Текст книги "Взрывник. Заброшенный в 1941 год"
Автор книги: Вадим Мельнюшкин
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– А мы не на деньги бились, а на должность. Если я выиграю, он меня начальником волостной полиции поставит.
– А мне с этого резон?
– Чем не резон иметь своего начальника полиции?
– Ну, если вопрос так стоит… Но смотри, на такой должности замараться очень просто, а вот отмыться…
– То есть, пусть лучше сволочь какая станет?
– Хорошо, что смогу, когда тебя судить будут, сделаю. Но учти, я выше головы тоже не смогу прыгнуть.
Не могу же сказать, что права у меня здесь тоже птичьи, и не факт, что на одной скамье не окажемся. В конце концов, риск дело благородное. Если же буду иметь информацию чуть ли не из первых рук, а волостной начальник полиции, это почитай деревень тридцать в подчинении, то можно здорово жизнь облегчить. Будем рисковать.
– Кроме того, винтовочку я могу выкупить.
– И пистолет.
– И пистолет, – хмыкнул Степан. – Махнём на танк?
– Не глядя. Что за танк? Битый?
– Нет, целёхонький. Только бензина и пулемёта нет. Я не брал, бензин, небось, сам кончился, а пулемёт наверняка экипаж утащил. Там ещё что-то с мотора свёрнуто – старшой мой в технике разбирается, говорит, карбюратор. Пушка и малёк снарядов на месте. Ну, как на месте, замок и снаряды в сторонке закопаны. Но, видать, бойцы спешили сильно, неаккуратно спрятали.
– А карбюратор?
– Этой штуки вроде там нет.
– Жаль, но найдём. Эх, если бы чутка пораньше, до снега.
– Ну, извини. Раньше вы сами не приходили.
За десять минут обговорили способы связи. Дёрнули ещё по одной – за успех нашего безнадёжного мероприятия, и я пошёл.
Смирнов вернулся ещё через четверть часа.
– Как?
– Всё хорошо, товарищ командир. Как сказали остальным, что старшего ихнего грохнули за отказ сотрудничать, мигом лапки позадирали. Двое, правда, сбежать пытались, но на оцепление нарвались.
– Откуда оцепление?
– Так это… Калиничев организовал.
Молодец лейтенант, и когда успел только.
– А с этим чего? – младший сержант махнул в сторону осаждённой избы.
– Поговорили мы с ним. Упёртый. Но жизнь свою он выкупил.
– Это как?
– Да вот, сдал нам одну хорошую штуку.
– И что теперь?
– Уходим?
– Вот так и оставим его?
– Ну, нет, конечно. Постреляем, окна побьём. В общем так, людей из засады убирай, оставишь пару бойцов… Хотя, останешься сам, с Епишиным. Десяток патронов по избе выпустите, да низко не цельте – там люди в погребе, и уходите. И не болтать. Ясно?
– Да.
– Вот и выполняйте.
Уже совсем светло, солнце встало над деревьями, но пока ещё его лучи, отражённые от снега, не слепили глаза. Машины также уже пришли, и сейчас образовавшиеся живые змейки людей загружали их кузова ящиками и мешками.
– Как дела, старшина?
– Живём! И ещё какое-то время жить будем. Да нет, долго будем жить и счастливо. Тьфу, чтобы не сглазить.
– Много?
– Бумаги я немецкие собрал, там, возможно, удастся точно выяснить, но и так всё пересчитаем, а на взгляд тонн пять должно быть. Банки маленькие, как в немецких пайках.
– В мешках что?
– Да то же. Я сразу прикинул, что не всё у них в ящиках будет, вот мешков несколько и захватил. Они только для переноски.
То-то в кузовах какой-то странный звук, будто что крупное пересыпается.
– Что с оборудованием?
– Как и договорились, мелочь всякую утащим, но не ломаем.
– Сколько времени ещё понадобится?
– За полчаса управимся.
За полчаса не управились – последняя машина ушла минут через пятьдесят. Всего в машины, поверх ящиков и банок россыпью, удалось поместить не более половины бойцов. Остальные, благо лыж хватило на всех, отправились пешком.
Сложнее всех идти первым пятерым – на них и разведка, и одновременно нелёгкая работа по пробитию лыжни. Этим занимались две группы, меняясь примерно через километр. Ещё по три пары изображали боковые охранения, прикрывая, соответственно, правый и левый фланг. Этим тоже не позавидуешь, но хороших лыжников раз-два и обчёлся. Многие лыжи видели не только на картинках, но уж больно мал был их опыт. Даже тех, кто мало-мальски мог пройти по накатанной лыжне, было меньше половины состава, а тех, кто увлекался лыжным спортом хотя бы как любитель, вообще насчитали меньше полусотни.
В лагерь вернулись только к обеду, а учитывая ужин всухомятку, бессонную ночь и отсутствие завтрака, голодные, как стадо нильских крокодилов. Старшина, правда, не подвёл – брюхо набили горячей кашей, богато сдобренной мясом.
– Жора, а скажи-ка мне, как наш танкист непонятного звания поживает?
– Клещёв, что ли? Нормально поживает. Он в хозвзводе у старшины, механиком. Ну и водилой, когда надо.
– А тащи-ка его сюда.
– Ща сделаем.
Уже через пять мнут оба стояли передо мной.
– Товарищ командир, красноармеец Клещёв прибыл.
– Сержант, свободны. А ты присаживайся.
Сидеть на холодной скамейке под штабным навесом было уже зябковато, но идти в тёмную землянку и жечь дефицитный керосин не хотелось.
– Смотри сюда, – развернул карту, а рядом положил схему, что набросал Гринюк. – Вот в этой точке должен быть танк. Наш, марку не знаю, но лёгкий точно. По не слишком достоверным сведениям не подбитый, только без карбюратора, топлива, снарядов и орудийного замка. Замок и снаряды закопаны недалеко, вот на этой схеме указано где – крестом, как на пиратской карте. Где карбюратор – хрен его знает. Теперь задание – привести танк в боевое состояние и доставить в лагерь. Сделаешь – получишь обратно свои кубики. Только так и никак иначе, никаких объяснений в случае невыполнения приказа не приму. Ясно?
– Да. Спасибо за доверие. Если будет хоть малейшая возможность, не упущу.
– Хорошо. Возьми пару разведчиков… На лыжах ходишь?
– Да.
– …и оцени состояние машины. Всё, что потребуется, достань как хочешь, но старшина получит приказ во всём помогать. Иди. И следующий раз приходи уже за командирскими знаками различия.
Теперь – святое. Чистка оружия. Стрелял хоть и немного, но на холоде да с подзастывшей смазкой можно получить нежданную осечку, в смысле клин. И вот ещё проблема – где к моему автомату патронов под три линии достать? Родных, маузеровских, осталось чуть больше чем на один магазин, примерно столько же было ещё и советских, те, что использовались в ТТ и ППД. Они, слава богу, подходили. Но всего два магазина – только на совсем короткий бой. Надо бы Кошку навестить, посоветоваться заодно и про трофеи разузнаю точно.
Старшина хозяйствовал на продуктовом складе. Как раз сейчас ругался с каким-то пожилым мужиком, одетым в немецкую шинель, со споротыми знаками отличия и трёхлинейкой на плече. Мужик был смутно знаком, кажется, хозяйственник из третьего лагеря, последнего пополнения. Заметив меня, Михалыч закруглил ор.
– Всё, забирай чего дают, и нечего мне права тут качать. Завтра жди с проверкой, я разберусь, куда у тебя продукты уходят.
– Разберётся он, – пробурчал мужик под нос, подхватил верёвку, привязанную к саням, махнул второму мужику, помоложе, и они потащили сани, как заправские лошади.
– Не надорвутся?
– Не должны, там немного. Они и больше утащат, если дать.
– Трофеи подсчитали?
– Да. Консервов почти двадцать семь тысяч банок, по двести граммов каждая. Без малого пять с половиной тонн. Кое-какой инструмент – ножи, топоры, котлы варочные. Пулемёт, три автомата, три десятка винтовок, это с учётом полицейских. Патронов под две тысячи.
– Вот насчёт автомата я и хотел поговорить. Патронов у меня осталось на два магазина всего, а это, как понимаешь, не дело. Надо либо патронов ещё достать, либо ствол сменить.
– А может, и то, и другое?
– Это как?
– Ну, ты сам говорил, что твой не сильно удобный, тридцать восьмые или сороковые «немцы» лягаются здорово, калибр великоват. Могу свой ППД отдать, чай, машинка получше немецких железок будет.
– А сам?
– Да, возьму какой под парабеллумовский патрон, вон хотя бы из последних трофеев.
Этот автомат Кошка мне сразу предлагал, как только его захватили у охранников колонны с пленными. Один капитан забрал, а второй Кошка взял для меня, да так себе и оставил, когда я отказался.
Неприятно то, что надо бы его пристрелять, а это опять трата дефицитных боеприпасов.
– Патронов там сколько осталось?
– Да, как и было – два магазина. Считай, сто сорок.
Вот чего у «дегтяря» не отнять, так это диск на семьдесят с лишним патронов. При этом, даже в снаряженном состоянии весит он не намного больше моего шмайсера. Короче, надо брать, пока дают.
Вместе с автоматом достался и хитрый жилет с карманом посреди груди, в котором лежал запасной диск.
– Это на всякий случай, – сказал Кошка, протягивая своеобразную разгрузку. – Если что, может, и пулю задержать.
– А чего сам не носил? – не помнил я такой штуки на старшине.
– Так Михаэль его передал только вчера, когда мы уже уехали. Для меня и для Нефёдова сделал.
– Ползать не слишком удобно будет.
– Здесь ещё два таких же отделения по бокам сделаны, можно переложить. Ну, и ещё всяких кармашков уйма. Разберёшься.
– Хорошо, спасибо. Шмайсер сдавать не буду, всё одно припаса под него нет. Пусть у меня в землянке полежит.
На какое-то время вопрос решён, но с патронами под наше оружие надо что-то думать. Вот!
– Ночью костры жгли?
– Да. Пусто.
– А летал кто? Может, слышали?
– Говорят, тихо было. Да и мы ничего не слыхали. Ничего, будут каждую ночь жечь. Да, кстати, сегодня твоя очередь в бане париться, не забудь.
– Блин, опять посреди ночи вставать.
– Чистота требует жертв. Парни тебе очередь сразу после побудки выделили. Цени отношение.
– Ага, боитесь просто. Подлизываетесь.
– Парням только не говори, а то будешь мыться перед зорькой, когда другие самый сладкий сон видят.
Помывка перед рассветом та ещё беда, и не только потому, что самый сон тогда. Баню топили за ночь два раза – сразу после заката и перед рассветом. Попасть в это время в очередь, значит получить тот ещё ворох впечатлений. Это и вода, как следует не успевшая нагреться, а значит, ни попариться, ни помыться, ни бельё простирнуть, и дым, попадающий в землянку от непрогоревших дров. Короче, то ещё удовольствие. Те, кто попадали по очереди в эти периоды, на следующий раз жребий не тянули, а получали лучшее время – сразу после протопки. Как я ни старался не пользоваться своим положением – ничего не получалось, и ведь главное, ругаться не пойдёшь, остаётся только смириться.
Землянка, оборудованная под баню, площадь имела небольшую, да большую нормально и не прогреешь, а ещё и воду надо хоть какую, но не холодную, потому мылись по четверо. И на всё про всё давалось сорок пять минут. За меньшее время уложиться было сложно, тем более со стиркой и прокаливанием белья.
Выйдя, чистый и благоухающий берёзовым веником, наткнулся на Потапова.
– Был! Летал самолёт!
– Парашютист?
– Не видели. Самолёт на запад севернее прошёл, а затем назад, но уже южнее.
– Когда?
– Да часа полтора, как улетел.
– Ищи радиста. Где у него сейчас точка выхода на связь? Дуйте туда, пусть запросит – наш ли был самолёт.
– Есть!
– Людей с собой возьми. Не меньше отделения.
Так, наш или не наш? Если наш, то почему так странно прошёл? Хотя ночь. Полоцк-то он не пропустит, а вот наши костры просто так не разглядишь. Но если город он нашёл, то оттуда ему надо просто по азимуту пройти, а он южнее проскочил. А на сколько? Если гул слышали, наверное, недалеко. Но тогда он вполне мог на обратном пути пройти над Юровичами, а там немцы. Блин! Всё, не психовать – и кроме Юровичей масса опасностей. Ночной прыжок над лесом сам по себе не сахар. Нервные клетки, по утверждениям профессора Павлова, не восстанавливаются. Или это не по его утверждениям. Да и хрен с ними со всеми.
Целый день провёл как на иголках. Кроме дежурных разъездов, если так можно назвать лыжников, отправили по соседним деревням всех, кому хватило лыж, и кто умел на них стоять. К вечеру Кондратьев доложил, что принял радиограмму – люди отправлены, совершили прыжок в районе сигнальных огней.
Ну и где они? К этому времени почти все разведчики вернулись. Доклады неутешительны – никто ничего не видел, незнакомцев не заметил. В деревнях местные тоже ни сном ни духом. Хуже было другое – на дорогах появились немцы. И не просто немцы, а немцы на танках и бронеавтомобилях. Как же не вовремя? Хотя когда немцы бывают вовремя? Нет, бывают, конечно, но не на танках. На хрен эти танки.
– Калиничев, – дослушал доклад нашего начальника разведки. – С завтрашнего дня ещё усилить бдительность. Близко к дорогам не соваться. Уходы из лагерей и возвращение в них, только по утверждённым маршрутам. И пусть следы побольше путают.
– Уже дал команду.
Ну да, конечно. Это его прямая обязанность, а я так – психую.
– Есть мысли, что противопоставить новой тактике фрицев?
– Леший, успокойся, – ну раз перешёл на «ты», сейчас лечить будет. А мне надо? – По-моему, ты сильно перенервничал последнее время. Тебе надо отдохнуть. Может, водки выпить. Бабу бы тебе ещё, но тут все на голодном пайке.
Хорошо, что хоть не намекнул, что есть одна готовая утешить и успокоить, а то сразу бы в глаз получил.
– Читал я как-то, что есть такая штука – стресс. Вот у тебя сейчас стресс. И голова у тебя отключается, ты сейчас на инстинктах. Ну, подумай, какая такая новая тактика у немцев? То, что они танки на дорогу выгнали с броневиками? Так это не новая тактика – это реакция на нас. Новая тактика у них только появится, а мы уже не раз обговаривали возможности их реакции. И наши реакции на их реакции обговаривали. Но вариантов огромное количество – посмотрим, что они предпримут, и уже будем конкретно додумывать. Давай я Байстрюка позову, вы с ним хряпнете хорошенько, ну не пить же одному, и ляжешь спать. А вот утром, со свежей головой и будешь соображать.
Ишь, как заговорил, прямо Бехтерев и Кащенко в одном флаконе, а прикидывался обычным красным командиром. В тылу врага. Ох, что-то меня несёт! Неужто, правда, надломился. И жарко, хоть на улице и подмораживает. А ещё меня тянет идти куда-то. Куда? В гости к Кузьме? Зачем? Ни черта не понимаю.
Прислушался к своим ощущениям. Кто-то внутри меня рвётся сейчас же всё бросить и идти. Нет, не к Кузьме. Туда, где я появился. Там должно произойти что-то важное! Что? Откроется портал, через который я смогу вернуться? Куда? Да не всё ли равно куда, главное, вернуться. А проверяющий из Центра? Мне надо его найти! А на дорогах немцы, нас ищут или нашего связного. С ними тоже надо что-то делать. Нельзя людей оставлять вот так!
– Найди Жорку. Только это… я самогонку не буду. У старшины коньяк ещё должен быть. Имею право.
Глава 7
Чёрные глаза рассматривали меня практически в упор. Боюсь, они даже проникали много глубже, так что в мозгу что-то шуршало и переливалось. А может это из-за коньяка? Выпил я о-го-го сколько. Попытался отодвинуться от этого сверлящего взгляда, но не тут-то было – оказалось, что я лежу, а затылок упирается во что-то мягкое. Судя по душистому травяному запаху, на траве я и лежу. Странно, снег же недавно выпал. Не мог я столько проспать.
Глаза прикрылись веками с огромными густыми иссиня-черными ресницами. Мгновение, и тяжесть в голове пропала, а я вижу сначала удаляющееся лицо, а затем и всю фигуру ребёнка. Да, глаза, оказывается, принадлежали девочке лет двенадцати, может, чуть старше. Одета она была странно: в какую-то то ли куртку, то ли пиджачок темно-зелёного цвета, поверх бирюзовой рубашки с открытым воротом. Ниже шли светло-синие шаровары, другого слова для этого элемента декора подобрать не смог, заправленные в невысокие, до середины икры, зелёные сапожки. Голову, в обрамлении недлинных, выше плеч чёрных волос, венчала небольшая зелёная же шапочка, украшенная пером.
– Надо меньше пить, – голос девчонки был пронзительно звонкий, но в то же время с небольшой хрипотцой. Как такое может совмещаться – не понимаю.
– Готов согласиться в обмен на кружку рассола.
– Ха, как всегда, в карман за словом не лезешь. Держи.
Это была не кружка, а высокий стеклянный бокал. Как он оказался у неё в руке, непонятно, но даже задумываться не стал. А вот сама рука была примечательна. Отнюдь не нежная детская кисть. Кожа была суховата для ребёнка, к тому же отчётливо выделялись синие линии сосудов. Неровно остриженные или даже обломанные ногти, при этом не имели траурно-грязных полосок, так характерных в таких случаях. И вообще эта кисть внушала уважение своей силой, скрытой под призрачной хрупкостью.
Содержимое бокала оказалось отнюдь не рассолом, оно было чуть сладковатым и отлично прочищающим мозги.
– Что это?
– В своей прежней ипостаси тривиальный берёзовой сок, но я чуть поколдовала, – девочка заразительно рассмеялась. – Это ж надо придумать – рассол после французского коньяка. С тобой не соскучишься.
– Ты кто?
– Бэ-э-э, – девчонка состроила рожицу. – Сам догадайся, пень стоеросовый. И чего сестрица в тебе нашла – ты хоть и смешной, но глупый.
– А сестру как звать?
– Ишь, шустрый – может, тебе три подсказки дать, как в фольклоре заведено?
– Не стоит. Ты Недоля. Только я тебя по-другому представлял.
– Вот ещё, буду я под твои представления подделываться.
– Связной с Большой земли – твоя работа?
– С чего бы это? Я за тебя ещё не бралась. А то просто намёк – хватит на сестринском благорасположении выезжать. Халява, как ты говоришь, кончилась. Теперь сам.
– Но врагам моим ты помогать не будешь?
– Много чести. Что тебе, что им. Сами разбирайтесь. Теперь кто кого перемогнёт – умом, силой, терпением, выносливостью.
– Понял.
– Зря ты не ушёл.
– Зря не зря – я здесь нужен. Чувствую.
– А не чувствуешь, что и там ты тоже нужен? Может, тебя там ждут. Родные, друзья ждут и надеются, что ты придёшь, поможешь, спасёшь. Не чужих, как здесь, а своих.
– Мне кажется, что здесь тоже уже нет чужих.
– Ну, смотри, твой выбор. И… я за тобой приглядываю. Пока. Будь здоров, не кашляй.
Опять! И ведь так и не поймёшь, что это было, – что-то реальное или реакция мозга на стресс и алкоголь. Что интересно, голова не болит. Вообще ничего не болит, и чувствую себя отдохнувшим. Вот только понять бы – то, что вчера было, это реакция организма на усталость или, правда, зов? Было это имитацией попытки к бегству перегруженного мозга или я на самом деле мог уйти? Вот чего рассуждать – сейчас я ничего не чувствую, а значит, если даже чего-то и было, то теперь этого уже нет. Надо жить дальше. Здесь и сейчас.
Жорка был здесь, распластался на соседней лежанке и тяжело дышал и постанывал. Вот он, похоже, и правда, болеет. Растолкал. У, глаза какие мутные.
– Снилось чего?
– Ага. С немцами друг за другом бегали.
– И как?
– Не знаю, ты разбудил. Лучше бы самогонку пили, как же от этой клоповой настойки башка трещит.
– Да, Георгий, не приспособлен ты для благородных напитков.
– А ты, смотрю, как огурчик.
– Так я же лечился, а ты просто коньяк пьянствовал.
– Вот и делай людям хорошее.
Сегодня на улице было солнечно, и даже, кажется, будто бы пригревало, но это только кажется. Снег уже покрылся ещё нетолстым и нетвёрдым настом и даже поскрипывал под ногами. В лагере было пустовато и относительно тихо. Первой, кто бросился в глаза, была Мария, нёсшая в сторону кухни два ведра, набитых чистым снегом.
– Ой, товарищ командир, вы как? А то Леонид Михайлович сказал, что вы занедужили.
Глянул на зеленоватого и морщащегося то ли от солнца, то ли от громкого Машиного голоса, Байстрюка.
– Нет, Маш, что-то он напутал. Ординарец мой слегка прихворнул, но ему вроде уже лучше, – и, обращаясь к Жорке, участливо поинтересовался: – Тебе ведь лучше?
– Угу, – Георгий ещё и попытался согласно мотнуть головой, но от того больше скривился.
– Съел, наверно, что-то несвежее.
– Вот уж нет, – Маша воинственно вскинула подбородок. – У нас на кухне тухлятина не водится.
Затем внимательно присмотрелась к ординарцу, перевела такой же изучающий взгляд на меня и снова обратно.
– Скорее, не съел, а выпил.
– Ну, и такое может быть, – решил я увести разговор с опасной темы. – А Михалыч-то сейчас где?
– На продуктовом был.
– А, ну мы тогда пошли. Лекарство взять нужно. Для ординарца.
– Ну, идите – лечитесь.
– Жор, – спросил я спутника, когда отошли подальше. – А неплохая бы жена была?
– Мегера, пока маленькая, как вырастет сущий дракон будет.
Да, пока здоровье Георгий не поправит, будет смотреть на мир букой.
– Как здоровье, командир? – встретил меня дежурной фразой Кошка. Ох, чувствую, услышу я её сегодня несчётное количество раз.
– Нормально, а вот этого болезного надо подлечить.
– Да, стоит, – старшина смерил болезного взглядом и тут же прервал его движение в сторону двери землянки. – Здесь постой, тут и воздух посвежей, да и ценного ничего не заблюёшь.
Услышав последнюю фразу, Байстрюк икнул и зажал рот рукой.
– Во-во, и я об этом.
Вышел он, буквально, через десяток секунд, протягивая Жорке гранёный стакан, наполненный чуть более чем на треть мутноватой жидкостью. Болезный схватил сию чашу благодати и опрокинул в себя её содержимое, так и застыв на несколько секунд.
– Верни тару. Это тебе не кружка, разобьёшь ещё.
Как можно разбить такой крепкий стакан, когда кругом снег, я не понял, но Жорка быстро выполнил команду. Знал, что с хозяйственным старшиной шутки плохи.
– Может, тебе тоже?
– Нет, я в порядке. Лучше скажи, что я проспал.
– Все ревизора ищут. Ну, кто не в карауле и не на учёбе. Клещёв вернулся, сейчас спит, но просил разбудить сразу, как у тебя время появится свободное.
– Он в третьей?
– Да.
– Сам разбужу. А ты, – это уже Байстрюку, – иди ещё полежи минуток тридцать, как раз лекарство подействует, затем меня найдёшь.
Георгий благодарно взглянул на меня и потрусил в сторону штаба, а я пошёл к третьей землянке, благо недалеко.
– Клещёв, просыпайся.
– А? Ой… Товарищ командир… Разрешите доложить?
– Давай сразу к делу. Что с танком? И вообще что за танк?
– Двадцать шестой, такой же, как у меня был, почти один в один – выпуска сорокового года с девяностопятисильным движком. Карбюратор и правда снят, но у нас есть такой, с подбитого ещё в начале осени взяли. И прицел. Не зря я тогда прицел снимал, думал, к обычной сорокапятке пехотной подойдёт, ан вон к чему оказался.
– То есть работать будет?
– Будет, куда он денется, да и я тоже. Хорошо, что авиационного бензина у немцев взяли. Здесь движок такой, что ему только первый сорт подавай. Нет, он может и на обычном, но мощность здорово падает, а эта модификация последняя, считай, десять с половиной тонн. Куда ему с двигателем, что для шеститонного танка делался. Эх, был бы движок хотя бы сил на сто двадцать, можно было бы его ещё добронировать. Да, как мои парни на них горели. Ну что такое полтора сантиметра брони?
Так, танкист сел на своего любимого конька.
– Понятно. Значит, у тебя всё есть, что надо?
– Есть. Но вот как его вытащить? Нужно специальные лыжи ему делать и лошадей с десяток.
– А что, сам разве не пойдёт.
– По дороге запросто, да даже и по полю на первой передаче. А по лесу никак. Если бы раньше на недельку, вытянули бы на дорогу и притопили. А сейчас это смерти подобно, мы пока шли, я аж три танка немецких видел, причём один – «тройка». Да нас и «двойки» запросто жгли своими двадцатимиллиметровками, а тридцать семь вообще дырявит, откуда видит.
– Так чего, толку от него немного?
– Как это немного? Это же танк. Да ту колонну, которую мы недавно накрыли, я бы один, то есть с экипажем, конечно… Мы бы её раскатали в пух и прах. Без противотанковых средств меня хрен возьмёшь. Это на фронте у немца всего полно, чем меня бить, а тут…
– Ты же сам говоришь, танки по дорогам ездят.
– И долго они ездить будут? Ну, поездят недельку да опять на фронт отправятся. А мы здесь им как вдарим.
– Где-то и противотанковый дивизион здесь должен быть, он двести первой по штату положен.
– Всё одно мало это. В Витебске, небось, будет стоять. Даже если и раскидают его, то всё одно на каждую деревню не хватит.
– А чем ещё тебя могут достать? В танке, естественно.
– Да вообще-то много чем. Фугасом, например, гранатной связкой, если очень не повезёт, то и одиночной гранатой могут гусеницу сорвать. Противотанковых у фашистов вроде нет. Специальные гранаты для винтовочного гранатомёта есть, но я у старшины специально спрашивал – нам такие не попадались, а значит, тыловикам их не дают, все на фронт отправляют. И связок готовых у немцев не было. Конечно, связку недолго сделать, но раз нет готовых, то и не ждут они танка.
– Теперь они знают, что у нас бронеавтомобиль есть, могут и подготовиться.
– Это да, но танк всё одно сила.
– Кто же спорит. Хорошо, занимайся дальше. А по поводу использования нашей силы нужно подумать.
Силы-то у нас, что ни говори, немаленькие. Почти четыреста пятьдесят бойцов, четыре пушки, пусть две и без прицелов, две зенитки, бронеавтомобиль, скоро, можно надеяться, танк будет. Миномётов столько, что аж миномётчиков не хватает. С пулемётами та же история – половина в резерве. Нельзя сказать, что люди подготовлены слабо, но доучивать приходится. Но ведь учим! Разведка у нас людей жрёт – что ни день, четвёртая часть где-то ходит, что-то разнюхивает, но всё одно кругом туман войны. Скорее бы Кондратьев радистов натаскал – у нас же пока чего узнаешь да добежишь, глядь, а сведения устарели.
Пока мы с Клещёвым лясы точили, ординарец мой успел оклематься – на розового пупса ещё не похож, но уже не зелёный лягух.
– Сержант, найдите расписание занятий, – попытался официальным тоном настроить Байстрюка на рабочий лад.
Пока он в землянке шарит, посижу под навесом. Быстро обернулся. Так, первый лагерь – тактика лесного боя, там Потапов сам разберётся. Второй – тактика лесного боя, Тихвинский. Странно, я думал, его в разведку отправят. Хотя с немцами ему не разговаривать, пусть учит. Третий… Они чего издеваются? Везде тактика и именно в лесу. Нет, понятно, что воевать нам именно в лесу, а полигона для городского боя у нас нет, зато лесного – завались. О, штурмовики – штурм здания. Лесопилка. Как я и думал.
– Сержант, идём к лесопилке.
Хорошо, что люди у нас кругом военные – всего раз десять пришлось повторить, что все планы занятий и прочее надо составлять на бумаге. Раньше они их тоже составляли, но почему-то решили, что в партизанском отряде это уже не обязательно. Да, может, и не обязательно, но каждый такой отказ от обязательств потихоньку подтачивает дисциплину. Так что хрен вам – будем максимально придерживаться правил. Говорят, что уставы написаны кровью, не стоит в миллионный раз, своей кровью, пытаться опровергнуть это утверждение.
– Может, перекусим, а? Завтрак пропустили, к обеду опять не попадём, – похоже Жорка совсем оклемался, раз о еде думать может.
– На лесопилке что-нибудь перехватим, чай не оставят парни голодными.
Но, как говорится, хочешь рассмешить бога – расскажи ему о своих планах. Когда подходили к посту, что ранее стерёг нашу переправу, теперь подмёрзшую и занесённую снегом, на накатанной уже по просеке колее показался спешащий лыжник.
– Товарищ командир, – вестовой, хватая воздух через каждое слово, принялся докладывать, даже толком не остановившись. – Несколько часов назад, уже под утро, у Шматенков была перестрелка. Кто-то пытался через Полоту переправиться, а немцы, видимо, застукали.
– Куда переправлялись?
– На нашу сторону. Прошли мимо Сукневщины и убежали в лес. Немцы за ними не пошли, танк им через реку не переправить, вот и не полезли, но лес обложили. Там и танки, и бронеавтомобили.
Да, лесок там небольшой, да ещё между двумя дорогами зажат. Если это наши парашютисты, то фигово им придётся. У нас же сейчас и лыж нет – всё разведка забрала. Ну, до Абрамежек можно и на машинах. Через ручей, за которым уже лес, мост есть, но автомобили не пройдут – придётся пешком. Это километров шесть-восемь, по снегу часа три-четыре. Хорошо, дойдём, а дальше что? Прорываться через дорогу и идти в лес искать? Самим себя в ловушку загонять?
– Так, Георгий, быстро в первый лагерь. Возьмёшь человек тридцать… Нет, пятьдесят. Пусть берут с собой немецкий 13-мм пулемёт, пятидесятый миномёт и лыжи какие есть. Также всё для боя на отходе. Сбор у лесопилки. Ты, – это я уже связному, – со мной.
План выкристаллизовывался в голове постепенно, как в переобогащённом растворе – неспешно, но неукоснительно, по закону физики. Или химии? Нет, всё-таки физики. Если найти парашютистов, будем надеяться, что это они, а если не они, то тоже неплохо, быстрее немцев сложно, то надо усложнить задачу и фрицам. А ещё лучше переключить врага на иную задачу. А задачей этой будет преследование напавших на них партизан. Хотя, почему преследование? Если немцев будет немного, то бегство от партизан. Так значительно лучше. А чтобы они побежали, врезать им надо здорово. Проблема в том, что опять не хватает времени.
– Старшина, – заскочил я к Кошке, отправив связного собирать людей. – Что у нас здесь есть из противотанковых средств и артиллерии?
– Пушки есть четыре штуки.
– Не в этот раз.
– Три миномёта, два пятидесятых и восьмидесятый.
– Берём.
– Один 15-мм пулемёт Вальтер закончил, сейчас второй на станину ставит.
– Значит, один тоже берём.
– ДШК ещё.
– Расчёты здесь?
– Почти все.
– Тогда ДШК ставим в засаду, так чтобы ни одна тварь в Залесье не сунулась, а то отрежут нас от базы. Ещё человек пять в прикрытие. Остальное грузим в машины. Трёхосных три штуки найдём?
– Найдём. А куда ехать?
– Только до Абрамежек.
– Должны пройти, а ДШК тогда перед перекрёстком поставим – там позиция хорошая.
Уже через час принимал десант у лесопилки. Штурмовиков тоже забрал. Плохо, что лыж было только четыре пары – слабенький заслон получится, если придётся отходить. Зато подвижный, что в наших условиях важнее. В Абрамежках, возможно, удастся ещё парой-другой разжиться.
Дорога, как и ожидалось, оказалась не слишком легка. Хорошо, что наши Кулибины приспособили нечто вроде жёсткой сцепки, с помощью которой удалось объединить в одно целое все три грузовика. Теперь первый пробивал дорогу, а два других подталкивали его в спину. До конечного места назначения добрались меньше, чем за час. Это удачно – рассчитывал на худший результат.
Лыж удалось добрать только две пары, и вскоре ещё двое бойцов отправились по пробитой первой четвёркой лыжне. Вероятнее всего догонят ещё до того, как первые доберутся до цели.
Основной отряд двигался не так споро, но всё же быстрее, чем мне думалось. Сначала вообще втопили, но уже через полчаса вышли на темп, примерно, три километра в час. Двигаться без флангового охранения было бы большой ошибкой, потому две пары, максимально разгруженные, шли по бокам метрах в пятидесяти от колонны. Менять их приходилось часто, но всё же реже, чем головной дозор, хоть тот шёл и по лыжне, правда, плохо выраженной, – уж больно мало было лыжников.
Наибольшую проблему составляла наша артиллерия. Тринадцатые пулемёты, которые я тоже решил отнести к артиллерийскому вооружению, хоть это может быть и неправильно, несли по два человека – тяжеловаты были чушки. С миномётами и пятнадцатым приходилось сложнее: миномёты и боеприпасы к ним тащили на специально изготовленных санках, раза в четыре больше детских, с широкими полозьями, установленными на ширине, соответствующей обычной лыжне. Это слегка улучшало ход, но делало сани не слишком устойчивыми.