Текст книги "Разведка: лица и личности"

Автор книги: Вадим Кирпиченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Десятилетняя война в Афганистане разлагала нашу армию. Военные действия в чужой стране с малопонятными целями вызывали ненужную жестокость в обращении с населением, которое не без основания рассматривалось в качестве пособников моджахедов – душманов. Грабежи и насилия стали обычным, повседневным явлением.

Да и кровавые разборки, которые до сих пор случаются между различными группами в наших ветеранских организациях, – это тоже печальное следствие той кровавой войны.

Генералитет же систематически получал высокие звания и награды. Стало правилом, что генерал, выехавший на полгода в Афганистан, получал очередное генеральское звание, а нередко и Золотую Звезду Героя.

Так все-таки зачем мы влезли в Афганистан? Некоторые наши политики и высокие в прошлом должностные лица ссылаются на важные стратегические интересы Советского Союза, но в чем они заключались, как правило, не объясняют. Вообще словосочетание «важные стратегические интересы» всегда покрыто тайной. Раз стратегические, значит, это не всем дано понять и не всем положено знать. И нечего лезть с вопросами.

Самым понятным и приемлемым объяснением было то, что мы заинтересованы в сохранении дружественного нам Афганистана и спокойной советско-афганской границы. Кроме того, было желание продемонстрировать перед всем миром, и прежде всего перед США, нашу решимость отстаивать государственные интересы не только посредством дипломатических акций, но в крайнем случае и путем применения военной силы. Тем более, что американцы действительно все время давали повод. Они не только демонстрировали свою военную силу, но и реально и повсеместно ее наращивали.

Конкретных подтверждений этому было более чем достаточно: проволочки с ратификацией Договора ОСВ-2, новые долгосрочные программы вооружения армии США, создание американских «сил быстрого развертывания». Предположение о том, что если мы пустим развитие событий в Афганистане на самотек, то там могут появиться ракеты, нацеленные на Советский Союз, тоже не было лишено оснований. Плюс к этому затяжной конфликт с Китаем и многое другое (пограничная Турция – член НАТО, возможное вмешательство США в дела соседнего Ирана и так далее).

Рассуждения же о том, что Советский Союз через свою военную акцию в Афганистане хочет выйти к «теплым морям», расширив зону своего влияния вплоть до Индийского океана, не выдерживают серьезной критики. Наше политическое руководство не было до такой степени наивным и уверенным в своих собственных военных, экономических и политических возможностях, чтобы строить подобные авантюрные планы.

Я думаю, что, принимая решение о вводе войск, Брежнев, Андропов, Громыко и Устинов просчитали только одну сторону из всего комплекса наших военно-политических интересов, а именно – положение в Афганистане и на наших южных границах. Другие аспекты международной политики в расчет не принимались, не говоря уже о политике внутренней.

Введя войска в Афганистан и оставшись там на долгие годы, мы дали хороший повод США для более активного вмешательства в дела этого региона и обеспечили ему надежных союзников в проведении антисоветского курса.

Высшее советское руководство не предусмотрело реакцию мусульманского мира на ввод войск. В одночасье мы потеряли в этом мире друзей и приобрели много врагов, да и «движение неприсоединения» отвернулось от нас.

Но главное – это то, что при принятии данного решения были полностью проигнорированы вопросы внутреннего положения в СССР.

Похоже, что высшие советские руководители продолжали верить в монолитность нашего общества, национальное единство, надежность армии и неисчерпаемые экономические возможности. То, что наше вооруженное вмешательство в Венгрии и Чехословакии было крайне негативно встречено частью советской интеллигенции, предпочли забыть, а этого не следовало бы делать.

Самое же прискорбное состояло в том, что не была учтена реакция населения на гибель наших солдат в Афганистане. Смерть и увечья тысяч молодых людей во имя непонятных «стратегических интересов» с каждым днем подрывали доверие населения Советского Союза к своим руководителям. Только полным параличом высшей власти можно объяснить то, что наша разлагающаяся армия целых десять лет оставалась в Афганистане.

Горькие плоды афганской трагедии мы пожинаем и по сию пору.

А что касается меня, то в результате афганской войны я стал убежденным пацифистом (раньше в нашем партийно-правительственном аппарате это слово было вообще ругательным). Я пришел к окончательному выводу, что ни одну национальную проблему в мире нельзя решить путем иностранной военной интервенции. Война допустима лишь в одном случае: когда надо защищать свою родину от напавшего на нее врага. Все остальные конфликты должны решаться без оружия.

♦ ♦ ♦

Закончил я эту главу 24 сентября 1997 года, а, вернувшись вечером домой, увидел в «Красной Звезде» некролог:

«Военный совет, командование ВДВ, друзья и товарищи с глубоким прискорбием извещают о смерти участника боевых действий в Республике Афганистан бывшего командира 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии генерал-майора запаса Рябченко Ивана Федоровича и выражают соболезнование родным и близким покойного».

И снова вспомнил я бравого генерала небольшого роста, очень живого и решительного. Ему очень шли усы, придававшие его облику еще более решительный вид. Он уверенно отдавал распоряжения командирам подразделений своей дивизии и как полновластный хозяин распоряжался Кабульским аэродромом.

Поработали мы с ним всего часа полтора, а в памяти он остался на всю жизнь.

Станет ли другом вечный враг?

С детства у меня сохранилось впечатление, что о Японии я знал всегда, знал, что она есть, что она необычна, не похожа на все остальные страны и… что это наш враг на вечные времена.

Вспоминается бесконечное разглядывание рисунков и фотографий в самом популярном до Октябрьской революции, имевшемся в нашем доме, журнале «Нива» о баталиях на русско-японском фронте.

Потом, уже подростком, я узнал подробнее про Порт-Артур, Мукден и Цусиму. А из громадных рупоров старинных граммофонов услышал щемящие и бравшие за душу слова вальсов «На сопках Маньчжурии» и «Амурские волны». И из них тоже следовало, что Япония – наш вечный враг.

А дальше к понятиям Порт-Артур, Мукден и Цусима прибавились японская интервенция на Дальнем Востоке, Хасан и Халхин-Гол, а из черных тарелок радиоточек запел популярнейший эстрадный артист Леонид Утесов:

 
На Дальнем Востоке акула
Охотой была занята,
Злодейка-акула дерзнула
Напасть на соседа-кита…
 

Постоянным прилагательным к слову «Япония» стало «милитаристская», равно как к Германии – «фашистская».

Первые годы Великой Отечественной войны мы с нетерпением ждали открытия второго фронта союзниками на Западе и очень опасались открытия второго фронта против нас Японией на Востоке. А после войны снова ощутили дыхание «холодной войны», и снова у нас появились враги и на Западе, и на Востоке.

С укоренившимся уже представлением, что Япония – извечный наш враг, я и пришел в 1952 году на работу в разведку, и уже здесь началось узнавание Японии как страны чрезвычайно интересной и во многом необыкновенной, а может быть, и самой необычной и своеобразной на всем земном шаре. Японское «экономическое чудо» произвело впечатление на все человечество. И соседи Японии, и Европа, и Америка долгие годы пытались разгадать, в чем состоит сила Страны восходящего солнца, в рекордные сроки ставшей одной из передовых в экономическом отношении стран. И многие в этом анализе справедливо отдавали должное японскому характеру, таким его качествам, как стойкость, патриотизм, исключительное трудолюбие, уважительное отношение к старшим, самоотверженность в том, что касается интересов своего государства. А послевоенный отказ Японии от имперских амбиций, экспансионизма и курса на всеобщую милитаризацию страны быстро снискал ей международное уважение.

Советскую разведку с момента ее создания – а это без малого 80 лет – интересовало в Японии многое: ее военный потенциал, экономика, политика и научно-технический прогресс, положение в политических партиях и, конечно, союзнические отношения Японии с Германией, а после второй мировой войны – с США.

Рискну даже сделать вывод, что создание в России разведки как самостоятельного института в значительной степени связано с Японией. Именно поражение, которое нанесла Япония России в войне 1904–1905 годов, со всей очевидностью прояснило, что свою восточную соседку мы не знали, не понимали, и вместо трезвой оценки японской действительности в нашем обществе господствующим было уже навязшее в зубах высказывание: «Да мы в случае войны ее шапками закидаем!» В России к тому же было распространено убеждение, что «маленькая азиатская страна» вообще не рискнет начать войну против «мировой державы России».

При неуважительном отношении в России к Японии, к ее военному потенциалу раздавались и трезвые голоса. Военный атташе России в Токио полковник Самойлов регулярно направлял в главный штаб информацию о состоянии японской армии и военно-морского флота. 14 ноября 1903 года Самойлов передал в Санкт-Петербург итоговую информацию о том, что японская армия и флот полностью отмобилизованы и готовы начать военные действия против России. В этом документе указывалось, что японцы предполагают на первом этапе ведения войны уничтожить русский флот.

На основании этого и других донесений Самойлова, а также сообщений военных атташе России в Корее и Китае в декабре 1903 года Николаю II была подготовлена записка о военных приготовлениях как в самой Японии, так и в Китае и Корее. Записка была доложена царю за месяц до начала войны, но никаких конкретных распоряжений от него не поступило.

Что же касается Японии, то она к войне с Россией готовилась основательно, и тому есть много примеров. Но мне хотелось бы сослаться лишь на одно художественное свидетельство серьезности подготовки Токио к войне. Я имею в виду широко известный рассказ классика русской литературы А.И.Куприна «Штабс-капитан Рыбников». В этом рассказе речь идет о японском офицере-разведчике, который под личиной недалекого, не очень грамотного офицера русской армии появлялся в тех местах, где можно было собрать нужную для японского генерального штаба информацию. Играя роль ограниченного, склонного к постоянному употреблению спиртных напитков человека, японский офицер не вызывал никаких подозрений, и в его присутствии собеседники обсуждали все новости русско-японской войны, иногда касаясь действительно важных вопросов.

Выражаясь современным языком, штабс-капитан Рыбников был разведчиком-нелегалом высшей категории.

Поразительно то, что в рассказе, написанном в 1905 году, когда антияпонские настроения в России, казалось бы, достигли своего апогея, А.И.Куприн пишет о японском офицере даже с симпатией, отдавая должное его героизму и самоотверженности. Устами героя рассказа, журналиста, А.И.Куприн говорит:

«…Но если все это правда, и штабс-капитан Рыбников действительно японский шпион, то каким невообразимым присутствием духа должен обладать этот человек, разыгрывающий с великолепной дерзостью среди бела дня, в столице враждебной нации, такую злую и верную карикатуру на русского забубенного армейца! Какие страшные ощущения должен он испытывать, балансируя весь день, каждую минуту над почти неизбежной смертью».

И далее: «Здесь была совсем уже непонятная для Щавинского очаровательная, безумная и в то же время холодная отвага, был, может быть, высший из всех видов патриотического героизма. И острое любопытство вместе с каким-то почтительным ужасом все сильнее притягивали ум фельетониста к душе этого диковинного штабс-капитана».

Интересен и тот факт, что «штабс-капитан Рыбников» – это, пожалуй, первое в русской литературе художественное произведение, посвященное разведывательной тематике, было связано с Японией.

Сколько-нибудь серьезная структура российской разведки так и не была создана вплоть до первой мировой войны, и лишь после Октябрьской революции, 20 декабря 1920 года, было впервые в России создано отдельное подразделение внешнеполитической разведки под названием «Иностранный отдел Всероссийской Чрезвычайной комиссии». Военная же разведка как управление Генерального штаба Красной Армии оформилась еще в 1918 году.

Деятельность советской разведки в Японии в период до начала второй мировой войны носила достаточно активный характер, поскольку Япония тогда рассматривалась нами как вполне вероятный противник. И работала наша разведка весьма продуктивно. Взять хотя бы добычу в 1927–1928 годах небезызвестного «Меморандума Танаки». В этом документе раскрывались военные планы Японии, и его копии советской разведкой были добыты дважды. Первая копия меморандума была получена в 1927 году в результате секретной выемки из японского разведывательного центра в Харбине, который действовал при военной миссии Японии и проводил работу против советского Дальнего Востока, Сибири и Монгольской Народной Республики.

Год спустя вторую копию этого документа советские разведчики добыли в Корее. В своих воспоминаниях резидент в Сеуле И.А.Чичаев, работавший там в 1927–1930 годах, рассказал, что ему удалось в указанный период завербовать агента японской полиции и жандармерии, бывшего офицера российской армии, с помощью которого было получено много секретных сведений о планах японского правительства. Самым ценным из этой серии документов был как раз «Меморандум Танаки».

Таким образом, полученные в Японии, Корее и Китае материалы о приготовлениях Японии к войне с СССР не вызывали никаких сомнений.

В начале 30-х годов советская контрразведка располагала и «Планом подрывной деятельности японских разведорганов против СССР». Этот план, кстати, был предъявлен в Токио советской стороной на процессе против японских военных преступников в 1948 году в качестве одного из обвинительных документов.

После второй мировой войны деятельность советской разведки в Японии уже не носила наступательного характера. Наличие на Японских островах большого числа американских спецслужб, работавших в тесном контакте с местными специальными органами и свободно использовавших японских граждан в качестве агентов и осведомителей, поставили советскую разведку в положение обороняющейся стороны. В качестве примера можно привести нашумевшее в свое время дело о попытке похищения ЦРУ в марте 1966 года резидента КГБ в Токио Г.П.Покровского. В подготовке этой операции были задействованы и японские граждане. Руководитель, работавший на ЦРУ, японской агентурной группы Мисаки Мацумото целый год выслеживал Покровского; изучал его образ жизни и вел наблюдение за его квартирой. А когда американцы собрали все необходимые данные, из Лэнгли прибыла под видом бизнесменов группа захвата – трое сотрудников штаб-квартиры разведки Вашингтона.

Решительные действия Покровского, сумевшего быстро вызвать подмогу из посольства СССР, привели к задержанию американцев японской полицией. Это скандальное дело получило огласку и стало достоянием международной прессы.

Позднее Мисаки Мацумото решил порвать с ЦРУ. На основании его показаний японская газета «Джапан Таймс» 15 августа 1969 года поведала не только об акции ЦРУ в отношении Покровского, но и о готовившихся похищениях советских спортсменов и даже канадских граждан, подозреваемых в сотрудничестве с советскими спецслужбами.

Излюбленным методом американских служб против советской разведки в Японии было внедрение в советскую разведывательную сеть Москвы своих «подстав» – агентов-провокаторов, главным образом их числа военнослужащих Соединенных Штатов. Такие операции проводило не только ЦРУ, но и разведывательные структуры всех войск. Цели при этом преследовались многоплановые: выявление советских разведчиков, дезориентация советской военной науки и направление ее по ложному пути, создание вокруг наших разведчиков компрометирующих ситуаций, как для возможной вербовки, так и для организации политических скандалов.

В штаб-квартире внешней разведки потребовалось разработать специальную методику по разоблачению «подстав» из числа американских военнослужащих. После всестороннего анализа поведения агентов-провокаторов их стало легче разоблачать и поворачивать развитие ситуации в выгодном нам направлении.

Вот один из примеров.

В поле зрения нашей токийской резидентуры в начале 60-х годов попал американец, который работал инженером на одной из американских баз в Японии. Уже в ходе первых встреч выяснилось, что он располагает интересующей нас информацией и имеет доступ к секретным документам.

С самого начала инженер производил впечатление человека, остро нуждающегося в деньгах, ищущего возможности «подзаработать», недовольного своей судьбой и неустроенностью, неудачной личной жизнью. На предложение сотрудничать с нами за деньги живо среагировал и стал передавать документацию по военно-технической тематике. Эти материалы носили в основном секретный характер, подлинность передаваемых документов подтверждалась экспертными оценками Центра.

В поведении американца имелись настораживающие моменты, однако характер передаваемой информации побуждал нас к продолжению работы с соблюдением необходимых мер предосторожности. Поэтому, когда во время одной из встреч в ресторане за столик по приглашению инженера неожиданно сел еще один американец и представился офицером американской контрразведки, наш оперработник, курировавший агента, внутренне был уже готов к такому развитию событий. Дальнейшая беседа проходила в отсутствие инженера. Подсевший «охотник за шпионами» сообщил, что ему все известно о контактах оперработника с инженером и что тот уже давно действует под контролем американских спецслужб. Вместе с тем офицер признал, что переданные ранее документы были достоверными. Он предложил нашему оперработнику сотрудничать с американцами, обещал организовать в дальнейшем через инженера передачу «ценной» военно-технической информации.

На это сотрудник резидентуры ответил, что сам является офицером советской разведки, и предложил, в свою очередь, сотрудничать американскому офицеру за хорошее вознаграждение, сообщив ему, что мы давно знали об игре с нами через инженера и что ждали такой встречи. В продолжение своей легенды о том, что мы давно работаем с инженером с целью вербовки его руководителя-контрразведчика, он сообщил американцу, что все беседы записываются на пленку, а настоящая встреча обеспечивается несколькими сотрудниками резидентуры.

Неожиданное поведение нашего оперработника привело американца в явное замешательство. Не давая возможности ему прийти в себя, оперработник покинул место встречи, пообещав при прощании опешившему американцу позвонить по телефону и вернуться к начатому разговору.

С целью локализации возможных действий американцев против сотрудника резидентуры было принято решение провести с американским контрразведчиком еще одну встречу с соблюдением необходимых мер предосторожности и вновь предложить ему сотрудничество с нами. На другой день оперработник позвонил американцу и предложил встретиться. Американец от встречи на предложенных нами условиях отказался.

Правильное поведение нашего сотрудника позволило избежать нежелательных для нас последствий. В дальнейшем каких-либо провокационных действий в отношении этого оперработника заокеанскими джеймсбондами не предпринималось.

В подобных условиях советской разведке приходилось работать в Японии долгие годы, пока не смену «холодной войне» и постоянной конфронтации не пришла эпоха разрядки международной напряженности и сотрудничества.

Естественно, возникает вопрос, насколько цивилизованно вела себя советская разведка все эти годы в Стране восходящего солнца? Можно ли рассматривать ее действия как грубое вмешательство во внутренние дела нашей соседки? И, наконец, какие конечные цели преследовала советская разведка в Японии?

Попытаюсь ответить на эти вопросы.

Работала советская разведка в Японии достаточно осторожно, стремясь не повредить курсу правительства СССР на достижение лучшего взаимопонимания с восточной соседкой. Грубого вмешательства в дела Японии не было, если не считать того, что сама разведывательная деятельность является незаконной с точки зрения страны пребывания.

Советская разведка никогда в послевоенный период не ставила своей целью изменение политического строя Японии, совершение переворотов и приведение к власти в Токио каких-то своих сторонников.

Весьма интересными на этот счет являются высказывания бывшего сотрудника резидентуры КГБ в Японии Станислава Левченко, изменившего Родине в 1979 году. Он, в частности, публично признавал, что советскую разведку интересовали прежде всего те слои общества и те политики, которые выступали за всестороннее развитие дружбы и сотрудничества Японии с Советским Союзом. И разведка Кремля старалась развивать контакты с людьми этой категории, чтобы еще больше поощрить их действовать в целях укрепления разносторонних советско-японских связей. Наверное, нельзя назвать такую работу разведки, даже при очень большом желании, разрушительной или нецивилизованной.

Но надо сказать, что и в эпоху конфронтации и политической напряженности взаимный интерес России и Японии имел постоянную тенденцию к росту. Географическая близость, экономические интересы, желание познать культуру друг друга – все это определило поступательное движение в отношениях между нашими странами.

Весной 1978 года – это было в марте, когда цветет сакура – японская вишня, посчастливилось и мне посетить Страну восходящего солнца, чтобы познакомиться с работой нашей резидентуры в Токио. К поездке я готовился особенно тщательно, отчетливо понимая, что, насколько серьезной будет подготовка, настолько и глубокими будут впечатления и результаты от поездки. Прочитал несколько книг, ознакомился со справочниками и географическими картами, подробно побеседовал с нашими работниками, которые по многу лет провели в Японии.

Во время этой подготовительной работы я окончательно понял, что Япония – это перспективная для широкого сотрудничества наша соседка на Востоке, что там масса людей, которые интересуются Россией и любят ее. Я убедился, что в Японии хорошо знают нашу литературу, театр, вообще все наше искусство.

Мое пребывание в Японии в течение десяти дней было чрезвычайно интересным и насыщенным. Несмотря на очень большой интерес к японской культуре и многому другому, меня больше всего интересовали все же сами японцы, особенности их психологического склада и национального характера. И если многие писатели, исследователи и журналисты часто пишут о «загадочной славянской душе», то в неменьшей степени в мире идет спор и о непостижимой загадке японского характера.

Помимо тех черт японцев, о которых я уже упомянул, меня поражает еще японская любознательность, пунктуальность и необыкновенная вежливость.

Японских туристов можно обнаружить во всех городах мира, где есть какие-либо памятники истории, культуры или архитектуры. Я видел их многочисленные группы в испанских городах, в Мексике, Перу и во многих других странах. Они есть всюду. И они не просто лениво таращат глаза или что-нибудь жуют, или же рассматривают сувениры в лавках, а внимательно слушают экскурсоводов, снимают все на видеопленку, фотографируют и тщательно все записывают. Они – само внимание, и ничто не может их отвлечь от рассказов гида и полной фиксации увиденного и услышанного. Ну, а японская вежливость – это уже что-то особенное, не известное в большинстве других стран. Меня поразила однажды сцена созерцания японскими туристами мавзолея Тадж-Махал в Индии. Осмотрев этот шедевр архитектуры, японцы, не отрывая глаз от дворца и постоянно отвешивая поклоны, пятились чуть ли не с километр к входным воротам, не рискуя повернуться спиной к этому белоснежному чуду, как бы парящему над землей в безоблачном голубом небе.

А однажды в Японии, в гостинице курорта Атама-центр, мы решили вместе с нашими японскими друзьями сфотографироваться всей группой в холле гостиницы. Я навел свой «роллефлекс» на группу, поставил затвор на автоматический спуск, присоединился к группе, и аппарат нас сфотографировал. После этого оба сопровождавших нас японца поблагодарили фотоаппарат, поклонившись ему. Это было самое удивительное проявление вежливости в моей жизни.

Конечно, за этой доведенной до автоматизма вежливостью даже по отношению к неодушевленным предметам лежит нечто более глубокое, а именно уважение к человеческому гению, создавшему удивительные дворцы, пирамиды, машины…

Можно было бы и посмеяться над подобными церемониями, но меня они скорее приводят в восхищение, особенно по сравнению с традиционной, увы, российской грубостью.

Прибыв в Японию, я, естественно, не хотел ограничить себя только внутренними делами нашего коллектива и посещениями достопримечательных мест, а стремился побывать на приемах и других общественных мероприятиях. Было решено, что это удобнее сделать в качестве советника МИД СССР, занимающегося вопросами культурных связей между СССР и Японией. Это и предопределило мои контакты и знакомства.

Среди моих новых знакомых оказалось много содержательных и компетентных собеседников, которые всерьез были озабочены проблемой советско-японских культурных связей. Все их просьбы и предложения я добросовестно довел до нужных адресатов по возвращении в Москву.

Особое внимание мне оказали супруги Хасегава, имевшие свою картинную галерею и горевшие желанием познакомить японцев с шедеврами западноевропейского импрессионизма, хранящимися в музеях России. И я сам, и сопровождавшие меня сотрудники посольства были особенно тронуты проявленным к нам вниманием со стороны госпожи Тиеко Хасегава.

На мой взгляд, она проявила прямо чудеса гостеприимства, без устали показывая нам достопримечательности Токио с уютными ресторанами, где бережно сохранялись традиции прошлого, включая гейш, которые танцевали и пели, аккомпанируя себе на национальных инструментах.

Тиеко Хасегава, по-моему, вполне могла быть самой красивой и обворожительной женщиной Японии.

Думаю, что если госпожа Хасегава прочитала бы эту книгу, то особенно не разочаровалась, узнав, что она оказывала гостеприимство заместителю начальника советской внешней разведки, а не сотруднику МИД. Во всяком случае, мне было бы приятно через много лет передать ей таким способом свой привет и сердечную благодарность за оказанные в свое время внимание и прием, которые способствовали лучшему узнаванию Японии.

России и Японии нужно пройти еще немалый путь, чтобы стать наконец друзьями. Должен быть развеян ядовитый туман предубеждений, нужно покончить с проявлением ненужных амбиций с обеих сторон и уничтожить психологические барьеры, мешающие сближению двух стран.

Мне бы очень хотелось, чтобы мои будущие правнуки, показывая на Японские острова на географической карте и спрашивая: «Что это такое?», получили бы следующие примерно ответы от своих родителей: «А это страна такая – Япония… Она – наш большой друг на Востоке… И солнце всегда появляется над нашей страной со стороны Японии…»

Однажды, находясь на каком-то собрании в клубе Ассоциации ветеранов внешней разведки России спустя много лет после моей поездки в Японию, я увидел на стене красочную афишу, которая сразу привлекла мое внимание. На ней была изображена ветка сакуры, хризантема и какая-то райская птица на фоне горы Фудзияма. А заголовок гласил: «Япония – любовь моя»… А далее следовал текст: «21 мая 1993 года в 14.00 в гостиной клуба Ассоциации ветеранов внешней разведки состоится вечер встречи со Страной восходящего солнца. Кинофильмы, рассказы и комментарии, чайная церемония, выставка картин».

Этот вечер уже состоялся, а афиша продолжала напоминать собравшимся о приятно проведенном вечере. Как же изменился мир! Ветераны разведки – японисты сочли необходимым рассказать членам клуба о достопримечательностях Японии, подобрали для объявления традиционные японские символы и нашли сердечные слова.

Я подумал – а возможно ли такое мероприятие в Японии? Возможно ли, чтобы сотрудники-ветераны какой-либо японской специальной службы провели вечер под девизом «Россия – любовь моя»? Вряд ли…

Но кто-то в этом мире в любом деле всегда должен быть первым…