Текст книги "Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения"

Автор книги: Вадим Россман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Исторические формы столиц

Мобильные столицы

В древности и в Средние века (примерным водоразделом здесь может служить период формирования вестфальской системы) столицы не играли критической роли в жизни государств. Строго говоря, до XVII века столиц в современном смысле словапопросту не существовало. В разных языках слово «столица» означает просто укрепленный город, крепость, королевскую резиденцию (как, например, стол, престолв русском языке) или «мать городов» (Emet, 1996). В мозаике форм человеческих поселений были заметные и успешные коммерческие центры, военные крепости, резиденции князей и королей, а также города-государства, города-империи и важные культовые и религиозные центры. Своих столиц не было даже в крупных имперских государствах древности, например в Македонской империи [8]8
  Вопреки внешней аналогии, Александрия, основанная Александром Македонским, не имелась в виду в качестве новой столицы Греции подобно столицам древних восточных государств, названных по имени их царственных основателей, – городу Пер-Рамсесу, столице Древнего Египта, построенному фараоном Рамсесом II, или столицам Армении – Артаксату, построенному царем Артаксом, или Тигранакерту, построенному Тиграном Великим. Жан Готтман, французский географ, пишет о попытке построения общей столицы для греческих городов-государств, которая предпринималась фиванским генералом и пифагорейцем Эпаминондом (410–362 до н. э.). Он приступил к строительству новой столицы федерации греческих городов-государств – Мегалополиса (Большого города) – в Аркадии в Южной Греции, но его планам по объединению Греции не суждено было осуществиться (Gottman, 1985: 67).


[Закрыть]. Разумеется, во всех этих государствах существовали сильные военные и политические центры. Но собственно столицы в современном смысле этого слова возникают в Европе только в период раннего нового времени. В контексте досовременных государств можно говорить, скорее, о протостолицах.

Можно выделить два типа мобильных или перипатетических столиц: переходящие, или чередующиеся, столицы (itinerant capitals) и блуждающие столицы (wandering capitals или roving capitals).

Если мы обратимся к устройству Священной Римской империи, то обнаружим, что у ее императоров даже не было постоянной ставки и канцелярии и соответствующих чиновников для регулярного ведения делопроизводства. Например, Карл Великий большую часть времени проводил в Аахене, но мог находиться также в Вормсе или в Рейнских землях. Столичная функция была переходящей и зависела от места пребывания императора. По большей части мобильная столица империи блуждала между Вормсом, Нюрнбергом, Прагой, Веной, Римом, Берлином, Франкфуртом и Майнцем. В Майнце первоначально происходила коронация императоров. Имена некоторых прославленных императоров Священной Римской империи были тесно связаны с их любимыми городами Германии, которые тем не менее не считались столицами: например, Бамберг – с Генрихом II, Вюрцбург и Нюрнберг – с Фридрихом Барбароссой, а Шпайер – с Конрадом III [9]9
  Уместность и важность анализа в данном контексте Священной Римской империи, которую некоторые авторы до сих пор ошибочно рассматривают как эфемерное или фиктивное образование, не игравшее существенной роли в решении политических судеб Европы, определяется ее ролью своего рода федеративного образования, которое продолжает оказывать влияние или даже формировать политические процессы в Европе задолго после своей официальной гибели. Такие инерционные оценки, во многом созвучные известной формуле Вольтера, остроумной, но вряд ли верной (она не была ни Священной, ни Римской и ни империей), во многом опираются на клишированное представление об империях как чрезвычайно жестких политических образованиях. Многие современные историки рассматривают Священную Римскую империю как черновик и прообраз Евросоюза, считая линию и миссию Австро-Венгрии в европейской и международной политике и дипломатии прямым продолжением миссии Священной Римской империи (Nedreb0, 2012). Брюссель, находящийся недалеко от Аахена, продолжает эту линию и во многом ориентирован на ее ценности.


[Закрыть].

Эти традиции Священной Римской империи, возможно, заложили основы децентрализации и плюрализма столиц в период, когда складывалось древнее единство Европы. Столицы такого рода можно также назвать переходящими столицами. Именно такой тип движущейся столицы предлагали для Европы вместо Брюсселя некоторые приглашенные на встречу с Проди, специально созванную для обсуждения вопроса об образе европейской столицы, именитые и почетные гости, в частности Бронислав Геремек, польский диссидент, специалист по истории Средних веков, позже министр иностранных дел Польши и депутат Европарламента. Необходимость такой столицы для Европы он обосновывал отсылками к европейскому феодализму и опыту Священной Римской империи (Wise, 2002). И некоторые элементы такого подхода мы видим в актуальном распределении некоторых столичных функций между городами Европы: Страсбургом, Люксембургом и Франкфуртом.

У многих древних и даже относительно современных народов существовал другой тип подвижных столиц, которые некоторые историки называют «блуждающими». Такой тип столиц был вовсе не обязательно связан с кочевым образом жизни. В Японии столицы государства в течение многих столетий часто менялись в связи с представлением об обновлении харизмы нового правителя (место, где умер предыдущий правитель, считалось оскверненным). Первой постоянной столицей Японии стал город Нара (Wheatley & See, 1978; Goethem, 2008). В более позднее время – в XVI–XVII веках – непостоянные, блуждающие, столицы возникают в Эфиопии, где они служили особой стратегии ведения войны, будучи своего рода временными военными ставками (Howath, 1969).

У самих кочевников, вопреки распространенному мнению, как раз были свои – причем относительно стабильные – столицы, например Неаполь Скифский у скифов (в районе Симферополя), Сарай-Бату (в районе Астрахани) у татар или Шарукань (в районе Харькова) у половцев.

Важную роль в родословной современных столиц играют сакральные и королевские столицы, которые выступают одновременно и предшественникамии антиподаминациональных столиц. Попытаемся проследить генеалогию и маршрут движения от сакральных и королевских столиц к столицам национальным.

Сакральные столицы

В контексте генеалогии современных столиц особого рассмотрения заслуживает феномен сакральной – то есть религиозной или ритуальной – столицы. Многие теоретики городов, в том числе такие блестящие историки и антропологи, как Фюстель де Куланж и Пол Уитли, указывали пз, религиозные истоки урбанизма(Coulanges, 2001; Wheatley, 1971). Наиболее показательна в этом плане книга последнего «Ось четырех кварталов: предварительное исследование истоков и характера древнекитайских городов», которая стала вехой в понимании урбанистической истории и антропологии. Сакральные столицы в различных формах сложились на всех континентах. Примерами таких ритуальных столиц могут служить Теотиуакан в Мексике, Персеполь в Персии или Большое Зимбабве, ритуальный центр предков народности шон, в Африке [10]10
  Подробный обзор азиатских сакральных столиц можно найти в статье Франка Кейтинга (Keiting, 1994). Интересная дискуссия сакральных столиц Индонезии и индуистских сакральных столиц в целом представлена в книге известного антрополога Клиффорда Гирца (Geertz, 1973: 223–230).


[Закрыть].

Сакральные столицы были, по существу, городами-храмами, городами, сложившимися и разросшимися вокруг храмовых комплексов. Особая важность этих сакральных столиц состояла в том, что они были встроены не только в социальный порядок государства, но и в космический порядок. При этом устроительная функция города мыслилась продолжением мироустроительных функций богов и первопредков. Смысл этих городов состоял не только и даже не столько в их географической центральности внутри древних государств, сколько в их роли связующего звена между небом и землей, божественным и человеческим порядками мироздания – своего рода космической центральностью. Так, например, в Вавилоне упорядочение хаоса богом Мардуком завершается устроением им жилища для себя и для других богов – возведением сакрального города Вавилона (Eisenstadt, 1986:186–187). Сакральные города строились как модель мира, и они обнаруживают архетипическое стремление моделировать большое пространство в пространстве малом (Leroi-Gourhan, 1986).

Американский антрополог Клифорд Гирц так описывает сакральные индуистские столицы Индонезии XIV и XV веков, замечая, что многие их черты сохранились и в гораздо более поздние эпохи.

Самой важной из концепций управления была так называемая теория центра-образца, – представление о том, что столичный город является микрокосмом сверхъестественного порядка… и материальным воплощением порядка политического. Столица была не просто ядром, двигателем или осью государства; она была самим государством. В эпоху индуизма королевский дворец охватывал практически весь город. Расчерченный на квадраты, построенный в соответствии с представлениями индийской метафизики, «небесный город» был больше, чем местом власти… В центре его находился божественный король, который воплощал божество; его трон символизировал гору Меру – местопребывание богов; по направлениям четырех священных ветров вокруг него по квадрату располагались здания, дороги, городские стены и даже, в период церемоний, его жены и свита. Считалось, что не только сам король, но и знаки его власти… наделены харизмой. Дворец и его жизнь составляли средоточие королевства, и тот, кто, часто подготовленный особой медитацией для достижения нужного духовного состояния, захватывал дворец, приобретал тем самым всю империю, овладевал харизмой и смещал короля, потерявшего свой священный статус (Geerz, 1985: 222–223).

Таким образом, в символизме многих древних столиц акцентирована не только властная, но и космическая составляющая, встроенность города в космическое время и мифологические нарративы. В некоторых культурах считалось, что сакральная столица находится не просто в центре государства, но и в центре мира. В определенных случаях такой город описывался как пуп земли или Axis Mundi(Россман, 2003). Так, например, ритуальная столица Вилькас находилась, по представлениям древних инка, на пересечении четырех сторон света. Сакральные столицы были особыми обетованными, или избранными,городами, выделенными из окружающего природного и социального ландшафта.

В древних государствах организация пространства была также важным инструментом политического контроля и средством политической и культурной пропаганды. Традиционные космографические модели, представлявшие сакральные города образами неба на земле, способствовали легитимации власти правителя. Такие космографические схемы и формы организации и представления пространства мы находим в цивилизациях Древнего Египта, Вавилона и Древнего Китая (Meyer, 1976: 109; Westenholz, 1998).

Сакральные столицы были единственными и главными столицами во многих древнейших цивилизациях. В них религиозная легитимация статуса правителя играла наиболее важную роль. В большинстве из вышеперечисленных государств сакральная столица первоначально совпадала с политической столицей или протостолицей, и смена политического курса в них часто сопровождалась важными религиозными реформами. Так, например, в Египте смена политических центров всегда была сопряжена со сменой культа или религиозными реформами [11]11
  Возвышение конкретных номов и городов, куда переносились столичные функции, сопровождалось возвышением их религиозных культов. Гелиополь был известен своим культом бога Ра, Мемфис – бога Птаха, Фивы – культом Амона, Ахетатон – Атона. Тесная сопряженность политической власти с религиозными культами свидетельствует о более тесной связи религии и государства в Египте по сравнению с государствами Месопотамии.


[Закрыть]. Фараоны Египта вели свою родословную от богов. Император Китая считался сыном Неба. Правители инка именовались сыновьями Солнца.

Несколько менее выражена эта тенденция была в государствах Месопотамии. Интересно подчеркнуть, что в последних, собственно, коммерческие элементы городов были более выражены по сравнению с египетскими городами, где как раз больше акцентировались чисто религиозные функции. На это, в частности, обращал внимание Фернан Бродель в своей книге «Память и Средиземное море» (Braudel, 2001: 66–67) [12]12
  В своей книге Бродель противопоставляет характер урбанизма в Египте и в Месопотамии. Если в последней города были достаточно автономны и больше ориентированы на торговлю, то в Египте города были по преимуществу религиозными центрами, что отчасти объясняется тупиковым географическим положением Египта и, напротив, большей рыночной открытостью государств Месопотамии, лежавших на торговых путях. Хозяйство Египта было по преимуществу сельским, а потому, пишет французский историк, главный его городской потенциал сосредоточился в столичных городах, которые контролировались храмами и жрецами. Напротив, в Месопотамии хозяйство было гораздо сильнее связано с коммерческой деятельностью; здесь даже складывается своеобразный городской патриотизм, который мы видим, например, в эпосе о Гильгамеше. Этими различиями определялась, по мнению Броделя, более высокая динамика месопотамской экономики и цивилизации и ее более высокое разнообразие (Braudel, 2001: 66–69). Интересно заметить, что внутри Месопотамии южная ее часть, Вавилония, располагала более густой и разветвленной сетью городов (Eisenstadt, 1986: 186–188).


[Закрыть]. Возможно, такая ситуация объясняется географическим положением Месопотамии, через которую исторически проходили важнейшие торговые пути (например, лазуритовый путь возник уже в 3–2 тысячелетиях до н. э.).

Поэтому в государствах Месопотамии, а также в древнем Израиле и Греции, постепенно сложилось более четкое разделение труда между религиозными и политическими центрами. Общие ритуальные центры или духовные столицы играли критически важную роль в культурной интеграции различных племен и народов и служили нейтральными территориями, относительно автономными по отношению к политическим центрам. Первоначально они часто возникали в ситуации фрагментации политической власти или в условиях создания федераций для защиты от общих врагов.

Примерами здесь могут служить Дельфы в Греции, Силом в Древнем Израиле или Ниппур в Месопотамии, служившие главными религиозными центрамисоответственно панэллинской, паниудаистической и паншумерской цивилизаций. В тот период эти народы представляли собой конфедерации племен или колен. В Силоме в эпоху Судей (XIII–XI вв. до н. э.) находилась Скиния Завета (Навл 8:1) и совершались общеизраильские празднества; в Дельфах находился оракул, или прорицатель человеческих судеб, одинаково важный для всех греческих полисов (Iannaccone, Haight, Rubin, 2011: 333–334). Нейтральность этих религиозных столиц, которые не пытались монополизировать ни одно из входящих в конфедерацию племен, определяла их роль в интеграции и разрешении межплеменных конфликтов [13]13
  Экономисты выделяют три типа религиозных рынков,которые подразделяются на монополистические и немонополистические, которые, в свою очередь, могут характеризоваться совершенной или несовершенной конкуренцией. Примером совершенной конкуренции на религиозном рынке выступает организация религий в США. Примером несовершенной конкуренции являются религиозные рынки, например, в описанных союзах племен (Iannaccone, Haight, Rubin, 2011).


[Закрыть].

Тенденция к отделению религиозных столиц от политических была сильной в Европе. Выделение Рима в общеевропейский религиозный центр с эпохи Раннего Средневековья во многом определило логику развития европейской истории и взаимоотношения светских и духовных властей. По сути дела, положение Рима в Священной Римской империи воспроизводило роль Дельф в Древней Греции.

Кентерберийское аббатство в Англии, Сантьяго-де-Компостела в Испании, Реймс во Франции (здесь происходила церемония миропомазания французских королей), Ватикан в Италии, Мцхета и Эчмиадзин в Грузии и Армении, Старая Уппсала в Швеции, город Ниш в Сербии (резиденция митрополита Сербской православной церкви), Гнезно в Польше (традиционная резиденция примаса Польши, архиепископа Гнезненского) стали отдельными от столицы религиозными центрами,пространственно отделенными от центров политической власти. В некоторых случаях, например в случае Ватикана, такие религиозные центры признавались в качестве отдельных и относительно независимых территориальных образований. Неевропейскими примерами таких религиозных столиц могли бы также служить Мекка и Медина в Арабском халифате, город Истахр в Персии, который стал духовным центром зороастризма, главным святилищем огня и хранилищем Авесты после разрушения Персеполя [14]14
  Подобно императорам Священной Римской империи персидские шахи часто перемещались по разным городам государства. Лето царь царей, как правило, проводил в своей горной резиденции в Экбатане. Несколько месяцев в году он жил в окрестностях целебного источника в Сузах. Иногда останавливался в Вавилоне, самом большом городе Древнего Востока. Но Новый год он неизменно встречал в Персеполе (Парсе). Это был центр религиозного культа, связанный, прежде всего, с храмом Ормузда и ритуалами праздника Нового года. Интересно, что Персеполь был изъят из экономической жизни страны и находился на каменистой равнине, в бесплодной местности, которая зависела от поставок продовольствия из других регионов (Perrot, 1998). Хотя Персеполь по этому параметру был похож на отчужденные политические столицы, которые мы обсудим в главе специально посвященной этому типу столиц, роль его была скорее ритуальной, чем политической.


[Закрыть], а также инкская ритуальная столица Вилькас.

В некоторые исторические эпохи в Китае также существовали сакральные столицы, отдельные от административных столиц. Так в эпоху династии Чжоу (особенно это относится к периоду IX–VIII вв. до н. э.) в Китае было две столицы: сакральная столица в Цися на западе страны и меняющиеся административные и военные столицы (в эпоху Восточного Чжоу административно-политической столицей стал Лои в центре государства) (Khayutina, 2007, 2008). В своей статье, посвященной перемещениям столицы Чжоу и опирающейся на детальный анализ текстов и археологические данные, Марина Хаютина, синолог и специалист по этой эпохе китайской истории, обосновывает точку зрения, согласно которой более древний город Цися (или Цишань, названный так в честь священной горы Ци) продолжал оставаться сакральной столицей Чжоу и главным алтарем чжоуских ванов, где хранились их священные реликвии и где семейному клану Чжоу были явлены знаки его мандата на правление (фениксы и красные вороны) (Khayutina, 2008). Эта столица в некоторых аспектах была похожа на сакральные столицы греков и иудеев – Дельфы и Силом, – отделенные от центров политической власти. Если главной иудейской реликвией была скиния завета, то главной реликвией китайцев были девять жертвенных треножников, которые воплощали девять областей Китая и позже служили символом власти императора. В районе города Цися было обнаружено множество ритуальных предметов и бронзовые треножники (Khayutina, 2008). Следует отметить, что в последующей конфуцианской политической традиции именно ваны династии Чжоу (прежде всего Вэнь-ван и Чэн-ван), идеализированные Конфуцием, считались образцовыми правителями [15]15
  Вероятно, является ошибочной идентификация сакральной столицы с городом Хаоцзин, которая присутствует в некоторых статьях (Задвернюк, Козыренко, 2002). Хронология китайских столиц представлена в таблице б.


[Закрыть].

Роль религиозных, или культовых, столиц также часто приписывалась бывшим столицам,таким как Киото в Японии, Стамбул в Турции, Армавир в Армении, Гнезно в Польше (место, где короновался первый польский король) или Москве в эпоху Российской империи (Gottman, 1985).

Древний и средневековый исторический опыт дуализма или монизма политических и религиозных центров или столиц также оказывал заметное влияние на последующую структуру власти уже современных государств и устройство их урбанистической иерархии. В тех государствах, где произошло более четкое разделение на религиозные и светские политические столицы, как правило, более явственно обозначилась тенденция к разделению функций городов и разных типов властей, а также возникла более плюралистическая и полицентрическая система городов. В этих государствах произошло также более четкое размежевание на религиозные и светские элиты. Понтификальный элемент здесь могли представлять жрецы, священники, маги и чародеи. Политические элиты были представлены правителями, королями или императорами.

Напротив, ситуация цезарепапизма или государственной монополии на религию была наиболее ярко выражена в Египте в древности и в Византии в эпоху Средневековья.

В Византии сложилась система пентархиииз пяти православных патриархатов: в Константинополе, Александрии, Антиохии, Иерусалиме и Риме. Однако они рассматривались, скорее, как проекции административной власти вселенского патриарха в Константинополе с его резиденцией в Софийском соборе и императора Византии, чем как сакральные центры сами по себе. На административный характер этого разделения указывает, например, первенство Александрии и Антиохии во вселенской церкви и позднее возникновение самого Иерусалимского патриархата, который из кафедры превратился в патриарший престол только в 451 году, хотя именно Иерусалим был колыбелью христианства. Решающее слово в избрании патриарха и пяти важнейших патриарших чиновников принадлежало императору [16]16
  Некоторые аспекты византийского урбанизма и столичности более подробно обсуждаются в книге «В поисках Четвертого Рима» (Россман, 2013), где речь идет о новостоличных дебатах в России.


[Закрыть].

Тенденция подобного рода проявилась и в русской истории. В России древний религиозный центр в Кремле постепенно превратился в центр политической власти. Если в императорской России «порфироносная вдова» была в какой-то степени отделена от своего мужа – государства – в качестве религиозной столицы, то в допетровскую и постсоветскую эпоху Россия гораздо теснее сближается с цезарепапистской моделью власти. В идеологии многих групп, которые участвовали в обсуждении проблемы переноса столицы России, Москва выступает одновременно как сакральный и как политический центр. При этом сакральный статус Москвы служит аргументом в пользу ее уникальных претензий на статус столицы.

Многие палестинские политические группировки и некоторые группы израильтян также апеллируют к сакральному статусу Иерусалима для обоснования своих претензий на превращение города в политическую столицу своих государств (Melman, 2009). В современном мире это достаточно редкие примеры представлений о том, что политическая столица должна непременно обладать атрибутом святости.В большинстве стран произошло ясное размежевание этих двух категорий городов.

Заметим в скобках, что выбор святых мест и сакральных городов во многих традиционных цивилизациях происходил гораздо более рационально, чем это кажется многим современным историкам и комментаторам. Исторически всегда подспудно происходила своего рода селекция из великого множества существовавших святых мест. Анализ расположения важнейших старинных религиозных центров – таких как Дельфы, Иерусалим или Мекка – показывает, что их выбор был часто продиктован вполне земными и понятными соображениями, в том числе и соображениями политической прагматики или даже конъюнктуры (Joffe, 1998). Современные фундаменталисты, кажется, действуют гораздо более непреклонно в своих попытках установления контроля или возвращения статуса столиц старинным сакральным центрам (Pipes, 2001).

Королевские столицы

Несмотря на многообразие конкретных исторических воплощений королевских столиц в европейских и неевропейских обществах, а также множественность форм монархической власти, можно говорить о некоторых типических чертах королевских столиц как особом классе городов.

В древности и Средневековье столичные функции не отделялись от тела короля или императора. Королевской или княжеской столицей обычно считался город, где находилась резиденция королевской семьи (стол), и потому они были гораздо более мобильны по сравнению с сакральными столицами. При этом сама фигура правителя обычно заслоняла собой пространственную локализацию этой резиденции. В некоторых случаях королевская резиденция могла совпадать с сакральным центром государства и король помимо государственных задач мог также выполнять различные религиозные и ритуальные функции. Религиозный символизм становился в таких случаях частью государственного ритуала. Происхождение монарха при этом часто связывалось с божественными первопредками для религиозной или космической легитимации его власти.

Центральной идеей архитектуры королевских столиц была идея высшего характера власти монарха, которому в некоторых случаях приписывалось божественное происхождение. Таковы королевские столицы многих стран Ближнего и Дальнего Востока. Во многих случаях постепенно происходило пространственное разделение между светскими и религиозными столицами, о чем мы уже упоминали выше.

Королевские столицы нового времени, хотя часто и находились в непосредственной близости от наиболее крупных городов страны, не всегда были достаточно укоренены в самом городе. В этих государствах власть часто локализовывалась в окрестностях большого города, смутно опасаясь его и чувствуя в нем враждебную силу. Во Франции, Испании и Англии, государствах, которые до сих пор остаются чрезвычайно централизованными, королевские столицы и двор, находясь неподалеку от большого города, никогда не сливались с ним и часто находились в конфликте с городскими интересами. Пройдет немало времени прежде чем политическая власть сможет более надежно обосноваться в самом большом и главном городе страны.

История взаимоотношений королевского двора и главного города страны проникнута противостоянием короны и городских классов. По мнению Жана Готтмана, именно история этого противостояния среди прочих причин заложила основы современных систем демократии (Gottman, 1990: 69–71).

В Париже столкновение короны и городских классов начинаются уже в Средние века. Парижский университет на левом берегу Сены добивается от Рима особой хартии, которая дает ему привилегии самоуправления. На правом берегу Сены оппозицию двору составляют купцы; для их лучшего контроля дворец перемещается на правый берег. Однако уже с XVI века двор редко пребывал в столице и передвигался между королевскими крепостями Луары, Сен-Жермена и Фонтенбло. В эпоху Марии Медичи королевский двор находился в Блуа. В XVII веке двор перемещается сначала в Сен-Жермен-ан-Ле (Saint-Germain-en-Laye), а потом в Версаль. При этом приезды короля в Лувр были связаны почти исключительно с формальными аудиенциями (Gottman, 1990: 69–71).

Подобное противостояние короны и главного города было характерно и для Англии. Попытки английских королей «приручить» город и превратить Лондон в королевскую столицу не увенчались успехом. Только в XIII веке казначейство переместилось из Уинчестера в Вестминстер, который постепенно стал столицей, где разместилась королевская администрация. Вестминстер был тогда небольшим городом недалеко от Лондона, коммерческого центра страны. Только в начале XVII века Вестминстер и Лондон сливаются в единое целое, но английским королям, несмотря на настойчивые попытки первых Стюартов, так и не удалось создать здесь полноценную королевскую столицу континентального образца. Серия конфликтов и гражданская война окончательно разрушила их королевские амбиции и планы на город (Robertson, 2001: 44–48).

В чем-то сходная ситуация взаимоотношений власти и города сложилась в Испании. Перемещения испанского двора из Толедо в Мадрид (1561), из Мадрида в Вальядолид (1601) и обратно в Мадрид (1606) были во многом связаны с противостоянием двору и, по крайней мере в первом случае, с конкретным социальным конфликтом – восстанием «коммунерос» в Толедо. Королевская столица Испании располагалась в Эскориале, в 50 километрах от Мадрида. При этом, как пишет историк Испании Дэвид Рингроуз, столица страны воспринималась лишь как своего рода «необязательное дополнение к двору» и сцена для демонстрации могущества. По сути дела, столичная функция Мадрида сводилась к процессиям и церемониям легитимации власти. Рингроуз подчеркивает, что до 1561 года у испанских королей вообще не было фиксированного двора. Монументальные королевские здания в Мадриде появляются только в эпоху Бурбонов в XVIII веке. Не случайно Габсбурги (Филипп II, III и IV) всегда последовательно и умышленно избегали этот город (Ringrose, 1983: 232–233).

Все эти примеры иллюстрируют то, что Жан Готтман называет «явной тенденцией к отделению большого города от центра политической власти, которая не может быть доверена беспокойному метрополису» (Gottman, 1990: 68). «Это состояние, – замечает он далее, – продолжалось целое столетие. Одним из первых актов революции 1789 года было возвращение короля и двора из Версаля обратно в город. После волнений 1848 года барон Осман (Haussmann) осуществляет план перестройки города, задачей которого было сделать его более безопасным для пребывания правительства» (Gottman, 1990: 70).

Таким образом, вне зависимости от того, находился ли королевский двор в столице или за ее пределами, важно понять, что политическая власть не была интегральной частью самого города.В королевских столицах власть и город еще разделены и противостоят друг другу, и город с его клеточной памятью о хартиях вольностей и средневековых формах самоуправления оказывается чуждой и часто враждебной средой для локализации власти. Но королевский двор и город как бы растут навстречу друг другу. Лишь постепенно, с возникновением национального государства и новой национальной идентичности, происходит закрепление политической власти в столичном городе.

Тем не менее следует признать, что сам рост королевских столиц в некоторых странах и их амбиции подготовили движения европейского национализма. Режимы абсолютизма в Европе с их тенденциями к сверхцентрализации и бюрократизации власти и ресурсами политической мобилизации и перераспределения доходов между центром и периферией уже заложили ту основу, на которой впоследствии смогут возникнуть национальные столицы и национальные государства. Попытки монархов привнести или выплеснуть королевскую благодать на город обернутся впоследствии национализацией самой монархии. То, что не удалось монархам, удалось новому субъекту истории – нациям.

Как мы покажем в следующих главах, национальные столицы обязаны многими своими важнейшими формами и идеями своим предшественницам – сакральным и королевским столицам. Следующие несколько параграфов этой главы будут посвящены различным аспектам истории и конституции национальных столиц. К имперским и отчужденным столицам, которые мы упомянули в качестве исторических форм столичных городов, мы перейдем лишь в третьей главе и обсудим их главным образом в контексте их переносов.