Текст книги "Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду"

Автор книги: Вадим Телицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

И ушкуйники во времена благоприятные для торговли становились людьми просто незаменимыми.

Новгородские купцы сполна использовали выгоды, которые им представляло очень удачное месторасположение Новгорода, находившегося на перекрестке торговых путей. Разве можно новгородцев за это упрекать? Конечно, нет. Как нельзя упрекать и за то, что в их руках оказались изобильные дары новгородской земли – пушнина и воск, товары столь необходимые для людей Средневековья. Новгородские купцы занимались тем, что в их среде обитания могло принести максимальную выгоду…

* * *

В Новгороде ничто не совершалось без благословения и участия духовенства. Касалось ли это и торговли? В полной мере. Разве сфера торговли имеет нечто общее с церковью? Имеет, если коммерцией занимаются православные люди, которые ничего не делают без церковного благословения.

«Успешное развитие средневековой торговли в Новгороде находилось в тесной зависимости от покровительства и помощи Церкви, представители которой активно стимулировали экономическое развитие Новгородской республики. Торговый суд и контроль над мерами (соблюдение эталонов) были в ведении Новгородского архиепископа. Участие Церкви в контроле за правильностью торговых операций являлось лучшим залогом их успешного осуществления. Особенно значительна была роль новгородского владыки в международной торговле. Начиная с XIV века без его санкции торговые договоры Новгорода считались недействительными»[55]55
  Никитин В. А. Слава и щит Руси: Новгород Великий X–XV вв. // Богословские труды. М., 1984. Сб. 25. С. 290.


[Закрыть]. Иностранные купцы очень ценили то обстоятельство, что торговля в Новгороде находилась под контролем именно архиепископа. Это делало ее более честной, предсказуемой и защищенной от политической конъюнктуры[56]56
  Тулупов В. Г. Указ. соч.


[Закрыть].

Вот так переплетались в Новгороде материальные и духовные составляющие жизни, миновать воздействие которых не могли и ушкуйники…

* * *

Но существует еще один аспект, который отмечал упомянутый выше историк и публицист СВ. Шкунаев:

«Что такое была первая, коренная территория Руси (я не собираюсь сейчас, конечно, вдаваться в это очень уж подробно)? Это был торговый путь, это был вот этот путь из варяг в греки. И – небольшие, крохотные славянские поселения, возникавшие в силу простой миграции и никогда не претендовавшие на превращение ни во что другое более сложное в плане «урбанизации». Когда этот фактор сошел на нет, то, как бы ни объяснялось, каким образом вот эти глухие леса становятся центром государства, все существующие объяснения неубедительны. Сами по себе эти места полупригодны для жизни человека в принципе, тем более, для жизни заинтересованной. Надо понимать, что эта страна, этот центр страны, он перенял путь из варяг в греки чем-то другим. Это была логика заселения местности, но не колониальная логика, ибо речь шла о пустых территориях, но это была логика абсолютно бедного центра в силу просто природной закономерности. Так существовал Новгород, который механически перенял эту модель от предыдущего периода, просто он просчитал, что торговать выгодно уже теперь не транзитно, а – иным путем. И создал богатую, процветающую республику на территории, где, собственно говоря, хлеб не растет. Там нельзя прокормить население, но, тем не менее, Новгород протянул щупальца вплоть до Урала, откуда шел мех, разнообразное природное сырье, которое позволяло быть богатым. И оно, что интересно, идет из тех мест, где вообще жить нельзя. Все это «сырье» идет, скажем, в Новгород, где тоже, на самом деле, жить нельзя и прокормиться нельзя, но за счет внутреннего транзита можно получать выгоду. На самом деле, Новгород – поселение трапперов, это поселение людей, которые не обживаются там для того, чтобы там существовать. Они – добытчики, которые идут дальше и дальше. Москва, взяв Новгород – она всегда понимала источник богатства и процветания Новгорода – принимает на себя частично эту функцию, эту модель поведения, в которой государство, то есть некий центр, всегда является не производителем, а распорядителем, регулятором. Не отсюда ли идет представление о том, что естественность расселения людей, естественность физического существования, – это неглавное, а главное – это работа на интересы государства. Отсюда берут начала истоки давления на человека, на личность. И все – в интересах государства. Попадается другое население на пути, что называется, «инородцы», оно – проглатывается, оно – ассимилируется, оно – колонизируется»[57]57
  Из архива автора.


[Закрыть].

Государство «давило» – с одной стороны, а русский народ – с другой – и сам не сопротивлялся, а искал «легких путей». Но обвинять его в этом вряд ли стоит.

«В России вся идея была в том, чтобы выжать из земли как можно больше, вложив в нее как можно меньше времени, труда и средств. Всякий россиянин стремился отвязаться от земли, крестьянину больше всего хотелось бросить пашню и сделаться коробейником, ремесленником или ростовщиком. Деревенскому купцу – пробиться в дворяне, дворянину – перебраться в город или сделать карьеру на правительственной службе. Общеизвестная «безродность» русских, отсутствие у них корней, их бродяжьи наклонности, столь часто отмечавшиеся западными путешественниками, привыкшими к людям, ищущим своих корней в земле ли, в общественном ли положении, в основном проистекают из скверного состояния русского земледелия, то есть неспособности главного источника национального богатства – земли – обеспечить приличное существование»[58]58
  См.: Пайпс Р. Россия при старом режиме. М., 1993.


[Закрыть].

Князь Бравлин – первый ушкуйник

До сих пор в среде исследователей нет единого мнения о том, когда появились ушкуйники, когда произошли их первые походы. Сколько исследователей, столько и мнений. Но обнаружить исходную точку, как нам кажется, все же не удастся. И всего по одной причине – из-за нехватки первоисточников, особенно тех, что создавались в X, XI или XII веке.

Вот мнение авторитетного в исторической среде исследователя:

«Первые известия об ушкуйниках появляются в начале XIV века. В основном это сведения о том, как ушкуйники вторгались в Волжскую Булгарию, которая в XIII–XV веках была самостоятельным государством, хотя и находилась в зависимости от Золотой Орды. Хан Золотой Орды поручал князьям (бекам) Булгарии сбор дани со своих подданных, а также и с некоторых русских земель в пользу Золотой Орды. Русские князья и беки Булгарии конкурировали друг с другом за право собирать дань, так как большая часть этой дани «прилипала» к рукам князей-сборщиков. По мере того, как Золотая Орда слабела, раздираемая внутренними противоречиями, все сильнее становились оба ее вассала – московское княжество и Булгария (Казанское ханство), тем больше обострялась борьба между ними. Борьба эта принимала самые причудливые формы, в том числе и форму ушкуйничества: возникали многочисленные отряды профессиональных разбойников. Со стороны русских такими отрядами были ушкуйники, а со стороны Булгарии (Казанского ханства) – казаки. И те, и другие были разбойниками и в то же время использовались и как наемники. Соперничество Москвы и Казани закончилось только при Иване Грозном в XVI веке взятием русскими Казани. Ушкуйники действительно громили и грабили булгарские города и селения. Можно подметить, что их активность возрастала в периоды ослабления Ордынского государства в 1360–1380 годы, 1391–1393 годы и в 1400–1409 годы»[59]59
  См.: Галанин А. В. Волоки Северо-восточной Европы // Вселенная живая. Владивосток, 2009. URL: http://jupiters.narod.ru/volok.htm


[Закрыть].

Все правильно, кроме одного – изначальной точки отсчета истории ушкуйников. Да, сообщения о повольниках-ушкуйниках как о явлении действительно появляются аж в XIV столетии, но анализ косвенных данных дает нам информацию о более ранней истории ушкуйничества. Мы обязаны в своем исследовании ориентироваться не только на прямые источники (летописи), но и косвенные: западноевропейские хроники, берестяные грамоты, более поздние записки и воспоминания (которые «впитывали» в себя документы предыдущих эпох), а также многочисленные гипотезы, многие из которых не просто занимательны или интересны, но и заслуживают большого внимания[60]60
  См.: Матвей Парижский. Великая хроника. URL: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Matthew_Par/text.phtml; «Великая хроника» о Польше, Руси и их соседях в X–XIII вв. (перевод и комментарии). М., 1987.


[Закрыть].

«Русские летописи, богатые фактическим материалом, часто разочаровывают, если захочешь проследить за судьбой князей или бояр, упоминаемых там. Охотнее всего они рассказывают о событиях экстраординарных. Если выписать из летописей упоминания только о погоде, то покажется, что весь XII век был полон стихийными бедствиями. Это, конечно, не так, начало похолодания, которое тяжело ударило по сельскому хозяйству Европы, падает на рубеж XIII века. Век двенадцатый в целом еще благополучен. Но хроники так же мало интересуются хорошей погодой, как обыкновенной жизнью исторических персонажей. Зато таких возмутителей спокойствия, как князь Юрий Долгорукий, они держат в центре внимания. Ведь те – катализаторы конфликтов. Остальных вспоминают в случаях, когда они в эти конфликты втягиваются либо попадают в чрезвычайные обстоятельства»[61]61
  Можейко И. В. 1185 год (Восток – Запад). М., 1985. С. 320.


[Закрыть].

* * *

…Появление ушкуйничества, если не считать ушкуйничьими набегами походы первых князей на Византию, стоит отнести к IX столетию. Да, сам термин «ушкуйники» появился гораздо позже, но дело не только (и не столько) в определении, сколько характеристиках явления, в фактах, событиях, именах (даже, если все они – предмет дискуссий и в наше время).

Из «Жития Стефана Сурожского»: «По смерти же святого Стефана минуло немало лет[62]62
  Степан Сурожский (VIII в.) – византийский святой, первый архиепископ Сурожский. В 787 году он был еще жив, т. к. упоминается в актах второго Никейского собора.


[Закрыть]. Пришла рать великая русская из Новгорода[63]63
  По мнению ряда исследователей, «Новгород» здесь – буквальный перевод греческого Neapoliz. Считается, что это известный по источникам Неаполь Скифский, находившийся около современного Симферополя. Но доводы, на наш взгляд, выглядят не очень убедительно.


[Закрыть], князь Бравлин[64]64
  Имя ассоциируется с Браваллой, где незадолго до того – в 786 году – произошла битва данов и их союзников южно балтийских славян со шведами.


[Закрыть] весьма силен и, попленив от Корсуня до Корчева, со многою силою пришел к Сурожу. Десять дней продолжалась злая битва, и через десять дней Бравлин, силою взломав железные ворота, вошел в город и, взяв меч свой, подошел к церкви святой Софии. И разбив двери, он вошел туда, где находится гроб святого. А на гробе царское одеяло и жемчуг, и золото, и камень драгоценный, и лампады золотые, и сосудов золотых много. Все было пограблено. И в тот час разболелся Бравлин, обратилось лицо его назад, и, лежа, он источал пену. И сказал боярам своим: «Верните все, что взяли». Они же возвратили все и хотели взять оттуда князя. Князь же возопил: «Не делайте этого, пусть останусь лежать, ибо хочет меня изломать один старый святой муж, притиснул меня, и душа изойти из меня хочет»….И не вставал с места князь, пока не сказал боярам: «Возвратите все, сколько пограбили, священные сосуды церковные в Корсуни и Корчи, и везде, и принесите сюда все и положите к гробу Стефана»….

И затем устрашающе говорит святой Стефан князю: «Если не крестишься в моей церкви, не уйдешь отсюда и не возвратишься домой». И возопил князь: «Пусть придут попы и окрестят меня. Если встану и лицо мое вновь обратится, то крещусь!». И пришли попы и архиепископ Филарет, и сотворили молитву над князем, и крестили во имя Отца, и Сына, и Святого духа. И снова обратилось лицо его вперед. Крестились же с ним и все его бояре. Но еще шея его болела. И сказали попы князю: «Обещай Богу, что всех мужей, жен и детей, плененных от Корсуни до Корча, ты велишь освободить и вернуть назад». Тогда князь повелел отпустить всех пленников восвояси. И в течение недели не выходил он из церкви, пока не дал великий дар святому Стефану. И отошел, почтив город, людей и попов. И, услышав об этом, другие ратники опасались совершать нападения, а если кто и совершал таковые, то уходил посрамленным»[65]65
  См.: Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г. М., 2004. «Житие Стефана Сурожского» – сочинение неизвестного византийского автора конца X века, имеющееся также в русском списке XV столетия. Это один из главных источников по проблеме Причерноморской Руси. В Византии «Житие» не пользовалось большой популярностью и известно только в краткой редакции, где не упоминается поход русов. Также неизвестен и греческий оригинал службы св. Стефану. Однако, как установил византиевед В. Г. Васильевский, упоминание о русах было и в греческом тексте. Составление «Жития» датируется первой половиной IX столетия, а описываемые события могли происходить в конце VIII – начале IX века.


[Закрыть].

Из «Жития Георгия Амастридского»[66]66
  Георгий Амастридский (ок. 760 – ок. 806) – византийский святой, архиепископ Амастридский. Согласно исследованиям, «Житие» было написано между 820 и 842 годом известным византийским писателем, впоследствии Никейским митрополитом Игнатием. Известно лишь по единственной греческой рукописи. В «Житии» описано нападение росов на Пафлагонское побережье Малой Азии.


[Закрыть]:

«То, что следует далее, и еще более удивительно. Было нашествие варваров, руси, народа, как все знают[67]67
  Автор говорит русах как о хорошо известном в Причерноморье народе, видимо, многочисленном.


[Закрыть], в высшей степени дикого и грубого, не носящего в себе никаких следов человеколюбия. Зверские нравами, бесчеловечные делами, обнаруживая свою кровожадность уже одним своим видом, ни в чем другом, что свойственно людям, не находя такого удовольствия, как в смертоубийстве, они – этот губительный и на деле и по имени народ[68]68
  Очевидно, подразумевается популярная в Византии этимология слова «рос» – от имени библейского князя «Рош».


[Закрыть], – начав разорение от Пропонтиды[69]69
  Пролив Босфор.


[Закрыть] и посетив прочее побережье, достигли, наконец, и до отечества святого, посекая нещадно всякий пол и всякий возраст, не жалея старцев, не оставляя без внимания младенцев, но противу всех одинаково вооружая смертоубийственную руку и спеша везде пронести гибель, сколько на это у них было силы. Храмы ниспровергаются, святыня оскверняется: на месте их нечестивые алтари, беззаконные возлияния и жертвы, то древнее таврическое избиение иностранцев[70]70
  У древнего населения Крыма – тавров – античные авторы отмечают нетерпимость к иностранцам, обычай приносить их в жертву богам (ксеноктония). Автору русы представляются прямыми потомками тавров, сохраняющими их древние обычаи. Для греческих писателей X–XII столетий русы – это тавроскифы, т. е. потомки ираноязычных кочевников Причерноморья и тавров. Не исключено, что остатки тавров действительно смешались с русами, передав им что-то из своих традиций. Подобный обычай отмечают у русов и арабо-персидские авторы Средневековья.


[Закрыть], у них сохраняющее свою силу. Убийство девиц, мужей и жен; и не было никого помогающего, никого, готового противостоять. Лугам, источникам и деревьям воздается поклонение. Верховный Промысл допускает это, может быть, для того, чтобы умножилось беззаконие, что, как мы знаем из Писания, много раз испытал Израиль.

Пастырь добрый не был на лице телом, а духом был с Богом и, в непостижимых судах его читая, как посвященный, лицом к лицу, медлил заступлением и откладывал помощь. Но наконец, он не возмог презреть, и вот он и здесь чудодействует не меньше, чем в других случаях. Когда варвары вошли в храм и увидели гробницу, они вообразили, что тут сокровище, как и действительно это было сокровище. Устремившись, чтобы раскопать оное, они вдруг почувствовали себя расслабленными в руках, расслабленными в ногах и, связанные невидимыми узами, оставаясь совершенно неподвижными, жалкими, будучи полны удивления и страха и ничего другого не имея силы сделать, как только издавать звуки голоса»[71]71
  Sevcenko I. Hagiography of the Iconoclast Period // Iconoclasm. Birmingham, 1977. P. 121–127.


[Закрыть].

Из «Сочинения патриарха Фотия»[72]72
  Константинопольскому патриарху Фотию (ок. 810 – после 886) принадлежит несколько сочинений, в которых упоминается народ рос. Эти упоминания – одни из первых, наряду с «Житиями» Георгия Амастридского и Стефана Сурожского. Фотий (низложен в 867 году) стал непосредственным свидетелем нападения русов на Константинополь в 860 году. Выдающийся литератор, полемист и канонист, Фотий оставил две речи-беседы, которым позже было дано название «На нашествие росов». Через семь лет Фотий написал «Окружное послание» к «восточным патриархам», где снова упомянул нападение 860 года, однако росы уже называются «подданными и друзьями», а также упоминается о крещении этого народа. Речь в данном случае, очевидно, идет не о Киевской Руси.


[Закрыть]: «…Я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит, нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей – всех поражает мечом, никого не жалея, ничего не щадя, всеобщая гибель! Он, как саранча на жатву и как плесень на виноград, или, лучше, как зной или Тифон[73]73
  В греческой мифологии чудовище с сотней драконьих голов.


[Закрыть], или наводнение или, не знаю, что назвать, напал на нашу страну и истребил целые поколения жителей…

Где теперь царь христолюбивый[74]74
  В это время император Михаил III воевал с арабами.


[Закрыть]? Где воинство? Где оружия, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? Царь переносит продолжительные труды за пределами империи, вместе с ним отправилось переносить труды и войско; а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, а к другим приближающаяся. Этот скифский[75]75
  «Скифами» по античной традиции в византийской литературе называли племена, жившие на территории бывшей Скифии, хотя какие-то остатки действительных скифов кое-где в Причерноморье и в Крыму могли еще сохранятся.


[Закрыть] и грубый, и варварский народ, как бы выползши из самых предместий города, подобно полевому зверю, истребляет окрестности его…

…Народ неименитый, народ несчитаемый (ни за что), народ, поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас[76]76
  То есть ставший известным, знаменитым.


[Закрыть], незначительный, но получивший значение, уничиженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ, где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий[77]77
  В Причерноморье в это время сохранялись остатки кочевых ирано– и тюркоязычных племен. В отношении руси этот эпитет, возможно, применен в том значении, в каком его употребляли авторы X века: «дромиты», то есть непоседы, часто меняющие место жительства.


[Закрыть], гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник или жатву… Все было наполнено мертвыми телами, в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы, одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части…. Пещеры наполнились ими, горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов наших, пролетала всюду, погубляя все встречавшееся!

Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда Илиаду бедствий! Кто же, видя это, не признал бы, что на нас излилась до дна та чаша, которую приготовил гнев Господа, вскипевший от наших грехов?…О, как все тогда расстроилось, и город едва, так сказать, не был поднят на копье! Когда легко было взять его, а жителям невозможно защищать, то, очевидно, от воли неприятелей зависело – пострадать ему или не пострадать….Помните ли вы тот трепет и те слезы и рыдания, которым тогда предавался весь город в крайнем отчаянии? Помните ли ту мрачную и страшную ночь, когда жизнь всех нас готова была закатиться вместе с закатом солнца, и свет нашего бытия поглощался глубоким мраком смерти? Помните ли тот час невыносимо горестный, когда приплыли к нам варварские корабли, дышащие чем-то свирепым, диким и убийственным… когда они проходили пред городом, неся и выставляя пловцов, поднявших мечи, и как бы угрожая городу смертию от меча, – когда всякая надежда человеческая оставила здешних людей и город держался надеждою на единственное прибежище у Бога, – когда трепет и мрак объял умы и слух отверзался только для одной вести: «Варвары уже перелезли через стены, и город уже взят врагами»? Ибо неожиданность события и нечаянность нашествия как бы заставляла всех воображать и слышать это….

…Нечаянно было нашествие врагов, неожиданно совершилось и удаление их; чрезмерно негодование Божие, но неизреченна и милость; невыразим был страх от них, но презренно было и бегство их; в нападении на нас сопутствовал им гнев Божий, но мы сподобились человеколюбия Божия, отвратившего набег их.

И не только этот народ (болгары) променял первое нечестие на веру в Христа[78]78
  Речь идет о дунайских болгарах, принявших крещение в 865 году.


[Закрыть], но даже и многими многократно прославленные и в жестокости и скверноубийстве всех оставляющие за собой так называемые русы. В «Окружном послании» русы уже представлены как хорошо известный византийцам народ.[79]79


[Закрыть], которые, поработив находящихся кругом себя и отсюда помыслив о себе высокое, подняли руки и против Ромейской державы, – в настоящее время даже и сии променяли эллинское и нечестивое учение[80]80
  В смысле «язычество».


[Закрыть], которое содержали прежде, на чистую и неподдельную веру христианскую, с любовью поставив себя в чине подданных и друзей наших[81]81
  Византия всегда претендовала на господство по отношению к народам, принимавшим крещение из ее рук, и, главное, добивалась искомого господства.


[Закрыть], вместо грабления нас и великой против нас дерзости, которую имели незадолго. И до такой степени в них разыгралось желание и ревность веры, что приняли епископа и пастыря[82]82
  Исходя из сведений о епископе, очевидно, что в «Окружном послании речь идет о крещении не дружины воинов, а племени, населяющего определенную территорию.


[Закрыть], и лобызают верования христиан с великим усердием и ревностью[83]83
  См.: Хрестоматия по истории России с древнейших времен до 1618 г. М., 2004. «Житие Стефана Сурожского» – сочинение неизвестного византийского автора конца X столетия, имеющееся также в русском списке XV века. Это один из главных источников по проблеме Причерноморской Руси. В Византии «Житие» не пользовалось большой популярностью и известно только в краткой редакции, где не упоминается поход русов. Также неизвестен и греческий оригинал службы св. Стефану. Однако, как установил В. Г. Васильевский, упоминание о русах было и в греческом тексте. Составление «Жития» датируется первой половиной IX столетия, а описываемые события могли происходить в конце VIII – начале IX века. (См., также: Фомин В. В. Начальная история Руси. М., 2008.)


[Закрыть].

* * *

1032 годом был отмечен первый поход новгородских отрядов в Югру (Северное Предуралье и Зауралье[84]84
  Югра – наименование территорий на Северном Урале, между рекой Печорой и Уральскими горами, на которых жили угорские хантыйские и частично мансийские племена и используемое в русских источниках XI–XVII столетий. С конца XI и по 70-е годы XV столетия Югра находилась «под властью» Новгородской республики, с которого нерегулярно брали дань мехами, рыбой, моржовой костью и т. п. Дань собирали ушкуйники. В XIV столетии в Великом Новгороде была образована отдельная корпорация – «Югорщина», члены которой были связаны с Югрой торговлей и сбором дани. С конца XIV столетия в борьбу с Великим Новгородом за обладание северными и северо-западными землями, включая и Югру, вступает Великое княжество Московское. Со второй половины XV века начинается постепенное завоевание Югры Москвой в результате походов 1465-го и 1483 года, и, в особенности, 1499–1500 годах. С 1502 года московские князья стали добавлять к своим титулам слова «Обдорские и Югорские». Большинство полунезависимых хантских и мансийских княжеств было уничтожено к концу XVI столетия, последние же были упразднены в 40-х годах XVII века. В источниках термин «Югра» встречается в последний раз в 1606 году.


[Закрыть]). Известно, что отряд новгородских повольников выполнял задачу по сбору дани в Югре у местных племен, то есть, по сути был нанят властями и купечеством для решения достаточно сложной социальной (да и политической) задачи, учитывая и агрессивность местных югорских аборигенов, да и внутренние противоречия, раздирающие новгородское общество, что не могло не сказаться на отношениях и к отправившимся в Югру повольникам. Удалось установить, что из отряда 150 воинов, готовых отправиться в Югру, в поход за данью отправилось не более 90. Остальных угрозами и уговорами убедили отказаться от захватнических планов.

Согласно сохранившейся летописи, в 1032 году ушкуйники под предводительством Улеба смогли пройти через «Железные Ворота». Вероятно, имелось в виду одно из уральских горных ущелий.

Господин Великий Новгород «рвался» на новые территории… Видимо, старые границы не могли уже удержать его инициатив и устремлений… Для Новгорода – стремление вполне объяснимо…

* * *

«…По обширности своих владений Новгородская республика, – считал отечественный историк М. Н. Тихомиров, – не имела себе равных во всем средневековом мире. Она занимала весь русский север от Финского залива до Уральских гор… Обычные сопоставления Великого Новгорода с «вольными городами» Западной Европы, в частности с крупнейшими ганзейскими городами, дают несколько неправильное представление о «Господине Великом Новгороде», как подчеркнуто именовали новгородцы свое государство[85]85
  «Ганза и Великий Новгород – две основные силы Северной Европы, которые в течение длительного времени контролировали очень выгодную торговлю между Западом и Востоком. Новгородцы и немцы не могли вести эту торговлю друг без друга, но вместе с тем каждый из них стремился, где мог и как мог, монополизировать ее. Немецкие и новгородские купцы на личном уровне тесно сотрудничали и даже дружили между собой. Однако их интенсивная взаимовыгодная деятельность протекала на фоне превентивной экономической войны между Ганзой и Новгородской республикой. Эта война была скрыта от посторонних глаз, и ее сражения редко открывались взору постороннего зрителя. Тем не менее, ставки в этой скрытой борьбе были весьма высоки и многократно превосходили трофеи некоторых знаменитых завоевателей чужих земель». (Тулупов В. Г. Русь Новгородская.)


[Закрыть]. И Любек, и Бремен даже в периоды своего расцвета обладали лишь незначительной прилегающей к ним территорией и никак не могут сравниваться с обширной Новгородской землей. Большими владениями обладали Венеция и Генуя, но подчиненные им территории были разбросаны в различных областях Средиземноморья и сообщались с митрополией только морским путем. «Господин Великий Новгород» господствовал над обширнейшими пространствами Северной России и занимал в этом отношении исключительно выдающееся место в средневековом мире, не имея себе равных»[86]86
  Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. // Новгород: К 1100-летию города. M., 1964. С. 26.


[Закрыть].

И с этим не поспоришь… Равных себе Великий Новгород не имел…

Подчинив огромные территории и покорив множество инородческих племен, живших на севере, северо-востоке и востоке республики, новгородцы при этом не создали (и не стремились создавать) государства имперского типа. Для Великого Новгорода инородцы были данниками и вассалами. Новгородцы не стремились ассимилировать покоренные племена или, тем более, включить их в свою внутреннюю государственно-общественную систему. Новгородцы всегда держали инородцев на довольно приличном от себя расстоянии[87]87
  Тулупов В. Г. Указ. соч.


[Закрыть], и не спешили переселять их поближе к столице.

Вместе с тем по отношению к покоренным племенам Господин Великий Новгород проводил достаточно твердую и продуманную политику. Он предоставлял им свободу (экономическую и политическую) лишь в исключительных случаях. Новгородцы считали, что народы, еще в старину вошедшие в состав республики, являются ее составной и неотъемлемой частью. К тому же в Новгороде господствовало небезосновательное мнение о бессмысленности предоставления свободы вассальным племенам. Ведь получив ее, они будут тотчас поглощены соседними державами. Впрочем, это хорошо понимали и инородческие князьки, подвластные Новгороду. Если они и предпринимали шаги к освобождению, то главным образом для того, чтобы выторговать у новгородцев более выгодные условия во взаимных отношениях[88]88
  Там же.


[Закрыть]. Но Новгороду приходилось вести постоянную борьбу с соседями, также претендующими на вассальные новгородцам инородческие племена. И здесь ушкуйники вновь оказывались востребованными.

Можно сказать, Новгородская республика имела две сферы, которые очерчивали ее общественно-политическую жизнь. Границы внешней сферы ограждали Великий Новгород, со всеми зависимыми землями и племенами, от соседних государственных систем. Границы внутренней сферы отделяли государственно-общественную жизнь коренных новгородцев от подчиненных им инородцев.

Правда сферы эти оказывались переплетенными и границы четко не были обозначены, но их существование неоспоримо.

Новгородцы прекрасно понимали, что тесный общественный контакт с инородными племенами, не говоря уже о включении их в собственную государственную систему, неминуемо приведет к размыванию, а в чем-то и к потере национальных, культурных и духовных ценностей, свойственных русскому народу[89]89
  Там же.


[Закрыть].

Подобная политика в отношении инородцев вполне оправдывала себя и приносила плоды. «Новгородская колонизация успешно велась с начала X столетия. При этом проникновение русских на север и северо-восток происходило сравнительно мирно. Емь, водь, карелы, саамь, чудь заволочная, печора и другие народности имели крайне низкую плотность населения, и новгородцы не вытесняли их, а занимали пустующую нишу. Эти народности занимались в основном охотой и рыболовством, а русские – торговлей и земледелием… Обращение туземцев в православие носило исключительно добровольный характер. Спору нет, имели место и кровавые столкновения, но они были не типичны и в значительной степени вызывались субъективными факторами»[90]90
  Широкорад А. Б. Русь и Литва: Рюриковичи против Гедеминовичей. М., 2004. С. 135.


[Закрыть].

Новгородская республика строила связи с покоренными племенами не только на основе данничества. В отношениях Господина Великого Новгорода с инородцами существовало много взаимовыгодных моментов. В неспокойном и жестоком мире Средневековья эти племена были для Новгорода отнюдь не лишними союзниками, а он являлся для них надежным защитником[91]91
  Тулупов В. Г. Указ. соч.


[Закрыть].

* * *

В 1088 году волжские булгары совершили стремительный бросок из своих поволжских селений и взяли – практически без боя – старинный русский город Муром, известный еще с былинных и дохристианских времен. Город был разграблен и наполовину сожжен, жителям в большинстве своем удалось разбежаться, но и без жертв обойтись не удалось: погибшие были и со стороны булгар, и со стороны русских.

Что же произошло?

Булгары мстили русским за разбои по Оке и Волге[92]92
  Волжская Булгария – государство, существовавшее в X–XIII веках в среднем Поволжье и бассейне Камы.


[Закрыть], вредившие торговле. Набеги осуществляли ватаги повольников, пришедших в Муром с севера и получивших в этом граде поддержку – людьми, одеждой, продуктами и оружием.

Источники (более поздние) свидетельствуют, что осаждавшим Муром булгарам с ушкуйниками поквитаться все же не удалось, буквально за неделю – дней десять до осады, три отряда повольников ушли из Мурома в юго-восточном направлении. Есть сведения и о том, что вожак одной из ватажек ушкуйников – Димитрий, узнав о страданиях муромчан, поклялся отомстить. И слово сдержал, захватив очередной караван булгарских купцов, вырезал всех– от мала до велика… Через полгода Димитрий погиб в низовьях Волги, куда его занесла нелегкая его судьба, но булгарские «гости» еще долго вздрагивали при упоминании повольников, совершавших свои набеги из Мурома.

Справедливости ради скажем, что после налета на Муром булгар ушкуйники перенесли свои базы в иные селения, более мелкие и скрытые за вековыми дубравами, или создавали собственные городки (о чем речь ниже).

В 1096 году новгородский боярин Гюрята (Юрий) Рогович возглавил отряд повольников, ушедших на Югру для сбора мягкой рухляди (пушнины)[93]93
  Гюрята Рогович – новгородец, жил в конце XI и начале XII веках и известен, по упоминанию начального летописца (под 1096 год), как автор рассказа о Югре и населявших ее племенах в XI столетии. По его словам, Югра, к которой ходил «отрок» Г. Рогович, лежала за новгородскими владениями в Печоре, к юго-западу от Северного Урала, и занимала обширное пространство, что подтверждается и позднейшими известиями, и названиями урочищ. (Янин В. Л., Зализняк А. А., Гиппиус А. А. Новгородские грамоты на бересте. Т. 11: Из раскопок 1997–2000 гг. М., 2004. С. 99–101; Молчанов А. А. Ярл Регнвальд Ульвссон и его потомки на Руси. (О происхождении ладожско-новгородского посадничего рода Роговичей-Гюрятиничей) // Памятники старины: Концепции. Открытия. Версии. Памяти В. Д. Белецкого. СПб.; Псков, 1997. С. 80–84.)


[Закрыть]. Поход, видимо, был удачным, поскольку еще не раз Гюрята отправлялся «за данью». (Правда, по другим источникам, он лишь субсидировал эти экспедиции, оставаясь в Новгороде.) Гюрята Рогович – не единственный из зажиточных новгородцев (скорее всего, занимавший какой-то пост в новгородской «администрации» или обладавший известным авторитетом в новгородском обществе), кто обращался к повольникам для решения «щекотливых» вопросов по сбору дани или готовых ради собственной казны отправиться в Югру – «потрясти» местных аборигенов.

Гюрята, пожалуй, больше ничем и не проявился. Но ставка его на ушкуйников оказалась удачной, и после него уже многие из новгородцев искали среди повольников людей, желавших «пощекотать нервы», став, так сказать, «солдатами удачи» Господина Великого Новгорода. Именно с этих времен – удачной «находки» Гюряты Роговича – ушкуйники «входят в моду».

С начала XII века представители рода Мишиничей (особенно часто и удачливо – Михаил и Юрий Мишиничи в конце XIII и начале XIV столетий) собирали и направляли ушкуйников за пушниной к племенам, жившим в бассейне Северной Двины[94]94
  Мишиничи или Анциферовичи – новгородский посадский род. В XIII и XIV веках возглавляли Великий Новгород, являлись одной из основных политических группировок в городе. В XV столетии были отстранены от управления Борецкими. В XVI веке были переселены в Московские земли. Михаил Мишинич (ум. 9 ноября 1280 г.) – новгородский посадник в 1272 году, 1273-м и 1280 годах; Юрий Мишинич (ум. 10 февраля 1316 году) – новгородский посадник в 1291–1292 и 1304–1305 годах. (Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 2003.)


[Закрыть]. Походы были удачливыми, Мишиничи обогащались, а состоявшие в отрядах ушкуйники гордились своими боевыми успехами и победами над северодвинскими аборигенами.

Но бывали и неудачи (хотя справедливости ради надо сказать – единичные). Здесь, видимо, все решала не столько ставка на «слепую удачу», сколько на тщательное планирование похода, военная выучка, жесткая дисциплина (по крайней мере, во время самого похода или боевой стычки), – все это выделяло ушкуйников в сравнении с племенами, населявшими берега полноводной Северной Двины. А потому, из боевых стычек ушкуйники выходили, как правило, победителями. Их противник мог наносить неожиданные удары (вырезали караулы, обстреливали струги или двигавшихся в походном порядке ушкуйников), которые воспринимались болезненно, но не мог перехватить инициативу.

В 1178 годуновгородские ушкуйники (подкрепленные повольниками из финно-угорских племен) совершили поход на запад, в Финляндию, против племени еми (одного из «колен» «чуди заволочской»). Боевые действия (если так можно выразиться) продолжались почти три месяца, был захвачен в плен и умерщвлен шведский епископ Рудольф[95]95
  Линевский А., Машезерский В., Иегов В. Хрестоматия по истории Карелии с древнейших времен до конца XVII века. Петрозаводск, 1939. С. 59; Военный вестник. Ежемесячный военно-патриотический историко-культурный альманах. 2000. № 8. С. 12.


[Закрыть].

В 1181 году новгородские ушкуйники обманом и хитростью овладели черемисским городом Кокшаров[96]96
  Там, где сейчас город Котельнич Кировской области.


[Закрыть], учинив его полное разорение[97]97
  Российский государственный архив древних актов. Ф. 181. Рукописный отдел библиотеки МГАМИД. Оп. 1. Д. 5.


[Закрыть].

Это первое известие о том, что ушкуйники способны «брать» города. Думается, что и этот набег осуществлялся при негласной поддержке (а может и по прямому указанию) новгородских бояр. Ведь добытое в Кокшарове добро реализовалось именно в Новгороде, что возможно было лишь при одобрении власть предержащих.

Но взятие Кокшарова, как оказалось, – лишь крошечный эпизод, на фоне более глобальных событий…

* * *

…Внешняя политика Новгородской республики всегда была составной частью общерусской внешней политики. Безусловно, особое место Господин Великий Новгород занимал в отношениях с государствами Западной Европы. «Во внешней политике Новгорода можно выделить три главных направления. Одно из них – северозападное – имело своим объектом Финляндию и Скандинавские страны, другое – западное – Ливонию и Ганзейский союз. Оба направления полностью находились в руках Новгорода, так как с государствами и политическими силами, являвшимися их объектами, остальная Русь непосредственных сношений не поддерживала. Что касается третьего направления – юго-западного, – нацеленного на Литву, то, хотя в сношениях Руси с Литвою, особенно в XIV–XV веках, определяющую роль играла Москва, позиция Новгорода также имела существенное значение»[98]98
  Казакова Н. А. Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 146.


[Закрыть].

…На западных и северо-западных границах Новгородской республики образовались очень сильные и агрессивные государства: Швеция, Ливония[99]99
  Ливония оказалась «извечным злым гением» Новгорода. Современный историк, пишет, что «католицизм воплотил свое стремление к духовной экспансии в рыцарских монашеских орденах. На северо-востоке Европы эти ордена ставили перед собой цель силой оружия обратить в римско-католическую веру языческие прибалтийские племена. Вместе с ними крестоносцы стремились привести к покорности папскому престолу и русских. Великий Новгород, страж западных рубежей Руси, длительное время отражал натиск католической Европы. Ливонский орден угрожал западным границам Руси на протяжении XIII–XV веков. Пик агрессии крестоносцев каждый раз приходился на 40-е годы этих трех столетий. Также характерно, что всякий раз Ливонский орден нападал на Новгород в союзе со Швецией. В XIII веке Новгородская республика не только успешно противостояла натиску крестоносцев, но и неоднократно пыталась восстановить свое влияние на племена, населявшие Эстонию. В XIV–XV веках новгородцы уже вели с крестоносцами лишь оборонительные бои на границах своей республики. Однако свои внешнеторговые интересы новгородцы защищали более активно. Через Ливонию на Запад пролегали важные для русской торговли пути. Поэтому Новгород, не допуская рыцарей на свою территорию силой оружия, постоянно пытался искусством дипломатии обеспечить своим купцам более благоприятные условия в Ливонии. После образования Псковской республики новгородцы стали меньше тратить средств на укрепление западной границы. Теперь это направление прикрывали крепости союзного Пскова. Если Ливонский орден предпринимал серьезные попытки захвата псковских земель, новгородцы оказывали своим союзникам необходимую помощь». (Тулупов В. Г. Указ. соч.)


[Закрыть], Литва и Московия. Постепенно Новгороду пришлось уступить этим хищным государствам часть своих земель, которые он не был в состоянии защищать без значительного ущерба для собственного благосостояния (и из-за больших территорий, и – из-за нехватки обученного воинского люда). Исконные же новгородские земли для граждан Новгорода были священны, и об их уступке (даже на очень выгодных условиях) иноземцам (немцам и шведам в первую очередь) не могло быть и речи. Соседи Великого Новгорода это прекрасно понимали, и поэтому даже при удачных для них войнах чаще довольствовались откупом со стороны новгородцев, чем решались претендовать на земли Новгородской республики.

Столкновения Великого Новгорода со Швецией в основном происходили из-за Финляндии, важной исключительно с экономической точки зрения. С древнейших времен жившие в Финляндии племена сумь, емь и чудь зависели от Новгорода, которому платили дань. Отношения между новгородцами и финно-угорскими племенами носили довольно мягкий характер, «благодаря чему на подчиненных Новгороду территориях не нарушался местный уклад жизни, в то время как шведская экспансия сопровождалась его ломкой»[100]100
  Казакова Н. А. Внешняя политика Новгорода в русской и советской историографии // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. № 1 (11). С. 158.


[Закрыть]. Сказывалась, видимо, ментальность заселявших территорию Финляндии племен: их было очень сложно вывести из состояния душевного спокойствия.

Войны между Русью и Швецией за обладание Финляндией продолжались длительное время, с XII по XIV век.

Постоянно, почти с регулярным интервалом в 30–50 лет, шведы предпринимали попытки отторжения у Новгорода все новых и новых территорий, не давали возможности освоения земель, строительства поселений и прочего.

Границу со Швецией новгородцы считали самым опасным рубежом своей обороны. Постепенно отступая с боями из Финляндии и Карелии, новгородцы сумели окончательно остановить шведов только в первой трети XIV века на берегах реки Сестры. Этому способствовало создание на северной границе заслона из нескольких пограничных крепостей, к службе в районе которых привлекали и мобильные отряды ушкуйников, имевших опыт по сути партизанской войны.