединение британских владений на севере и юге. Главный удар был нацелен на Орлеан – сильную крепость на правом (северном) берегу Луары, находящуюся на перекрестье водных и сухопутных путей, соединяющих между собой все области Франции. К югу от Орлеана у французов не было крепостей, поэтому его взятие означало победу англичан. В августе к берегам Луары была направлена высадившаяся летом в Кале шеститысячная английская армия под командованием Томаса Монтегю, графа Солсбери. Захватив Шартр и ряд друг их городов, она вышла к Луаре и двинулась вдоль нее на запад от Орлеана, взяв в сентябре крепости Менг и Божанси. Одновременно Солсбери отправил отряд Уильяма де Ла Пуля на восток от города, где англичане переправились на левый берег и после трех дней осады завладели крепостью Жаржо. 12 октября обе части армии соединились в городке Оливье к югу от Орлеана. Так началась 220-дневная осада города.

Английская армия к тому времени насчитывала около пяти тысяч солдат, остальные были размещены в захваченных городах, чтобы удерживать в повиновении их жителей. В Орлеане находился гарнизон численностью всего 500 человек во главе с опытным воином капитаном Раулем де Гокуром. В помощь ему горожане мобилизовали 34 отряда милиции по числу башен, которые предстояло защищать. Перед приходом англичан все запасы продовольствия и фуража из окрестностей свезли в город, предместья сожгли, а их жители укрылись за стенами. Население Орлеана составляло примерно 30 тысяч человек, но им хватало припасов, а воду брали из реки. В городе было большое количество оружия, включая массивные пушки с запасом пороха и ядер. Орлеан был хорошо подготовлен к осаде, однако боевая подготовка англичан была не хуже. На их стороне были численное превосходство и боевой дух – командование уже пообещало на три дня отдать им на разграбление богатый торговый город.

Первый удар англичане обрушили на крепость Турель, прикрывавшую с юга мост через реку. После трех дней обстрела 23 октября остатки французского гарнизона оставили крепость. На следующий день при ее осмотре погиб граф Солсбери – в него случайно попало ядро, наугад пущенное из города. Скорее всего, этот талантливый военачальник сумел бы в сжатые сроки взять Орлеан, Жанна д’Арк не успела бы прийти к нему на помощь, и война – во всяком случае, на том этапе – завершилась бы победой англичан. Но судьба решила иначе: лишившись командующего, англичане прекратили наступление, решив взять город измором. Они выстроили в округе систему укреплений, чтобы блокировать подвоз продовольствия в надежде на то, что истощенные орлеанцы сами запросят мира. Однако в Средние века осаждающие, которые быстро опустошали округу не хуже саранчи, нередко страдали от голода больше осажденных. Так случилось и в этот раз: когда в окрестностях не осталось никакой провизии, к городу начали отправлять обозы из других областей Франции. Узнав о подходе одного из таких обозов, французские рыцари сделали вылазку из Орлеана и попытались его захватить. Однако англичане, которыми командовал сэр Джон Фастольф (знаменитый шекспировский Фальстаф), 12 февраля 1429 года разбили их в бою, получившем название «битва селедок» – основную часть провизии составляла соленая сельдь. Посте этого защитники города совсем пали духом и уже думали о сдаче От этого шага их удерживали не верность присяге, а уверенность в том, что обозленные сопротивлением англичане разграбят их дома и лавки еще безжалостней, чем делали это обычно.

Спасением мог стать подход подкреплений, но из Буржа, расположенного сравнительно недалеко, на помощь Орлеану не пришел ни один отряд. У короля Карла которого многие по привычке называли «дофином», не было ни солдат, ни денег, чтобы их нанять. Он жил в старинном полуразвалившемся замке в окружении нескольких сотен придворных, стражников и слуг, растрачивая время на охоту и другие развлечения. Отчаянно нуждаясь в союзниках, он женился на юной Марии Анжуйской, дочери «королевы четырех королевств» Иоланды Арагонской. Эта знатная особа приложила к возрождению Франции, пожалуй, не меньше сил, чем Жанна д’Арк, хотя ее имя сегодня известно только узкому кругу специалистов. Умная и решительная дочь короля Арагона вышла замуж за графа Людовика II Анжуйского, унаследовав после его смерти обширные владения во Франции и Италии. Еще в детстве взяв на воспитание будущего Карла VII, она защищала его от врагов, кормила и обучала – от всего этого отказалась родная мать дофина. Когда Изабелла Баварская потребовала вернуть ей сына, Иоланда решительно ответила: «Зачем нужен сын вам, живущей с любовниками? Чтобы уморить его, как других ваших сыновей, или сделать из него англичанина? Он останется у меня, а если хотите – попробуйте его забрать».

Заседая в совете Карла VII, Иоланда всячески старалась укрепить его власть. Она помогла ему примириться с лучшим полководцем Франции Артуром де Ришмоном и его братом, герцогом Бретани. Де Ришмон стал коннетаблем, то есть главнокомандующим, но скоро оставил эту должность и покинул двор. В этом был виновен втершийся в доверие к королю Жорж де ла Тремуй – небогатый дворянин, получивший должность шамбелена (камергера). Он всеми силами отвлекал короля от государственных дел, замыкая их решение на себя и не забывая при этом набивать свой кошелек. Доходило до того, что королю приходилось брать в долг у своего камергера, который при этом резко выступал против выделения средств на войну. Многие действия ла Тремуя наводят на мысль, что он был платным агентом англичан – иначе откуда взялись его богатства, явно превышавшие скудные доходы буржского двора?

Другим влиятельным советником короля был канцлер Реньо де Шартр. Человек скромного происхождения, он сделал успешную карьеру в церкви и в сорок с небольшим занял наивысшую по значению во французской церкви кафедру архиепископа Реймса. Став канцлером, он отчасти уравновешивал влияние ла Тремуя, будучи сторонником войны с англичанами, – их союзники-бургундцы захватили Реймсский диоцез, лишив архиепископа доходов. Однако Реньо действовал крайне осторожно, стараясь не ссориться ни с одной из враждующих партий, поэтому до поры его роль при дворе оставалась неясной. Такова была расстановка сил в Бурже весной 1429 года, когда положение осажденного Орлеана стало отчаянным и сторонникам дофина оставалось надеяться только на чудо.

О чудесах в то время говорили многие; шла настоящая информационная война между Францией и Англией, где обе стороны активно использовали цитаты из Библии, изречения Отцов Церкви и пророчества, приписываемые множеству предсказателей: от древних Сивилл до недавно жившего святого Франциска. Одним из самых популярных стало уже упомянутое «пророчество Мерлина», которое начато распространяться после договора в Труа среди ар-маньяков. Конечно, никакого отношения к легендарному британскому мудрецу, советнику короля Артура, оно не имело, но с XII века, когда во Франции стали популярны рыцарские романы, имя Мерлина использовали для придания достоверности любому пророчеству. Смысл его полностью соответствовал известному изречению Тертуллиана «верую, ибо абсурдно»: в минуту полного отчаяния патриотам предлагалось поверить, что страну освободит от англичан такое неспособное к войне создание, как невинная дева. Пророчество, правда, не описывало способ освобождения; это могли быть убийство исподтишка, как у Юдифи, или данный вовремя совет, как у Эсфири. Но общественное мнение, похоже, склонялось к «варианту Деборы» – дева-спасительница должна возглавить войско с оружием в руках, заняв место неспособных полководцев-мужчин.

Соблазнительно предположить, что пророчество выдумано задним числом, но это не так – оно упоминается в ряде документов еще до появления Жанны. Например, в феврале 1429 года Бастард Орлеанский, известный позже под именем графа Дюнуа, ее будущий соратник и один из защитников Орлеана, сказал своим солдатам, что город освободит «Дева, явившаяся с границ Лотарингии». Таким образом, предсказание действительно существовало и повлияло не только на решимость будущей освободительницы, но и на ее восприятие в обществе – в любой другой исторический момент девушка, потребовавшая передать ей командование воюющей армией, встретила бы совсем другой, совсем не радушный прием. Впрочем, доверчивость свойственна людям во все времена – об этом говорит популярность век спустя нового пророка Нострадамуса, которому, как прежде Мерлину, стали приписывать все темные смыслом предсказания о судьбах мира.

Но если Жанна и слышала о «пророчестве Мерлина», то в первую очередь на нее влияли загадочные голоса. Весной 1428 года, когда ей (по традиционной хронологии) исполнилось 16 лет, святые Екатерина и Маргарита снова явились к ней – на сей раз в виде туманных, но вполне различимых фигур. Они велели ей отправиться в Вокулёр и найти там капитана, начальника гарнизона, который должен помочь ей добраться до дофина Карла. Чуть позже голоса объявили, что она должна спасти Францию и короновать дофина в Реймсе.

Видение Жанны д'Арк. Художник Ж. Бастьен-Лепаж

Каждый, кто описывает историю Жанны, по-своему решает проблему голосов. Ортодоксальные католики без тени сомнения заявляют: это действительно были голоса святых, направляющие Деву на исполнение Божьей воли. Если верить этому (а многие верят), то получается, что Бог сознательно обрек чистую, святую девушку на плен и мучительную смерть. Правда, Он делал это со многими мучениками и даже с собственным Сыном, но почему нельзя было пойти более милосердным путем и внушить идеи долга и патриотизма королю Карлу и его полководцам? Второй вопрос к сторонникам католической версии – зачем Богу поддерживать французов в войне с англичанами, которые были такими же католиками, хоть и поступали часто отнюдь не по-христиански? И третий: почему Божью волю не распознала французская церковь, часть которой обрекла девушку на смерть, а другая часть ровно ничего не сделала для его спасения? Как бы то ни было, история, если она хочет остаться наукой, должна воздержаться от сверхъестественных объяснений, хотя в биографию Жанны они вторгаются особенно активно.

Вторую версию выдвинули обвинители Девы в Руане, утверждавшие, что голоса действительно были, но исходили они не от Бога, а от дьявола. Англичане верили в это еще во времена Шекспира, но во Франции эта идея по понятным причинам быстро утратила поддержку. Опровергать тут нечего, можно только добавить, что дьявол, как и Бог, вряд ли был заинтересован в скорейшей победе одной из сторон в обычной, пускай и Столетней войне. Напротив, враг рода человеческого должен был желать дальнейшего продолжения кровопролития, которое Дева всеми силами пыталась завершить, – как же можно считать ее орудием демонических сил?

Третья версия происхождения голосов раздается из уст историков от медицины. Не ограничиваясь оригинальной теорией о Жанне-гермафродите, они делают ее еще и сумасшедшей, утверждая, что в обстановке мрачных слухов и апокалиптических пророчеств рассудок девушки не выдержал, и она начала слышать голоса, «вытесненные» ее собственным сознанием и транслирующие пришедшие из глубин этого сознания мысли о ее великой миссии. Что тут сказать? История, особенно средневековая, действительно знает множество случаев как индивидуальной, так и массовой истерии, особенно у женщин. Следствием этого становились всевозможные охоты на ведьм, крестовые походы детей, кровавые преследования инородцев и иноверцев. Люди, охваченные истерией, резко меняли привычное поведение, теряя способность мыслить и действовать здраво. Для Жанны д’Арк это совершенно нехарактерно. Всю свою недолгую карьеру она провела, так сказать, в здравом уме и твердой памяти. Ее стратегические решения восхищали опытных полководцев, а ответы на суде ставили в тупик искушенных теологов. О каком безумии тут может идти речь? Несостоятельна и попытка объявить ее религиозной фанатичкой, а голоса сравнить с фантастическими видениями ересиархов и (страшно сказать) святых. Все предложения Жанны, даже объявляемые ей волей Господа, в конечном итоге диктовались здравым смыслом, пусть даже современники считали их безумными.

Есть и еще одна версия, изобретенная «альтернативщиками», – по их мнению, вся история с голосами была хитростью придворных, которые целенаправленно делали из Жанны спасительницу Франции. Согласно их теории, на самом деле крестьянка из Домреми была дочерью королевы Изабеллы Баварской (об этом будет сказано далее). Королеву оклеветали – на самом деле она не была ни распутной, ни безразличной к судьбе Франции, искренне желая возвести на трон своего сына Карла. Для этого то ли она сама, то ли кто-то из ее окружения разработали хитроумный план – спрятать принцессу в лотарингском медвежьем углу и много лет спустя внушить ей идею освобождения страны.

Этот сюжет, достойный индийского фильма, на полном серьезе рассматривается уже несколько веков. Знаменитый кардинал Мазарини записывал в дневник: «Вся история с Орлеанской Девой была всего лишь политической хитростью, изобретённой придворными Карла VII». А еще раньше папа-гуманист Пий II (Эней Сильвий Пикколомини), современник Жанны, писал в своих «Комментариях»: «Было ли сие дело рук божеских или человеческих? Затруднительно было бы для меня решать это. Иные мыслят, что коль скоро раскол воцарился между знатными людьми сего королевства ввиду успехов англичан… то некто среди них, мудрейший в отличие от прочих, замыслил сей выход, заключавшийся в том, чтобы допустить, будто эта Дева была ниспослана Господом, чтобы взять на себя верховенство в делах».

Как тогда, так и сегодня умудренные в интригах люди просто не могут допустить, что любое значительное политическое событие может случиться без кропотливой подготовки, само по себе, хотя исторический опыт показывает, что такое случалось много раз. Похоже, в случае с Жанной поклонники конспирологических версий тоже промахнулись – в условиях войны и фактического безвластия многолетняя комбинация по спасению страны посредством юной крестьянки выглядит еще большей фантастикой, чем самостоятельные действия этой самой крестьянки. Подумайте сами: заговорщики ждут 13 лет, прежде чем явиться к Жанне под видом «голосов», и еще три года терпеливо внушают ей нужную идею, попутно обучая правилам хорошего тона, верховой езде и владению мечом. По версии «альтернативщиков», этим занимались родственницы сеньора де Бурлемона – Жанна де Бофревиль и Агнесса де Жуанвиль, которые и взяли на себя роль святых Екатерины и Маргариты. Эта мысль делает из Жанны идиотку, не способную опознать двух дам, которых она много раз видела на церковной скамье в Грё.

Но даже если допустить, что девушка приняла инсценировку за чистую монету – почему она без всякого удивления приняла предписания голосов? По «альтернативной» версии, они открыли ей тайну ее королевского происхождения, но тогда тем более непонятно поведение Жанны, которая не возмутилась беспричинной ссылкой ее в глухомань, не потребовала своей доли семейного имущества и земель. В конце концов, не спросила, почему она должна в крайне несвойственной принцессам манере сражаться с оружием в руках за права своего брата, вместо того чтобы доверить это дело ему самому. Еще более странно, что на суде она ни словом не обмолвилась о своем родстве с королевой, хотя это могло спасти ее от казни. Правда, у «альтернативщиков» на это готов ответ: настоящую Жанну никто не казнил, из руанской тюрьмы она отправилась прямиком в объятия своей матери. Но в такой хэппи-энд трудно поверить любому, кто знаком с личностью Девы – честной, открытой, неспособной на ложь.

И все же… Если все версии происхождения голосов несостоятельны, остается еще одна, пятая, – и она-то как раз и уличает Жанну во лжи. Да, она искренне верила, что лгать грешно, но знала, что ложь во спасение иногда прощается – примеры этого есть и в Библии. Тем более если ложь бескорыстна и призвана спасти не одного человека, а целую страну. Можно предположить, что она так часто думала о том, как освободить Францию от англичан, что стала слышать свои мысли как бы со стороны. Нет ничего невозможного в том, что Жанна приписала их своим любимым святым и поверила, что они внушены ей самим Богом. Разве Господь не любит Францию так же, как она, разве Он не хочет ее спасения? В этом она стала убеждать других, хорошо зная, что только апелляция к высшим силам заставит их выполнить ее просьбу и доверить ей невозможное – руководство армией.