Текст книги "Сновидения, гипноз и деятельность мозга"

Автор книги: Вадим Ротенберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Однако объективно ситуация редко бывает действительно неразрешимой.

Как правило, она только воспринимается так человеком. И даже в тех случаях, когда жизненные события действительно складываются фатально, у человека остается возможность пересмотреть свое отношение к ним, снизить для себя их значимость. Такая переоценка, которой должна способствовать психотерапия, – это в сущности способность увидеть новые стороны ситуации, понять или, вернее, почувствовать, какое в действительности относительно скромное место занимает данный конфликт в бесконечно богатом мире человеческих чувств и отношений. Но для этого прежде всего нужно, чтобы этот мир чувств и отношений был действительно богат. Здесь мы подходим к природе неразрешимых конфликтов, приводящих к отказу от поиска и дистрессу. Когда говорят о человеческом общении, имеют в виду прежде всего речевое общение, которое обеспечивает однозначное взаимопонимание между людьми. Самосознание, выделение себя из окружающего мира, способность к формированию абстрактных, наиболее обобщенных понятий – все это неразрывно связано с речью.

Однако неизменяющаяся способность к восприятию себя в качестве познающего субъекта, обеспечивая человеку необходимую автономию поведения, может оборачиваться и своей противоположностью, когда выделение себя из мира переходит в отделение себя от мира, в отчуждение от него. В этих случаях из всего обилия связей человека с миром остаются только однозначные, линейные, уплощенные. Отношения субъекта с другими людьми и даже с природой могут приобрести исключительно формальный характер. При этом отсутствует чувственное постижение другого человека. Естественно, не остается места для эмпатии, чувства сопереживания, и нет ощущения сопереживания со стороны другого человека. Мир при таком отношении с людьми и природой кажется холодным и чужим, и человек оказывается в позиции противостояния миру, вместо того чтобы ощущать себя его неотъемлемой частью.

Преобладание формально-логического мышления не только обедняет личность, лишая ее радости восприятия мира во всем многообразии и удовольствия от ощущения себя неразрывной частью этого неисчерпаемо богатого мира. Одновременно создаются еще и предпосылки для постоянных конфликтов как с миром, так и с самим собой.

Дело в том, что логическое мышление по природе своей альтернативно.

Оно не признает амбивалентных отношений, одновременного принятия и отражения, полутонов между белым и черным, промежуточных вариантов между «да» и «нет». Оно раздражающе правильное в мелочах, но из-за своей нетерпимости приводит к ошибкам при применении к основным жизненным проблемам. Пусть твое «да» будет всегда «да» и пусть твое «нет» всегда будет «нет» – вот основной принцип логического мышления. Этот принцип незаменим при решении тех задач, которые имеют лишь один ответ, целиком вытекающий из исходных условий. Нередко к такой категории относятся отдельные элементы производственных задач, но все-таки чаще всего они встречаются в учебниках арифметики. Большинство же чисто человеческих проблем, связанных с отношениями между людьми, не соответствуют таким принципам решения. Альтернативная постановка вопроса для них часто бессмысленна. Когда при мотивационном конфликте один и тот же стиль поведения выглядит для человека одновременно и неудержимо привлекательным, и абсолютно непозволительным, логике здесь делать нечего. Напротив, ведь именно в рамках четкого бескомпромиссного размежевания правильного и неправильного, приемлемого и неприемлемого и оказался возможным внутренний конфликт, ибо он подразумевает высокий уровень этики, немыслимый без такого четкого размежевания. Но в любом рациональном варианте решения такого конфликта есть и сильные, и слабые, и положительные, и отрицательные стороны. Нельзя точно взвесить их на весах логики.

Таким образом, избыточное доминирование формальнологического мышления одновременно создает условия для формирования тупиковых конфликтов и препятствует их разрешению. При таких тупиковых конфликтах ограничены возможности для поисковой активности, и легко возникает состояние отказа от поиска.

Однако у здорового, гармонично развившегося и воспитанного в нормальных условиях человека способность к выделению себя из мира, к логическому мышлению и установлению однозначных связей счастливо уравновешивается способностью к установлению связей многозначных. Он способен к невербальному общению и широкому использованию образного мышления, благодаря которому обеспечивается интеграция с миром не на рациональном, а на непосредственно чувственном уровне. Если логическое мышление характеризуется выделением из всего обилия существующих связей между предметами и явлениями одной или двух, то образное мышление одномоментно схватывает их все, практически в полном объеме. В результате создается многозначный кон текст, в котором предметы и явления взаимодействуют одновременно во многих смысловых плоскостях. Даже если эти разнородные связи логически несовместимы и по формальным критериям противоречат друг другу, в рамках образного мышления они способны интегрироваться, так как это мышление принципиально не альтернативно.

Именно поэтому оно открывает новые, неожиданные и нетривиальные подходы к проблеме, возможности для поиска как в бодрствовании, так и во время сновидений. В настоящее время ни у кого нет сомнений, что образное мышление играет ключевую роль в интуиции и творческом озарении, а ведь решение мотивационного конфликта – это тоже своеобразный творческий акт.

Но чтобы образное мышление выполняло свою функцию успешно, оно должно быть хорошо развито. Только при этом условии человек способен бесконечно черпать силы из бесчисленных и многозначных связей с природой и другими людьми. Формирование способности к непосредственному взаимодействию со всем сущим начинается с самых ранних эмоциональных отношений, которые складываются между ребенком и матерью. Любые эмоциональные отношения по природе своей многозначны, ибо вбирают в себя целостное восприятие другого человека, со всеми его чертами и качествами, нередко противоречивыми.

Очень трудно, а часто даже невозможно рационально объяснить, почему мы относимся к другому так, а не иначе. Особенно это касается чувства любви.

Эмоциональное (а не рациональное) отношение всегда строится на пересечении многих факторов, зависящих не только от объекта, но и от субъекта этих отношений. Эмоциональная связь с другим человеком дает ощущение, что ты ну жен в этом мире и не затерян в нем. В то же время эмоциональные отношения значимы и для самого субъекта. Вот почему такие отношения, и особенно на ранних этапах, играют столь большую роль в развитии образного мышления, способности к восприятию многозначных связей.

Еще не так давно основное внимание уделялось раскрытию у человека в процессе индивидуального развития способности к членораздельной речи и логическому мышлению. Вся индивидуальная история человека рассматривалась как начинающаяся именно с этого этапа. Одновременно как бы молчаливо подразумевалось, что способность к невербальному восприятию является врожденной и мало зависит от постнатального развития, от человеческих контактов. Однако многочисленные исследования последних лет, особенно интенсивно проводившиеся в школе крупного западноберлинского психиатра Г. Аммона, убедительно показали, что для успешного развития этой способности также необходим правильно организованный контакт с ближайшим окружением.

Многозначные связи с миром устанавливаются прежде всего через эмоциональные отношения с матерью и отцом, через восприятие внутренних отношений между членами этой значимой для младенца первичной группы.

Г. Аммон и его коллеги установили на большом контингенте исследуемых, что формальное отношение с матерью, отсутствие теплоты и привязанности может иметь катастрофические последствия для дальнейшего психического развития ребенка. При этом не существенно, имеет ли место суровая отстраненность, лишающая ребенка родительской нежности, или гиперопека, не учитывающая его естественной потребности расширять свои активные контакты с миром и образующая пассивную зависимость от матери. В обоих случаях страдает чувственный контакт с миром, не формируется ощущение интеграции с ним, дефектно образное мышление, и в будущем могут развиться различные формы патологии – от шизофрении до психосоматических заболеваний.

Можно предполагать, что недостаточность образного мышления является не только одним из ярких проявлений психических и психосоматических расстройств, но и важным звеном в механизме развития этих заболеваний. Это звено зависит от дефицита эмоциональных отношений и само углубляет этот дефицит.

Такое понимание роли межличностных отношений и формирования мироощущения в установлении многозначных связей с миром во всех его проявлениях и в развитии образного мышления позволяет по-новому взглянуть на сущность и задачи психотерапии. В начале статьи мы писали, что на смену сложным теоретическим рассуждениям приходит простая мысль, что основой любой психотерапии является эмоциональный контакт с больным, доверие больного к врачу, которое всегда представляет собой только отклик на безошибочно угаданное доброе отношение врача к больному, готовность не только понять его, но и посочувствовать ему. Психотерапевту недостаточно рационально проанализировать мотивы поведения больного, надо проникнуться его заботами и проблемами как своими собственными, пережить их вместе с ним в той же мере, чтобы сам больной ощутил это сопереживание. Между больным и врачом должна возникнуть та многозначная связь, которая называется эмпатией и плохо поддается рациональному объяснению. Эмпатия – та первая тонкая нить, с которой начинается восстановление связи человека с миром, связи не формальной, а органической, многогранной, почти симбиотической. Выше мы попытались показать, что отсутствие такой связи является первым толчком в развитии психического или психосоматического заболевания. А психотерапия в той степени, в какой она восполняет дефицит чувственного общения с миром, оказывается первым шагом в направлении восстановления здоровья. В этом смысле психотерапевт как бы выполняет, хотя и с большим опозданием, родительские функции: через теплые и многозначные личные отношения он постепенно открывает человеку весь неисчерпаемо богатый мир отношений. Между тем расширение деятельной связи с миром является хорошей базой для изменения смысловых установок и формирования новых личностных смыслов. Задача терапевта – через установление эмпатии человека с врачом, как представителем мира, вернуть ему мир, вернуть его миру.

Ярким примером соблюдения всех этих принципов психотерапии является опыт Ю. Б. Некрасовой по лечению логоневроза; вкратце напомним о сути метода. Лечение логоневроза, по Ю. Б. Некрасовой, начинается с сеанса одномоментного снятия заикания. Известно, что для страдающих заиканием наибольшую трудность представляет разговор в присутствии незнакомых людей.

Поэтому даже тот успех, которого удается добиться при индивидуальных занятиях с психотерапевтом, нередко сходит на нет при публичных выступлениях или беседах с незнакомыми людьми. По-видимому, осознание своего дефекта и опасение враждебного или пренебрежительного отношения со стороны чужих людей действуют на человека парализующе. Но именно поэтому успеха в излечении надо добиваться, что называется, прилюдно, и Ю. Б. Некрасова проводит сеанс на глазах у зрителей, собирающихся в большом зале. Этим достигается в большинстве случаев повышение веры пациента в свои возможности. Он убеждается, что может говорить без дефекта публично.

Но чтобы успех действительно был достигнут, необходимо превратить публику в активного союзника. Именно это удается Ю. Б. Некрасовой. Вдохновение и подъем, испытываемые ею во время сеанса, передаются зрителям и пациентам.

Зал часто аплодирует, вдохновляя тем самым пациентов, превращаясь по существу в коллективного психотерапевта. Восстановление единения с миром, интеграции в нем по сравнению с обычной психотерапией достигается здесь практически сразу.

Сеанс снятия заикания – первый этап лечения. В дальнейшем члены коллектива включаются в процесс художественного творчества – они разыгрывают скетчи и пьески, читают и сочиняют стихи, поют, занимаются художественной гимнастикой и пластическими танцами. По существу это арт-терапия, развивающая образное мышление. Сходные методы используются сейчас достаточно широко в других клиниках, в частности в клиниках динамической психиатрии, возглавляемых Г. Аммоном.

Сотрудник московской клиники неврозов В. Г. Александров разработал свой собственный метод психотерапии, также ориентированный на развитие образного мышления. Он погружает больных в мир разнообразных художественных впечатлений, которые искусно организует по законам многозначного контекста. В этом контексте присутствуют репродукции с картин различных веков и стилей, выразительные цитаты из произведений философов и писателей, музыкальные произведения. Погружение в этот мир снимает ощущение когнитивного тупика, человек как бы поднимается над своими проблемами и своим неразрешимым конфликтом, он видит, что мир значительно шире и разнообразнее, чем это представлялось ему, когда мир сходился клином на одной-единственной проблеме. По существу человек при этом сам изменяется, творит себя заново, и в этом творчестве интегрируется поисковая активность, способность к организации многозначных связей с миром.

Приведем конкретный пример выхода из тупика. Если человек стремится к самоутверждению за счет других, за счет доказательств своего превосходства, рано или поздно он придет к неразрешимому конфликту, ибо столкновение с наиболее одаренным соперником будет фрустрировать потребность в самоутверждении, в то же время осознанная враждебность к сопернику невозможна из-за воспитанного с детства уважения к таланту. В этой ситуации один из путей выхода за рамки ситуации сводится к развитию новых установок, когда человек начинает испытывать уважение к себе, самоутверждается благодаря преодолению зависти и чувствует себя выше, чем он был раньше, ибо способен помочь потенциальному противнику. Но для этого необходим подлинный творческий акт выхода в другое «этическое пространство», необходимо представить себя и свои связи с миром более многообразными и гибкими, изменить «образ Я».

В настоящее время неоспорима связь признанных форм психотерапии с образным мышлением. Многочисленными исследованиями показано, что во время гипноза активируется образное мышление и что люди с высокой способностью к образному мышлению более чувствительны к гипнотическим воздействиям. Нет необходимости подробно доказывать, что психодрама по Марино целиком основана на возможностях образного мышления. Но все это справедливо и в отношении психоанализа с его интересом к сновидениям, к случайным, логически не связанным ассоциациям, особенно образным. Интересно и то, что в процессе психоанализа, как и других видов психотерапии, улучшается воспроизведение сновидений – и, на наш взгляд, не только из-за повышенного внимания человека к своим снам, но и благодаря увеличению функциональных возможностей образного мышления.

В заключение вернемся к одному принципиальному вопросу, поставленному в начале этой главы, – о роли осознания вытесненного материала в излечении. Из всего сказанного выше вытекает вывод, сделанный нами несколько лет назад: в отличие от Фрейда мы полагаем, что не излечение происходит благодаря осознанию, а напротив, осознание становится возможно благодаря излечению; это же последнее во многом зависит от активации образного мышления и организации поиска на уровне контекста.

Слабость образного мышления: проявления и последствия

Вы видели в толпе слепых?

Их к небу поднятые лица?

Как будто от забот земных

Им удалось освободиться.

Чтоб вверх глядеть, на облака,

И не споткнуться о преграды,

Есть путь, единственный пока -

Для этого ослепнуть надо.

Двадцать пять лет назад в 1 Московском медицинском институте я проводил исследования нарушений сна при неврозах и систематически будил моих пациентов в фазе быстрого сна, расспрашивая их о переживаниях перед пробуждениями. Здоровые испытуемые при пробуждении из быстрого сна обычно (в 90 % случаев) отчитываются о ярких и подробных сновидениях, насыщенных образами и высокой активностью «действующих лиц». Причем чем эмоционально чувствительнее человек, чем более он открыт для переживаний и чем более уязвим в ситуациях конфликта, тем длиннее его отчеты о сновидениях, тем они богаче образами. Поскольку больные неврозом эмоционально более ранимы, чем даже самые чувствительные здоровые, я предполагал обнаружить у них очень высокую сновиденческую активность. А обнаружил нечто прямо противоположное: почти в половине случаев они вообще не могли рассказать о сновидениях, утверждая, что они либо их не видели, либо не сумели запомнить. В тех же случаях, когда отчеты о сновидениях получить удавалось, они были, как правило, короткие, отрывочные, с малым числом образов и действий.

Я недоумевал и сомневался в надежности моих результатов. Но тут в журналах стали появляться сообщения из разных лабораторий мира, где такая же бедность сновидений обнаруживалась у депрессивных больных, у больных с приступами снохождения (лунатизма) и у больных с некоторыми психосоматическими заболеваниями. И тогда я впервые задумался, не стоит ли за этим феноменом, общим для таких разных заболеваний, какая-то важная закономерность. А тем временем и в нашей лаборатории, и в других центрах по исследованию сна постепенно накапливались факты, свидетельствующие о важной роли быстрого сна и сновидений для психологической адаптации. И в свете этой идеи я начал оценивать уменьшение сновидений у больных как признак неполноценности этой защитной системы. И возникла дерзкая гипотеза: а может быть, заболевания и возникают потому, что механизм этот – быстрый сон и сновидения – по каким-то причинам оказывается несостоятельным? Впрочем, у этой гипотезы были предшественники: некоторые классики психиатрии полагали, что источники психических заболеваний надо искать в нарушениях сна, а З. Фрейд утверждал, что закрытие «защитного клапана» приведет к «взрыву котла» – к возникновению психических расстройств.

Когда была окончательно сформулирована концепция поисковой активности, в которой сновидениям принадлежит ключевая роль – компенсация, преодоление отказа от поиска и восстановление поискового поведения в последующем бодрствовании, – гипотеза о неполноценности быстрого сна и сновидений при заболеваниях нашла свое естественное место: если функция быстрого сна нарушена и отказ от поиска преодолеть не удается, то развиваются невротические и психосоматические заболевания.

Но почему же нарушается функция быстрого сна? Что является причиной исчезновения сновидений? Сначала я отвечал на этот вопрос довольно просто: сновидения не выдерживают той возложенной на них нагрузки, тех требований, которые предъявляют им тяжелые стрессовые ситуации, реакция капитуляции.

Вместо того, чтобы быть замещенной в сновидениях активной позицией, поиском, эта реакция капитуляции начинает проникать в сюжет сновидений, продолжается в нем (как это бывает при депрессии), еще более углубляясь и усиливаясь. Но почему у одних людей сновидения выдерживают очень высокую нагрузку и они остаются здоровыми, а у других этот механизм ломается относительно быстро? Что за процессы происходят в самих сновидениях?

Сегодня этот вопрос начинает постепенно проясняться. Все больше появляется работ, в которых показано, что сновидения зависят от силы образного мышления и тесно связаны со способностью к созданию многозначного контекста. Особенности образного мышления – вот ключ к пониманию сновидений и их функциональной дефектности у больных.

Несколько лет назад в литературе о неврозах и психосоматических заболеваниях приобрела популярность концепция алекситемии как наиболее общего проявления разных форм патологии. Мы об этом уже говорили, но я позволю себе объяснить значение этого термина еще раз. Алекситемия – это невозможность выразить собственные переживания, эмоции и ощущения, неспособность человека быть в контакте с собственным внутренним миром.

Человек как бы отделен от всего того в себе самом, что не поддается строго логическому упорядоченному анализу. Все нюансы собственных душевных движений остаются для него скрытыми. В связи с этим возникло предположение, что причиной алекситемии является нарушение связей между правым и левым полушариями. Однако такое нарушение связей должно было бы дать картину, сходную с картиной рассечения мозолистого тела и разделения двух полушарий. Поскольку этого не обнаружено, есть больше оснований предполагать, что в основе алекситемии лежит функциональная недостаточность правого полушария, образного мышления. При таком подходе получает объяснение и типичное сочетание алекситемии с уменьшением числа отчетов о сновидениях и с обеднением сновидений.

Неполноценность образного мышления, проявляющаяся и в бодрствовании, и во сне, является, на мой взгляд, краеугольным камнем самых разнообразных форм патологии, наряду со снижением поисковой активности. Она проявляется в недостаточной сформированности и дифференцированности такого основополагающего для человеческого поведения феномена, как образ собственного «Я». Как и любой правополушарный образ, «образ Я» обладает всеми признаками многозначности и неисчерпаемости, ибо находится в сложных, противоречивых и неисчислимых взаимосвязях с другими людьми и с миром в целом.

Чтобы понять, как формируется «образ Я» и почему он делает человека уникальным, вспомним интересный и несколько загадочный французский фильм «Мой американский дядюшка». Фильм этот наполовину игровой, наполовину документальный. На первый и поверхностный взгляд, режиссер поставил перед собой задачу прокомментировать на языке кино концепции крупного французского физиолога и фармаколога профессора Лабори. Знаменитый профессор появляется в первых же кадрах и в дальнейшем эпизодически на протяжении всего фильма и рассказывает о своих экспериментах, поставленных на крысах. Попадая в тяжелую стрессовую ситуацию, более сильная и эмоционально устойчивая крыса занимает доминирующее положение, всячески третируя и ущемляя партнера, оказавшегося слабее, ставя его в подчиненное положение. И вскоре у подчиненного открывается язва кишечника, крыса гибнет. Вслед за этим начинается игровое кино, актеры разыгрывают сцену, в которой морально более слабый чиновник, оказавшись в конкурентных отношениях с сильным и агрессивным коллегой, испытывает беспомощность, подавленность, страх, униженность и кончает острым приступом язвы желудка.

Чтобы подтвердить полное соответствие поведения человека и крысы, актеры в кульминационный момент конфликта вдруг надевают крысиные маски, утрированно подчеркивая, что между людьми и животными никакой разницы нет, и похоже, что это соответствует представлениям уважаемого профессора. Весь фильм построен именно так: некоторые биологические закономерности, выявленные на крысах, прямо переносятся на людей и иллюстрируются игрой актеров. Но у внимательного зрителя в какой-то момент возникает подозрение: а не является ли такая прямолинейная иллюстрация скрытой издевкой режиссера, не полемизирует ли он с профессором, утрируя его позицию и доводя ее до абсурда? И это подозрение, похоже, подтверждается названием фильма. Ибо при чем тут американский дядюшка? Об этом дядюшке есть всего одно мимолетное упоминание в фильме – когда один из героев вспоминает, что в раннем детстве в семье существовала легенда о дяде, давным-давно уехавшем в Америку, и о его неудачной судьбе. Легенда эта оказала существенное влияние на становление характера героя. И вот этого короткого упоминания оказывается достаточно, чтобы дать всему фильму название «Мой американский дядюшка». И, если я правильно понял замысел режиссера, то это очень точный ход. Ибо эпизодический, казалось бы, факт серьезного влияния на характер мальчика не реальных событий, а семейной легенды полностью опровергает всю систему рассуждений о прямых, линейных параллелях между человеком и животными. У животных отсутствует весь этот символический мир, мир культуры, который, существуя на идеальном уровне, способен оказывать на развитие человека более существенное воздействие, чем самые серьезные реальные события. И поняв это, начинаешь замечать, что аналогичные намеки рассыпаны по всему фильму: видишь, как увлеченность литературными героинями определила становление еще одного персонажа фильма, и т. д.

Это не значит, что человек свободен от власти биологических закономерностей. Поисковая активность сохраняет физическое здоровье и у человека, и у крысы, а реакция капитуляции приводит к соматическим заболеваниям у тех и других. Но быть или не быть реакции капитуляции у человека, определяется не только актуальной интуицией и не только прошлым опытом реальной жизни, а отнюдь не в меньшей степени и опытом становления жизни духовной, на который влияют такие «нематериальные» факторы, как прочитанные книги, просмотренные фильмы, семейные легенды – весь культурный багаж. Именно с этим идеальным миром культуры и связан множественными связями «образ Я», регулирующий наше поведение. Именно под воздействием этого мира он в большой степени и формируется, отражая и впитывая все наработанные нами социальные установки, неразрывно связанные с сознанием. Но сам «образ Я» остается при этом полноценным, полнокровным многозначным образом, который невозможно исчерпать никаким самым тщательным анализом, ибо связи его с прошлым, настоящим и предполагаемым будущим человека, а также со всем образом мира – неисчислимы. «Образ Я» – как бы полномочный представитель сознания в царстве образного мышления, и в этом своем качестве он отвечает за механизмы психологической защиты: оставаясь не полностью осознанным (в силу своей многозначности), «образ Я» первым сталкивается с новой информацией (ибо правое полушарие воспринимает ее быстрее левого) и определяет, что может и что не может быть доведено до сознания. Но из этого следует, что дефектность образного мышления приводит к нарушению формирования «образа Я» и как следствие – к нарушению механизмов психологической защиты, к нарушению психологической адаптации, к дезинтеграции поведения. И сновидения, в которых образное мышление является определяющим, лишаются своих защитных свойств.

Что же приводит к неполноценности образного мышления? Ведь человек рождается с высокими потенциальными предпосылками к такому мышлению. В раннем детстве преимущество в развитии на стороне правого полушария, и лишь постепенно и с большим трудом формируется доминантность логического мышления. И это вполне объяснимо – прежде всего младенцу необходимо воспринять мир целостно, объемно, непротиворечиво, и прежде всего он должен научиться реагировать на неопределенные, многозначные сигналы этого мира. Потому что эмоциональные реакции близких, любовь родителей – это многозначный контекст; мы уже писали, что никаким анализом нельзя исчерпывающе определить, почему и как человек любит или не любит другого человека.

Но правое полушарие не только предуготовано к восприятию многозначности эмоциональной экспрессии – оно развивается и совершенствуется в своих функциях под влиянием этой экспрессии близких людей и под влиянием собственной эмоциональной экспрессии ребенка, проявляющейся в его двигательном, невербальном поведении. И поэтому дефицит эмоциональных контактов (когда родители лишают ребенка эмоциональной поддержки) и ограниченность эмоционального самовыражения (например, при тугом пеленании или при наказаниях за каждую попытку эмоциональной реакции) приводят к недоразвитию образного мышления, неспособности к созданию многозначного контекста, несформированности «образа Я». А потом ребенок начинает развиваться в условиях все более активного давления нашей левополушарно ориентированной цивилизации, и в школе у него всеми способами активируют исключительно логическое мышление, и компьютерные игры продолжают эту тенденцию. И если уже сложившиеся эмоциональные контакты и художественные интересы и увлечения не противодействуют этим тенденциям, то образное мышление все более подавляется, и возникают предпосылки для невротических и психосоматических расстройств.