Текст книги "Механист"

Автор книги: Вадим Вознесенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

А с оружием тут, понятно, имелись проблемы. Наличие отсутствия – Вик усмехнулся, вспомнив некоторые свои игрушки из той, казалось, совсем уже другой жизни.

Прежде чем думать о способах, следовало внимательно присмотреться к противникам – Мамоне и его помощниками: Глебу, любителю елозить пальцем по шее, Северу, полностью отмороженному субъекту, и Биру, лишь кажущемуся по-медвежьи неповоротливым. Размышления прервал как раз упомянутый Север, появившись напротив и нарушив сферу уединения Вика.

– Ты, барахольщик, постарайся сегодня день хорошо провести – он у тебя последний.

Реагировать на подобные заявления узник не собирался, разговаривать, как всегда, было лень, тем более что на каторге общались на не всегда понятном жаргоне и сказанное порой трактовали совсем не так, как хотелось.

– А вот жрать не стоит – когда мы тебе кишки выпустим, меньше говна вывалится. – Рука собеседника потянулась к миске.

Человеческие поступки всегда намного красноречивее слов. Можно сетовать, что суровый этикет каторги не позволяет пользоваться всем многообразием столовых приборов. Ножи и вилки – непозволительная роскошь. Но и из оловянной ложки, например, при должном усердии тоже можно сделать вполне приемлемую заточку. Правда, на это нужно время, а у Вика его не было.

Тем хуже пришлось Северу, когда узник с коротким резким замахом вогнал тупую рукоятку ложки ему в ладонь. Жаль – не удалось пригвоздить лапу к столу.

Вик скривился, подавляя бурлящий в крови и абсолютно сейчас ненужный азарт, побуждавший к необдуманным поступкам. Зря – не нужно было выпендриваться.

У Мамоны выдержки оказалось больше. Он цыкнул Северу, и тот послушно потрусил к нему, на ходу выдергивая из ладони согнутый кренделем столовый прибор. Что ни говори, а достоин уважения – ведь сцепил зубы и молчит. Мамона взял из его рук красную от крови ложку и погрозил ей Вику:

– Я тебе ей глаза достану, чернокнижник.

После чего вся четверка встала и ушла. Ложку забрали. Вик попенял на себя за неосмотрительность. В смысле – чем теперь есть? Но на душе плясали бесы – Старьевщик готов был схлестнуться с Мамоной прямо сейчас.

Разум все же пытался одержать верх над эмоциями – Вику всю жизнь приходилось клясть себя за подобные выходки, и… он ничего не мог с этим поделать. Зато такая встряска, такой заряд бодрости! Запоздало пришла мысль, что если узник нужен гоблинам живым, то совсем не обязательно – целым. И поэтому угроза ослепить может быть вполне реальной. К лицу прилила кровь, а очередной выброс адреналина погнал мурашки возбужденного озноба по венам. Такой хороший боевой настрой надо было постараться не растерять до вечера. Все-таки остро стоял вопрос насчет оружия, только оно могло дать в предстоящей схватке возможность оказаться на высоте. И большим сюрпризом для врагов будет совершенная непредсказуемость – Вик не раз убеждался, насколько дезориентирует даже опытного бойца тот факт, что ты в полной мере не чувствуешь своего противника. Это как драться с завязанными глазами.

А еще неплохо, что Севера хоть частично, но все-таки он вывел из строя.

Обозначившийся конфликт с Мамоной, как и предполагалось, не вызвал у охранников должного интереса. Ангиз, которому опять не повезло с днем дежурства, только сочувственно покачал головой.

– Сам нарвался, – сказал он, отводя глаза, – сам и расхлебывай.

Вику не хотелось расстраивать старшего смены, но он сегодня был расположен убивать и калечить – другого выхода не оставили. А за неожиданные трупы нигде по головке не гладят.

Работать его снова отвели в дальний забой – с глаз долой. Вик был спокоен, пребывая в уверенности, что сюда по его душу Мамона не пойдет – причин нет. Расправа должна стать показательной, чтобы другим неповадно. До вечера есть время подготовиться.

Как только Вика вместе с тремя каторжанами оставили одних, он бережно отложил кирку в сторону и уселся на обломок породы. Вереница грузчиков в сопровождении охраны придет ближе к обеду, часа через четыре, а работать сегодня он вообще не намеревался.

– Ты… это… накажут ведь. – Формально Крот, морщинистый каторжанин неопределенного возраста, являлся бригадиром и не прокомментировать такой саботаж не имел права.

Вик вяло посмотрел в его сторону, тот поежился. Хоть кто-то еще боится. Еще больше бригадиру стало не по себе, когда узник ответил. За год пребывания вместе с заключенными Вик не перекинулся с ними и парой слов. Впрочем, ничего особенного он и сейчас не сказал:

– Jedem das seine, – потом, немного подумав, зловеще добавил: – Arbeit macht frei.

Крот побледнел так, словно знал истинное значение этих фраз.

Навряд ли – скорее всего, он принял сказанное за сакральное фонетическое построение. Заклятие, если по-простому. В любом случае слова послужили убедительным доводом, чтобы не мешать пустыми замечаниями.

Вик помассировал ступни, в очередной раз вспоминая ботинки Латына. Хорошо, от постоянного хождения по острому гравию подошвы загрубели – раньше после пятидесяти палок с них бы шкура слезла. А так – вполне терпимо, приходится немного косолапить при ходьбе, но ничего, наступит время драться – еще попрыгает.

Не это главное. Оружие. Ребята Мамоны наверняка не пользуются оловянными заточками. Зачем? У них есть ножи. Не боевые тесаки, конечно, но складники будут у каждого. Что этому возможно противопоставить? Неплохо бы захватить с собой кирку, но инструмент отбирают на выходе из рабочей зоны. Придется обходиться тем, что есть.

Трофейная куртка Латына, помимо своей добротности, обладала еще одной понравившейся особенностью. Снизу, в районе пояса, ее ширина регулировалась двумя кожаными ремешками со стальными пряжками. Хорошие такие пряжки, в которые легко проходили два пальца. Вик перегрыз ремни и примерил эти пряжки на ладони правой руки. Получилось нечто вроде кастета. Если выступающие грани наточить о шершавую породу, таким приспособлением запросто можно нанести болезненное рассечение. Что еще? Он внимательно осмотрел свою одежду в надежде найти еще хоть что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия.

То ли дело раньше… Хоть бы малую толику того арсенала, с которым его обложили в свое время под Курганом. Тогда довелось упокоить, почитай, два отделения и почти оторваться от янычарской погони. Ведь ушел бы, если б не досадная случайность. Эх, былого не вернешь.

Вик задумался. Минимум в бою – щит и меч. Щит – все та же грубая кожа куртки Латына. Когда начнется, можно снять и обмотать вокруг предплечья левой руки – нож блокировать сгодится. Меч… узник скептически осмотрел импровизированный кастет. Даже если заточить – на расстоянии им не поорудуешь. Была вчера мысль – когда рассматривал доски лежака и раздумывал о более достойном применении веревки, что держала штаны. Вик громко хмыкнул, заставив работающих каторжан вжать головы в плечи, верно – должно сработать!

Узник сцепил ладони над головой и до хруста в позвоночнике выгнулся вперед. Засиделся – пора дело делать.

Когда время до прибытия грузчиков сократилось вдвое, Вик подошел к Кроту. Сегодня тому представлялась возможность убедиться, что Старьевщик очень разговорчивый человек.

– Место смени.

– Чегой?.. – не понял бригадир.

Одна из любимых гоблинских примочек – обозначить замах и ржать, наблюдая, как дергается испытуемый, ожидая удара. Наверное, это действительно весело.

В этическом плане между гоблинами и Виком была пропасть. Он был много хуже – ложно замахиваться не стал, а вогнал короткий хук под дых, заставив беднягу сложиться пополам. Подавил желание встретить коленом в противофазе, обернулся к остальным двоим и радостно улыбнулся. Даже если в последнее время все слегка позабыли, кто он такой, случай с Латыном должен был напомнить – в листовках, что клеили на стенах публичных мест в период охоты, Вика характеризовали как асоциального агрессивно-параноидального хищника.

Когда Крот немного отдышался и боязливо попытался выпрямиться, Старьевщик показал ему рукой в сторону места, отведенного при распределении участка работ:

– Там поработай.

Сам по большому счету виноват – никто его за язык не тянул. Бригадир, втянув шею, поплелся махать киркой вместо Вика, а тот вернулся к своим ремешкам-пряжкам.

К обеду планы несколько поменялись – Вик пришел к выводу, что более-менее сносно сможет заточить лишь одну пряжку, но зато подготовит другой небольшой сюрприз. Только услышав в глубине шум приближающихся шагов, узник подобрал кайло и лениво подошел к Кроту. Скептически осмотрел результаты его стараний:

– Пока свободен. Будешь после обеда такой вялый – убью.

Примерился и пару раз ухнул в стену – хоть плечи размял.

Прибывший гоблин выразительно промолчал, глядя на их с Кротом скудные наработки, и приказал загружать тележки. Вечером может и спросить, Вик отпасовал многозначительный взгляд своему бригадиру. После обеда над свободным участком работали поочередно все трое каторжан, причем с таким усердием, что Вик пришел к выводу: либо Крот до этого тщательно скрывал свои организаторские способности, либо давно уже надо было назначать его руководить бригадой. Как бы то ни было, к вечеру у Вика все было готово.

Одна из пряжек была отточена настолько, что прекрасно разрезала веревку и помогла выкроить аккуратный кусок кожи из куртки. Из забоя Вик возвращался во всеоружии – штаны якобы поддерживала несложная конструкция из веревок и кожи, в карманах куртки лежали четыре камня величиной с яйцо и самодельный кастет – две связанные между собой пряжки, оплетенные по одной кромке узким кожаным ремешком и заточенные с другой, одна хорошо, а другая просто зазубренная.

Ужин начался вполне мирно. Каторжане осторожно расступились, пропуская узника к котлу, повар, удивляясь, что тот до сих пор жив, в нарушение всех правил отжалел целых два половника похлебки и не проронил ни слова, когда Вик нахально сгреб с лотка три краюхи хлеба. Гулять так, гулять – узник раздухарился и проследовал к столу, находящемуся на наибольшем удалении от входа. Сидящих смело оттуда вместе с посудой. Гоблины на все это безобразие не реагировали, а в нескольких взглядах можно было уловить и спортивный интерес.

Пари они заключили что ли? Будет вам тотализатор.

Мамоны в зале еще не было, в противном случае Вик вел бы себя иначе.

Старьевщик бухнулся на скамью, снял куртку и перебросил ее через правую руку. При этом кастет незаметно перекочевал на скрытую кожаной полой ладонь, в ней же оказались четыре конца веревки, снятые с пояса. Карман куртки расположился таким образом, чтобы обеспечить беспрепятственный доступ к камням для левой руки. Можно начинать – Вик ссутулился над миской и принялся медленно поглощать пищу, пользуясь свободной рукой.

Факелы на стенах отбрасывали пляшущие в безумном танце тени. В тишине слышался лишь стук ложки о края тарелки. Время остановилось. Наверное, именно так ужинает Хан – в окружении замершей толпы подданных, старающихся уловить каждое движение царственной особы.

Смех да и только. Вик даже позволил себе вполголоса хохотнуть, репутацию сумасшедшего это уже не испортит – кумир подземного мира, повелитель крыс.

Попытался расслабиться – тщетно, нервы скрипели натянутыми канатами, и чертово варево совсем не лезло в горло. Чушь все это показное хладнокровие – может быть, отмороженный Север волноваться не способен, да и то лишь потому, что постоянно себя накручивает. Быстрее бы – Вик начал всерьез беспокоиться из-за вероятности перегореть. Ожидание подобно смерти. Откуда-то, уместно или нет, всплыли воспоминания о последнем дне на воле.

Мост, который должен был с красочным фейерверком взлететь на воздух за его спиной и перед преследователями. Радостное чувство упоения свободой и гордость, что в очередной раз сумел утереть нос Системе. Впереди Приграничье – земли, где власть Хана номинальна, а дальше, за Каменным Поясом, призрачна. Прощальный взгляд назад, на удаляющийся восточный берег Тобола и фигурку маленькой девочки, беспечно ступившей на настил моста и уже прошедшей несколько метров.

Треск фитиля в ушах, дюйм за дюймом пожираемого искрящимся пламенем, и осознание, что если прямо сейчас натянуть поводья и заставить скакуна сплясать разворот на месте, а потом что есть мочи пришпорить и без того взмыленные бока, то можно будет успеть. Назад. Сколько Вик ни думал после – так и не смог определиться, какая сила побудила его вернуться, желание, превозмогающее все – рассудок, инстинкт самосохранения и репутацию асоциального хищника. Нечто Предначертанное.

Он смутно помнил безумную гонку вспять, Приграничье, широко распахнутые карие глаза и золотистые кудри, щекочущие щеку. А потом удар в спину, вырывающий из седла, отдающийся в висках звенящим импульсом боли, встречу с землей в ватной тишине перегруженных барабанных перепонок и эхо бьющихся осколков покидающего сознания. В багровом тумане копыта возле лица, много-много, лес лошадиных ног.

Вику не довелось узнать, что сталось потом с той девчушкой. Интересно, как бы он поступил, повторись такое еще раз? Ни в чем нельзя быть уверенным…

Что же все стоят? Не проголодались за день работы? Как бы гоблины паек не сократили. Вик сжал кулаки – держись, это не худшая из переделок. А какая? Бывал он в ситуациях поопаснее, но и подготовлен был не в пример… Пустота внутри и ком в горле. Чего там медлят?..

Толпа вздохнула и еще больше подалась в стороны – в широкой арке прохода показались четыре фигуры. Мамона на миг замер, слегка опешив от увиденного. Все выглядело так, будто придворная свита в почтении внемлет восседающему во главе стола Вику.

С почти осязаемым щелчком мысли они выстраиваются в ряд и устремляются в нужном направлении. Понеслось.

Противники только раздумывают, как поступить в сложившейся ситуации, а узник уже вскакивает, бросает куртку на стол и раскручивает над головой заряженную камнем пращу. Незатейливое и эффективное оружие – в умелых руках. Вик отпускает удерживаемую большим пальцем петлю, и первый снаряд срывается к цели. Легкая слабость в ногах и подташнивание, предшествующие выбросу адреналина, прошли несколько мгновений ранее.

Бей первым, учил наставник, не вступай в полемику, не тяни время, не ищи слабых мест. Слабое место любой группы – предводитель или самый опасный ее участник. Не думай и не жди – бей первым.

Чавкающий хруст и пронзительный вопль в жмущейся к стенам массе. Давно Вик не тренировался с пращой, и сегодня случая не представилось. Как говорится – не то чтобы совсем не попал…

Они хотели быть зрителями? Здесь все – участники. Толпа устремляется к выходу, неуправляемая, обуянная паникой, затормаживая передвижение Мамоны. Узник какой-то частью сознания упрекает себя – не рассчитывал на такой эффект, а должен был – это дает дополнительное преимущество.

– Вперед! – орет предводитель, и все четверо начинают проталкиваться в сторону Старьевщика.

В руках блестят лезвия. Все же их сторонятся. Второй камень бьет в плечо бедолаге Северу. Чиркает. Плохо, особенно учитывая, что целился Вик в Вира, с его точки зрения, самого опасного сейчас, – Мамона прячется за спины.

Успеет ли метнуть в третий раз? Успевает – с треском ломается ключица у Глеба, и он катится по полу. Не Вир, но тоже неплохо. Расстояние сокращается. Четвертый камень – как последний патрон.

Вообще-то Вик даже не надеялся, что сможет воспользоваться пращой целых три раза. Нет, ее еще рано выбрасывать. Снаряд ложится в кожаное основание, которое стягивается узлом, получается нечто наподобие кистеня – груз на конце веревки. Куртка наматывается на руку, стол пинком переворачивается навстречу подбегающим противникам. Мамона, Вир и Север, последний перебинтованной правой придерживает левое плечо. Вир плавно перепрыгивает через кувыркающуюся столешницу, остальные чуть мешкают. Вир опасен – тягучие движения, ленивый взгляд и спокойная уверенность. Замах кистенем и удар голой ступней в колено. Хорошие были ботинки у Латына.

Вир, не морщась, принимает удар на голень и отклоняется от траектории кистеня. Вик не ввязывается. Вместо продолжения атаки – уход в противоположную сторону, наваха Севера скользит по коже куртки. Север медлителен, а Вир несколько тяжеловат – это спасает. Узник опрокидывает еще один стол и, пока все трое разворачиваются, наскакивает на раскрывшегося Мамону. Можно покончить с Севером, но пока его суета сковывает всю группу.

Мамона на ложный финт не покупается, и Вик, снова пытаясь уйти с линии, с разворота, наотмашь, на кого бог пошлет, свистит кистенем. Жжение в боку и липкое, теплое ощущение струящейся крови. Зацепили. Бир. Держать расстояние и не дать загнать себя в угол. Противники уже не толпятся – расходятся в стороны и пытаются взять в клещи. Мамона в центре. Снова движение в его сторону, в последний момент смена направления, перехват руки Севера, разворот на месте, для замаха не хватает места, короткое движение кастетом по горлу – хрип и пузыри крови. Вик толкает дергающееся тело в сторону Вира. Не прекращая движения, в глубоком выпаде, открываясь, бьет Мамону. В последнее мгновение тому удается блокировать плечом, он раздраженно шипит – чувствительно приложился. Вик мечется дальше, не забывая о постепенно оправляющемся от болевого шока Глебе. С Севером, пожалуй, все, но он толком за противника и не считался. Пока дыхалка не подводит – это хорошо.

Старьевщик переворачивает и опрокидывает все вокруг, что можно перевернуть и опрокинуть. На очередном заходе оказывается рядом с барахтающимся Глебом и прикладывается изо всех сил по затылку. Трещит. Хорошо. Подхватить его нож не удается – Мамона с Биром слаженно атакуют. Блок, уворот, снова блок – пропускает. Не нож – кулаком в челюсть. Жить будет. Снова Бир. Вик ухитряется пнуть ногой в пах Мамону и вновь откатывается. Два человека на миг замирают друг напротив друга, восстанавливают дыхание. Груз на конце кистеня описывает вокруг Старьевщика ритмичные восьмерки.

Хотите еще сюрпризов?

Вик резко отпускает веревку, и кистень врезается в голову не ожидавшего подвоха противника. Старьевщик лишается оружия, а Вир – ориентации. Сработало. Теперь нужно маневрировать, поставить Вира между собой и Мамоной и добить. Дело техники. Один на один с Мамоной – намного перспективнее, чем против четверых. Невдалеке поблескивает валяющийся нож Севера. Вик бросается к нему…

И там его встречает дубинка одного из охранников, до этого безучастно наблюдавших за событиями. Потом подсечка. Вик пытается восстановить равновесие, когда его настигает Мамона. Узник неловко отмахивается, а нож главаря музыкально перебирает по ребрам. Уже на земле Вик ухитряется чиркнуть кастетом под коленом. Противник спотыкается, но время упущено. Снизу вверх – залитое кровью лицо Вира, а потом его ботинок закрывает сектор обзора. Мир взрывается красно-белыми вспышками.

Кто сказал, что по голове бить не станут?

Вик пытается повернуться, но грубый носок ботинка возвращается неотвратимым маятником, и Старьевщик слышит, как крошится носовой хрящ, чувствует, как глаза наполняются кровавыми слезами. Неизвестно зачем, узник ведет ладонью по полу, случайно нащупывает гладкую рукоять и, прежде чем успевают выбить, вслепую, интуитивно, снизу вверх вонзает нож во что-то упругое. Это кричит не Вик – это кричит кто-то другой, град ударов на мгновение стихает, и узник почти поднимается, бросается из полуприседа на движение в багровом тумане, застилающем глаза. Опять нож рассекает совсем не воздух, но кто хрипит, не понять – сам Вик или невидимый противник. Потому что в это же время узник чувствует, как под лопатку, не встречая сопротивления, входит и стремится все глубже что-то обжигающе смертоносное. Время останавливается. Вялые импульсы будоражат успокаивающийся мозг, пытаясь донести информацию – Старьевщик где-то ошибся. Уже все равно. Ритмичное покачивание позволяет предположить, что его все еще бьют…

Глава 2

В глубокой темной пещере с обращенного острием вниз конуса гигантского сталактита срывается мутная капля. Во мраке не видно, какое расстояние ей необходимо преодолеть до дна, но слышно, как со звонким бульканьем она таранит водную гладь. Или, может быть, это была та, которая упала со сталактита тремя мгновениями раньше. А на острие уже набухает новая. Кап! Теряющиеся отражения звука убеждают – объем пещеры безграничен. Кап! Капля за каплей. Странно – эхо становится все гуще, басовитее, и теперь уже невидимый гонг глухо вибрирует диафрагмой под ударами обтянутого мехом жезла. В медленно, но неуклонно нарастающем ритме. Тьма. Умм! Удар за ударом. Они не слышатся, не фиксируются органами слуха – тактильно ощущаются, впитываются межклеточными мембранами. Порами, кожей, всем телом. Телом, наличие которого я только предполагаю. Нет рук, нет ног – есть некий, плавно растворяющийся в бесконечности, относительно разумный сгусток материи. Амебоподобно пульсирующий в такт ударам. Тьма. Так осознается смерть? Или это пульс стучит в висках? Теряющиеся в пространстве искры озноба. Смерть? Наверное, я улыбаюсь. Откуда тогда приходит боль? Покалывающие импульсы расходятся из черной дыры собственного Я и возвращаются вспышками спазмов. Гул ударов. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Ха-ха-ха. Акт творения. Попробовать открыть глаза? Их нет. Не так. Понятия «зрение» еще не существует, как не придумали пока «осязание», «обоняние» и еще что-то там. Даже «слух» только формируется. Из завораживающей монотонности откровением свыше проступают слова. Далекие и невнятные. Какофония хрипящих, повизгивающих шепотков. Становятся четче. Постепенно. О Боже, вы слышали прекрасный голос Ангела? Переливающийся, мелодичный и отстраненно равнодушный одновременно – голос высшего существа. С едва уловимым, немного тягучим акцентом.

– Мне кажется, вы перестарались.

Пауза в тысячу лет…

– Зато все достоверно. – Голос отвечающего кажется Вику смутно знакомым. – Хотя, признаться, я такого не ожидал.

– Вас предупреждали – если он тот, кто мне нужен, то может оказаться чрезвычайно опасным.

– И?..

Без голосов Вику скучно и одиноко. К счастью, разговор возобновляется:

– Это тот, кто вам нужен?

– А ты получил обещанное?

Резковатый смех, Вик его, кажется, раньше уже слышал.

– Получили ли вы желаемое? Я хотел бы просить о… некотором пересмотре условий.

– Основания.

– Четыре трупа – один из них охранник…

– Пять.

– Мм, действительно. Трое калек – один из них непричастный раб…

– И его судьба беспокоит тебя больше всего…

– Естественно. – Хохоток. – Мне кажется, мы с вами одинаково недовольны результатом.

– Твои проблемы – следствие твоих же ошибок.

– Не спорю, недооценил.

– А что мешало?

– Увы… мы все привыкли считать, что любой механист не опасен без своих приспособлений.

Смех Ангела чист, как прозрачный горный ручей.

– Расскажи еще про Духа Машин… механист. Мы все пользуемся одними и теми же законами Природы, только по-разному. А сила человека – всегда лишь в нем самом.

– Возможно. Последнее время он казался… надломленным. Совсем не таким, каким был год назад. Тогда его даже работать заставить не могли. Четыре недели. Я не подумал об этом.

– Вы уговорили его всего за четыре недели?

– Через целых четыре недели. Это очень много. Мамона ел с рук через десять дней.

– А за прошедший год вам удалось преодолеть экран?

– Жвала драконов! Нет! С другой стороны, последнее время интерес к нему сошел на нет. У ханских чиновников появились новые заботы.

Фраза бьет звонкой пощечиной. Из прошлой жизни проталкивается мысль, пытавшаяся достучаться сквозь вязкий туман небытия. Вик хватается за нее как за соломинку и вспоминает. Ошибся. Полагая, что игра еще не закончена, он ошибся – о нем просто забыли. Голос Ангела:

– Видишь, чего же ты хочешь от меня?

– Мне придется списывать потери. Отчеты, всякого рода бюрократические проволочки. Это приведет к увеличению расходов.

– Твоих расходов.

– Конечно. Но ведь мы еще не все уладили с телом.

– Мне он не нужен – оставь себе.

Не нужен. Ведь это о Вике? Вторая пощечина окончательно приводит в чувство. И открывает нервные окончания для нахлынувшей боли. Проникающие ранения и переломы. Не в силах сдержаться, он выгибается дугой.

– Мне кажется, ваш друг очнулся…

С этого мгновения Вик четко осознает, кто он такой, что с ним произошло и что друзей у него на самом деле нет. Узнает второй голос. Желание открывать глаза пропадает.

– Надо же, кто бы мог подумать? – отвечает Ангел.

– Как просили, – усмехается Хозяин.

– Это ни о чем не говорит. Сомневаюсь, что он выкарабкается.

– У меня создается устойчивое впечатление, что вы торгуетесь.

Ангел молчит. Загадочный голос интригует узника.

– Вы говорили, что он похож, – продолжает Хозяин. – Вдруг все-таки?

Ангел по-человечески хмыкает:

– Ко всему, говорят, весьма неплохой механист.

– Их ведь не так много в этом безумном мире?

– Чернокнижников не любят. Те, кто еще кое-что знает, стараются все забыть.

Хозяин рассуждает о таких предметах… Вику он казался более ограниченным. Стараются забыть. Что они знают? Видят во всем зло и разрушение, тащат на костер любого, кто пытается познать суть вещей.

– Последний аргумент – если вы откажетесь, я буду вынужден принять меры, чтобы его состояние действительно соответствовало официальной информации.

– С чего ты взял, что мне не все равно?

Хозяин смеется. Странно, смеется без зла, без ехидства, на взгляд Вика – чистосердечно.

– Барьер. Он безупречен. Я вижу каменную стену, блоки подогнаны с идеальной точностью, в швы невозможно просунуть лезвие. Полированный гранит – нерушимый, как Мировая гора. Но знаете что?

– Да?

– Цвет. Камень иногда темно-серый, с белыми прожилками, иногда непроницаемо агатовый, а иногда светлый, с розоватыми вкраплениями.

Ангел смеется, и этот смех опускает существо с небес.

– Эмоции. Не перестаю удивляться. Отсутствие систематизированного подхода порождает невообразимое многообразие индивидуальных интерпретаций. А так?

– Сочащаяся влага, замшелая плоскость. Намного лучше.

Узник не видит, но чувствует: Сам улыбается.

– Но я не хочу открывать все свои секреты.

– Мне казалось, мы честны друг с другом, так ведь? – наигранная угроза в пении Ангела.

– Не надо, – серьезно просит Хозяин, – я уже имел возможность убедиться.

Вик понимает, о чем они говорят. Сакральное зрение. Способности людей столь разнообразны, и даже схожие проявления у каждого выражаются по-своему. Если один видит чужую защиту монолитной стеной, то для другого она – бескрайняя водная гладь, для владельца, быть может, смерч, свитый в кокон воздушный поток. А Хозяину по штату положено уметь оценивать людей по мелочам, подвластными лишь ему методами. Всех, даже очень сильных. Кроме Вика. Его щит любым воспринимается одинаково – марево, головокружительная неопределенность, рефлекторно вызывающая тошноту и отвращение. Потому что он рукотворный, дословно, в прямом смысле, созданный руками. Вик ведь не видок – он механист. Старьевщик.

Интересно, кто же все-таки его собеседник, тот, кого так интересует его личность?

Наверное, стоит попытаться посмотреть. Если Мамона не выполнил обещания и не извлек глазные яблоки. Боль во всем теле такая, что определить источник совершенно невозможно и кажется, будто болит сам мозг.

Что за равнодушие к самому себе? Слепота?

Гнев и ужас придают сил, тьма сдается. Черноту разрезает узкая красноватая вертикальная нить, уголки глаз царапает спекшаяся кровь, слипшийся частокол ресниц разрывается, и полумрак кабинета Хозяина ослепляет солнечный полдень. Вик жмурится и повторяет попытку взглянуть на мир. Чуть медленнее. «И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы».

Что ж все лезет-то? Общение с братьями-свидетелями о себе знать дает? Однако надо отдать должное – свет хорош.

До Старьевщика доходит, отчего не удавалось сразу открыть глаза – мешают наполненные кровью мешки вместо век, а лицо опухло, как от пчелиных укусов. Вид у Вика – сошел бы за местного. Во рту кисловатый железный привкус, узник прощупал неповоротливым языком зубы. Хорошие новости – передние на месте, хоть и шатаются, коренные в порядке.

Еще повоюем.

Между тем приведшие в сознание голоса стихают. Пора познакомиться с Ангелом, только лицо обращено не в ту сторону – разговор слышен немного правее. Вик поворачивает голову, шипит от очередного укола боли, фокусирует зрение. Видит. Ангел.

Длинные, чуть волнистые русые волосы. Собранные в пучок на затылке. Миндалевидные карие глаза, окруженные бархатной бахромой ресниц, тонкие правильные брови. Прямой нос с небольшой горбинкой, чуть выступающие скулы, полноватые, насыщенного цвета губы. Слегка ироничный взгляд. Широкие, свободные брюки защитного цвета и короткая, обтягивающая черная кожаная куртка, застегнутая под горло серебряными пряжками. Выступающие из-за плеч, нет, не крылья, длинные и тонкие рукояти двух клинков, перевитые алой нитью. Походный Ангел. Высокая грудь и тонкая талия. Девушка – Вик не разочарован. Не отказался бы от такого хранителя.

Она тоже его рассматривает. Без особого интереса. Глубокие глаза. Зрачки расширяются, заполняя всю радужную оболочку. Заглядывает внутрь. Очень напористо – Вик чувствует едва уловимую щекотку мозга. Некоторое время девушка продолжает мысленный штурм, затем отворачивается, поднеся руку ко рту.

– Так всегда с ним, – комментирует Хозяин. – Чем сильнее, тем противнее.

Уж конечно. Это резонанс, дорогая. Активный контур – на термопаре. Вик и сам борется с приступом, эта штука работает в обе стороны. Аж зубы ломит. Не слабо.

– Так берете? – интересуется Хозяин.

Вик чувствует себя горбушей в торговом ряду.

Его гостья помассировала виски и встряхнулась. Пришла в себя быстро, подтверждая наличие потенциала. И взгляд ее поменялся. Вик еще не понял, кто она, но для себя уже решил, что с ней будет лучше, чем на каторге. Был бы собакой – повилял хвостом.

Хотя так худо – гори оно все…

– Ладно, может, на что и сгодится. Чего хочешь?

– Взгляд сквозь стену.

Ангел Вика покачала головой:

– Сложно, не потянешь.

– А что-нибудь типа того?

– Можно сделать, чтобы ты негатив улавливал.

– Это как?

– Избирательно будешь ощущать адресованные отрицательные всплески. Расстояние, преграды, расшифровка – с практикой придет. – Ангел потянулась с ленивой грацией кошки – на публику.

– Усовершенствованная чувствительность жопы, – ухмыльнулся Хозяин, – пойдет.

– Неделю надо. Этот доходяга пока оклемается. Анатома дай – пусть заштопает, и травника, а я потоки поляризую.

Торгуются. Нетиповые способности – товар штучный и дорогостоящий. А хороший наставник, который за неделю способен основы вдолбить, – редкость неимоверная. Вику понятно, на что она Хозяина купила.