Текст книги "Взрывник. Заброшенный в 1941 год"
Автор книги: Вадим Мельнюшкин
Жанры:
Попаданцы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Вот зима наступит, посмотрим, а пока пусть в порядке себя содержат. Мы же, в конце концов, не банда. Вы, товарищ капитан, поддержите старшину авторитетом.
– Есть, – Нефедов снова потёр небритый подбородок. Мне проще, я медленно обрастаю, а вот капитану и другим, кто постарше, с этим сложнее.
На этом разбор полётов закончился. Вроде пока дел особо неотложных и нет, значит, пойду к Вальтеру – надо разобраться, что за оружие нам от Люфтваффе досталось.
Немец опять был с головой в работе – на большом куске брезента лежал здоровущий агрегат, точнее, масса его частей, числом шесть. Рядом застыли двое бойцов, вероятно, опасаясь лишним движением нарушить мыслительный процесс, а может, прервать свой халявный отдых.
– Вальтер, что это за зверь и о чём ты думаешь?
– А? Извините, господин командир, я не понял вашего странного вопроса.
– Не обращай внимания, – хотел сказать «забей», но по-немецки это звучало бы ещё более странно и ввело бы нашего интернационалиста поневоле в ещё больший ступор. – В чём проблема?
– А, это? Это не зверь, это машиненгевер сто пятьдесят один, разработки фирмы Маузера. Скорее даже автоматическая пушка калибром пятнадцать миллиметров. Хорошая, надёжная и удобная, вот только стояла она на самолёте.
– И переделать нельзя?
– В теории переделать можно всё, вот только стоимость затрат на переделку зачастую превышает все мыслимые пределы.
– У нас не превышает. Нам эта штука нужна. Какие сложности, что надо?
– На самом деле не так и много. Так как сняли мы их, а их две, со сто девятого «Фридриха», то несколько повезло, она там стреляет через вал винта, поэтому стоит здесь обычный ударник.
– А бывает необычный?
– Да, если бы она стреляла через плоскость винта, стоял бы электровоспламенитель, при этом и патроны были бы другие. Тогда проблем было бы гораздо больше. Тоже справились бы, но… Вот, например, с тех же истребителей сняли по два пулемёта семнадцатой модели, – Вальтер показал на ещё одно чудо-юдо, лежащее чуть в стороне. – Они завязаны с синхронизатором и там стоит электроспуск. Это не электровоспламенение, патроны используются обычные, но управление что у пушки, что у пулемётов электромеханическое. Надо спусковые механизмы и механизмы перезарядки делать, точнее, удобные для стрелка элементы этих механизмов выводить наружу корпуса. Может, я пушками займусь, а пулемёты на потом оставим?
– Ну, четыре пулемёта нам погоду не сделают, или с ними со всеми так?
– Нет, остальные обслуживались бортстрелками, там всё нормально, только что прикладов нет. Сто тридцать первые, их три штуки, это те, что калибром тринадцать миллиметров, нужно точно со станка использовать – уж больно мощны. А вот пятнадцатые и восемьдесят первые, под винтовочный патрон, можно и как ручные, только сошки, да и, как уже говорил, приклады сделать.
– Ясно. Это всё?
– Нет, ещё есть двадцатимиллиметровая пушка, что на бомбардировщике стояла. Вообще-то они делались с барабанным магазином под шестьдесят выстрелов, но на «Хейнкеле» она в носу стояла, там барабан мешал, так что этот вариант с коробчатым магазином на пятнадцать снарядов, магазинов всего пять, но из неё точно ни с рук, ни с сошек не постреляешь. И ещё – патроны и снаряды в основном все бронебойно-трассирующие.
Да, что-то такое и старшина говорил, надо бы попридержать до появления стоящих целей.
– Хорошо, работай. Как я понял, меньше всего проблем с теми пулемётами, что под тринадцать миллиметров? Вот с них и начни.
Однако есть ещё время посетить Михаэля.
Когда после продолжительной прогулки до второго лагеря подошёл к нашему пошивочному цеху, увидел, что еврейское семейство работает не покладая рук. Старший Рафалович распекал за что-то молодую женщину, кажется, Марию, вставляя в русскую речь полузнакомые, созвучные с немецкими, слова. Наверное на идиш.
– Здравствуйте, Михаэль Нахумович, смотрю, невзирая на прохладную погоду у вас здесь жарко.
– Здравствуйте, товарищ командир, – по тону почувствовал, что он хотел назвать меня либо молодым человеком, либо как-то похоже, но не решился или передумал. – Да, на улице пока ещё терпимо, но со дня на день придётся начинать работать в землянке, а там, знаете ли, темно. Будьте так добры, наладить приличное освещение, иначе я снимаю с себя ответственность за качество работы.
– Сделаем, дорогой Михаэль Нахумович. От себя оторвём, но поддержим отечественную промышленность. Лучше скажите, как дела с тем заказом, что вам передал Кошка?
– Пока Леонид Михайлович дал мне только один парашют. Я уже прикинул, как его раскроить. Купол у него не слишком большой, да и форма для кроя неудобна, потому гарантировать больше семи, если будем соединять обрезки, то восьми халатов не могу.
Так, всего мы взяли тридцать восемь парашютов, значит, под три сотни маскхалатов мы сможем получить.
– Как скоро будут готовы?
– Молодой человек, у меня не трест «Москвошвей». Сколько вам их нужно?
– У нас ещё тридцать семь парашютов.
– Вы режете меня без ножа, одними своими словами. Месяц.
Ну, месяц это не так уж и плохо, тем более что получать мы их будем ежедневно, а не всей партией одноразово.
– Спасибо, Михаэль Нахумович, – похоже, он готовился к ожесточённой торговле по срокам и очень удивился моей покладистости. – Только у меня будет к вам ещё одна просьба – поговорите со старшиной и с другими опытными бойцами и обсудите с ними вопросы обвеса. Нет, обвешивать и обсчитывать их не надо. Так как от парашютов останется много строп, то надо попробовать сочинить из них нечто вроде сбруи, используя которую, бойцы смогут удобно располагать на теле оружие и снаряжение. Проблема ещё и в том, что эта сбруя должна быть удобна как при передвижении на лыжах, так и во время боя. Да чуть не забыл, на оружие тоже нужно смастерить чехлы, да и вещмешки должны не бросаться в глаза на снегу.
– Тогда больше семи халатов с одного парашюта не получится.
– Вы уж постарайтесь, дорогой мой человек, от того, как хорошо вы сделаете свою работу, будут зависеть жизни людей.
Что-то дрогнуло в глазах немолодого битого жизнью мужчины, но тут же они снова стали колючими.
– Вот ещё, никто никогда, кроме недоброжелателей, не мог упрекнуть старого Михеля, что он плохо делает своё дело.
– Ещё раз спасибо, извините, спешу.
– Идите уж, не мешайте работать.
Не успел отойти и на пару дюжин шагов, как услышал, что еврей уже распекает кого-то из своих родственников, причём на этот раз с гораздо большим пылом, чем до моего прихода.
Оставшийся день прошёл в большой нервотрёпке. Довёл до старшины требования начальника пошивочного цеха. Прикинув, решили, что в наших условиях единственно приемлемым способом будет установка самолётного плексигласа прямо в скат землянки. Течь, конечно, будет в дождь, никаких нормальных изолирующих материалов под рукой нет, но и так течёт. Чёрт с ним. Заодно решили таким же образом поправить землянку оружейника – гулять, так гулять.
На парашютный шёлк также нашлось много желающих. Например, фельдшер объяснил, что из него лучше бельё пошить. Будто бы в древние времена благородных рыцарей и прекрасных дам очень ценилось нижнее бельё из шёлка, типа полезно для кожи и вши в нём плохо приживаются. Предложил «айболиту» придумать историю поправдоподобнее – не носили ни рыцари, ни их дамы нижнего белья. Они вообще мылись только раз в жизни – при рождении, некоторые считают, что два, но обмывание после смерти не считается, так как к жизни отношения не имеет. Один парашют всё ж пришлось отдать, ибо операционную всё одно отделывать надо, чтобы хоть с потолка мусор не сыпался на открытые раны. Самые мелкие обрезки тоже пообещал, то ли нитки что-то шить, нашему доктору нужны были, то ли в корпию подмешивать, не совсем понял, но позарез. Надо, значит, надо.
Спать ложился с некоторой неуверенностью, страхом, но одновременно с надеждой – вдруг сейчас будет сон, который хоть что-то поможет понять про себя, несчастного. Снилось что или нет – не помню, спал, как убитый.
Глава 4
– Товарищ командир, – Калиничев был какой-то взмыленный, но довольный. – Взяли мы «лесорубов».
– Где?
– Ну, так в четвёртом лагере.
– В том самом? Всех?
– Ну, они говорят, всех, только мы-то знаем, что их не шестеро, а семеро. Вот седьмой, как дружки его не вернулись, так сразу и припустил в город. Думаю, уже к полудню на месте будет.
– Он что, не пёхом?
– Лошадь у старосты отнял, грозился страшными карами, если не даст.
– Когда гостей собираешься ждать?
– Считаю, завтра к обеду и нагрянут.
– Хорошо, действуй.
Четвёртого лагеря как такового, считай, не существовало. Точнее, сам лагерь наш инженер всё же построил, а два десятка бойцов, устроившись в нём, изображали активную партизанскую деятельность. То есть бегали в соседнюю Шаверливку за самогоном, по бабам и вообще вели аморальный образ жизни. «Лесорубы» от ценного источника, а именно от Борового, получили соответствующие сведения и споро отбыли из Залесья за полтора десятка километров, где и нашли то, что так долго искали. А именно приключения на свои, теперь, вероятно, уже лишние части тела.
– Доложи Нефёдову. Действуйте, как договорились. Я к Феферу и далее.
Операция, затеянная вокруг немецких шпионов, на деле имела два слоя. Первый – это, конечно же, заманить в ловушку немцев – нужно ещё более поднять боевой дух красноармейцев, особенно освобождённых недавно. Операция с аэродромом прошла отлично, люди поверили в свои силы, но закрепить пройденное сам Владимир Ильич велел. Ну, говорил же он: учиться, учиться и учиться. А какая учёба без повторения пройденного…
Естественно, и оружие с боеприпасами, и прочее снаряжение от немцев лишним не будет. Те ведь считают, что бандитов чуть, а значит, вряд ли пошлют много людей, да и нет у них сейчас много – комендантская рота в Полоцке, несколько эсэсовцев, если их обратно в фатерлянд не отозвали, и, может быть, полицаев сколько прихватят. Всю роту из города выводить никто не даст, потому и врагов будет пятьдесят-семьдесят от силы. Зачем больше для разгона и уничтожения двух десятков разбойников?
Вот тут и вступала в силу вторая часть нашего плана – пока немцев в городе мало, можно поделать свои дела и спокойно уехать. Ну, что совсем спокойно это вряд ли, но точно должно быть попроще – не смогут немцы вести столь же насыщенную караульную службу половиной гарнизона, а если что пойдёт не так, организовать приличную облаву. Вот этим и стоит воспользоваться.
Уже через час мы с Глуховым, Боровым и Фефером бодро пылили в сторону города. Разумеется, пылили не мы сами, а лошадь с телегой, да и пылением это назвать сложно – скорее, взламывали подмёрзшую грязевую корку. Отобедали у Говорова, где я пересел уже на его телегу. Добираться решили по отдельности, но слишком не отрываться, потому залесский актив отправился вперёд, а мы следом.
Когда заехали в город, уже темнело, хотя до настоящей ночи было здорово далеко. Залесенцы должны были сразу отправиться квартировать к новой подруге Германа. Кузьма в этот раз тоже остановился не в гостинице, сказал, что нашёл место, где и проще и сытнее. Мне-то что, лишь бы на пользу. Высадил он меня у госпиталя – документик на посещение оного был у меня при себе, потому прошёл беспрепятственно.
Ольга Геннадьевна была занята на операции, и ждать пришлось больше часа. Вышла она бледная и, вроде даже чуть пошатываясь, похоже, работы наши ей подкинули на сегодня, а может, и на вчера и на завтра. Заметив меня, остановилась, но справилась с собой.
– Вы с почками вроде?
– Да, госпожа доктор.
– Подождите минут пятнадцать, вас позовут, мне надо привести себя в порядок. Устала.
Да, видок, и правда, краше в гроб кладут.
Пятнадцать минут тянулись страшно долго. Наконец, знакомая санитарка предложила пройти в процедурную.
– Как самочувствие, есть изменения с прошлого посещения? – Ольга приложила палец к губам, другой рукой указав на левую перегородку.
– Вроде получше стало, но всё одно болит, особенно когда это… в туалете давно не был.
– Ну, это процесс небыстрый, хорошо уже то, что ухудшений нет.
Ещё пару минут она тёрла мне по ушам, давая всевозможные умные советы, как лечить несуществующую болезнь. Наконец за перегородкой скрипнула дверь, и раздались удаляющиеся шаги.
– Уф, наконец, ушёл, – Оля мгновенно сократила расстояние и впилась в мои губы своими. Я даже опешил от такого напора.
– Вот тебе ключ, лампу не зажигай, буду где-то через полчаса, – это были первые слова за последние пять минут. – Есть хочу страшно. Что там у тебя в мешке?
– Ну, так оно и есть – поесть.
– Хорошо, вытащи что-нибудь не слишком ценное. Надо пару коробок вынести, но так чтобы часовой ничего не заметил.
– Совсем не ценного там ничего нет, разве что картошки килограмма два.
– Вытаскивай, я её сама принесу. Меня обязательно проверят, если с авоськой выйду, и это хорошо.
– Вдруг додумаются – откуда картофель, если я с полным мешком обратно вышел.
– Ну, во-первых, ты не первый сегодня, кто с подношениями был…
– Мне пора ревновать?
– Как бы это поточнее выразиться: можешь, но только немного. Это даже приятно, пока не доходит до шекспировских страстей.
– Понял, буду, но в меру.
– Да, как-то так.
Освобождая мешок, убрали как раз сало и творог, а картофель оставили, заховав под него две картонные коробки, нетяжёлые, но достаточно объёмные. Маскировали их тщательно, но часовой, глянувший на выходе на меня одним глазом, даже не прореагировал. Может, хорошо замаскировали?
Особого ажиотажа в городе не было, даже ни одного патруля по дороге не попалось, может, потому, что до начала комендантского часа время ещё было. Ольга пришла практически впритык.
– Не боишься ходить так поздно? – спросил девушку, угнездившуюся в моих руках.
– С этим даже спокойнее, чем до войны. Гопники опасаются вылезать в такое время, а солдаты из гарнизона все меня знают – на меня санитарные мероприятия повесили. Не поверишь, у них поголовно вши, в основном, правда, платяные. У вас как с этим?
– Боремся. У нас есть старшина, дюже до этого дела злой. Больше чужих вшей он ненавидит только самогонку, чужую, конечно.
– Ты по какому особому делу приехал или навестить любимую девушку?
– Конечно же, навестить. Заодно и разжиться чем-нибудь с аптечного склада.
– Всё с тобой ясно – гопник.
– Ага, мы такие. Что наше – то наше, а что ваше тоже наше.
– Я с вами пойду.
– Вот уж вряд ли.
– Не спорь. Вы всё одно не знаете, что брать, а я даже ведаю места, где лежит самое ценное. Во-первых, всё вы не унесёте, а значит, надо брать только нужное, во-вторых, без меня копаться будете долго, даже если напишу, где, что и как называется. А в-третьих, я там была последний раз три дня как, точнее, три ночи.
– А вот с этого места поподробнее.
– Четыре дня назад привезли крупную партию раненых. Уже под вечер, а у нас морфий почти кончился, вот меня Вирхов и отправил на склад. Так что если я опять заявлюсь ночью, то охранник не удивится.
– Охранник один?
– Да.
– А сколько у тебя сопровождающих было?
– Два санитара.
– А они сами не могли получить?
– Могли, наверно, но Рудольф послал меня.
– Кто этот Рудольф?
– Наш начальник госпиталя. Полный тёзка и потомок знаменитого Рудольфа Вирхова.
– Не знаю такого.
– Очень известный врач и учёный девятнадцатого века. Вроде даже политик.
– Ладно, это не так и важно. Расскажи, как было дело.
– Ну, Рудольф, после очередной операции, приказал мне переодеться, дал двух санитаров в помощь и отправил на склад. Пешком.
– Сколько было времени?
– Около полуночи.
– Так, дальше.
– Пришли, тут ходу минут десять всего, санитар постучал, переговорил с охранником, тот открыл дверь, а я подала ему записку. Он прочитал, впустил нас, мы взяли морфий и принесли в госпиталь. Всё.
– Патруль по дороге попадался?
– Да, когда шли туда.
– Что-то спрашивали, проверяли документы?
– Нет. Я же говорю, они меня знают. Старший посветил на нас фонарём, козырнул, и они пошли дальше.
– Сколько их было?
– Двое.
Утро напрягло тем, что ничего не происходило. Немцы не собирались спешно в поход, не было никакой суеты, в комендатуре царила спокойная деловая обстановка. Это что ж, зря народ изображал кипучую деятельность, таскал самогонку, обстреливал проходящие машины, зря Кондратьев целых три раза выходил на связь из одной точки? Ничего не понимаю.
– Чего делать будем, Костя? – Говоров сидел на телеге, вопросительно глядя на меня. – Не купились, похоже, курвы.
– А у нас есть варианты? Домой поедем?
– Не, домой нельзя. Надо рисковать.
– Вроде и риска особого нет, – Фефер обкусил размочаленную в зубах соломинку. – Судя по тому, что Аня рассказала, да и твой человек, возможность есть.
Ольгу я пока не раскрывал, хотя понимал что это и глупо, тем более, что, наверное, все и так догадывались, кто мой человек.
– Да, шансы вроде неплохие и в таком раскладе, хотя я рассчитывал на лучшие.
– Человек предполагает, Костя, а бог, он располагает.
– Угу, где-то слышал, что лучший способ рассмешить бога, это рассказать ему о своих планах.
– Это точно, – хохотнул Кузьма. – Умный человек сказал или ему передали.
* * *
Форма здорово попахивала капустным рассолом, что неудивительно, если вспомнить, что везли её в бочке с той самой квашеной капустой, да и не очень подходила к новому сценарию. Ну, не думал я, что буду представлять из себя санитара. И Герман не думал. Боюсь, для санитаров мы слишком молоды. Как солдаты комендантской роты и могли бы сойти, но остальные мужики ещё меньше подходят, да и форму мы на себя подбирали. Ладно, бог не выдаст – свинья не съест. Что-то тема бога стала часто подниматься. Похоже, подсознание шалит, напоминает, что здорово мы заигрались. И помощи нам остаётся ждать только от сверхъестественных сил.
Шалишь – мы рождены, чтоб сказку сделать былью! Стоп. Стоим в переулке, ждём ещё две минуты. По ним, и правда, можно часы сверять. Патруль протопал мимо, естественно, ничего не заметив. Ещё минута, и нам двигаться можно. Теперь у нас есть два часа. А вот и палисадничек, а за ним заветная дверка. А за дверкой сидит тот самый караульный, которого Оля прошлый раз и навещала.
Стук в дверь – не тихий, но и не громкий, ровно такой, чтобы показать, что пришли свои.
– Кто?
– Санитароберсолдат Геншов, санитарсолдат Кёльпин и фрау Ольга с письмом от обер-арцта Вирхова.
– Опять у вас кончился морфий? Ведь прошлый раз много взяли.
– Раненых тоже много, иваны по своей глупости не хотят сдаваться, а дырявят наших парней.
Караульный, заглянув в глазок и увидев Олю, отворил дверь. Я шагнул в слабо освещённую прихожую или сени, сразу не понять, и прежде чем немец успел рассмотреть меня как следует, ударил его эсэсовским кинжалом в горло. Неудачно. Крикнуть часовой не успел, но рука дрогнула, и разрез получился слишком широким. Из рассечённой шейной артерии мне в лицо ударила струя теплой крови. Вероятно, немец страдал гипертонией, почему-то пришло в голову. Ничего – считай, прошло.
Труп быстро откантовал в сторону. Ольга склонилась над ним, ничуть не смущаясь от вида залитых кровью шеи и груди, и достала из кармана целую связку ключей. Ну да, она этой крови каждый день вёдра видит, да и льёт, наверно, немало. Мне бы такую устойчивость. Мутит-то как! Сорвал с крючка рядом с дверью какую-то тряпку и быстро вытер лицо. Фефер уже входил в дверь.
– Идут. Сейчас будут.
Мужики скорым шагом, заранее предупредил не бегать и не суетиться, подошли и заняли позиции. Из оружия были только пистолеты. Свой «браунинг» отдал Кузьме, сам и «вальтером», если что, обойдусь. Вообще-то любой лишний контакт, не говоря уж об огневом, в наших условиях напрямую ведёт к провалу операции. Так что оружие это так – отбиться и убежать.
Ольга копалась в ящиках, плотно составленных в трёх больших комнатах. Похоже, она не настолько хорошо знала расположение склада, как пыталась меня уверить. И хотя это повод для выговора, но не сейчас же его устраивать – на самом деле без неё мы здесь закопались бы, а при наших возможностях отсюда не утащить и пары процентов. Конечно, Герман предлагал телегу подогнать, но так, чисто ради безумной идеи, в которую и сам не верил.
– Здесь пока морфий и кровоостанавливающие. Как раз одному впору унести.
Это правильно – до дома Ани, где и устроим временный тайник, тут рукой подать, мужики и в темноте не заблудятся.
– Герман, передавай первую партию, пусть начинают носить.
Начали, мужики опять напомнили мне трудолюбивых муравьёв, таскающих в свой муравейник огромные богатства в виде рассыпанного Аннушкой, в этот раз вместо разлитого масла, кулька с сахарным песком. Сколько, оказывается, нужно людям, находящимся в отрыве не только от больницы, но даже от обычного аптечного ларька. Тут были и противовоспалительные, и жаропонижающие, и обезболивающие, даже витамины были. А ещё бинты, жгуты, хирургический инструмент… Вообще-то я с трудом представлял, как мы всё это будем вывозить.
– Время.
Фефер молодец, следит за стрелками. В доме оставаться небезопасно. По сведениям, что мы получили от Анны, патрульные не проверяют этот склад, а проходят мимо, но оставаться здесь не стоит.
Впрочем, ещё полгода назад, такая афёра, что мы проворачиваем сейчас, наверное, не прошла бы. Хотя тогда по улицам и не ходили армейские патрули, но наша беготня обязательно заинтересовала бы местных жителей. И хотя сейчас им не до того, всё одно наши носильщики не бегали тупо до дома Ани и обратно, а сбрасывали груз и пробегали дальше, заворачивая в соседний переулок, прокладывая след и там. Хотя это и замедляло нас, но изрядно снижало риск провала, а соответственно существенно увеличивало шансы нашей помощницы избежать беды.
И хотя всё основное мы уже вроде как выгребли, но покопаться ещё стоило. Патруль прошёл, как всегда, вовремя и мимо. Повезло. Нам ещё минут тридцать и будем готовы.
Выехали обратно сразу же после окончания комендантского часа. В это утро в городе было уже не так спокойно, как в предыдущее. Ни с того ни с сего, уже утром, вспыхнул пожар. Что поразительно, произошло это в здании аптечного склада, которое сейчас и тушили доблестные немецкие войска и добровольные помощники из горожан. Неудивительно, что добровольных помощников было раз-два и обчёлся, да и то из тех, чьи дома рядом стояли и могли пострадать при пожаре.
Конечно, немцы разберутся со временем, что произошло. Уж чего-чего, а следов, начиная от располосованного горла охранника до пропажи массы стекла с содержащимися в нем лекарствами, осталось довольно, но задержать на выезде из города они нас не успели, а дальше… ищи ветра в поле. Мы, конечно, тоже подстраховались, как знали, в километре от города всё выгрузили в ласковые и загребущие руки старшины и его архаровцев. А ещё через пару километров нас догнал мотоцикл с фельджандармами, кои и перетрясли наши телеги до последней соломинки.
Догнали бы раньше, здесь бы и умерли, пара стрелков нас из ближайшего леска, до которого сейчас и было метров двести, страховали, да и сами мы с винтовками, однако. Кузьме и Герману даже «наганы» положены, так что, скорее всего, отбились бы, но зачем? Теперь мы ещё раз подтвердили свою законопослушность – на нет, как говорится, и суда нет.
Калиничев встретил меня ещё на подходе.
– Как сходили, товарищ командир?
– Нормально. Старшины ещё нет?
– Пока нет.
– Ну да, ему же по лесу и с грузом…
– Груз большой?
– Пока не очень, самое громоздкое в городе осталось. Это вы с Фефером сами теперь придумывайте, как сюда остальное вытащить. А вообще прилично немчуру обнесли, а что осталось, спалили к хренам.
– Немцы не пришли.
– Да уж в курсе. Думаю, скоро придут.
– Сведения или догадки?
– И то, и другое. Пополнение они ждут. Сюда какую-то специальную охранную часть перебрасывают. Вроде из Галиции.
– Австрияки?
– Да бес их там разберёт, но если часть охранная, то и ухватки у них другие. Не эсэсовский осназ, конечно, но и не полевые части – этих специально против таких, как мы, натаскивали. Что такое партизанская война, немцы всё ж понимают. А мы скоро узнаем, что такое война противопартизанская.
– Херово.
– И я о том.
– Может, того – эвакуировать четвёрку?
– И воевать по их правилам и на их условиях? Нет, просто готовимся лучше. Мы должны начать бить их с самого начала. Как себя поставим, так и дальше пойдёт. Слышал пословицу про встречу Нового года?
– Да.
– Вот нам и надо его встретить как следует.
Ночью пошёл снег. Он уже и ранее выпадал, прикрывая небольшим белым покрывалом лапы елей и лесную землю, но в этот раз он решил захватить лес окончательно и больше никогда не выпускать из своих светлых объятий. Снег был тяжёлый, плотный и сырой. Деревья пытались сопротивляться зимнему нашествию. Сначала они вроде бы как поддавались, их ветви сгибались под мокрой тяжестью, сами они как бы никли под нашествием, но вдруг, то в одном, то в другом месте раздавался приглушённый сочный шлепок – это деревья освобождались от сковывающей их тяжести, сбрасывая с себя очередной снежный пласт. Возможно, они даже считали, что вот она, наступившая свобода, но на самом деле это была только краткая отсрочка. Даже выпрямившаяся ветвь освобождалась не полностью – снег оставлял на ней свои, пусть и небольшие, следы в виде прилипших комочков, к которым тут же налипали новые, падавшие с неба оккупанты, пытаясь прижать к земле или сломать упругую опору. Снег побеждал, но он не имел памяти, какую имел лес. Снег только родился и считал себя бессмертным, думал, что он захватил лес навсегда, и ему теперь всё дозволено. Лес же давно прекратил считать эти нашествия, они слились для него в сплошную борьбу. Ежегодно он страдал от тяжести на своих ветвях, от холода, что вымораживал до треска его стволы, но никогда не прекращал борьбы, и она, эта внутренняя борьба, всегда приводила к тому, что снег отступал. Сейчас лес был готов внешне смириться с временным поражением, но отдельные деревья находили в себе силы встрепенуться и обрушить холодную тяжесть, что пыталась их сковать и поработить. Надолго ли хватит им сил? Кто знает, но то, что время снега не вечно, было аксиомой для леса, и он копил силы для будущего возрождения.