Текст книги "«Гремя огнем». Танковый взвод из будущего"

Автор книги: Вадим Полищук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Заберите своих девок и прекратите взвод разлагать, иначе хрен что вы от нас услышите!

На лейтенантский пассаж подполковник Винекен только усмехнулся в усы:

– Насчет барышень вы ошибаетесь, они не наши. У Варвары Николаевны батюшка в службе пути совсем не маленькую должность занимает, а у Елизаветы Андреевны отец так и вовсе в управлении КВЖД сидит. Случись что, нам с капитаном перед ними ответ держать.

Вот тут барон приврал. Выходцы из лейб-гвардии, блестящие выпускники академии Генерального штаба, какой ответ они могли держать перед провинциальными чинушами? Смешно.

– Вы ведь с правилами нашей грамматики не знакомы, да и не всякого к вашим сведениям подпустить можно, поэтому без барышень обойтись никак нельзя, – поддержал начальника капитан Леруа.

– Да не в барышнях дело! Вы ведь взвод хотите на куски растащить!

– И в мыслях не было, – отверг лейтенантские претензии барон.

Поняв, что дальнейший разговор потерял всякий смысл, Сергей выскочил из служебного купе, хлопнув дверью. Леруа аккуратно прикрыл дверь за лейтенантом.

– Ишь распетушился «товарищ лейтенант». Может, его арестовать?

– Не стоит, – отверг предложение подчиненного подполковник, – к японцам он не побежит, а арест только ожесточит остальных, и сломать их будет труднее. В любом случае никуда они от нас не денутся.

Тем же вечером в темном углу пакгауза собрался весь взвод.

– Да вы поймите, плевать им и на технику, и на оружие, – горячился Сергей, но говорить приходилось почти шепотом, – им нужны фамилии организаторов и руководителей всех трех революций!

– Так Васюков им, небось, уже все рассказал, – высказался кто-то из темноты.

– Что он мог им рассказать? Он фамилию ротного с трудом запомнил. Товарища Сталина и товарища Молотова, может, еще назовет, а больше вряд ли.

– Берию мог назвать, – высказал предположение кто-то из задних рядов.

На него тут же зашикали:

– Цыц, дурак!

Сергей продолжил:

– Про Ленина они из книги могут узнать. И все. Нет, им нужны те, кто хотя бы семь классов закончил и не все уроки истории прогулял. Что на это скажете, товарищи?

Позицию лейтенанта, в общем, поддержали, против не высказался никто, хотя некоторые предпочли отмолчаться. Настало время прощупать самое слабое звено:

– А что скажет младший лейтенант Мирошкин?

Даже в темноте чувствовалось, как всеобщее внимание сосредоточилось на втором офицере. После секундной паузы лейтенант ответил:

– Я – как все.

Сергей облегченно вздохнул, взвод одобрительно зашумел. Когда все улеглись, к лейтенанту подошел радист Малышев, попросил отойти в сторону.

– Товарищ лейтенант, вы правильно все сказали, пока мы вместе, нас не сломить. Подпольная комсомольская ячейка на вашей стороне.

Вот только еще подпольной ячейки во взводе не хватало! Но вслух Сергей вынужден был сказать совсем другое:

– Это хорошо, что на моей. Иди спать, Юра, день завтра будет тяжелый.

На следующий день взвод объявил забастовку. Кондратьев пытался уговаривать солдат, но его просто послали. Злобы к нему не испытывали, но все равно он был по другую сторону баррикад. На следующий день примчался Леруа. Этот не только уговаривал, но и грозил. Взвод остался непреклонен. Все понимали, что информация о потомках уже дошла до самых верхов, и просто так списать взвод и замять историю уже не удастся. Контрразведчик убрался несолоно хлебавши.

– Вы япошкам войну проиграли! – полетело в спину капитану, когда он выходил из пакгауза.

Началось противостояние. Ящики с оставшимся оружием опечатали и из пакгауза убрали. Возле дверей поставили часового и выпускали только до сортира. Хорошо хоть, на голодный паек посадить не догадались. Впрочем, строгости были весьма относительными. За время совместного проживания среди саперов и танкистов нашлись земляки, появились знакомые и даже приятели, поэтому солдаты не усердствовали. Даже поручик Петров, хоть и выполнил приказ, всем своим видом показывал негативное отношение к нему и на подчиненных не давил.

Барышни убыли на пятый день, все равно здесь делать им было больше нечего. Новость об их отъезде неведомым образом просочилась в пакгауз мимо часового. Мирошкин дернулся было к выходу, но, поймав на себе взгляды танкистов, плюхнулся обратно на нары, отвернулся к стенке и сделал вид, что спит. Трогать его никто не решился.

В начале третьей недели Кондратьев прислал посыльного за лейтенантом Ивановым. Сергей поначалу хотел вызов проигнорировать, но Ерофеев предложил поступить по-иному:

– Сходи, узнай, чего хотят. Может, что-нибудь интересное скажут.

Новости действительно оказались важными.

– Нечего вам дальше в Маньчжурии сидеть, принято решение отправить вас в Россию.

– А танки?

– Танки тоже, поскольку без вас они – бесполезное железо. Платформы на две с половиной тысячи пудов уже заказаны. Как только они сюда прибудут, так сразу вас и отправят.

– А куда нас? – осторожно поинтересовался лейтенант.

Кондратьев только плечами пожал:

– Не знаю. Думаю, что еще не решили.

В разговоре возникла неловкая пауза, передислокация взвода была только предлогом для вызова, капитан не знал, как перейти к основному вопросу. В конце концов он выдавил из себя:

– Так, может, все-таки дадите сведения о…

– Технические – пожалуйста, а с революцией – сами разбирайтесь, – решительно отрезал Сергей. – Если это все, то я пойду, надо будет всем о передислокации сообщить, пусть готовятся.

– Хорошо, я передам барону ваши слова. Поймите, Сергей Николаевич, на них ведь тоже сверху давят.

– Понимаю, но взвод свою позицию высказал и от нее не отступит.

Сергей знал, что сплочение это временное и время в данном случае против него. Пока еще танкисты воспринимают окружающую их среду как чуждую, а некоторые даже как враждебную, но долго так продолжаться не будет, люди постепенно адаптируются.

– А со сборами не торопитесь, – посоветовал Кондратьев, – зная нашу бюрократию, могу предположить, что платформы прибудут месяца через три-четыре, не раньше.

Спустя день из Гунчжулина прибыли три штабных писаря. Часового от пакгауза убрали, но оружие обратно уже не вернули. Солдатская аристократия разместилась отдельно от роты в той же фанзе, где ранее квартировали барышни, и продолжили то же дело. Записывали каллиграфическим почерком ответы на вопросы из списка Леруа. Сам капитан в Годзядане больше не появился. А в июле грянула высадка японцев на Сахалине.

Нет, нельзя сказать, что Линевич никаких мер к противодействию не принял. Вот только шевелиться он начал, когда Цусимская катастрофа уже стала реальностью. Да сам остров для расквартирования больших масс войск приспособлен не был, с транспортом, как всегда, были проблемы. К тому же приморское военное начальство никак не могло понять, почему оно должно отправлять лучшие свои части на Сахалин, которому ничего не угрожает, и поэтому под любым предлогом эту отправку затягивало. Местные командиры также не хотели строить оборонительные позиции там, где было предписано из далекой Маньчжурии. Им на месте было виднее. Крахом закончилась попытка сменить на посту командующего обороной Сахалина «гражданского» генерала Ляпунова более толковым армейским офицером. Петербург с решением затянул, а потом уже и поздно стало, только у Линевича появился еще один заклятый враг.

Результаты японской высадки взвод узнал с недельным опозданием. Отправленных на остров подкреплений не хватило для того, чтобы японцев остановить. Зато существенно возросли потери с обеих сторон да количество русских военнопленных. А что, собственно, могло измениться? Прибывшие на остров солдаты были деморализованы предыдущими поражениями и не имели боевого опыта. Разбавленные каторжанами, не горевшими желанием сложить голову за царя-батюшку, части все так же отличались низкой стойкостью. Командование отдельными отрядами было робким и нерешительным, командование обороны связи с этими отрядами не имело и управлять ими не могло.

– Сталина на них не хватает, – подвел итог Ерофеев.

Остальные молча согласились с ним.

ГЛАВА 5

Петрову дали штабс-капитана. До этого звания русский офицер дорастал без проблем, если только пристрастие к алкоголю, азартным играм и прочим порочащим офицерскую честь занятиям не обрывало карьеру преждевременно. Ибо должность младшего офицера роты именно штабс-капитану и соответствовала. Выпустившись из юнкерского училища подпоручиком, офицер через четыре года получал звание поручика, а еще через четыре – штабс-капитана. А дальше… Вот дальше и начинались проблемы. Срок выслуги до избавления от приставки «штабс» – четыре года. Но кроме выслуги необходимо было занять должность командира роты, а вот свободных вакансий на всех желающих не хватало. В этом отношении поручику повезло. С получением нового звания Петров наконец-то избавлялся от приставки «временно исполняющий должность» и становился полноправным командиром роты, что практически гарантировало получение очередного звания через последующие четыре года выслуги. И такое событие стоило отметить.

Несмотря на то, что новое звание было давно ожидаемо, тем не менее приказ пришел, как всегда, неожиданно. Новоиспеченный штабс-капитан по такому случаю спешно добыл четверть красноголовой «казенки» в плетеной корзинке. Китайская рисовая водка всем уже надоела. Ротные кашевары расстарались, накрыли роскошный по местным меркам стол. Проблемы возникли с приглашенными. До остальных рот батальона и батальонного начальства было далеко, никто прибыть не смог. Капитан Кондратьев умотал в Гунчжулин и должен был вернуться только через день. Уж больно хотелось Петрову прикрутить четвертые звездочки на погоны, поэтому празднование он решил не откладывать. К тому же образовывался повод погулять еще раз с офицерами батальона. Пока же из гостей в наличии был только прапорщик Щербаков. Подумав, Петров пригласил и Иванова с Мирошкиным, какие-никакие, а все-таки офицеры, да и целой четверти на двоих многовато будет.

Празднование было в самом разгаре, уровень жидкости в посудине убыл больше чем на треть. И тут разговор вдруг зашел о послевоенной жизни.

– Ни минуты лишней в этой чертовой Маньчжурии не останусь, – заявил уже изрядно захмелевший прапорщик, – надоела хуже горькой редьки. Домой вернусь, к жене, Лю-уубушке.

– А я тоже женюсь, – заявил штабс-капитан. – Вот в октябре двадцать восемь стукнет, и сразу женюсь.

– Что, уже и кандидатура есть? – поинтересовался Щербаков.

– Нет, но обязательно будет. Рота – моя, теперь любая за меня пойдет! Давайте за это выпьем.

Звякнули кружки, огненная жидкость скатилась в желудок. Сергей не уловил связи между должностью командира роты и возможностью выбора супруги. Мирошкина заинтересовал другой момент:

– А что, до двадцати восьми жениться нельзя?

– Можно, только реверс нужен.

– Какой реверс? – удивился Сергей.

– Реверс – это годовой доход. Для женитьбы должен быть не менее двухсот пятидесяти рублей.

Взгляды сидевших за столом устремились к двери. Появление капитана Леруа прошло незамеченным. За ним маячила фигура Кондратьева. Внезапное появление обоих штабистов Сергея насторожило, даже повеяло холодом, но лейтенант решил, что это просто сквозняк от открытой двери. Дав пояснение реверсу, контрразведчик подошел к столу:

– Поздравляю с штабс-капитаном.

Прилично принявший Петров полез обниматься, Леруа стоически вытерпел лобзания подвыпившего штабс-капитана. Та же история повторилась с Кондратьевым.

– Прошу к столу, господа!

Леруа от приглашения отказался.

– Прошу прощения – служба. А Анатолий вполне может к вам присоединиться. Да, мне еще господин младший лейтенант нужен для приватного разговора.

– Я? – Мирошкин выпил меньше остальных, но много ли парню надо.

– Да, да, вы. Пойдемте.

В дверь Мирошкин попал с первого раза, но косяк зацепил плечом, его повело в сторону, Леруа успел поддержать танкиста. Дождавшись, когда дверь за ними закроется, офицеры накинулись на Кондратьева, а тот выглядел очень озабоченным. Капитан отцепил шашку, сел к столу, ему налили штрафную. Капитан осушил кружку, закусил и выдал:

– Девица Селиванова беременна.

Реакция присутствовавших офицеров была разной.

– Что? Как?

– Не может быть!

– Твою мать!

И когда только успел, тихушник хренов! Хмель моментально слетел. Нет, это даже хорошо, что Мирошкин пьяный. Толку от него сейчас никакого, серьезный разговор раньше завтрашнего утра не состоится, а за ночь можно что-нибудь придумать. Хотя думай-не думай – живот у барышни сам по себе не рассосется. Парень попал на надежный крючок.

Между тем новое звание Петрова было отодвинуто на задний план, оба офицера выпытывали у Кондратьева деликатные подробности и делились собственными впечатлениями. Можно не сомневаться, что завтра эта новость не позднее полудня доберется до самого последнего солдатика в Годзядане. Барышни были видные, запомнили их хорошо, и косточки перемыть случая не упустят. В некоторых случаях военные хуже базарных баб, особенно когда маются без большой нагрузки в захудалом тыловом гарнизоне.

– Повезло сопляку, такая краля! Да еще и папаша при деньгах и должности, – рассуждал поддатый Петров. – Я бы от такой тоже не отказался.

Сергей с трудом удержался и не предложил штабс-капитану немедленно забрать приглянувшуюся особу себе вместе со всем «приданым», в том числе с папашей и его должностью. Мирошкин заявился минут через двадцать. Один и на своих ногах, видимо, известие и из него хмель вышибло.

– Ну что?

Младший лейтенант проигнорировал обращенные к нему вопросы. Молча подошел к столу, набухал себе полную кружку и залпом, как воду в знойный день, осушил ее. Сергей хотел перехватить руку, но передумал. Пусть пьет, а то всю ночь спать не будет.

– Прошу прощения, това… Извините, нам пора.

Иванов подхватил Мирошкина и спешно вытащил его за дверь.

– Что сказал Леруа?

Тот только рукой махнул.

– А-а…

Плохо дело: парень в себе замкнулся, мозги набекрень себе может свернуть и глупостей наделать.

– Ладно, не хочешь, не говори. Пошли.

Пакгауз уже угомонился, свежая новость еще не успела просочиться внутрь. Сергей довел Мирошкина до нар, убедился, что тот благополучно на них завалился.

– Ну, ты как?

В ответ донеслось невнятное бормотание. Подошел Ерофеев:

– Чего это он так набрался?

– Есть повод, – ответил Сергей. – Пошли выйдем.

Облаков не было. Лунный серп заливал землю мертвенным светом, отбрасывавшим длинные, причудливые тени.

– Машинистка, которая с Мирошкиным работала, беременна.

– Это Лизка, что ли?! – изумился механик.

– Да Лизка, Лизка. Иваныч, ты лучше скажи, что дальше делать будем?

Ерофеев присел на валявшийся у пакгауза ящик, достал кисет и свернул самокрутку. Чиркнула спичка, на краткое время осветившая изборожденное ранними морщинами лицо механика.

– Ему теперь либо жениться, либо бежать.

– Либо в омут, – предположил лейтенант.

Иваныч пыхнул вонючим дымом.

– В омут это скорее ей, если Мирошкин сбежит. Мы тут можем гадать сколько угодно, решать все равно ему. Он уже не мальчик.

– Был бы мужиком, мы бы сейчас эту проблему не обсуждали.

– Ну не все же такие железные, как ты, – усмехнулся сержант.

– Да ты понимаешь, что завтра его Леруа на этот крючок поймает, наизнанку вывернет и узнает все, что ему нужно?

– Понимаю, – согласился механик, – я, командир, все понимаю, только сделать ничего не могу. А Мирошкина ты зря недооцениваешь. Это он с виду хлипкий, а стержень в нем есть. Пошли спать, лейтенант, авось обойдется.

Утро встретило головной болью. Вроде и выпил не так много, и водка была казенная, а вот поди ж ты. Мирошкину было намного хуже, он сидел на нарах, обхватив голову руками. И похмелить парня нечем. Как назло, в это же время за ним приперся посыльный от Леруа. Посыльного послали обратно с наказом, что клиент к серьезному разговору не пригоден и лучше отложить его хотя бы до послеобеденного времени.

Подождать Леруа согласился, только до полудня. Младший лейтенант продолжал сидеть в одиночестве, далеко посылая всех, кто пытался с ним поговорить. В конце концов от него отступились, оставили в покое. Между тем стрелки на часах медленно, но неумолимо подбирались к роковому часу. Сергей решил предпринять последнюю попытку. Сел на нары рядом с Мирошкиным, положил руку ему на плечо:

– Да ты так сильно не переживай, Елизавета твоя никуда от тебя теперь не денется…

Мирошкин вскочил, стряхивая руку Сергея:

– Да как ты не понимаешь? Я же люблю ее, люблю!

Младший лейтенант стремительно выскочил из пакгауза, никто и глазом моргнуть не успел. Иванов поднялся на ноги, подошел к Ерофееву:

– И чего он так взбеленился? Я же ничего такого не сказал.

– Да кто же его знает? Влюбленные, они как дети.

Капитан Леруа просто лучился благодушием, эдакий добрый дядюшка, мудрый наставник подрастающего поколения.

– Проходите, лейтенант, присаживайтесь. Как самочувствие? Да не смотрите вы на меня затравленным волком, я же вам добра желаю. Способствовать воссоединению двух любящих сердец, что может быть благороднее? Согласны?

– Согласен, – выдавил из себя лейтенант.

– Ну вот. Как честный и порядочный офицер, вы на Елизавете Андреевне жениться просто обязаны, а как влюбленный молодой человек страстно этого желаете. Не так ли?

– Да, так.

– И она этого желает, и родители ее. Единственное чадо, знаете ли. Ведь если выяснится, что Елизавета Андреевна до брака того-с… Ну вы меня понимаете. Позора не оберешься. Это и в ваше время общественное мнение не одобряет, точнее, одобрять не будет, а сейчас, да в провинциальном городишке…

– Я уже сказал, что согласен жениться.

– Вот и прекрасно, – подхватил Леруа, – а требуются для этого сущие пустяки. Во-первых, креститься. Без этого, как вы понимаете…

– Я – крещен.

– Надо же, – всплеснул руками капитан, – у вас ведь там вроде атеизм?

– У нас церковь отделена от государства. Да и согласия моего в этом деле никто не спрашивал.

– Ну что же, один вопрос, будем считать, решили. Остался маленький пустячок. На какие средства вы молодую жену с ребенком содержать думаете?

В фанзе повисла тягостная пауза. Леруа выждал благопристойное время и, убедившись, что ответа не будет, продолжил.

– Папенька Елизавету Андреевну, естественно, не бросит, но ведь он не вечен, рано или поздно вам эту ношу на себя брать придется.

– Я возьму, я учиться пойду!

– Куда? Вас же ни в одно учебное заведение не возьмут! Документов у вас нет, да и программа вашей школы нынешней гимназии никак не соответствует. Латынь, греческий, Закон Божий. Или с первого класса начнете?

– И что же делать?

– Во-от, слова не мальчика, но мужа. Есть выход. Подайте прошение на имя Его Императорского Величества о присвоении вам звания подпоручика в особом порядке.

– А без царя никак?

На лице капитана Леруа ничего не отразилось, но про себя он довольно ухмыльнулся – рыбка заглотила наживку, осталось только аккуратно подсечь.

– Как же можно без Его Величества? Даже для прапорщика ценз образовательный нужен, выслуга, экзамен соответствующий сдать, а тут раз-два – и в подпоручики! Нет, нет, в знаниях ваших и боевом опыте никто не сомневается, но наша российская бюрократия требует, знаете ли.

Леруа развел руками, демонстрируя свое полное бессилие перед этой самой бюрократией.

– А так, подумайте, вы – блестящий молодой офицер нового рода войск, единственный, можно сказать, в своем роде. Какие перспективы открываются! Карьера, финансовое благополучие.

Насчет нового рода войск контрразведчик, скажем так, несколько преувеличил. Ни о какой механизации никто и не заикался, даже предложение Кондратьева о создании экспериментальной роты вполне могло навсегда увязнуть в недрах военного ведомства. Противников у него оказалось много, неожиданно много. Даже сейчас, в не самый подходящий момент, Мирошкин нашел что возразить.

– Эти войска еще создать надо, да и я – не единственный офицер. Лейтенант Иванов и по званию меня старше, и боевого опыта у него больше.

– Дался вам этот Иванов, – отмахнулся Леруа. – Скажите мне, чем он лучше вас? Вы ведь училище немногим позже него закончили?

Мирошкин молча кивнул, соглашаясь.

– Не задержись вы тогда в резерве, вполне могли бы на его месте быть. Иванову просто повезло, что он вместе с экипажем быстро в часть попал. Кстати, а вы почему задержались?

– Потому же, почему и все. Танк забрали, экипаж растащили, а меня – обратно на завод за новым танком. Пока – туда, пока – сюда…

– Я и говорю – случайность. Вполне могли бы на его месте взводом командовать. А всего-то и надо было чуть раньше в войска попасть.

«Чуть раньше в войска попасть». Мирошкину вдруг вспомнился липкий страх, холодной струйкой стекающий по спине, в ожидании, когда отгремят последние минуты артподготовки, хлопнут сигнальные ракеты и между тобой и рассекающей воздух немецкой болванкой останутся только считаные сантиметры уральской брони. И всегда кажется, что этих сантиметров очень мало, ничтожно мало. А тот «ведьмин поцелуй» на башне? Тогда только самодельный экран спас экипаж от попадания фаустпатрона. А Лешку Сенькина не спас, и пришлось тогда доставать из танка обугленные трупы экипажа.

Леруа перемену в собеседнике не заметил, продолжил расписывать перспективу служебного роста и сопутствующие ей блага, пока не нарвался на жесткое замечание Мирошкина:

– Все это, конечно, хорошо, только об одном вы забыли.

– Это о чем же?

– Через двенадцать лет царя скинут.

Удар, прямо скажем, был ниже пояса, но капитан быстро нашелся:

– А вот этого прискорбного развития событий мы надеемся избежать. С вашей, между прочим, помощью.

– В этом деле я вам не помощник, – категорически заявил Мирошкин.

Леруа на мгновение споткнулся, но быстро сориентировался, уловив решительный настрой оппонента в этом вопросе, и решил перевести разговор на более приятную для того тему.

– Настаивать не буду, с вами или без вас, но этот вопрос мы решим. А вы собирайтесь.

– Куда?

– Как куда? К невесте, конечно! Она уж, поди, вся заждалась. Да и со свадьбой тянуть дальше некуда. Или уже передумали?

– Нет, не передумал.

– Эшелон до Мукдена уходит через час, поторопитесь.

Мирошкин ушел собираться и прощаться. Леруа подошел к столу, задумчиво перебрал бумаги. Упрямый клиент попался, ну да ничего, никуда он теперь не денется, вот погоны наденет, присягу примет – тогда и продолжим разговор.

Отъезд Мирошкина еще несколько дней будоражил умы и служил главной темой для разговоров, потом постепенно отошел на второй план, на первый вышли переговоры в Портсмуте.

– Интересно, отдадут япошкам половину Сахалина или нет?

Почему-то именно этот вопрос волновал танкистов больше, чем насущные ежедневные проблемы. Казалось бы, какая им разница, о чем договорятся дипломаты в далеком заокеанском городе, а они спорили до хрипоты. Возможно, это от того, что других новостей не было. Боевые действия практически прекратились, даже небольшие перестрелки с японцами стали редкостью. В заключение очередного спора Сергей попытался вставить свое веское слово, пусть и пессимистичное:

– Судя по тому, что мы тут видели, царские дипломаты Южный Сахалин опять просрут.

28 августа по всем частям разнеслась весть о заключении перемирия, последний акт позорнейшей драмы под названием Русско-японская война был завершен. Началось томительное ожидание демобилизации. Мобилизованные солдаты и кадровые офицеры были едины в своем желании покинуть Маньчжурию как можно быстрее. Взвод тоже бы к ним присоединился, но Путиловский завод, похоже, приступил к выполнению заказов на платформы только после заключения перемирия.

– Корпус наш в Маньчжурию прибыл одним из последних, – рассуждал штабс-капитан Петров, – а, следовательно, на скорое возвращение в Россию нам рассчитывать не приходится.

Зарядили холодные осенние дожди. Имущество, с таким трудом сюда доставленное, начали понемногу вывозить обратно. Старшие возрасты запасных начали готовиться к демобилизации. Слухи из России приходили один тревожнее другого: стачки, забастовки. Кое-где доходило до стрельбы, но об этом солдаты говорили только вполголоса. Пока вполголоса.

В конце сентября из очередной поездки в Гунчжулин вернулся Кондратьев. Капитан сиял, как новенький пятак.

– Хорошие новости?

– И сразу две! Первая – Путиловский закончил изготовление платформ и они уже на пути к нам!

– Значит, наше маньчжурское сидение подходит к концу, – сделал вывод Сергей, – надо будет ребят порадовать. А вторая?

– Издан приказ о сформировании опытной автотракторной роты!

– Поздравляю. Значит, опять со штабной должности на командную.

– Да, решил вернуться, а лучшей кандидатуры начальству все равно не найти.

– Тогда еще раз поздравляю.

Сергей протянул руку капитану, тот крепко сжал ее своей. Похоже, Кондратьев пребывает в радостной эйфории. Но ничего, это скоро пройдет. С капитаном ведь разница лет в десять, но Иванов вдруг ощутил себя старше него. Он-то прекрасно понимал, что путь передовой технической части в болоте Российской империи легким не будет.

– А сам не надумал еще?

О чем завел речь новоиспеченный командир роты, Сергей понял сразу, однако ответил с секундной задержкой:

– Думаю еще.

Не то чтобы соврал, скорее, попытался обмануть самого себя. На самом деле, с неизбежным решением он уже почти смирился, но продолжал тянуть время в призрачной надежде, что что-то изменится и неприятной процедуры удастся избежать.

– Прошу не тянуть, кадры роты нужно формировать, пока начальство не остыло, а то ведь и передумать могут.

– Понимаю. А что Мирошкин?

– Он прошение уже написал, ему дали ход.

– Понятно. Но до прибытия на место время у меня есть?

– Есть, – подтвердил капитан.

– Кстати, – спохватился Сергей, – а куда нас?

– В Нижний Тагил.

– Резонно, – согласился с начальством Иванов, – и от чужих глаз подальше, и завод металлургический под боком, лучшую ремонтную базу не найти. Пойду всем новости сообщу, пусть собираться начинают.

Ну, что тут есть интересного? Фотомастер Санкт-Петербургского представительства всемирно известной фирмы «Кодак» снял просохшую пленку и, взяв оправленную бронзой лупу, начал просматривать получившиеся кадры. Новейшее изобретение – фотографическую пленку можно было проявить только здесь, на втором этаже недавно построенного доходного дома на углу Большой Конюшенной и Волынского переулка. Вот и слали в Питер пленки со всей России. Эта пришла из Маньчжурии. И автор фотографий тоже был известен – штабной офицер, снимавший чудеснейшие пейзажи, некоторые из которых даже были опубликованы в столичных журналах.

На этот раз мастера ожидало разочарование. Пленка проявилась безупречно, но вместо пейзажей на ней были запечатлены какие-то странные машины и стоящие возле них люди в ранее невиданных комбинезонах. Все это на фоне какого-то унылого здания, похоже железнодорожного склада. Еще люди, лица крупно, один был в диковинном ребристом головном уборе. Фотографии военных и орудий попадались и раньше, но там они были сделаны на фоне интересной местности, а портреты принадлежали известным людям. Жаль, но даже глазу не за что зацепиться. Мастер вздохнул и отложил пленку в сторону, осталось только отпечатать снимки и отправить заказчику. Может, в следующий раз придет хоть что-нибудь интересное.

Сергей, уже успевший столкнуться со скоростью принятия решений в царской армии, думал, что раньше чем через месяц обещанные платформы не прибудут, но ошибся. Спустя две недели из Гунчжулина пришла телеграмма, которую в расположение роты принес штабс-капитан Петров. Прочитав содержимое желтоватого листка, Кондратьев сообщил сногсшибательную новость:

– Завтра утром платформы прибудут.

Тут же началась лихорадочная суета. Спешно достраивали до нужной высоты и укрепляли пандус, паковали имущество, накопленное за время годзяданьского сидения, его оказалось неожиданно много. Большую часть можно было бы и бросить, но неизвестно, что встретит их на новом месте. Может, выгонят в чистое поле, и каждый гвоздь золотым покажется.

Суматошный день наконец-то закончился, солдаты еще суетились в темноте, что-то доделывая, дотаскивая, упаковывая, а офицеры собрались на отвальную.

– Как же я вам завидую!

Основательно принявший мерзкой китайской водки прапорщик Щербаков не придумал ничего лучшего, чем вывалить свои жизненные проблемы на плечо Сергея. Вроде нормальный мужик, крепкий, а тут выпил лишнего и рассопливился. Лейтенанту захотелось встать и выйти, но прапорщик вцепился в правую руку как клещ, не оторвать.

– Я ведь больше года жену свою не видел. И детишек. Ик. Во-от они у меня.

Сапер полез в нагрудный карман мундира, где у него хранилась фотография полной, круглолицей, очень милой на вид женщины, держащей на коленях двух разряженных для торжественной фотографии детишек. Мальчика чуть постарше и девочку. Воспользовавшись моментом, Сергей высвободил руку из захвата.

– Нет, ты глянь, какая она у меня кра-асива-ая.

На взгляд лейтенанта женщина красавицей не была. Так, ничего особенного. Но высказывать свое мнение пьяному прапорщику он не стал, поддакнул, соглашаясь.

– И вот я здесь, – продолжил ныть Щербаков, – а она там. Я ее год не видел. Го-од! Пишет, что все в порядке, а у меня душа болит, как она там?

– Да не волнуйся, дождется она тебя.

Сергей только хотел успокоить прапорщика, но у того лицо вдруг стало наливаться дурной кровью:

– Это ты на что намекаешь? Что моя Любушка…

В этой потасовке шансов у Щербакова не было, его противник был моложе, сильнее и не такой пьяный. К тому же на стороне лейтенанта выступили и Кондратьев с Петровым. Общими усилиями прапорщика свалили на пол фанзы и скрутили. Петров на всякий случай вытащил у него наган.

– И часто он у вас буйствует? – поинтересовался Кондратьев.

– Первый раз. Раньше за ним такого не замечалось. Давайте-ка его на воздух выведем, пусть продышится.

Офицеры вытащили слабо трепыхавшегося товарища на улицу, Сергей остался один. Отметили, можно сказать, отъезд! Впрочем, наплевать, завтра их уже здесь не будет. С одной стороны, это бесцельное маньчжурское сидение страшно надоело. С другой – пугала предстоящая новая жизнь в неизвестном чужом мире. Лейтенант хотел было опрокинуть еще одну кружку дурно пахнущей жидкости, но передумал. Не стоит с похмелья танки на платформы загонять.

Обещанные платформы прибыли ближе к полудню.

– Три штуки, грузоподъемность две с половиной тысячи пудов. Получите – распишитесь.

Кондратьев подмахнул подсунутые ему начальником станции бумаги.

– Когда грузиться закончите?

Капитан вопросительно посмотрел на Сергея.

– К трем закончим.

– Вот и отлично, сразу же отправим.

Начальник исчез, а в тупик осторожно начал заползать короткий эшелон, состоящий из паровоза, трех длинных платформ на двускатных тележках и обычной теплушки, приспособленной для перевозки людей. На вагоне красовалась ставшая привычной надпись: «8 лошадей или 40 нижних чинов». Лязгнув буферами, вагоны замерли напротив пандуса. Кроме количества колесных пар, новые платформы отличались от старых мощными многолистовыми рессорами и существенно более толстым железом клепаных рам. А вот деревянный настил показался хлипким для танков, но Ерофеев только рукой махнул: