Текст книги "Точка невозврата (СИ)"
Автор книги: Вадим Саранча
Жанры:
Киносценарии
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
– Ничей. – Затравленно ответил мальчик, явно не ожидая ничего хорошего от подошедшего.
Девушка тоже вышла из автомобиля и с интересом наблюдала за происходящим.
– Есть хочешь? – Как можно мягче спросил молодой человек.
Мальчишка кивнул.
– Пойдём, я покормлю тебя. – Сказал, и протянул руку.
Мальчишка некоторое время сомневался. Но когда их взгляды встретились, он смело положил на протянутую ладонь свою, и поднялся. – Дядя, а ты кто?
Ответа не последовало. Молодой человек сам еще не знал – кто он.
– Хочешь быть моим сыном? – ответил он вопросом на вопрос.
– А как это – быть сыном?
– Ну, (пауза) мы будем вместе жить, ходить гулять. Кушать вместе будем, а потом ты пойдёшь в школу…
– Я хочу быть твоим сыном…
СТУК.
…ты, и подобные тебе, изучают нас как насекомых. Вы хотите знать о нас все. Но вам совсем не интересно нас ПОЗНАТЬ!
(выдержка из доклада по психоанализу больных шизофренией).
-«Когда люди хоронят своих близких, знакомых, да и просто подобных себе, они переходят в несколько иное измерение своего мышления, чувств, эмоций. Они по иному начинают осознавать цену всего того, что остается на земле, и чего нет под землей.
Уверенность, иногда даже не искренняя и навязчивая, что жизнь продолжается, и что происходящее в этот момент – это всего лишь мгновение. Мимолетное. Призрачное. Самое главное и правильное то, что жизнь – это постоянное, вечное и незыблемое явление самой жизни.
Интересно, честное слово, заглядывать в души людские, когда они, эти люди, потупив взоры, слушают прощальные слова над гробом. Интересно видеть их внешнюю и внутреннюю структуру, сравнивать и сопоставлять.
Знаете, когда человек, будь то женщина или мужчина, стоит у свежей могилы, он внутренне становится сильнее как никогда. Сила эта, уверенность, приходит откуда-то извне. Но ни разу мне не удалось проследить, откуда приходит эта сила и куда потом исчезает.
Что, какие обстоятельства заставляют душу взывать о помощи и ждать, когда на этот сигнал SOS отреагирует энергия невидимого мира?
Иногда, мне казалось, что я нашел ответ на свой вопрос. Вот было бы хорошо! Покрываться броней из нутри, и тогда, когда это нужно. И становиться сильным не под воздействием внешних факторов, а по собственному желанию и в любое время.
Но, увы! Я ошибался. Я так и не нашел решени я. Видимо, то, что приходит «от туда» невозможно вызвать по прихоти своей…
При жизни я мог только лишь заглядывать в души, читать мысли, чувствовать эмоции. Мне этого не хватало. Быть может, перейдя в другое измерение, душа моя познает нечто новое. Получит больше власти.
А пока… Пока я должен жить в этом мире один. Порою кажется, что тяжесть, невидимая – но такая реальная, давит на грудь, мешает дышать. Именно в такие моменты начинаю осознавать, как все-таки нелегко нести в себе то, что отличает тебя от всех остальных! Делает тебя «другим».
Тяжело осознавать себя не таким как все. Видеть все не так, слышать, чувствовать.
Я знаю – я из другого мира.
Только один вопрос не дает мне покоя – как я оказался здесь?
Почему я здесь чужой?
Кто и для чего меня сюда прислал?
Как мне вернуться обратно?
Неужели я должен буду жить в этом мире вечно?
Могила… В последнее время ниточка размышлений привела меня к тому, что яма, самая обыкновенная – это вход туда, куда я так стремлюсь!
Но это не все. Не хватает еще чего-то…
Я долго не мог понять – какое слагаемое нужно добавить, чтобы получился нужный мне результат и дверь открылась… Чтобы я смог уйти к своим.
Где-то в глубине сознания понимал – решение рядом.
Я начал ждать…
И вот вчера, совсем случайно я понял – чего мне так не хватает? Какого кусочка мозаики недостает для того, чтобы сложить ровную дорогу и отправиться по ней в путь. Навстречу самому себе.
Хотите узнать?
Так вот: первый составляющий – это яма, второй – как это не банально звучит, – смерть!
Да-да, самая обыкновенная смерть!
Итак, друзья мои, хочу с вами попрощаться. Желаю успеха. Ах да, вот еще что:……………….»
На этом, послание, написанное кровью на стене, обрывалась. Ее автор попытался написать еще несколько слов, но, или силы покинули его, или кровь закончилась в жилах – последняя фраза так и осталась неоконченной.
Психоаналитик областной тюрьмы, женщина лет тридцати пяти, прочитав послание, написанное кровавым слогом на серой бетонной стене тюремной камеры, отдала распоряжение ничего здесь не трогать до особого приказа.
Спустя двое суток, она добилась особого распоряжения о консервации камеры. В нем так же сообщалось, что вскрытие пломбы на двери камеры может быть произведено только лишь по личному приказу главы администрации области.
А того психа, что вскрыл себе вены и собственной кровью написал столь длинное и замысловатое послание – похоронили на тюремном кладбище, так как родственников он не имел. Его личные вещи так и остались лежать невостребованными в сейфе начальника охраны тюрьмы.
Заключенный, пытавшийся достучаться в мир иной, будучи еще жителем этого, вошел в историю тюрьмы, как одиночка с другой планеты.
ХУДОЖНИК И ДЕВУШКА. Лирическая история.
–Глянь, глянь, опять идет, – скорчив хитрую гримасу, толкала локтем одна торговка свою подругу, – опять чего-нибудь у тебя возьмет.
Девушка быстрым взглядом окинула толпившийся у прилавков народ и нашла того, на которого указывала соседка.
Увидев среди многочисленного серого люда Художника, Девушка опустила глаза и машинально стала поправлять и приводить в порядок многочисленные сладости, которые и так в аккуратном порядке покоились на ее лотке.
Лицо ее зарделось румянцем. Очевидно, она давно ждала появления Художника.
Конечно, она не знала, кто он, чем занимается. И обратила внимание на него совсем недавно. Почему? Наверное, и не знала точно, почему? Просто, находясь уже долгое время среди разных людей, плохих и хороших, веселых и нудных, она научилась с первого взгляда определять – кто есть кто. Нет, она не была профессионалом в чтении человеческих душ. Но, что-то внутри нее говорило, подсказывало, где – хороший человек, где – плохой, а где – так себе, серая душонка.
Художник медленно брел вдоль лотков торговцев и с каждым шагом приближался к тому месту, где стояла Девушка.
Собственно говоря, ради нее он и забрел в этот торговый ряд, может, полностью и не осознавая, зачем, для чего. Ему нравилось толкаться в толпе народа, глазеть на товары, прислушиваться к разговорам и находить во всей этой сутолоке разноголосой какое-то успокоение, уверенность в том, что суть людская не изменилась, осталась прежней. И вдобавок ко всему, у него появился интерес к Девушке, торгующей сладостями. И это обстоятельство послужило причиной того, что Художник каждый свой день начинал с прогулки по торговым рядам, если только можно назвать прогулкой брожение среди разномастной толпы по грязным, мокрым дорожкам и наступать на окурки, старую оберточную бумагу и еще многое то, что валяется под ногами людей.
После каждой такой прогулки день казался Художнику не таким серым и убогим. Тучи – эти безобразные божьи творения, становились по своим местам на задымленном и грязном, как асфальт под ногами, небосводе и совсем уже не раздражали, а, наоборот, приводили Художника в некий восторг и восхищение своей грациозностью.
И хотя солнце не показывалось уже долгое время, после каждой своей утренней прогулки, Художник приходил к выводу, что оно все же есть там, вверху. И светит так, как раньше, и даже, хотя он в этом был не совсем уверен, согревает своими лучами бренную суету земную, несмотря на грязные тучи, которые держали монополию над головами людской толпы.
А в той части торгового ряда, где стояла Девушка, Художник особенно четко ощущал тепло солнечных лучей и ему, даже, становилось немного жарко. Но стоило ему отойти немного в сторону – и все исчезало, растворялось в сером затхлом воздухе.
И сейчас, когда Художник приблизился к лотку со сладостями, он ощутил невидимое тепло и какое-то успокоение…
Девушка пристально смотрела на подошедшего Художника открытым и ясным взглядом. Казалось, в тот момент, она решилась на то, на что долго не решалась. Ее глаза, большие и добрые, источали солнечный свет, которого так не хватало Художнику…
– Здравствуйте, – промолвил он с легкой улыбкой.
Это слово он говорил ей каждое утро, когда приходил на это место, на что она тоже отвечала с легкой улыбкой, вперемешку со смущением: – Здравствуйте.
Сегодня Девушка изменила установленному правилу их встречи и, опустив густые ресницы, произнесла:
– Я Вас давно жду, боялась, что Вы не придете…
Художник ничего не ответил. Он обратил свой взор вверх, где, с трудом пробиваясь сквозь свинцовый слой туч, показался кусочек ясного неба, и солнечный лучик, уже долгое время не видевший землю, осветил Художника и Девушку, стоящих друг против друга.
«В моей жизни ожидаются большие перемены», – подумал Художник, и глаза его стали не такими грустными, как раньше…
ШАМРОК НА СНЕГУ. Драма.
История эта началась давно. Всему виной – одна находка, ее нашли школьники. Весной, после таяния снега, маленькая речушка, которая протекает по краю нашей станицы, превращается в грязный и мутный бурлящий поток. Вода на изгибах размывает берега, образуя обширные плесы, в которых потом, когда наступает лето, любят прятаться от зноя станичные гуси и утки. В одной из таких промоин и нашли штык-нож, и могилу.
Приехали специалисты из краеведческого музея. Провели раскопки. Могила оказалась братской, времен гражданской войны. Сотни, а может и тысячи таких захоронений разбросано по донской земле. Лихое тогда было время...
Никакой исторической ценности найденные останки не представляли. Их перезахоронили, а нож разрешили оставить для школьного музея.
Все бы на этом и закончилось, если бы не гравировка на лезвии ножа, по-английски: «Э. О*Харра. За службу Великой Британии». И во мне заговорил старый школьный девиз – «ни кто не забыт, ничто не забыто!». За всем этим скрывались человеческие судьбы. И мне ужасно захотелось узнать обо всем поподробнее.
После тщательного изучения истории гражданской войны по историческим изданиям, я провел подробные архивные исследования. Признаться, получить доступ к материалам некоторых архивов оказалось очень непростой задачей. Но усилия не оказались напрасными – накопилось столько интересного, что в пору было садиться за написание кандидатской диссертации. Мне даже удалось установить имена тех, кто покоится в захоронении. Мною овладел какой-то азарт, который присущ исследователям и первооткрывателям.
Я сделал несколько запросов в Английское консульство. К моему удивлению и радости, ответы пришли довольно быстро и были исчерпывающими и содержательными. Даже прилагались фотокопии некоторых документов тех времен. И что же? Оказалось, что лейтенант О*Харра, ирландец по происхождению, служил в британской армии, принимал участие в боевых действиях в составе союзных соединений Антанты на территории России, был ранен. После ухода Антанты демобилизовался и вернулся к себе на родину. Имел несколько наград. Дальнейшая судьба неизвестна.
Все прояснил ответ из Ирландского посольства...
Потому я здесь, в Ирландии, в гостях у Катлин О*Харра. А в сумке у меня лежит вещь, которая некогда принадлежала ее отцу, но по какой-то причине осталась в России.
Момент встречи я не описываю – это будет вам не интересно. Лучше расскажу о нашем разговоре. И так...
После моего подробного рассказа об истории самой находки, да и вообще, об истории того времени, я сказал, что приехал сюда, дабы передать реликвию (а это и есть самая настоящая семейная реликвия) тому, кому она на самом деле принадлежит. В наших музеях хранятся множество подобных предметов. Но этот – именной. И, по моему убеждению, не музейный экспонат.
Мисс О*Харра внимательно меня выслушала, но в глазах не было никаких эмоций. Неужели ее все это нисколько не тронуло? – задал я себе вопрос. Оказалось, что нет. После того, как я сказал, все, что хотел сказать, я передал ей нож. Она принесла и положила передо мною на стол старую, пожелтевшую тетрадь – дневник ее отца.
– Я получила это от моей матери, незадолго до ее смерти. Думаю, вам будет интересно ознакомиться с ним.
О такой удаче я только мечтал! Вот она – живая история. Как же приятно прикасаться к полуистлевшей бумаге ВРЕМЕН!
Начало всего.
Уже несколько лет, как истерзанная мировой войной, а потом революцией, Россия полыхала пожарищами гражданской войны. Старый, сложившийся веками уклад жизни ни как не хотел уходить в небытие, уступать место чему-то новому. И не все за пределами страны хотели, чтобы это случилось. Потому – то и пришли на русскую землю иностранцы. Чтобы помочь оставить все как есть...
Это была темная апрельская ночь. Дождь сменялся мокрым снегом. Весна рвалась в этот мир. Зима не хотела уходить. Сопротивлялась, как могла. Ей уже нечего было терять...
В домах не спали. И, хотя огня ни кто не зажигал, все напряженно всматривались в темноту. И стар и млад. Англичан ждали. Знали – они вот-вот придут. И они пришли. Солдаты, кони, повозки, орудия ползущим потоком заполнили безмолвные улицы. Смена власти неминуемо означала новый виток репрессий. Обыски и аресты начались на рассвете.
Но те, кому нужно было уйти – уже ушли. Небольшая группа – местная партийная ячейка, вместе с секретарем и председателем сельсовета, укрылась на безопасном расстоянии от станицы. Им нужно было решить, что делать дальше – продолжать подпольную борьбу или выдвинуться на соединение с регулярными частями Красной Армии. Они сидели в заброшенном амбаре. Лиц собравшихся видно не было, но по голосам чувствовалось – люди не хотели уходить. Ведь только-только начали налаживать новую жизнь. Нужно было готовиться к посевной. Но вновь пришла война.
Решение приняли не сразу. Спорили долго.
Два дня они вели наблюдение за станицей, считали орудия, солдат. Все эти сведения могли пригодиться в будущем. А потом они ушли. А вслед им доносился стук топоров – перед бывшим сельсоветом строили виселицу для тех, кого подозревали в связи с коммунистами.
Дневник Эммона.
Сегодня впервые смог подняться самостоятельно – удивительные ощущения. Все начинается с начала. Как у ребенка. Первый шаг, первое падение. Меня подняли и снова уложили в кровать. Я не сопротивлялся. Знаю, что завтра опять встану. И тогда уже не упаду, удержусь. Сегодня же пришла мысль о дневнике. А что? И в самом деле – о скольком можно написать. Если жив останусь, буду читать в старости. Память – она, конечно, многое хранит, но с годами стирается. А бумага – она вечная.
За окном лунная майская ночь. Теплый ветер пахнет сиренью и молодой листвой. Хочется домой. Сколько времени прошло? Уже не уснуть. Скоро рассвет. И новый день.
Прошла неделя. Не делал записей, чтобы не казаться пустомелей. Не все так просто. Очень слаб. Долгое время в постели дает о себе знать. Даже стыдно в этом себе признаться. Думал – скоро начну ходить. Ан нет. Пара шагов с костылями – вот и все, что смог себя заставить. Спасибо медсестре. Без ее помощи и этого бы не было. Нянчится со мной. Надо же – я чужак для нее, захватчик. А, поди ж ты, и меня, выходит, можно жалеть. Вот опять идет. Сейчас будет урок хождения.
Вчера прибыл первый обоз с ранеными. Ужас. Для чего? Зачем? Что мы делаем в этой стране? Что я здесь делаю? Помню переход. Думал, не выживу. А жить хотелось. Очень.
Повезло, что нас расквартировали здесь, а не бросили на передовую. А другие пошли дальше. И вот они возвращаются – без рук и ног, контуженные, обожженные. А сколько не вернется?
Сегодня прогуливались вдоль реки. Камила пытается учить английский. Помогаю, как могу. Ведь в долгу перед ней – она меня выходила. Поставила на ноги. Удивительный она человек.
Говорил с главврачом. Он доволен моими успехами. Хотя знаю – ему абсолютно наплевать. Я один из сотен. К тому же ирландец. Но не об этом речь. Он вкратце рассказал мне историю этой земли, этого народа. Оказывается, как я мало знаю. Нужно будет расспросить Камилу поподробнее.
Август. Жара все еще держится. От нее не спрятаться. Даже ночью. Колодцы пересыхают. Все ощутимее нехватка питьевой воды. В гарнизоне вспышка дизентерии. Люди вынуждены пить воду из реки – это явное самоубийство! Лошади страдают от насекомых-кровососов. Ветеринарная служба не справляется. Последний обоз с продовольствием не пришел. Пришлось изымать провиант у местных крестьян. Тем самым была вызвана очередная волна недовольства даже среди лояльных к нам жителей. Не удивительно.
Меня определили при штабе. Но помогать приходится и в госпитале и на складах. Под ружьё мне ещё рано. Времени свободного почти нет. И сил тоже нет. Спасают мысли о Камиле.
Напряжение витает в воздухе. Прошел слух, что ночью караульные видели всадников. Кто они – передовые разъезды красных или местные бандиты? Тревожно. Местное население как будто тоже что-то чувствует. Осмелели. Комендатура допрашивала их старейшину.
Что будет с нами? Со мной и Камилой? Мы уже не можем друг без друга...
Историческая справка.
В двадцатый век Россия шагнула полноправной хозяйкой Европы. Не только как мощная военная держава, но и экономически стабильное, постоянно развивающееся государство. Российские экспортеры зерна, мяса и древесины доминировали на европейском рынке. Интенсивно осваивалась Сибирь и Дальний восток. Районы с несметными богатствами полезных ископаемых. Что толкало в свою очередь развитие промышленности. Из аграрной, Россия превращалась в индустриальную. Казалось – еще немного и Россию не сможет догнать не одно государство в мире...
Но потом пришла война. Самая страшная за всю историю человечества. Россия была втянута в это побоище. А потом революция. Сначала одна, потом другая. И от былой мощи не сталось ничего. Одни осколки. Осколки великой империи.
Развязка.
За дальними курганами полыхали зарницы. Доносился приглушенный рокот. Камила и Эммон стояли, обнявшись на скалистом утесе. Была уже осень. Они стояли и смотрели вдаль. Туда, откуда приближалась гроза. Не раскаты грома доносил ветер – а залпы артиллерии. Фронт был уже совсем рядом.
–Что с нами будет? – Камила испуганно смотрела на полыхающий горизонт.
Эммон вздохнул и покрепче прижал ее к себе. Он не знал, что ответить.
–Не бойся, у нас все будет хорошо. Мы никогда не расстанемся. – Сердце его ныло от безысходности.
–Эммон, – Камила пристально посмотрела ему в глаза, – я жду ребенка. Я не хотела тебе этого говорить, но теперь знаю – чтобы с нами не случилось, куда бы ни разбросала нас судьба – ты должен знать, что где-то есть частичка тебя. Быть может, это даст тебе силы выжить и ты захочешь разыскать нас, когда нибудь...
Расставание.
Выпал первый снег. Мир преобразился. Чистый белый пух скрыл грязь и сухую траву. Степь уснула. В этот день пришел приказ об отступлении. Началась лихорадочная погрузка на подводы. Прибыл дополнительный отряд пехотинцев для охраны обоза.
Отступали на юг, к морю. Переход обещал быть трудным. Молодая Советская республика крепла. Все больше людей поддерживало большевиков. Усиливалось партизанское движение. На фоне всего этого было принято решение вывести британские войска к побережью, погрузить на пароходы и отправить домой. Заканчивался очередной этап гражданской войны в России.
Эммон узнал о приказе не брать в обоз беженцев только накануне выступления. До этого он был уверен, что Камила уйдет вместе с ним. Ведь госпиталь, особенно в полевых условиях так нуждался в медперсонале. Но у командования было на этот счет другое мнение.
Эммон забросал начальника штаба рапортами с просьбой оставить Камилу при госпитале. Но все было напрасно. Отчаявшись что – либо изменить, на одной из аудиенций, Эммон в сердцах заявил, что в таком случае он останется здесь, с женой и будущим ребенком. На что старый полковник, глядя в упор, сказал, что его расстреляют как дезертира, без суда и следствия. И что верность присяге должна быть выше личных амбиций. Эммон впал в отчаяние. Он не знал, как быть. Страшный день приближался…
Прощаться было невыносимо тяжело. Обоз выступил ранним промозглым утром. С востока дул сырой ветер, поедая размокший снег. Кое-где, на макушках бугров, появились проплешины – оголенные темные пятна земли с остатками прошлогоднего бурьяна. Угрюмое серое небо висело так низко, что от этого, казалось, трудно дышалось.
Голова обоза уже была довольно далеко от станицы, а последние повозки только-только выбирались за околицу. Эммон должен был идти. Но он не мог.
Камила протянула ему маленькую икону:
–Возьми это на память. Помни о нас.
–Не думай обо мне. Береги себя и малыша. Я вернусь, обязательно вернусь. Ты только дождись. Слышишь! Вот, – Эммон достал из кармана платок, – это подарок моей мамы. Здесь вышит листочек шамрока, символ моей родины. Помнишь, я тебе рассказывал? Это мой талисман. Я хочу, чтобы он берег тебя так же, как берег меня все это время. И вот еще,– он отстегнул от пояса штык-нож, – здесь написано мое имя. Храни его. Быть может он поможет нам найти друг друга.
Повернувшись, Эммон побежал догонять обоз. Обернулся он, когда станица была далеко позади. Камила стояла на дороге, одинокая. Как березка на бескрайних степных просторах.
А на подступах к станице уже сосредоточились несколько кавалерийских отрядов Красной армии. Сил накопилось достаточно, чтобы начать атаку и попытаться выбить англичан из ложбины. Бойцы готовились к бою. В штабной палатке командиры склонились над картой, обсуждая предстоящие маневры.
К полудню вернулась группа разведчиков, высланных накануне вперед для наблюдения за станицей. Всадники спешились прямо у входа в штаб. Старший вошел вовнутрь.
–Разрешите обратиться, товарищ начдив?
Все повернулись к вошедшему.
Рослый детина, с грубыми чертами лица, забрызганный грязью, застыл в ожидании ответа. Он дышал тяжело, что говорило о его поспешном прибытии.
–Что у Вас? – начдив бросил неприязный взгляд. Он не любил грязь, и не жаловал тех, кто неудосуживался найти хотя бы несколько секунд, чтобы привести себя в порядок, прежде чем являться с докладом. Пусть даже срочным и важным.
–Англичане оставили станицу, товарищ начдив. Они ушли на юго-запад.
–Что, все ушли? Вы хорошо проверили?
–Так точно, товарищ начдив! Мы подошли почти к самим хатам – станица пустая.
–Ну что ж, можете идти.
Детина взял под козырек, развернулся и выскочил наружу. Оставшиеся, застыли в ожидании. Начдив некоторое время молчал, потом усмехнулся:
–Надо же, все-таки ушли. Ты был прав, комиссар. Ну что ж, – он посмотрел на стоящего поодаль человека в кожаном пальто, – раз так, то вам с Семеном ставится задача восстановить Советскую власть и налаживать мирную жизнь в вашей станице. Возьми с собой, сколько считаешь нужным людей, и пусть вам сопутствует удача! А мы пойдем дальше. Будем гнать эту нечисть, покуда в море не потопим всех до одного!
Отряд всадников под красным флагом двигался по главной улице. Их не встречали хлебом-солью. Не приветствовали криками «Ура». Пустынные улицы и переулки молча встречали смену власти. Люди знали – снова начнутся репрессии...
Эпилог.
За окном стемнело. Я дочитал последнюю страницу дневника, закрыл тетрадь и посмотрел на Катлин.
–Выходит, Ваш отец всю жизнь верил, что когда-нибудь сможет разыскать Камилу?
–Да. Из записей видно, что именно с этой целью он попытался пойти служить в британскую армию после того, как был открыт «второй фронт». Но его не взяли по состоянию здоровья. Да и возраст был не тот уже. Отчаявшись, он потерял интерес к жизни. Вскоре его не стало. Я тоже, в свое время, пыталась навести справки. Уже после того, как не стало мамы. Мысль, что где-то очень далеко у меня есть брат или сестра не давали мне покоя. Очень тяжело остаться в этом мире совсем одному.
Но что я могла узнать? Советский Союз был закрытой страной. Между нашими странами даже не было дипломатических отношений долгое время. И я потеряла всякую надежду.
Я молчал. Молчал оттого, что не мог решиться рассказать правду. Иногда, бывают в жизни такие ситуации, когда лучше не знать всего. Но я не чувствовал в себе право решать за человека – право знать или не знать.
–Вы что-то хотите мне сказать, – Катлин вопросительно посмотрела мне в глаза. – Не бойтесь, говорите.
И я решил все рассказать...
Сразу же, с приходом красных в станице начались аресты и конфискация продовольствия. Обыски проводились очень тщательно. И если у кого находили спрятанное зерно – расстрел без суда и следствия.
Всех, кого подозревали в сотрудничестве с англичанами, согнали и заперли в амбаре. Допросы велись круглые сутки. Вскоре арестовали и Камилу.
Ее ввели в прокуренный кабинет около полуночи. Тусклый свет керосиновой лампы выхватывал из темноты только центр комнаты с письменным столом да серые лица заседателей. На столе лежал конфискованный при обыске штык-нож. Комиссар кивнул головой,
–Где взяла? – он говорил спокойно. Казалось, излучая при этом какую-то усталость.
Камила знала – расскажи она всю правду – подписала бы себе смертный приговор.
–Нашла на улице, когда ушли англичане, – это единственное, что пришло на ум в этот момент.
–Ага, понятно. – Допрашивающий с тоской посмотрел на огонь лампы, – а что делала во время оккупации?
–Работала.
Он по-прежнему не отводил взгляд от огня.
–Где и кем?
–Санитаркой при госпитале. Спасалась от голода.
И тут на его лице произошли сильные перемены. Он повернулся к Камиле, привстал и заорал что было силы:
–Что? Да их давить и душить любыми способами нужно было! А ты и тебе подобные раны им зализывали! Чтобы они потом опять в нас стреляли! Конвой, увести арестованную!
Камилу грубо вытолкали в прихожую. Остаток ночи она провела в камере, вместе с другими.
А утром за ними пришли. И повели по главной улице на край станицы. Там уже собралась толпа. Люди молча смотрели на арестантов. Было холодно и жутко от этого молчания. Неподалеку чернела свежевырытая яма.
Их выстроили у края. Зачитали приговор. Камила крепко сжимала в руке кусочек материи с вышитым зеленым трилистником. Она думала о Эммоне. Все еще верила, что талисман спасет ее. И вдруг, о чудо – она почувствовала, что ребенок, которого она носит под сердцем, едва ощутимо шевельнулся. Она повернулась к стоящему рядом старику:
–Дядя Федя, он шевелится, – и приложила руку к животу.
Старик обнял ее за плечи и громко разрыдался. Грянул залп.
А в этот миг, далеко-далеко, Эммон вздрогнул и оглянулся. Оглянулся туда, где оставил жену и ребенка...
Зеленый листочек шамрока так и остался, никем не замеченный, лежать на грязно – сером снегу. Тела расстрелянных сбросили в яму. Туда же бросили и штык-нож с гравировкой на английском языке.
