355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вадим Верник » Свободный полет » Текст книги (страница 2)
Свободный полет
  • Текст добавлен: 12 апреля 2020, 17:00

Текст книги "Свободный полет"


Автор книги: Вадим Верник



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мария Миронова и Андрей Миронов-Удалов
Высокие отношения

Мама и сын. Мария МИРОНОВА и Андрей МИРОНОВ-УДАЛОВ. Они принадлежат к знаменитой актерской династии, родоначальниками которой были бабушка и дедушка Марии – Мария Миронова и Александр Менакер, а продолжили ее отец Андрей Миронов и мама Екатерина Градова.

Мария Миронова, бесспорно, очень талантливая актриса. Неограниченный диапазон ее возможностей открыл режиссер Андрей Жолдак в спектакле «Федра. Золотой колос» в Театре наций. На этой же сцене Маша сыграла еще несколько этапных ролей: Кармен, Цезонию в «Калигуле». А потом была Марина Мнишек в «Борисе Годунове», в ленкомовской постановке Константина Богомолова. Не могу забыть, с какой искренностью и высочайшей степенью исповедальности читала Миронова на 10-летии Фонда «Артист» письмо Чарли Чаплина, обращенное к дочери! А недавно Маша покорила меня своей работой в многосерийном фильме режиссера-дебютанта Алексея Смирнова «Садовое кольцо»: подобного накала страстей и драматизма я не видел на экране давно.

Андрей Миронов-Удалов делает первые успехи в профессии. Он дебютировал в знаменитом спектакле Вахтанговского театра «Мадемуазель Нитуш», обнаружив артистическую легкость и свободу, присущие его прославленному деду Андрею Миронову. Осенью 2018-го на экраны вышла военная драма «Спасти Ленинград» с Мироновым-младшим в главной роли. История взросления молодого человека в экстремальной ситуации была сыграна Андреем психологически тонко и убедительно.

…Впервые интервью с Марией Мироновой я делал в 1998 году в программе «Кто там…». Мы встретились тогда на легендарной даче Марии Владимировны Мироновой. Маша показывала мне семейные реликвии, – например, картины Ореста Верейского и радиоприемник на высоких ножках сороковых годов, и это были отголоски той атмосферы, в которой росла сама Маша. Она увлеченно рассказывала об общении с бабушкой Марией Владимировной, сильной и властной. И о дедушке по маминой линии, известном архитекторе Георгии Градове: он прошел всю войну, занимался альпинизмом и трагически погиб при восхождении на гору Памир, – а еще Маша родилась с ним в один день, и может быть поэтому они были очень похожи по характеру. В детстве Маша хотела стать балериной, но из-за высокого роста эта мечта не могла осуществиться. Позже Маша призналась мне, что театр она до сих пор ощущает через музыку, через жест…

Мы общались с Машей, а рядом бегал ее пятилетний сын Андрей. И вот теперь, летом 2015-го, мама и сын дают совместное интервью, причем впервые. И хотя с этой семьей мы дружим столько лет, во время нашего разговора я узнал немало любопытных подробностей.

– Маша, ты сына на вахтанговской сцене уже видела?

– Мария: Да. А первое, что я видела в его исполнении, – как он читал стихотворение Пушкина «Я вас люблю…», с которым поступал в театральный институт.

– Андрей: Я репетировал дома.

– М.: Он переписывал сначала стихотворение на листочек, я даже его сохранила.

– А зачем на листочек?

– А.: Чтобы лучше запомнить, Вадим.

– М.: С ним занималась Марина Голуб, она готовила его к поступлению.

– Но ведь сначала Андрей пошел учиться в Университет управления Правительства Москвы. Тебе, Маша, этот выбор сына был по душе?

– М.: Это не ко мне вопрос, они там с бабушкой что-то решили.

– А.: Бабушка была против, чтобы я шел в театральный. А мне всегда это было интересно. Поначалу я хотел стать режиссером. Так вот, мне казалось, что в этом институте я смогу набраться необходимого мне продюсерского опыта, а потом вернусь к своей мечте.

– М.: Ничем хорошим такая затея не завершилась.

– А.: Я быстро закончил это путешествие. Понял, что не смогу себя там проявить, не было какого-то огонька. Поначалу я думал, что привыкну. Но через семь месяцев понял, что четыре года здесь не протяну. И решил, что надо поступать в театральный.

– Как мама к этому отнеслась?

– М.: Я с сыном всегда демократична. Ни на чем не настаиваю, просто наблюдаю.

– А.: На самом деле мама отнеслась к моему решению с плохо скрываемым удовольствием.

– М.: Для меня важно, чтобы Андрею было интересно.

– А.: Видишь, Вадим, даже сейчас не признается.

– М.: Учти, всё, что мы, а особенно этот человек с усами, будем сейчас говорить, – с ироничным подтекстом.

– Это я уже понял. А бабушка, Екатерина Градова, продолжала отговаривать внука от актерского пути?

– А.: Она пришла на мой первый показ в Щукинском, потом позвонила и сказала: «Прости, я была неправа». Мне это было дорого и очень приятно. Мы ведь редко признаём свои ошибки.

– Андрей, наверное, рос в «Ленкоме», где ты, Маша, служишь?

– М.: Вообще нет.

– А.: Почему? Отчасти да.

– М.: Однажды мы ездили на гастроли в Израиль со спектаклем «Варвар и еретик». И Андрюша сидел на коленях у Людмилы Александровны Зориной (вдова Олега Янковского. – Прим.). Вот и весь его театральный опыт. Сам попросился нагло: «Можно я выйду на сцену?»

– Сколько ему было тогда лет?

– М.: Шесть или семь.

– А.: Там просто нужны были дети, а детей на заграничные гастроли не взяли. Я сидел на коленях у Людмилы Александровны и читал стихотворение по-французски. Потом еще два раза играл в этом спектакле в Москве, мне заплатили по сто рублей за каждое выступление.

– Кстати, Маша, ты ведь тоже впервые вышла на профессиональную сцену в детстве.

– М.: Да, в семь лет. Это случилось на гастролях Театра Гоголя, в спектакле «Декамерон». В этом театре служила моя вторая бабушка – актриса Раиса Градова. Удивительно, я с самого детства понимала, что должна быть опорой в семье, и чем дальше, тем больше об этом думала. В пятнадцать лет я пошла работать переводчицей на выставке и там заработала свои первые деньги.

– Ты родила Андрея в девятнадцать лет, и это тоже способствовало взрослению, уже по факту.

– М.: Я поступила на первый курс в Щукинское училище и практически сразу ушла в декрет. Пропустила года два учебы, а потом перевелась во ВГИК. У нас дома появились нянечки. Естественно, я не была тогда зрелым человеком. У меня была учеба, много каких-то целей. Но Андрюшку я всегда растила как друга.

– А.: Конечно, чтобы слушать со мной в машине Энрике Иглесиаса и мучить меня всё детство. (Смеется.)

– М.: Понятно тебе, Вадим, как мы общаемся?

– Интересно, а у Андрея были сложности переходного возраста или всё вот так с шуткой и юмором?

– М.: Были сложности. Они проявлялись в том, что я отказалась от съемок, наверное, в десяти картинах. Не могла уехать никуда, кроме гастролей.

– Почему?

– М.: Потому что я могла возвратиться домой, а около дверей стоит милиция. Оказывается, мой сынок так повеселился в свой день рождения, что скинул пакет с водой прямо на лобовое стекло машины начальника ОВД «Арбат». И шесть милиционеров стоят и смотрят на наши окна. Я возвращаюсь после спектакля «Федра. Золотой колос» и понимаю, что эти люди по мою душу.

– А.: Между прочим, за «Федру» Мария Андреевна получила премию «Золотая маска».

– Да, это была отличная актерская работа.

– М.: Спасибо, Вадим… Так вот ту ночь мой сын провел в «обезьяннике».

– Ты не возражала?

– М.: А чего возражать? Пускай будет такой опыт. Еще Андрюшка прятал друзей. Как-то у меня отменили спектакль, причем внезапно. Я об этом узнала, уже когда приехала в театр. А сын, оказывается, на это время запланировал грандиозную вечеринку. Я спокойно еду домой, паркую машину и звоню ему минуты за три до того, как подняться в квартиру. «А ты где?» – спрашивает сынок растерянным голосом. Я ему рассказываю. «Понятно», – отвечает он. Захожу в подъезд и вижу такую картину: по лестнице спускаются люди, прижавшись к стенке, и, не глядя мне в глаза, выходят на улицу. Просто поток людей, человек семьдесят!

– Неплохо. И как ты отреагировала?

– М.: Уже не помню.

– А.: И я не помню. Но сам факт произошедшего запомнился гораздо сильнее, чем разбирательство.

– М.: А как Андрей девочку прятал в шкафу! Прихожу домой – у него должен был быть урок английского. Смотрю – женские туфли стоят. Он их быстро убрал. Потом полтора-два часа сын занимался английским. Затем выходит из комнаты: «Мама, ты никуда не собираешься?» – «Нет». Еще через час он понимает, что девочку нужно выводить. Всё это время она просидела в шкафу!

– Какой ужас!

– М.: Пришлось нас познакомить.

– И ты, Маша, опять не помнишь свою реакцию?

– А.: А что надо было сказать? «Что ты делаешь вообще?!»

– М.: Есть мамы, которые много чего говорят. Ты просто не привык, хамская рожа! (Улыбается.)

– Ну хорошо. Андрюш, ты сам-то сделал какие-то выводы после ночи, проведенной в отделении милиции?

– А.: Какие выводы? Это был девятый класс. Я вышел из отделения и пошел сдавать ЕГЭ. Сдал на пятерку.

– М.: Он хорошо учился, у него отличная память. То, что другой будет учить ночами, он выучит за час. Так что у него было много свободного времени.

– Как Андрей использовал это время, мне уже понятно.

– А.: Я увлекался спортом: футбол, теннис, плавание, лыжи, рукопашный бой, баскетбол…

– М.: К спорту я его приучала с детства. Сама всю жизнь занимаюсь: четыре раза в неделю хожу в зал, даже если нет сил. Два часа с тренером. Обожаю спорт, для меня это жизнь. Когда Андрюшка совсем маленький был, я ему говорила: «Сейчас будем пресс качать». Он ложился, я ему на ножки садилась: «Давай-давай». Теперь Андрей, если не идет в тренажерный зал, сажает Ксению себе на ноги и качает пресс.

– Андрей недавно познакомил меня с Ксенией. Очень интеллигентная красивая девушка.

– А.: Мы познакомились в Университете управления, хотя учились на разных факультетах. Ксения собиралась стать юристом. Правда, потом она, так же как и я, ушла из института. Сейчас учится в МАРХИ на архитектора.

– М.: Ксюша замечательная девочка. И я так рада, что Андрюша попал в хорошие руки. Если вспомнить, Вадик, какие были атаки девочек на моего сына! Уже во втором классе он приносил полный рюкзак валентинок. Мне казалось, так будет лет до сорока.

– А.: Мама мне говорила: «У тебя будет восемь детей». Представляешь, Вадим, мне, одиннадцатилетнему парню, который еще мало что понимал, мама пророчила, что у меня будет восемь детей…

– М.:…и что ты будешь ходить с конвертами алиментов и жизнь просто прахом пойдет. (Улыбается.)

– На тебя, Андрей, подействовали материнские слова?

– А.: Я как-то не сильно верил в то будущее, которое рисовала мне мама.

– М.: Но выводы-то сделал.

– А.: Я внутри знал, что веселюсь по молодости.

– Оказалось, что ты однолюб.

– М.: Я этому очень даже рада.

– Жениться собираетесь? Или для вас это не имеет значения?

– А.: Для кого-то из нас это имеет значение, так что в ближайшем будущем, я думаю, всё свершится.

– М.: Я вот мечтаю как можно скорее передать сыну свое гипертрофированное чувство ответственности, которое у меня с детства. То ли я так себя ощущала, то ли так складывались обстоятельства… И Андрюша будет рад принять у меня эту эстафету, да, сынок?

– А.: Да, конечно. (Улыбается.)

– Ответственность на сцене ты наверняка уже почувствовал. В студенческие годы сыграл главную роль в спектакле Вахтанговского театра «Кот в сапогах».

– А.: Роль Кота в сапогах мне всегда было радостно играть, потому что по натуре я кошатник и люблю общаться с кошками, наблюдать за ними. И мама тоже обожает кошек.

– М.: Мне с ними очень комфортно. У меня их две. Была одна, Муська, а когда Андрей переехал на свою квартиру, еще кот появился.

– Когда сын стал жить отдельно, было ощущение пустоты? Все-таки вы очень близки.

– М.: Когда Андрей и Ксения собрались жить отдельно от меня, от одной этой мысли у меня заранее началась паническая атака. Я не знала, как всё переживу, и максимально хотела оттянуть этот момент. Но я быстро для себя решила: «Все живы, здоровы, и это классно». Я оптимист по характеру.

– К ребятам в гости часто ходишь?

– М.: Вообще не хожу. В последнее время много снимаюсь. С Андреем в такой ситуации мы больше общаемся по WhatsApp.

– Андрей сегодня тоже занятой человек.

– А.: Когда я в работе, я теряю плохие качества и во мне просыпаются хорошие. Я понимаю, что работа делает меня лучше.

– М.: Я рада, что Андрюша нашел себя в актерском деле. Я вообще считаю, что всё зависит от родителей. Если ребенок видит, как мама увлечена профессией, он на подсознательном уровне считывает эту информацию. И для него в дальнейшем такое же отношение к делу естественно и органично. Я всегда была спортивной, и для Андрюши занятия спортом – это норма. Или вот у меня был период, когда я дико увлеклась живописью. Андрей тогда маленький был. Я водила его, совсем еще клопа, по лучшим музеям мира. Он ничего не понимал, уставал, у него болели ноги. Мне еще говорили: «Что вы издеваетесь над ребенком?» Я не могу сказать, что я как-то специально приобщала его к живописи, но сегодня Андрей обожает изобразительное искусство, он хорошо разбирается в живописи и теперь вместе с Ксенией ездит по музеям мира.

– А.: Мы с удовольствием летали в Мадрид, на выставку, посвященную 500-летию со дня смерти Босха.

– М.: Босх, кстати, мой любимый художник.

– А.: Вадим, хочешь я назову тебе свой топ-пять художников?

– Очень хочу.

– А.: Брейгель, Рембрандт, Гойя, Ренуар и Босх. И хотя по сумме впечатлений мне больше всего нравится Брейгель, самая любимая моя картина – «Возвращение блудного сына» Рембрандта.

– Что ж, хороший вкус у тебя, Андрей… Вот я смотрю на вас двоих – вы выглядите как брат и сестра. Ничего не меняется.

– А.: В этом есть какая-то чудесная странность. И мне это приятно еще и потому, что я знаю: маме очень нравится, что нас так воспринимают.

– Маша, а ты понимаешь, что скоро у тебя могут появиться внуки?

– М.: С внуками я, конечно, сидеть не буду, я уже всех предупредила.

– А.: Первый раз об этом слышу. Я согласен, что ты очень занята, но желательно, чтобы ты нашла часок-другой для внуков. (Улыбается.)

– М.: Подожди, дорогой, может, тебе еще придется понянчиться с братиком или сестрой.

– Это прекрасный финал для нашего разговора.

– М.: Да, главная интрига!

«Интрига» получила развитие: 30 сентября 2019-го Мария Миронова родила еще одного сына. Мамой второй раз она стала спустя двадцать семь лет. Мои поздравления, дорогая Машенька!

Евгений Писарев
«Я с детства был театральным животным»

Про Евгения ПИСАРЕВА я впервые услышал от своего отца, Эмиля Верника. Папа, главный режиссер литдрамвещания Всесоюзного радио, долгое время преподавал в Школе-студии МХАТ предмет «Актер у микрофона», и Писарев был одним из его любимых и преданных учеников. Женя учился на актерском факультете и, кажется, не помышлял о режиссуре. Окончив институт, он стал работать в Театре имени Пушкина. Довольно скоро поставил свой первый спектакль «Любовь и всякое такое» по рассказам Сэлинджера – в филиале Пушкинского театра. Это была крепкая режиссура с хорошей драматической начинкой. Писарев не избежал соблазна самому сыграть в своем спектакле – причем сразу несколько ролей. А я убедился в том, что он обладает даром перевоплощения – до такой степени, что в одной из ролей я его даже не узнал.

Помню, как летом 1998 года мы сидели с Женей в кафе и обсуждали предстоящую сьемку в моей программе «Кто там…». Писарев восторженно рассказывал о ранней фанатичной любви к театру, о том, как еще подростком старался не пропускать ни одной премьеры и как готов был часами стоять в очереди, чтобы попасть на заветные спектакли… Сьемку мы сделали осенью, в квартире рядом с метро «Беляево», которую Писарев тогда снимал. Он москвич, но в 19 лет решил начать жить самостоятельно. Его однокомнатная квартира была похожа на декорацию: несколько крошечных пространств, поделенных на зоны весьма условно, но в каждой из них своя жизнь и свои атрибуты, – сразу чувствовалась творческая рука. Например, огромное окно с видом на другую «комнату», а центром всего пространства была пальма, которая в московской квартире смотрелась особенно эффектно.

Писарев образца 1998 года был восторженным, наивным и сентиментальным, с такой распахнутой и незащищенной душой, и даже невозможно было представить, что пройдет всего двенадцать лет и он возглавит театр – театр имени Пушкина. Но к этому событию он шел уверенным шагом, доказав закономерность такого назначения своим делом, своими спектаклями. Сегодня Пушкинский – один из самых успешных и благополучных московских театров…

После постановки по Сэлинджеру сразу последовал еще один режиссерский опыт в Пушкинском – веселый детский спектакль «Остров сокровищ». И новые роли, одна из них знаковая – Хлестаков в «Ревизоре». Писарев мне потом рассказывал, что совершенно не был удовлетворен своей актерской жизнью, даже Хлестаков его не радовал: «В зале на «Ревизоре» были преимущественно школьники, их приводили в театр по принуждению, и в такой атмосфере ни о каком вдохновении не могло быть и речи». Настоящий актерский подарок Писарев получил, может быть, один раз в жизни, когда Кирилл Серебренников пригласил его на главную роль в свой спектакль «Откровенные полароидные снимки» Марка Равенхилла, поставленный в 2003-м в филиале Пушкинского театра. Герой Писарева обладал чистой, почти детской душой, несмотря на израненное жизненными обстоятельствами сердце. В финале, в сцене, когда герой умирал, Писарев излучал такой свет, которым, кажется, он мог бы одарить всех не только на сцене, но и в зрительном зале. В общем, это была настоящая актерская победа.

К режиссуре Писарев тяготел значительно больше, чем к актерским проявлениям. Это почувствовал Олег Павлович Табаков и пригласил его в Московский Художественный театр – в качестве помощника худрука, а по сути предложил ему стать штатным режиссером. Первый спектакль Евгения Писарева в МХТ – «Примадонны» Кена Людвига – сразу определил стиль, которому Писарев верен до сих пор. Это атмосфера праздника, динамичного карнавального действа. Писарев-режиссер неисправимый оптимист, и это настроение созвучно огромной армии его поклонников. Причем не только на драматической сцене, но в оперном театре: постановки Евгения Писарева с успехом идут в Большом театре и Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко.

Художественным руководителем Пушкинского театра Писарев стал, когда ему было всего тридцать восемь лет. Для такой должности – довольно рано. Как руководитель он умело балансирует между легкой комедийной энергией, которую чувствует блестяще, и совсем другой эстетикой, привнесенной в Пушкинский прежде всего спектаклями режиссера Юрия Бутусова, а это театр многозначительных символов и философских откровений.

Недавно Женя неожиданно вернулся к актерской профессии: он снялся в картине Оксаны Карас «Доктор Вера», и был очень вдохновлен партнерством с Чулпан Хаматовой и другими актерами. Но для него это все-таки разовая акция.

А два года назад Писарев изменил Пушкинскому театру с «Табакеркой»: поставил там спектакль «Кинастон», с роскошными историческими костюмами и прекрасной актерской игрой. «Кинастон» сразу стал хитом, к чему Писареву-режиссеру не привыкать! Это драматическая история о театре, об актерах шекспировской поры. Тогда же, вскоре после премьеры «Кинастона», состоялся наш разговор.

– Женя, как ты ощущаешь бег времени?

– Просто не замечаю, как вырастает дочь, как вчерашние ученики становятся мастерами. А для себя ты всё равно остаешься тем парнем, который собирается как-то интересно прожить свою жизнь. И вдруг ты понимаешь, что находишься уже на середине пути. Но я по-прежнему чувствую себя молодым. На выпускном вечере моих первых студентов объявили, что сейчас будет номер от родителей. Я представил, что сейчас выйдут какие-то тетки и будут плясать, а пузатые дядьки – шутить. А выходят молодые люди и начинают танцевать под современную музыку, которую даже я уже не знаю. Женя Дмитриева, моя коллега, сидит рядом, и я ей говорю: «Ничего себе родители!» А она: «Да большинство из них моложе нас!» Когда я только начинал преподавать, моими студентами были Даша Мороз, Саша Урсуляк, Серёжа Лазарев, и мне всё казалось, что мы с ними на равных. А сейчас я уже в любом случае ближе к родителям своих студентов, и ощущение, что всё это случилось за одну секунду. Вроде бы много уже сделано, много поставлено, большой путь мы прошли. А с другой стороны, меня всё время называют молодым папой, молодым худруком и в некоторых статьях всё равно пишут: «Писарев, недавно возглавивший Театр имени Пушкина».

– У «молодого папы» дочка стала студенткой театрального института, с чем я тебя поздравляю!

– Спасибо. Тоня учится в Щукинском училище, сама выбрала. Она очень самостоятельный человек. Я категорически не советовал и никак не поощрял это дело, никому не звонил, даже игнорировал ее первоначальные опыты. Но тем не менее она решила учиться на актерском. Сама сказала: хочу поступить на курс Нины Дворжецкой в Щукинское училище. Но главное, конечно, что она Нине понравилась.

– А в Школу-студию МХАТ дочка поступала?

– Нет.

– Ты же набрал там новый курс.

– Да, я набрал новый курс, но Тоня сюда не поступала. Я долго думал, готовился к разговору, как ей сказать о том, что папа не должен быть художественным руководителем курса, где учится его дочь.

– Хотя такое бывает довольно часто.

– Бывает, но, мне кажется, это в первую очередь некомфортно. Некомфортно всем – педагогам, другим студентам, худруку курса и ребенку. Но мне даже разговор такой вести не пришлось, я только начал, а она говорит: в Школу-студию не пойду, всё понимаю, даже просто ради интереса, просто ради опыта не пойду.

– И у тебя на душе сразу отлегло.

– Ты знаешь, и да и нет. С одной стороны, я не хотел, чтобы она училась у меня. А с другой, Школа-студия – это всё равно родной дом, я там всех знаю, знаю, какое образование она там могла бы получить.

– Послушай, это и есть свой путь. Ты ведь сам мечтал учиться в Щукинском училище, а поступил в Школу-студию МХАТ.

– Я мечтал о Щуке, но это единственный вуз, куда меня не хотели брать. Я помню, артистка Галина Яцкина мне тогда сказала: «Молодой человек, вам не надо заниматься этой профессией». В ГИТИСе я прошел все туры, в Щепкинском училище мне говорили: «Идите к нам, мы вас берем». И в то же время мне позвонил домой Олег Павлович Табаков, представляешь, и сказал: «Это артист театра и кино Олег Табаков. Забирайте документы из Щепкинского училища. Считайте, что вы уже учитесь в Школе-студии МХАТ». А Олег Павлович в тот момент был ректором Школы-студии.

– Видишь, какая у Табакова интуиция!

– Он все время мне говорил: «Ты строитель, строитель театра – это важнее, чем артист». Как только он увидел мой спектакль «Одолжите тенора!» в Пушкинском театре, – на следующий день позвонил: «Всё, хватит, приходи в МХТ, будешь моим помощником. Я хочу, чтобы ты у меня поставил такой же спектакль». Вот тогда возникли «Примадонны», позже «Конёк-горбунок».

– Оба спектакля идут в Художественном театре до сих пор, и по-прежнему аншлаги. С тобой с удовольствием работал мой брат Игорь, вы с ним выпустили несколько спектаклей. И вообще тебя обожают актеры. Ты умеешь окутывать их любовью.

– Просто у меня такой характер. Я много лет работал вместе с английским режиссером Декланом Доннелланом, восемь лет был его ассистентом. Собственно говоря, это были мои такие основные режиссерские курсы, уроки. На Западе, кстати, никто не учится ни на каких режиссерских факультетах. Там ассистируют мэтрам. И я видел, как работает Доннеллан, – это мне очень по духу подошло. Я ведь почему из актеров ушел? Потому что я не терплю вот этой режиссерской авторитарности. Как-то мне не везло, мне всё время попадались авторитарные люди, которые говорили: «Так, иди сюда, делай это. Не делаешь, пошел вон». А у Доннеллана я увидел совершенно другую, очень созвучную мне манеру общения – это была какая-то дружеская компания. Мне очень важно не просто как мы репетируем, а как мы проживаем этот период времени – мы должны прожить его в счастье, радости и дружбе, и тогда у нас, может быть, что-то получится. А даже если не получится, мне кажется, важно, что мы это время интересно прожили. Театр – веселенькое дело, как говорил Олег Павлович.

– Но дело еще в том, что у тебя характер такой. Мне кажется, ты по жизни человек очень мягкий. Незаматерелый, что ли. Я тебя столько лет знаю! Ты стал художественным руководителем и директором театра, но это никак не поменяло твой характер. Ты по-прежнему смотришь на мир широко открытыми глазами.

– Ну, дай бог, если это так. Если мне удается держать театр, делать свою работу и при этом оставаться, я бы сказал, просто человеком в первую очередь. Знаешь, я когда-то давно, еще в детстве, смотрел передачу с моим любимым актером Андреем Мироновым – встречу с ним в концертной студии «Останкино», и там ему задавали вопросы. Один из них был такой: «Что вы посоветуете молодым артистам?» И Миронов, популярнейший актер, ответил: «Главное – оставаться порядочным человеком». На меня это тогда произвело сильное впечатление. Не то, что надо трудиться, впахивать, а просто быть порядочным. Так же Роман Козак (художественный руководитель Театра Пушкина в 2001–2010 гг. – Прим.) как-то вспомнил слова своего учителя Олега Николаевича Ефремова, который говорил: «Делайте что хотите, но не забывайте, что вы люди». Вот для меня это не просто слова, а какая-то поддержка в жизни. Поверь, Вадик, что для меня успехи, номинации и премии или какие-то финансовые блага все равно на втором месте после каких-то человеческих, каких-то честных, порядочных отношений с людьми.

– А есть режиссеры, для которых все средства хороши, главное – добиться результата.

– Есть такие режиссеры, для которых любые средства оправдывают цель. Я уважаю такую позицию, но я все-таки другого склада человек. Может, поэтому я очень хороший художественный руководитель.

– Интересно, что ты сам об этом говоришь.

– Я был артистом, стал режиссером и педагогом. Вот у меня к себе как педагогу есть много вопросов, я очень нетерпеливый, мне надо, чтобы скорей уже студенты заиграли, и так далее. Как к режиссеру у меня к себе все меньше вопросов, а как художественный руководитель, мне кажется, я обрел гармонию, научился держать театр. Это мое основное. Есть такое выражение «человек на своем месте», – так вот я оказался на своем месте.

– А как ты это понял?

– Мне театр интереснее, чем собственная режиссерская жизнь. Я знаю режиссеров, которые, поставив один спектакль, тут же приступают к следующему. А я не хочу часто ставить спектакли. Я с большим удовольствием приглашу какого-то другого режиссера. Может, сейчас мне уже не так интересно свет ставить или вырезать бутафорию какую-то для постановки. Но мне по-прежнему интересно вот этот странный мир поддерживать в каком-то конкретном месте и сделать театр таким, каким я его чувствую.

– Ты пришел худруком в театр Пушкина сразу после смерти Романа Козака. Здесь не все были рады твоему приходу. Кто-то в знак протеста даже покинул театр.

– Я вообще не собирался становиться художественным руководителем, мне было прекрасно работать с Табаковым в МХТ. Я оттуда ушел только потому, что это было желание, даже требование труппы Пушкинского театра. А то, что два человека из труппы покинули театр в связи с моим назначением, ну это их личное дело. Когда Кирилла Серебренникова назначили в «Гоголь-центр», многие актеры топали ногами и кричали ему: «Убирайся, убирайся». И это дало Кириллу, как он сам мне говорил, силу и энергию на то, чтобы сделать в этом месте все так, как он хотел. А если бы мне актеры кричали «убирайся», я сказал бы: до свидания, ребята, я пойду туда, где меня ждут. Я не мягкотелый, но, повторюсь, я хочу работать только в любви. Если я не нравлюсь артисту, я не буду с ним репетировать. Так же как если мне этот артист не нравится, если он мне не интересен, ничто меня не заставит с ним работать.

– Ты ведь попал в Пушкинский театр как актер совсем рано.

– В семнадцать лет, будучи студентом первого курса. И сразу я стал участвовать в массовках: как ты знаешь, театром в то время руководил Юрий Иванович Еремин, и одновременно он был мастером моего курса. После института он позвал меня в театр. Там были разные для меня времена, и не всегда счастливые, но это мое родное место. В 2010-м умер Роман Козак. А театр только начал поднимать голову, спектакли появились интересные, и потом эта его болезнь… Я благодарен Козаку за многое, и, собственно говоря, своим первым режиссерским успехом я обязан ему. После прогона спектакля «Одолжите тенора!» он мне сказал: «Теперь ты уже не артист, который ставит спектакли. Теперь ты точно будешь режиссером, который может иногда вспоминать, что он артист».

– Пророческие слова.

– Уже потом, когда я стал работать в МХТ, я поставил в Пушкинском театре еще два спектакля – «Пули над Бродвеем» и «Босиком по парку», так что отношения с этим театром я никогда не прерывал. Не могу сказать, что у меня были идеальные отношения с Козаком. Я думаю, он обиделся, когда я ушел в Художественный театр, но никогда этого не показывал. Когда я стал работать в МХТ и увидел, как Табаков ведет дело, то понял, что попал в «свое» место, и понял, что невольно учусь у него, как надо руководить. Я только не понимал, для чего я этому учусь, потому что был убежден, что всю жизнь буду вот так существовать при Табакове.

– У тебя действительно не было амбиций стать главным режиссером или ты лукавишь?

– Не было, честно. Театр я возглавил в 38 лет. В то время не было своего театра ни у Бутусова, ни у Карбаускиса, ни у Серебренникова, – все это возникло позже. Я был первым в нашем поколении, кто стал худруком ведущего театра, и не по заслугам, может быть. Потому что я сам себя считаю в какой-то степени учеником Кирилла Серебренникова, я еще у него играл в спектаклях, а театр получил раньше него. Значит, мне были даны какие-то авансы. Я был объявлен художественным руководителем, но по сути первое время сидел в кабинете и не знал, что делать дальше. Был готов звонить Табакову: «Чего делать-то, Олег Павлович? Ну я стал художественным руководителем, а что делают художественные руководители?»

– А Олег Павлович легко тебя отпустил?

– Он-то не сильно хотел меня отпускать. Табаков говорил: тяжелое это место, трудный театр, не ходи, зачем? Тебе что, здесь плохо? Меня поддержал Анатолий Миронович Смелянский, который тогда был ректором Школы-студии МХАТ. «Правильное решение, иди, – сказал он. – В Пушкинском театре столько наших выпускников работают, ты сам родом оттуда. Кто, если не ты?» Самое интересное, что, когда я все-таки согласился, Табаков сказал: «Я тогда пойду с тобой». Он в прямом смысле слова за руку меня привел в Пушкинский театр и произнес на сборе труппы такие слова: «Отдаю вам лучшее, что у меня есть. Будете обижать, возьму обратно». И таким образом он смягчил напряженную обстановку и очень мне помог.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю