Текст книги "Химера"

Автор книги: Вадим Кучеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 8

Гном Вигман первым задал тот вопрос, который вертелся на кончике языка всех членов Совета ХIII.

– Ты не сказал, Джеррик, где находится могила жреца. Или я не услышал?

И сразу же со всех сторон раздались возгласы, требующие уточнения. Громче всех кричал рарог Мичура. Но даже его заглушил мощный рык эльбста Роналда.

– Баста! Quos ego! Я вас!

Все мгновенно стихли. С эльбста слетела его полусонная дрема, он был голоден и зол. Из его ноздрей вырывались языки пламени. Казалось, еще немного – и он превратится в огненный смерч, от которого нет спасения. Достаточно было кому-то проявить неповиновение. Но таких не нашлось.

– Я объявляю перерыв в заседании Совета, – хмуро произнес эльбст. – Вам надо обдумать услышанное, прежде чем принять решение. А мне необходимо обсудить с Джерриком одну важную проблему. Джеррик, за мной!

Эльбст в сопровождении кобольда скрылся за дверью, которая вела в комнату, где он отдыхал, если заседания Совета ХIII затягивались или утомляли его.

И сразу же духи вскочили со своих мест и разбились на группы, обсуждая речь кобольда. Как всегда, в самый дальний угол помещения отошли пэн-хоу Янлин, тэнгу Тэтсуя и туди Вейж. Можно было не сомневаться, что они будут долго и пристально изучать непроницаемые лица друг друга и изредка произносить одно или два коротких слова, задумчиво качая головами. Но сегодня, неожиданно для всех, к ним присоединился леший Афанасий, получив безмолвное приглашение от туди Вейжа. Во второй группе собрались сторонники кобольда, которых он привлек на свою сторону щедрыми посулами. Здесь были рарог Мичура, юда Бильяна и очокочи Бесарион. Ундина Адалинда, гном Вигман, гамадриада Дапн и эльф Лахлан образовали третий тесный кружок. Это была партия эльбста Роналда. Склонив головы как можно ближе, они почти шепотом обменивались мнениями, боясь быть услышанными кем-то еще.

Самыми шумными были сторонники кобольда. Но шум создавал в основном рарог Мичура, который азартно пытался в чем-то убедить своих союзников. Спустя некоторое время от этой компании отделились очокочи и юда. Весарион, тяжело ступая, приблизился к лешему. Неодобрительно глядя на остальных духов, превратившихся при его появлении в подобие неподвижных и бессловесных каменных истуканов острова Пасхи, он окликнул своего старого друга, с которым не раз напивался допьяна после заседаний Совета.

– Афанасий!

Леший неохотно, и только по знаку туди Вейжа, подошел к нему.

– Что тебе, Весарион?

С тех пор, как очокочи встал на сторону кобольда, былая дружба между ним и лешим разладилась. Афанасий и Джеррик терпеть не могли друг друга.

– Мичура приглашает нас с тобой отведать березового сока, – хитро подмигнув, сказал Весарион. – После того, как все закончится, разумеется. Заодно обсудим…

– Прости, Весарион, – перебил его, не дослушав, леший. – Мне недосуг. Да и натуральный березовый сок бывает только по весне. А все остальное время не советую его пить. Редкостная гадость. Так и передай Мичуре. А заодно и Джеррику.

– Значит, вот так, Афанасий? – в голосе очокочи прозвучала обида.

– Значит вот так, Весарион, – подтвердил очевидное леший.

– И не передумаешь?

– Когда филин в полдень ухнет, – ухмыльнулся леший. И сам громко ухнул, отходя, будто поставил точку в их неприятном разговоре.

Весарион вернулся обратно, по пути раздраженно почесывая свой топорообразный горб, росший из грудной клетки, которым он мог рассекать противников надвое. После общения с кобольдом у него тоже завелись блохи.

Все остальные духи искоса наблюдали за размолвкой лешего и очокочи. Кроме юды Бильяны и эльфа Лахлана. Они говорили между собой, и этот разговор, судя по их лицам, был неприятен для обоих.

– Лахлан, ты совсем забыл меня, – подойдя к эльфу со спины, прошептала Бильяна, интимно склонившись к его уху.

Лахлан отпрянул, словно почувствовал прикосновение жабы, липкой и скользкой на ощупь. Он с отвращением посмотрел на юду.

Бильяне был хорошо знаком этот взгляд. Так на нее обычно смотрели ее жертвы.

Юда была уже стара и безобразна. Никто не хотел заниматься с ней плотской любовью по доброй воле. Обычно она нападала врасплох на купающегося в горном озере человека, опутывала его, как сетями, своими длинными волосами, и утаскивала в горы. Бильяна истязала жертву до смерти, получая от этого истинное наслаждение, сравнимое с сексуальным. С особенным удовольствием она выцарапывала своими крючковатыми пальцами пленнику глаза. Щадила юда только молодых мужчин, вынуждая их предаваться извращенным утехам плоти с собой. Но даже после этого она разрывала их на куски, злобясь на то, что они молоды, а ее жизненные силы угасают.

Но восемь лет назад у нее была короткая связь с Лахланом. Это случилось, когда он взял на работу в посольство государства Эльфландия, премьер-министром которого был, эльфийку Катриону, доверившись рекомендации своей жены. А Катриона спуталась с человеком, главным смотрителем маяка на острове Эйлин Мор, и сбежала с ним, натворив немало бед. Лахлану нужны были союзники среди членов Совета, гнева которого он страшился. И Бильяна подарила ему надежду на свое заступничество. Но за это Лахлану пришлось лечь с ней в постель.

Эльф до сих пор с содроганием вспоминал ту ночь. Обнажившись, юда оказалась еще омерзительнее, чем в одежде. И, кроме того, она была отвратительной любовницей, привыкнув к тому, что жертвы, спасая свою жизнь, пытались ублажить ее, не требуя ничего взамен.

А Бильяна также не могла забыть давнего свидания, но совсем по другой причине, и часто намекала Лахлану, что была бы не прочь встретиться с ним вновь. Но он всегда отговаривался какими-то важными делами. А когда сам вошел в Совет ХIII, то стал просто игнорировать намеки юды и даже смотреть поверх ее головы, когда им случалось столкнуться в зале заседаний.

И сейчас взгляд Лахлана ожег юду, словно удар хлыстом. Она побледнела, но попыталась улыбнуться. Улыбка вышла жалкой. Эльф, ничего не сказав, равнодушно отвернулся от нее.

– Лахлан…, – пролепетала юда, но не сумела договорить от обиды.

Бильяна отошла с видом побитой собаки. Услышала чей-то смешок за спиной. Ей показалось, что смеются над ней. Она обернулась и увидела, как Лахлан что-то говорит ундине Адалинде, а та весело улыбается. Адалинда была глупа, но молода и красива. Эта капля переполнила чашу унижений, из которой Бильяна пила уже несколько лет по воле эльфа. В одно мгновение она стала его злейшим врагом.

– Берегись, Лахлан, – процедила юда сквозь крепко сжатые зубы. Ее поджидали рарог и очокочи. На их немой вопрос Бильяна отрицательно покачала головой и мстительно сказала: – Он предал нас. Назвал Джеррика пустобрехом и жалким пигмеем.

По шерсти рарога пробежали искры, но он сдержался, бросив угрожающий взгляд на эльфа, который ничего не замечал, продолжая весело болтать с ундиной.

Больше никто из них не делал попыток переманить в свою группу, чтобы усилить ее влияние, сторонников другой партии. Только еще теснее сблизили головы и почти неслышно продолжали обсуждать ситуацию.

Комната, в которую кобольд вошел следом за эльбстом, разительно отличалась от конференц-зала с его подчеркнуто строгим деловым стилем. Здесь эльбст отдыхал, и помещение полностью соответствовало его вкусам. Панели, украшения и панно из янтаря дополняли золочёная деревянная резьба, зеркала и мозаичные картины из агата и яшмы. На всем лежал отпечаток ХVIII века, эпохи, когда роскошь была возведена в ранг искусства. Было время, когда этой янтарной комнатой владели прусские и российские императоры, но затем она стала собственностью эльбста, причем ему это не стоило ни гроша. Как он приобрел ее, глава Совета ХIII благоразумно молчал, и никто не осмеливался его расспрашивать.

Сейчас янтарной комнате угрожала реальная опасность. Из ноздрей эльбста полыхало пламя, которое могло превратить ее в пепелище. Он яростно воззрился на карлика.

– Тварь! Змея, которую я пригрел на своей груди! – злобно рычал эльбст. Ему уже не надо было сдерживаться, как перед членами Совета ХIII, и он дал волю своему гневу. Когда-то Джеррик, подобранный им на одном из рудников Северной Европы, был у него в услужении и развлекал его своими ужимками и безобразной внешностью. Эльбст этого еще не забыл. – Почему ты не рассказал мне всего этого раньше? Плетешь интриги за моей спиной? Я уничтожу тебя!

– Повелитель Роналд, – сохраняя спокойствие духа, от которого зависела его жизнь, произнес Джеррик. – Ты был занят важными делами. А я до сегодняшнего дня еще не обладал всей информацией. Но никто не знает и никогда не узнает точного местонахождения могилы жреца, в которой хранится «ключ богов из семи лучей». Кроме тебя, разумеется.

При этих словах Джеррик низко поклонился. Его голова почти коснулась янтарного пола.

– Только ты достоин владеть этим ключом, повелитель Роналд, – продолжил кобольд. – И открыть им ворота в страну богов. Кому, как не тебе, самому достойному из нас, овладеть силой и знаниями наших предков?

– Ты действительно так думаешь? – подозрительно уставился в крошечные глазки кобольда Роналд. – Или говоришь это, чтобы спасти свою никчемную шкуру?

– Думаю, – коротко подтвердил Джеррик, зная, что краткость по душе эльбсту, когда он голоден и разгневан. – Кроме того, тебе будет легче других осуществить задуманное. Я знаю, что ты бывал в тех местах.

Лесть сделала свое дело. Эльбст утих, и уже даже не извергал пламени. Почувствовав слабость после вспышки ярости, он утомленно опустился в большое вольтеровское кресло, в котором любил отдыхать, и начал размеренно покачиваться в нем. Глаза эльбста подернулись мечтательной дымкой приятных воспоминаний.

– Да, было дело, – буркнул он. – Я со своим отрядом конкистадоров преследовал священника, который, как нам донесли, намеревался спрятать драгоценности и религиозные предметы из храма, который мы потом сожгли дотла, в одной из пещер на горе Хай Марка. Мы настигли его невдалеке от скалы, в которую словно вдавили гигантской рукой огромный каменный прямоугольник с небольшим углублением в центре. Но сокровищ при священнике уже не было. Он умер ужасной смертью, поверь мне, но так и не сказал нам, куда он спрятал клад. Мы пытались открыть эту проклятую дверь, но все было тщетно. Я так и не решился дотронуться до скалы, но те конкистадоры, которые прикладывали к ней руку, говорили, что с ними происходят невероятные вещи. Одни чувствовали покалывающие ладонь импульсы энергии, другие как будто слышали пение, напоминающее религиозные псалмы, у третьих возникали странные видения. И то, что они видели, было не из нашего мира… Во всяком случае, так они говорили. До тех пор, пока я не убил их всех, одного за другим, той же ночью, чтобы они не смогли никому разболтать эту тайну.

Эльбст погрозил кривым когтем Джеррику который внимательно его слушал.

– Теперь и ты знаешь эту тайну, – с угрозой рыкнул он. – Cave! Остерегайся!

– Твоя тайна умрет вместе со мной, – заверил его кобольд.

– Вот именно, – ухмыльнулся Роналд. – И не вынуждай меня беспокоиться, что ты еще жив.

Джеррик похолодел, проклиная себя за болтливость. Но его успокоила мысль, что он еще нужен эльбсту. И если он, Джеррик, и умрет, то еще не сегодня. А будущее покажет.

– Не бойся, – сказал эльбст, заметив страх кобольда. – Пока ты мне верен, тебе ничто не грозит. Но вернемся к главному. Где могила этого жреца?

– На перуанском плато Наска, – поспешил ответить Джеррик. – Я приведу тебя к могиле жреца, повелитель Роналд, – голова кобольда вновь коснулась янтарного пола, скрыв выражение его глаз. – И ты своими руками достанешь из нее золотой диск. Или можешь растерзать меня на куски.

– Так и будет, – хмыкнул эльбст. – Можешь не сомневаться.

– Моя никчемная жизнь принадлежит тебе, повелитель Роналд, – подобострастно заверил его кобольд. – А теперь, быть может, нам пора вернуться в зал и закончить заседание Совета тринадцати?

– Зачем? – нахмурился эльбст. – Я голоден.

– Это формальность, но члены Совета должны проголосовать, – пояснил Джеррик, пряча свои глаза, в которых светилось презрение, но непонятно к кому – к эльбсту или прочим духам, а быть может, ко всем сразу. – Совет тринадцати должен принять решение по вопросу, который я озвучил сегодня. Если ты не забыл, я говорил об Армагеддоне, который ожидает людей. По их собственным глупым верованиям, он должен рано или поздно случиться. Так почему бы нам не помочь им, приблизив этот час Страшного суда?

Эльбст рассмеялся.

– Ты и Сатанатоса уговоришь сплясать тарантеллу на своей могиле, – произнес он. – Но за это я тебя и ценю. Хорошо, доиграем эту комедию до конца. Помоги мне. Что-то я подустал.

Эльбст Роналд с трудом поднялся из кресла, которое жалобно заскрипело под его грузной тушей, и облокотился на краснокожего карлика.

Когда эльбст и карлик вошли, членам Совета ХIII показалось, что они бережно поддерживают друг друга. А это значило, что кобольд по-прежнему пользуется расположением эльбста Роналда. Рарог Мичура, юда Бильяна и очокочи Весарион воспрянули духом, торжествующе глядя на всех остальных. Туди Вейж и леший Афанасий многозначительно переглянулись. Все духи разом затихли, ожидая, что им скажут.

– У вас было время обдумать предложение Джеррика, – произнес глава Совета ХIII. – Пришло время поддержать или отвергнуть его. Каждый отвечает за себя. Но только коротко, без лишних слов. Вы все знаете наши древние традиции. Кто начнет? Вигман, не прячься за чужие спины. Слушаем тебя!

Гном Вигман, который любил выжидать, пока не выскажутся другие, чтобы не попасть впросак со своим мнением, неохотно поднялся, подчиняясь нетерпеливому взгляду эльбста.

– Ad notanda, – начал он. – Следует заметить…

– Вигман! – рыкнул эльбст Роналд. – Не суесловь!

– Benedicite! – тяжко вздохнув, вымолвил гном. – В добрый час!

После того, как даже обычно сверхосторожный Вигман одобрил план кобольда, можно было не сомневаться в том, что скажут остальные члены Совета ХIII.

– Ad patres! – радостно закричал рарор Мичура. – К праотцам!

– Credo! – глаза юды Бильяны сияли от восторга, она не сводила их с Джеррика. – Верую!

– Dictum – factum, – очокочи Весарион, по обыкновению, был косноязычен, но его все поняли. – Сказано – сделано.

– Ferro ignique, – буркнул тэнгу Тэтсуя. – Огнем и мечом. Искореним род человеческий!

– Gaudet patientia duris, – произнес пэн-хоу Янлин. – Долготерпение торжествует.

Но он сразу же понял, что проговорился, необдуманно высказав свои тайные мысли, и торопливо добавил:

– Но любому терпению приходит конец. Люди должны погибнуть.

– Gloria victoribus! – проворковала ундина Адалинда. – Слава победителям! Слава повелителю Роналду!

Раздались смешки, но под грозным взглядом эльбста они тут же смолкли.

– Grata, rata et accepta, – произнес эльф Лахлан. – Угодно, законно и приемлемо.

– Hic et nunc, ‑ сказал туди Вейж. – Без всякого промедления.

– Homo homini lupus est, – буркнул леший Афанасий. – Человек человеку волк. Что его жалеть?

– Horribile dictu, – добросердечная гамадриада Дапн, как всегда, выносила обвинительный приговор со слезами на глазах. – Страшно произнести. Но сорная трава быстро растет. Mala herba cito crescit. Необходимо ее искоренить. Сеterа desiderantur. Об остальном остается только желать.

Дапн была последней. Кобольд Джеррик с удовольствием констатировал:

– Nemine contradicente. Без возражений, единогласно. Решение принято.

И, перекрывая своим тоненьким голоском поднявшийся шум, торжественно провозгласил:

– Concordia victoriam gignit! Согласие порождает победу!

Глядя на его вдохновенное лицо, которое неожиданно преобразилось, став не таким отвратительным, как обычно, многие из духов поверили, что дни рода людского действительно сочтены.

Глава 9

Фергюс вернулся в отель Fraser Suites Insadong все на том же такси, которое терпеливо дожидалось его на окраине Сеульского леса.

По пути он заехал в торговый комплекс Migliore, расположенный в самом центре Сеула. В огромном высотном здании, семь этажей которого дополнительно уходили под землю, можно было купить любой товар, производившийся в мире. Вскоре Фергюс приобрел для внука смартфон. Сотовый телефон, которым Альф пользовался в Москве, эльф из осторожности выбросил еще по пути в аэропорт. Тогда же он пообещал внуку новый, и сейчас не поскупился, чудо электроники было в золотом корпусе. Об этом Альф не просил, но Фергюс любил баловать внука, получая от этого истинное удовольствие.

Однако намного больше времени Фергюс потратил, выбирая подарок для Евгении. Наконец, нашел то, что его удовлетворило. Немного смущаясь взглядов окружающих его людей, большинство из которых были туристами – иностранцами, как и он, Фергюс вышел из торгового комплекса, держа в руках большой пакет с надписями 저고리 и 치마.

До отеля доехали за несколько минут. Перед тем, как выйти из автомобиля, Фергюс коротко и сухо отдал необходимые распоряжения водителю. Сеунг Ким выслушал их, послушно кивая и не проронив ни единого слова. Он уже не принадлежал себе, его волей полностью овладел эльф, и он охотно подчинялся, не забывая после каждой сказанной фразы добавлять «господин». Если бы его сейчас увидели приятели-таксисты, то поразились бы. Сеунг Ким прежде всегда отличался наглостью и задиристостью, напоминая бойцового петуха.

Когда Фергюс ушел, Сеунг Ким, выполняя его приказ, вернулся к Сеульскому лесу. Заглушил двигатель автомобиля и замер в ожидании, незряче глядя в лобовое стекло. Он не знал, кого и зачем ждет, даже не задумывался над этим. Но почему-то это его совсем не беспокоило. Впрочем, как уже и ничто другое на свете.

В фойе отеля Фергюс вошел неторопливой, солидной походкой человека, знающего себе цену, умело скрывая волновавшие его чувства. Он был доволен, что задуманный им в самолете план не изменила встреча с древесным человеком. Пока все шло так, как надо. Но оставалась еще одна проблема. И ее звали Евгения. Несколько последних часов она провела с его внуком, и это также тревожило Фергюса. Он мысленно ругал себя за излишнюю доверчивость. С Альфом за это время могло случиться все, что угодно. Ведь он, Фергюс, оставил его на попечение совершенно незнакомой женщины. А что если она не та, за кого себя выдает?

Эта мысль, которая пришла к нему в лифте, ускорила движения Фергюса. Он торопливо открыл дверь номера, который снял для себя с Альфом. Внутри было тихо и темно. Номер оказался пуст. А ведь Альф и Евгения должны были бы давно вернуться. Фергюс почувствовал внутреннюю дрожь. Пакет выпал из его рук. Еще немного, и он бы запаниковал. Но в этот момент его взгляд упал на журнальный столик. Там лежал лист бумаги, на котором было крупно написано красивым почерком: «Мы с Альфом в моем номере. Не теряйте нас». Фергюс резко выдохнул и рассмеялся над своими страхами. Это был нервный смех, но он этого не заметил.

В номере, в котором поселилась Евгения, дверь была не заперта. Дальнюю комнату освещал приглушенный свет настольной лампы. Альф безмятежно спал на кровати, подложив руки под голову и свернувшись калачиком под одеялом. Евгения, надев на голову наушники, слушала музыку по маленькому плейеру. Она не сразу заметила Фергюса. И только через несколько мгновений, словно почувствовав, что он на нее смотрит, подняла глаза и радостно улыбнулась.

– Вот и вы, – тихо произнесла она. – А мы вас так ждали!

Сказав это, она вдруг смутилась, словно выдала тайну, которую хотела бы скрыть. А поэтому быстро добавила:

– Особенно Альф!

– Я спешил, поверьте, – сказал Фергюс, с нескрываемой любовью глядя на спящего внука. – Жаль, что Альф заснул, не дождавшись меня.

– Он так устал, – словно извиняясь за мальчика, сказала Евгения. – Где мы только не были с ним сегодня! И даже во «Дворце лучезарного счастья», о котором вы говорили. Альф захотел взглянуть на мифических животных, которые охраняют дворец от проникновения злых духов. Ужасные уроды! Но, знаете, нас они не тронули и даже пропустили внутрь. Мы прошли с Альфом через «Ворота лучезарных перемен». И надеемся, что они не обманут наших ожиданий.

– Я уверен в этом, – улыбнулся Фергюс. – Но если помните, я обещал вам вечером скромный ужин.

– Я помню, – проронила Евгения, опустив глаза. – Но это вовсе не обязательно.

– И все же я приглашаю, – настаивал Фергюс. – В этом отеле хорошая кухня. Как иначе я могу отблагодарить вас за этот день?

– Но Альф…, – женщина в нерешительности оглянулась на мальчика. – Разве мы можем оставить его совсем одного?

– Можем, – заверил ее Фергюс. – Ненадолго, разумеется. Он уже большой мальчик. Неужели вы думаете, что я проводил с ним двадцать четыре часа в сутки?

– На вас это похоже, – улыбнулась Евгения. – Во всяком случае, я совсем не удивлюсь, узнав, что это так.

– И напрасно, – хмыкнул Фергюс. Но не стал развивать опасную тему, не желая врать. Евгения была почти права. – И, кроме того, я сам ужасно проголодался.

– Ну, если только ненадолго, – неохотно согласилась Евгения. Однако сразу же передумала. – Но все-таки будет лучше, я думаю, если мы закажем ужин в номер. Хорошая кухня от этого не станет хуже. А нам с вами так будет спокойнее.

Фергюс впервые встретил женщину, которая отказывалась от его приглашения поужинать в ресторане. И он видел, что совершенно искренне. Поэтому он не стал спорить. А просто направился к телефону, который перед этим заметил на столике в другой комнате, проходя. Евгения вышла следом, осторожно прикрыв дверь в спальню.

Перед тем как поднять трубку Фергюс спросил:

– Вы не возражаете, Женя, если я предложу вам отведать блюда корейской придворной кухни? Их подавали членам королевской семьи в эпоху династии Чосон, а в двадцать первом веке они переживают свое триумфальное возрождение. Поэтому еду подают в панджа, традиционных корейских бронзовых приборах.

– Звучит заманчиво, – улыбнулась Евгения.

– Но берегитесь, – предупредил Фергюс. – В былые времена члены королевской семьи ели не менее пяти раз в день, и начинали уже на рассвете. Эта трапеза может показаться чрезмерно обильной для современного человека.

– Признаюсь, что я тоже такая голодная, что съела бы сейчас, наверное, целого слона, – сказала Евгения, тихо рассмеявшись. – Так что каких-то двенадцать блюд меня не испугают. Тем более, что они будут поданы в панджа.

Фергюс долго разговаривал с портье по телефону, делая заказ. В заключение он сказал:

– И не забудьте сучонгва, медовый пунш с корицей, имбирём и чёрным перцем.

После чего, обернувшись к Евгении, он задумчиво произнес:

– Как это вам удается, Женя? Я только сейчас это понял.

– Поняли что? – удивленно спросила Евгения.

– Вы каждый раз умудряетесь настоять на своем. Причем так, что я этого даже не замечаю, и понимаю только тогда, когда уже слишком поздно что-то менять, – ответил Фергюс. – И это меня тревожит.

– Почему? – улыбка Евгении погасла. – Я вас не понимаю.

– Потому что вы управляете мной. А ведь мы с вами едва знакомы.

– Так вот что вас беспокоит на самом деле, – глаза женщины вдруг затуманились. – Не то, что я вами управляю – а я, по правде сказать, думаю, что это невозможно, дорогой мой Федор Иванович, не такой вы человек. Вас беспокоит то, что наше с вами случайное знакомство может перерасти в нечто большее, чем простая дружба. И знаете что?

– Что? – спросил Фергюс, чувствуя себя глупцом. И это было незнакомое ему чувство, которого он до этого не испытывал ни разу.

– Я думаю, что вы боитесь даже нашей возможной дружбы. Но вы напрасно беспокоитесь. Ни во что такое, чего вам стоило бы опасаться, наше с вами знакомство не перерастет. А вот насчет дружбы… Простите, но мы уже подружились с Альфом, независимо от того, нравится вам это или нет. Так что, если хотите, присоединяйтесь к нам. Или оставайтесь в гордом одиночестве в своей великолепной башне из слоновой кости. Как говорят в таком случае китайцы, можно привести верблюда к воде, но нельзя заставить его пить.

– Евгения, вы не правы, – опустив голову, пробормотал Фергюс.

– Так разубедите меня, – потребовала она.

И Фергюс понял, что эта женщина снова его переиграла. Причем так легко, что он даже не обиделся, а только восхитился ею.

Из затруднительного положения его спас тихий стук в дверь. Фергюс поспешно открыл, радуясь, что неприятный для него разговор прервался. Официант вкатил тележку с заказанным ужином. Фергюс дал ему щедрые чаевые и нетерпеливо махнул рукой, когда тот начал благодарить. Официант торопливо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Когда эльф высказывал свои желания, мало кто ему противоречил.

– Прошу вас, Женя, – пригласил Фергюс. – Вообще-то, по древним канонам, столов должно быть три. На самый большой ставили основные блюда, на средний – комтхан, густую мясную похлёбку, десерты, чаи. А третий стол предназначался для яиц, кунжутного масла, сырых овощей и соусов. И, кстати, блюда, которые подавали императорской семье, не зависели от сезона, как еда простолюдинов. И они каждый день были разными. Император мог себе это позволить. Восемь провинций империи отправляли во дворец продукты в качестве дани.

– Как хорошо, что я не жила в то время, – заметила Евгения, присаживаясь к столу. – Была бы членом императорской семьи – стала бы невообразимо толстой от такого количества поглощаемой каждый день пищи. Родилась бы простолюдинкой – было бы обидно, что кто-то может себе позволить обжорство, а мне приходится голодать. В общем, куда ни кинь, всюду клин. Это уже русская пословица. Хотя откуда вам это знать, Федор Иванович, правда? Ведь вы же не русский по национальности.

– Как вы это поняли? – удивился Фергюс, присаживаясь напротив.

– Все-таки я филолог, пусть и в прошедшем времени, – улыбнулась Евгения. Она взяла в руки палочки и подхватила кусочек мяса в одном из бронзовых сосудов. Положила его в рот, пожевала и произнесла, блаженно жмурясь: – Ох, как вкусно! А я-то раньше думала, что нет ничего лучше китайского супа из гнезд ласточки. Самое экзотическое блюдо на Земле. Вы его пробовали, Федор Иванович?

– Swallow's nest soup? Да, оно очень вкусное, – согласился Фергюс. – Но если бы вы знали, Женя, как и из чего его готовят, думаю, ваш восторг заметно бы уменьшился. Достаточно сказать, что главным ингредиентом этого блюда служит слюна ласточки, которую она выделяет, когда строит гнездо для своих птенцов.

Евгения запротестовала.

– Прошу вас, не продолжайте! Не лишайте меня еще одной иллюзии. И без того я слишком много их потеряла за последнее время. Но зато, кажется, я приобрела новую.

– И какую? – спросил Фергюс, чувствуя, что вновь ступает на опасный тонкий лед, однако не сумев удержаться от этого.

Евгения отложила палочки и встала. Подошла к окну, и, стоя спиной к Фергюсу, тихо сказала:

– Я все больше прихожу к убеждению, что вы, Федор Иванович, самый умный и интересный человек на Земле. Во всяком случае, из всех, кого я встречала в своей жизни.

– Боюсь, что вам придется распроститься и с этой иллюзией, – буркнул Фергюс. Ему очень не нравилось, когда его называли человеком. Или даже сравнивали с людьми.

– Может быть, тогда мы с вами потанцуем? – неожиданно спросила Евгения, оборачиваясь.

Она отсоединила от плейера наушники. Зазвучала музыка, печальная корейская мелодия. Женщина протянула Фергюсу руку

– Вы просто обязаны компенсировать мне мою утраченную по вашей милости иллюзию. Почему-то мне кажется, что вы замечательно танцуете, Федор Иванович. И не пытайтесь убедить меня в обратном, по своему обыкновению. Достаточно видеть вашу походку, чтобы прийти к такому выводу.

– Я уже слишком давно не танцевал, – ответил Фергюс. – Лет сто тому назад, не меньше.

И это было сущей правдой. Последний раз он танцевал на стыке девятнадцатого и двадцатого веков, в одну из ночей на острове Эйлин Мор, когда Арлайн еще была его невестой и не встретила своего рыжеволосого Джека…

Фергюс встряхнул головой, как он это делал всегда, изгоняя из нее мысли об Арлайн. Уже восемь лет прошло, как она умерла. А до этого они не встречались более ста лет, и он даже не знал, жива она или нет. Так сколько же можно было мучить себя воспоминаниями о невесте, которая так и не стала его женой?

Но что-то подсказывало Фергюсу, что это был риторический а, быть может, и философский вопрос. Он никогда не забудет Арлайн. И будет помнить ее до самой своей смерти.

Но не сегодня. Сегодня он будет ужинать с красивой женщиной, и танцевать с ней, вопреки и назло всему, и даже самому себе.

Приняв это решение, Фергюс вдруг почувствовал облегчение. Сейчас он понимал тех людей, которые грешили только для того, чтобы потом покаяться. Потому что, не покаявшись, нельзя было получить прощения и доступ в Царство Божие, которое им было обещано в награду за тяжкую, полную страданий и мыслей о неизбежной смерти, жизнь на земле. А ведь раньше эти люди казались ему просто лицемерами, если не хуже.

Фергюс поймал себя на мысли, что он стал лучше понимать людей и даже терпимее к ним относиться после того, как встретился с Евгенией. А ведь не прошло еще и суток, как они познакомились.

А уже назавтра должны расстаться. Навсегда.

Вспомнив об этом, Фергюс вспомнил и о своем визите к древесному человеку, а затем и обо всем остальном.

– Мы обязательно потанцуем, с вами, Женя, – мягко сказал он, чтобы не обидеть женщину. – Но не сейчас. Потому что мне нужно сказать вам нечто очень важное.

– Не пугайте меня, Федор Иванович, – попросила Евгения. – Она снова опустилась в кресло, почувствовав, что у нее внезапно ослабели ноги. – Вы произнесли это таким тоном… Что-то случилось за то время, пока вас не было?

– Да, Женя, – кивнул Фергюс. – Обстоятельства складываются так, что мы с Альфом не можем… Вернее, не должны лететь в Сидней.

– Я так и думала, – почти обреченно вздохнула женщина. – Все начиналось слишком хорошо, чтобы долго продолжаться. А, может быть, оно и к лучшему? Позволит избежать разочарования впоследствии. Как вы думаете, дорогой мой Федор Иванович?

– Я думаю…, – начал было Фергюс, но прервал сам себя. – Я думаю, дорогая моя Женя, что у меня есть для вас подарок. А ведь я совсем забыл о нем! Он в моем номере. Вы позволите мне сходить за ним и вернуться?

– Конечно, Федор Иванович, – безучастно сказала Евгения. Казалось, она не понимает, что говорит Фергюс. И отвечает ему, лишь бы не молчать. Невидящими глазами она смотрела в окно, на ночной Сеул

Фергюс открыл дверь своего номера и вошел в темноту. Эльф совершенно забыл о привычной осторожности, взволнованный разговором с Евгенией. Вначале он споткнулся о сверток из магазина, который, выронив, так и оставил почти на пороге, тревожась за внука. Фергюс едва не упал. Сделал несколько шагов, чтобы удержаться на ногах. И наткнулся на кого-то. Это было живое существо, а не стул или стол, как можно было ожидать.