Текст книги "Мишель Нострадамус. Заглянувший в грядущее"
Автор книги: Вадим Эрлихман
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Предисловие
Он повидал немало пышных храмов, но впервые посетил украшенное столь роскошно жилище человека – пусть даже короля. Стены увешаны гобеленами, позолоченная лепнина сверкает в свете множества канделябров. Зал с начищенным до блеска паркетным полом заполняли люди, среди которых он знал только коннетабля Монморанси, гостеприимно встретившего его в Париже. Лицо вельможи было непроницаемо, и только чуть заметное мановение руки показало, что он узнал гостя и просит его подойти ближе.
– Мэтр де Нотрдам, лекарь из Салона-де-Кро! – гаркнул над самым ухом откуда-то взявшийся слуга в красной ливрее. Вздрогнув от неожиданности, он сделал сразу несколько шагов вперед и оказался прямо перед троном – точнее, перед двумя рядом стоящими креслами, где расположились высокий мужчина с надменным, скучающим лицом и смуглая некрасивая женщина с глазами навыкате, глядевшими внимательно и цепко. Конечно, он знал, кто это – христианнейший король Генрих Валуа и его супруга-итальянка Екатерина. Собирая информацию о владетельных домах Европы, он многое выведал о них. Пытаясь заручиться помощью богатейшего семейства Медичи во время войн в Италии, король Франциск женил сына на сироте с богатым приданым, принадлежавшей к этому роду. Подобно отцу, Генрих проводил время в охотничьих и любовных забавах, почти не уделяя внимания жене; рядом с ним всюду появлялась постоянная фаворитка Диана де Пуатье, перед ней заискивали, ей посвящали стихи. Место Екатерины было в покоях Лувра, где она исправно рожала супругу детей, молилась и взращивала ненависть ко всем, кто унижал ее или просто не замечал.
Месяц назад губернатор Прованса передал Мишелю де Нотрдаму приказ королевы прибыть в Париж. Астролог встревожился – как узнать, что именно в его писаниях вызвало монарший интерес? Уже прибыв в столицу после долгого, почти месячного путешествия, он попытался выведать это у Монморанси, одного из знатнейших вельмож королевства.
– Уж не знаю, сударь мой, – сказал старый коннетабль. – Ее величество суеверна и не оставляет без внимания ни гадателей, ни звездочетов, ни торговцев реликвиями. Думаю, вы займете достойное место в их ряду. Слышал, ее интересует ваше предсказание, связанное с какой-то упавшей звездой.
Это кое-что прояснило – в минувшем году он, как и многие, видел яркую кроваво-красную звезду, прочертившую небо над югом Франции и упавшую где-то в море. В альманахе на следующий год он упомянул, что эта звезда сулит страшную опасность королевству и лично королю Генриху. По привычке он писал туманно и осторожно, но оказалось, что в Париже его читают весьма внимательно. Теперь он стоял перед монаршей четой и думал, как выпутаться из неприятного положения. Покушение на жизнь короля намечалось им на июль, но в этом месяце, похоже, ничего подобного не случилось. Или все-таки случилось?
Генрих вымолвил несколько дежурных фраз – что-то о долге подданных быть кристально честными перед своим монархом. Он ответил, что в своих писаниях всегда говорит правду, которую ему сообщают не лукавые людские слова, а бесстрастные звезды, орудие Божьего промысла. При этих словах королева одобрительно кивнула:
– Это хорошо, мэтр, что ты видишь небесные светила исполнителями воли Всевышнего, а не орудиями слепого рока, как считали древние язычники. Вижу, нам справедливо говорили о тебе, как о человеке благочестивом. Надеемся, ты и впредь будешь направлять свои усилия к процветанию королевства.
Он не сразу понял, что аудиенция окончена, хотя король уже переговаривался о чем-то с коннетаблем, а королева и вовсе отвернулась. Уже у выхода его нагнал придворный, шепнувший: «Ждите, за вами придут». Отведенный в один из дворцовых коридоров, он прождал целых два часа, и вдруг дверь перед ним распахнула сама Екатерина. Усадила за небольшой круглый стол красного дерева, сама села напротив.
– Ваше предсказание встревожило нас, мэтр. В июле были приняты меры, и король избежал опасности.
Что ж, замечательно – он мог сказать, что принятые вовремя меры сорвали планы заговорщиков, и теперь никто не обвинит его в том, что предсказанное не сбылось. У него было еще несколько вариантов ответа, но этот, пожалуй, лучший.
– Но я хотела поговорить с вами о другом. Вы только что издали книгу пророчеств в стихах, мне доставили ее из Лиона. Там есть любопытное место… что-то про радугу, которая сорок лет прячется, а следующие сорок видна в небе каждый день. Интересно, что вы имели в виду?
Слова про Ириду, богиню радуги, он заимствовал из трактата знакомого лионского астролога Ришара Русса, но Екатерина эту книгу, очевидно, не читала. Он что-то забормотал про великую засуху в конце времен, которая будет длиться сорок лет, и тут королева сердито перебила:
– Бросьте вилять! Как будто вы не знали, когда писали это, что радуга – мой личный герб! Сорок лет мне исполнится через четыре года. Что же случится тогда, что вам сказали звезды?
Ему пришлось как следует напрячь ум, чтобы изобрести устроившее Екатерину объяснение касательно того, что через четыре года ее таланты и добродетели, пребывающие под спудом, вдруг откроются и станут видны всем. После этого никто не осмелится посягать на ее высокое положение, которое она будет занимать, как говорят звезды, еще сорок лет.
– Неужели мой августейший супруг проживет так долго? – спросила она, нервно теребя четки.
Она не любит мужа, он понимал это. Как такая гордая и самолюбивая женщина может любить человека, грубо унижающего ее? Однако ему говорили, что Екатерина обожает сыновей и готова сделать едва ли не все, чтобы они взошли на трон.
Екатерина Медичи
– Ваше Величество, звезды пока не открыли мне час смерти вашего супруга, но к моменту соединения Марса с Сатурном, что наступит через семь лет, Францию может ждать смена монарха. Я видел, что место великого льва займет его сын, отважный львенок, чье правление будет не менее блистательным…
Кажется, королева была довольна. Напоследок она взяла с него обещание предсказать будущее ее четырех сыновей, которые в те дни жили в летнем дворце Сен-Жермен.
Однако переволновавшегося астролога свалил приступ подагры, и принцев он увидел только две недели спустя. Старшему, Франсуа, было 11 лет, младшего, его тезку, несла на руках кормилица. Нотрдам будто бы предсказал королеве, что все четверо один за другим станут королями. Но кто мог слышать это, если они говорили наедине, в строгой тайне? И разве осторожный предсказатель произнес бы такую фразу, означавшую, что как минимум трое сыновей Екатерины умрут молодыми и притом бездетными? Самое удивительное, что так и случилось: правда, Франсуа-младший так и не побывал на троне, но троим его братьям это удалось. Наследников они не оставили ввиду слабого здоровья и странного для французских монархов равнодушия к женщинам. Последний из них, Генрих III, был убит в августе 1589 года через полгода после кончины королевы-матери, балансировавшей на вершине радуги не сорок, а всего тридцать лет.
Несмотря на эти мелкие неточности, предсказание Нотрдама (или Нострадамуса, как он называл себя на латыни) блистательно сбылось. Вот только было ли оно? Слухи о нем впервые зафиксированы в конце XVI столетия – очевидно, они возникли еще при жизни хотя бы одного из сыновей Екатерины. Скорее всего, пророчество было выдумано задним числом, как случается довольно часто, но на славу Нострадамуса это никак не повлияло. Еще при жизни он был знаменит во всей Европе, его ежегодные альманахи предсказаний продавались огромными по тем временам тиражами, при королевских дворах его слова обсуждались наравне с самыми важными новостями. Правда, смерть провидца, наступившая в июле 1566 года, осталась почти незамеченной – Франции, погрузившейся в кровавое болото гражданских войн, было не до грядущих ужасов. Столетиями имя Нострадамуса было известно только его землякам-провансальцам да узкому кругу поклонников «тайных наук». Интерес к нему вернулся только в эпоху романтизма, когда поэты и мыслители вновь обратились к загадкам астрологии. В тот период Гёте устами своего Фауста призывал:
В примечаниях к советскому изданию поэмы говорилось: «Нострадам – латинизированное имя французского медика и астролога Мишеля де Нотр-Дам. С его „Пророчествами“ исторический Фауст, живший раньше, не мог быть знаком. Имя Нострадама является здесь скорее нарицательным для обозначения ученого, занимающегося магией». Так и было – вплоть до XX столетия знаменитые «Пророчества», называемые еще «Центуриями» из-за того, что в каждой их главе содержалось по сто (centum) четверостиший-катренов, не переводились на иностранные языки. Во Франции их первое после многих лет издание появилось в 1867 году, но его пришлось сопроводить переводом – язык за века сильно изменился, к тому же текст включал множество заимствований из античных текстов, архаизмов и слов, изобретенных самим Нострадамусом. К тому времени его по-прежнему считали не только предсказателем, но и кем-то вроде мага, приписывая (как и Фаусту, Парацельсу, Сен-Жермену) знание астрологии и алхимии, умение вызывать духов и даже создавать искусственного человека – гомункулуса. Это отразилось в ряде художественных произведений, однако в конце столетия литературный образ пророка изменился. Теперь он представал ученым-новатором, вольнодумцем, противником церкви и королевского деспотизма.
Такая трактовка имела под собой основания: до того, как заняться предсказаниями, Нострадамус был достаточно известным врачом, взгляды в самом деле имел достаточно либеральные, тяготел к модному в то время протестантизму, за что и подвергался гонениям церкви и религиозных фанатиков. Довольно, впрочем, умеренным для той эпохи, когда человек легко мог угодить на костер за «неправильные» взгляды, или за «неправильное» происхождение – как сегодня широко известно, пророк родился в семье евреев-выкрестов, чьи предки издавна жили в Провансе. Прежде это не афишировалось, а первый биограф Нострадамуса Жан-Эме де Шавиньи вообще отрицал его еврейские корни. Сегодня, напротив, этим корням придают преувеличенное значение, выводя его предсказания из талмудической традиции и каббалы. Однако серьезные специалисты не подтверждают эту теорию: вероятно, Нострадамус интересовался еврейской мудростью (как и многие ренессансные гуманисты), по при этом оставался верующим христианином и тщательно избегал обвинений в симпатиях к иудаизму.
Однако его все равно обвиняли и в этом, и во многом другом – известность способствовала умножению числа завистников, да и характер у пророка был отнюдь не легким. Поддерживая свой авторитет в обществе, он устно и письменно восхвалял себя, попутно оскорбляя и высмеивая своих противников, что, конечно же, вызывало у них ответную реакцию. Памфлетов против Нострадамуса сохранилось не меньше, чем его сочинений. Противники обвиняли его в профнепригодности: на поприще медицины он не прославился, в астрологии был несилен, предсказания его большей частью не сбывались… Как ни странно, во многом это правда: ни в медицине, ни в астрологии, ни в естественных науках он не достиг каких-либо высот. Иное дело – поэзия. Нострадамус, успешно перенявший опыт реформаторов французской словесности, сумел заключить свои пророчества в такую интригующую форму, что даже спустя столетия они способны очаровывать умы. Лучший в России знаток его творчества Алексей Пензенский, чье имя еще не раз будет упомянуто на страницах этой книги, считает, что в роли поэта и социального мыслителя Нострадамус добился наибольших успехов и именно в этом качестве наиболее интересен для нас.
Однако многие наши современники думают иначе. С завидной регулярностью в разных странах появляются книги, статьи, телепередачи, объявляющие Нострадамуса величайшим из пророков, с абсолютной точностью предсказавшим едва ли не все события мировой истории вплоть до 2242 года – на эту дату он будто бы назначил конец света. Увы, он (как и большинство прорицателей) излагал свои прорицания в весьма туманном стиле; многие события описаны чрезвычайно подробно, но догадаться об их сути и тем более о времени, когда они совершатся, почти невозможно. Часть слов явно вставлена в катрены для рифмы, а архаизмы и ошибки наборщиков превращают текст «Пророчеств» в настоящий ребус. Однако это не останавливает толкователей, которые отважно берутся за поиск у Нострадамуса «кодов» и «шифров», позволяющих вычитать самые невероятные сведения, вплоть до пришествия инопланетян или истребления девяти десятых жителей Земли неведомой «красной чумой». Особая статья – переводы, за которые часто берутся люди, не знающие не только старофранцузского, но и современного французского языка, как и культурного контекста XVI века, без которого понимание «Пророчеств» попросту невозможно.
Став героем масскультуры, Нострадамус превратился для большинства наших современников в полумифического персонажа, всеведением способного поспорить с самим Создателем. Какое бы событие ни случилось, уже на следующий день в какой-нибудь бульварной газете появится статья «Нострадамус это предсказал» с «точной» цитатой из сочинений пророка. О нем самом тоже сообщаются удивительные вещи: он оказывается то мастером политических интриг, то агентом масонов-тамплиеров-каббалистов, то великим ученым, победившим чуму и черпавшим знания о будущем из «коллективного информационного поля». Конечно, этот вымышленный маг и чародей не имеет никакого отношения к реальному человеку, чей жизненный путь вполне типичен для интеллектуала его времени. О чудесных предсказаниях Нострадамуса мы можем судить по анекдотам из его жизни, часто ничем не подтвержденным, и по его сочинениям – точнее, по их толкованиям, сделанным в разные времена.
В этой книге мы попробуем подробно осветить биографию пророка, его образование и жизненный опыт, чтобы понять, чем обусловлены его пророчества и какие из них действительно соответствуют тем или иным событиям XVI века и последующих столетий. Сразу скажем, что у нас нет цели разоблачать Нострадамуса или, напротив, доказывать непреложную истинность его предсказаний. Задача книги иная – показать героя не отстраненным от своей эпохи, а укорененным в ней, болеющим ее болезнями, несущим в себе все ее достоинства и недостатки. Одним словом, живым человеком, в творчестве которого отразились не столько бесстрастие небесных светил, сколько кипение страстей его бурного и жестокого времени.
Годы странствий
Рассказ о любом знаменитом человеке начинается обычно с его родословной. Важно это и для Нострадамуса, в жизни которого сыграли большую роль как еврейское происхождение, так и рождение в Провансе с его античной традицией и близостью к ареалу арабско-иудейской образованности. Изыскания ученых, в первую очередь известного нострадамоведа Робера Беназра, позволили восстановить родословную пророка вплоть до жившего в XIV столетии Астрюка из Каркассона, который переехал в папский город Авиньон и основал там процветающее торговое предприятие. Имя Астрюк (Astruc) на провансальском языке означало «родившийся под счастливой звездой», его носили многие евреи, жившие здесь с давних пор.
Еще в X веке в городах Южной Франции существовали еврейские общины. Многие из них пострадали в ходе кровавого подавления французскими феодалами ереси альбигойцев в XIII столетии, но довольно быстро численность евреев в этих краях восстановилась. Ее подпитывала иммиграция с Пиренейского полуострова, откуда по мере освобождения страны от арабов выдавливалось многочисленное еврейское население. В 1492 году королевский указ изгнал из Испании всех евреев, не перешедших в католичество; порой утверждается, что предки Нострадамуса появились в Провансе именно тогда, но это явная ошибка.
Принято считать, что по отцу астролог принадлежал к библейскому колену Иссахара, представителей которого отличал пророческий дар.
Внук «счастливого» Астрюка Давен (или Давид) в 1453 году обратился в христианство вместе со своим сыном Крескасом, принявшим имя «Пьер де Нотрдам». Во Франции, в отличие от Испании, смена веры не была для евреев необходимым условием выживания, но сильно облегчала им жизнь и карьеру Многие из обращенных принимали благочестивые фамилии де Нотрдам (Богоматерь) или де Сент-Мари (Святая Мария). Третьей женой Пьера де Нотрдама стала Бланш (или Бланка), дочь Пьера де Сент-Мари, лейб-медика герцога Калабрии. Его родственник Пьер Абрахам Соломон был личным врачом короля Прованса Рене Доброго, после смерти которого в 1480 году эта область официально вошла в состав Франции. К медицине имел отношение и Жан де Сен-Реми, врач из городка Сен-Реми в Провансе, чья внучка Рене (или Реньер) в 1495 году стала женой 25-летнего сына Пьера де Нотрдама Жома (Жака). К тому времени Жом вслед за своими братьями покинул Авиньон, занимаясь коммерцией в разных городах Прованса. В Сен-Реми он получил должность городского нотариуса, выстроил себе двухэтажный дом и стал отцом многочисленного семейства – восьми сыновей и дочерей. Старший из них, Мишель, появился на свет только через восемь лет после свадьбы; можно предположить, что родившиеся ранее младенцы умерли, что было вполне обычно для того времени.
Нострадамус писал, что появился на свет 14 декабря, ту же дату приводит и его сын и биограф Сезар в своей «Истории Прованса». Недавно французский исследователь Патрис Гинар обнаружил архивные записи, в которых значится другая дата – 21 декабря. В то время многие не помнили точной даты своего рождения, но и в документах могли встречаться ошибки. В любом случае будущий пророк родился под знаком Стрельца; принято считать, что к нему относятся прямые, энергичные, общительные люди, привыкшие добиваться своей цели. В чем-то это похоже на Нострадамуса, в чем-то – не очень. Астрологи считают, что на его характер повлиял знак Козерога, вступающий в права уже на следующий день – 22 декабря. Люди этого знака расчетливы, замкнуты, властолюбивы, в их жизни сильно влияние судьбы, потому именно под этим знаком рождается большинство предсказателей. Излагая эти правила, мы не призываем верить им, однако люди той эпохи верили, да и сам Нострадамус относился к ним вполне серьезно.
Мишель де Нотрдам родился в самом начале XVI века, когда Францией правил король Людовик XII из династии Валуа, присоединивший к своим владениям герцогство Бретань и ввергнувший страну в длительные Итальянские войны. В 1515 году после смерти не оставившего наследников Людовика королем стал его двоюродный племянник Франциск I. Он тоже воевал в Италии, но успеха не добился и даже провел год в плену у императора Карла V после злосчастной битвы при Павии. Франт и любитель женщин, Франциск был также страстным поклонником искусства Ренессанса, которое благодаря ему стало во Франции господствующим. Он дал приют при дворе бежавшему из Италии Леонардо да Винчи, заказывал картины Рафаэлю, выстроил в долине Луары вереницу блистательных замков. По его приказу в Лувре была основана типография, где печатались книги на латинском, греческом, древнееврейском языках.
В то время быстро менялись не только Франция, но и весь мир. Открытие Америки, проникновение европейцев на Восток, обращение к памятникам античной философии и культуры сделали возможным грандиозные перемены в общественном сознании. Узкий мирок средневекового человека разомкнулся в необъятные дали пространства и времени, поставив вопрос о поисках для этого человека нового, более достойного его места в мире. Возрождение было не только обращением к древней мудрости, но и движением за освобождение от невежества и духовного рабства, от жесткого идеологического диктата римской церкви. Естественным следствием этого стала Реформация, погрузившая Европу в пучину междоусобиц. «Новые люди» Ренессанса оказались более жестокими и нетерпимыми, чем их средневековые предки; XVI век стал временем кровавых войн, жестоких казней, охоты на ведьм, причем протестанты проявляли в кровопролитии ничуть не меньшее усердие, чем их враги-католики. Во имя милосердного Бога избивались жители целых городов, горели на кострах инакомыслящие, огнем и мечом истреблялись «дикари» в заморских землях.
Все это парадоксально соединялось с расцветом искусства, с развитием науки, превзошедшей своих античных предшественников, с небывалым распространением грамотности и книжной культуры. Книгопечатание, открытое в середине XV века в Германии, многократно увеличило количество книг, сделав их доступными обычным людям. Теперь человек среднего достатка (каким был Нострадамус) мог позволить себе домашнюю библиотеку в 200–300 томов – прежде роскошь, доступная только королю или епископу. С умножением книг росло и число их читателей; за столетие доля грамотных горожан во Франции выросла в среднем с 10 до 25 %. Читали, как и сегодня, в основном «массовую литературу» – в те времена это были молитвенники, лубочные романы, календари и альманахи на любой вкус. Открывались все новые школы, появившиеся еще в XI столетии университеты превращались из оплотов схоластики в подлинные научные центры.
В XVI веке во Франции было около 30 университетов, из которых самые известные находились в Париже, Тулузе и Монпелье. Там обучали богословию, юриспруденции, медицине и «свободным искусствам», в число которых входили математика, грамматика, риторика, астрономия и музыка. В свою очередь, медицина включала в себя все естественные науки, которые до сих пор изучались по античным трудам Аристотеля и Галена. Соответствующим было и состояние врачебного искусства. Не было никакого представления об анатомии, кровеносной и нервной системе, как и о том, что болезни вызываются микробами. До изобретения микроскопа оставалось больше сотни лет. В отсутствие наркоза и антисептиков почти любая серьезная операция кончалась смертью больного, поэтому их предпочитали вообще не делать. Главными средствами лечения были клизмы и кровопускание, хотя иные врачи при виде крови падали в обморок. К числу таких горе-лекарей принадлежал будущий соученик Нострадамуса, великий Франсуа Рабле.
Мы не знаем, поощряли ли родители маленького Мишеля его тягу к знаниям. И вообще мало что знаем о семье Нотрдамов, в которой один за другим рождались дети. Судя по тому, что последний из них появился на свет в 1523 году, их мать Рене вышла замуж совсем юной и всю жизнь провела в заботах о своей большой семье. Как большинство женщин того времени, она проскользнула по страницам истории незаметной тенью, не оставив о себе никаких свидетельств. Иные авторы пишут, что ее дед-лекарь тоже жил в их доме и сыграл большую роль в выборе Мишелем профессии, но это всего лишь фантазия – Жан де Сен-Реми умер сразу после рождения правнука. Отец Рене, тоже Жан, в местную гильдию врачей не входил и занимался другим делом – скорее всего, торговлей, которой посвятили себя многие родственники Нотрдама. Впрочем, его отец Жом выбрал себе более интеллектуальное занятие нотариуса, хотя не исключено, что оно было лишь прикрытием для коммерческих сделок – ведь нотариус по долгу службы располагал информацией об имуществе горожан и вполне мог использовать ее в своих интересах. Жом де Нотрдам дожил до 1546 года, после которого документы упоминают о нем как о покойном. Его сыновья тоже пошли на государственную службу: второй по старшинству, Жан, стал прокурором и известным историком Прованса, а самый младший, Антуан, – сборщиком налогов. Об остальных – Пьере, Экторе, Бертране, Луи, – мы не знаем практически ничего, как и об их единственной сестре Дельфине.
В том же 1511 году, когда Жом де Нотрдам купил дом в центре Сен-Реми, Мишель отправился в грамматическую школу, куда брали с семи лет. Обучение там строилось по средневековым канонам – единственный учитель (обычно это был регент церковного хора) заставлял детей переписывать буквы и учить наизусть латинские псалмы. За невыученные уроки и шалости их нещадно били линейкой по пальцам, и все же в классе из 30–40 разновозрастных учеников стоял постоянный гомон, заглушающий слова педагога. Выучиться чему-то в такой обстановке было сложно, и состоятельные родители нанимали сыновьям домашнего учителя, – возможно, у юного Мишеля тоже был такой.
Мы не знаем, дразнили ли будущего пророка в школе из-за его происхождения. В то время евреев, даже крещеных, часто обзывали «обрезками» (retaillon), в смысле «обрезанными», хотя местные власти пытались бороться с этим – в 1542 году парламент Экса даже велел отрезать язык тому, кто хоть раз употребит это прозвище. Однако в столице Прованса христиане еврейского происхождения должны были входить в церкви через особый боковой вход, а в Сен-Реми их, в том числе и Жома де Нотрдама, заставляли платить особый налог. Если местная элита скрепя сердце приняла разбогатевших евреев в свой круг, то простонародье относилось к ним с неприязнью и подозрением. Можно не сомневаться, что Мишель рос с чувством своей особости, даже изгойства; родители внушали ему, что преуспеть во враждебной среде можно, только выполняя ее правила, но при этом возвышаясь над ней посредством богатства или образования. Последнее было даже предпочтительнее, поскольку в эпоху Возрождения престиж образования сильно вырос.
В 1518 году 14-летний Мишель отправился в соседний Авиньон, чтобы продолжить обучение в коллеже при факультете искусств местного университета. В течение трех лет ему предстояло изучать обычную программу того времени: тривий (грамматика, риторика, диалектика) и квадривий (геометрия, арифметика, астрономия, музыка). Возможно, он еще не выбрал будущую профессию, а может, уже тогда намеревался стать врачом, однако на медицинский факультет того же университета принимали только с 18 лет, а коллежа при нем не было. Несмотря на принадлежность города, а с ним и университета, римскому папе, в коллеже царила весьма вольная обстановка – ученики больше увлекались не лекциями, а пирушками, танцами и посещением борделей, по числу которых Авиньон не уступал самому Парижу. Наверняка Мишель тоже участвовал в этих забавах – мы знаем о его общительности и неравнодушном отношении к женскому полу, а в одном из сочинений он назвал свою юность «веселой». Однако не меньшее внимание он уделял учебе: Жан-Эме де Шавиньи пишет, что он поражал соучеников и преподавателей «божественной» памятью. Возможно, он уже тогда читал не только учебники, но также стихи и романы современных авторов, давшие позже импульс его собственному творчеству.
В 1521 году после окончания коллежа Мишель должен был получить звание магистра искусств, открывавшее доступ в университет. Он, похоже, уже окончательно решил стать врачом, что сулило не только доступ к неведомым доселе знаниям, но и неплохой доход. Медицина в те годы еще находилась в плену устаревших представлений Галена, но ее принципы уже начали меняться. В конце XV века папа Сикст IV признал наконец полезность анатомии и позволил врачам изучать устройство человеческого тела путем вскрытия трупов. В 1543 году Андреас Везалий выпустил в Базеле знаменитый анатолический атлас «Строение человеческого тела» с прекрасными иллюстрациями, выполненными Тицианом и его учениками. Эта книга, оспорившая многие утверждения Галена, на века вперед стала пособием для врачей. В те же годы возникла физиология, созданная придворным врачом Генриха II Жаном Фернелем. Учение о функциях различных органов развивал и испанский врач Мигель Сервет, впервые описавший кровообращение, однако в 1553 году его сожгли за ересь, и только через 75 лет учение о кровообращении вторично сформулировал англичанин Уильям Гарвей.
Медицина многим обязана распространению книгопечатания, которое позволило врачам самим, а не в пересказе, ознакомиться с трудами античных авторов. Сочинения великого Гиппократа и других греков, известные до этого лишь немногим, издавались и переводились на латынь, а потом и на современные европейские языки. Были отпечатаны также давно известные работы восточных мудрецов Авиценны (Ибн Сины) и Разеса (ар-Рази), в которых описывалось множество лекарственных средств. Еще больше новых лекарств доставили из дальних стран путешественники и конкистадоры, что дало новый толчок развитию фармакологии. Венецанский врач-новатор Джироламо Фракасторо в своей работе «О контагии, о контагиозных болезнях и их лечении» (1546) впервые предположил, что болезни вызываются крохотными частицами («семенами»), передаваемыми от человека к человеку через прямой или даже непрямой контакт. Однако только создание микроскопа Левенгуком полтора века спустя позволило открыть первые микроорганизмы и доказать их роль в распространении заболеваний.
Сумма накопленных медиками знаний позволила им пересмотреть общепринятую в Средние века теорию о жидкостях, согласно которой здоровье человека создавалось равновесием в его организме четырех жидкостей (угморов) – крови, флегмы, желтой и черной желчи, соответствующих четырем качествам природы – сухому, влажному, холодному и теплому. В случае болезни следовало удалить избыток одной из жидкостей кровопусканием, слабительным, клизмой или банками. Собственно, к этому до XV века (а во многих случаях и позже) сводилось лечение большинства болезней, дополняемое приемом гомеопатических средств и примитивной хирургией. Конечно, без обезболивания – эфирный наркоз начали применять только в XIX веке, а до этого чувствительность при операциях снижали с помощью вина или наркотических средств. Врач и естествоиспытатель Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм по прозвищу Парацельс отверг в своих трудах теорию жидкостей, призывая лечить болезни алхимическими средствами, в том числе такими ядовитыми, как свинец, мышьяк и сурьма. Уже после безвременной кончины Парацельса в 1541 году его методы обрели популярность, вызвав ожесточенную полемику во многих университетах Европы.
Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм Парацельс
Несмотря на развитие медицины, она оставалась беспомощна перед эпидемическими болезнями – подлинным бичом человечества. Победить веками мучившую европейцев проказу удалось путем строгой изоляции заболевших, однако ее место заняли сразу несколько еще более опасных болезней, пришедших с других континентов. В конце XV века в кварталах бедняков свирепствовал сыпной тиф, а во Франции быстро распространялся сифилис, прозванный в других странах «французской болезнью», хотя его родиной считают Америку. Используя ртуть и мышьяк, медики смогли сохранить больным жизнь, но не излечить их до конца. Плюс к этому по континенту продолжала гулять «несвятая троица» опаснейших недугов – чума, холера, черная оспа. Первое место среди них по заслугам принадлежало бубонной чуме, которая в 1346–1348 годах скосила 60 миллионов человек – почти половину населения Европы. Хотя такие катастрофы больше не повторялись, локальные эпидемии чумы вплоть до XVIII века посещали европейские страны, особенно города, где антисанитария, скученность, обилие крыс и блох создавали питательную почву для эпидемий.
