Текст книги "«Агентурно Х»"
Автор книги: Вадим Хитров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава двадцатая
Шпионы на охоте
1916 год. Ноябрь. Свинемюнде
Офицеры немецкой контрразведки работали методично, как механические манипуляторы. На базе шла тотальная проверка. Кольца удава медленно, но верно сжимались, казалось, не оставляя жертве никаких шансов. Вот только была ли жертва? Николаи уже сомневался, что пойманный кролик забьется в этой спирали. Да, все проверяемые были не без греха, но на роль русского профессионального разведчика никак не подходили. Или этот разведчик должен быть экстра-класса, на уровне самого незабвенного Акаси-сан. Так, размышляя и анализируя поступающие данные глобальной проверки, Николаи пришел к выводу, что надо искать не кадрового вражеского разведчика, а скорее завербованного агента, а этими личностями всегда движет алчность или какой-то грешок, случившийся вследствие этой алчности. Да, конечно, иногда бывало, что люди становились вражескими агентами и по другим причинам, например, обида, желание возвыситься, из каких-то идейных соображений или же несусветной любви. Но все это были личности подверженные страстям и в разведке, где прежде всего требовались холодный разум и расчет, долго продержаться не могли. Ищите «скупого рыцаря», говорил Николаи своим подчиненным, и те старались ревностно выполнить приказ. Они просматривали дела, проводили первые допросы, кое-что отбирали и отсылали своему руководству.
Просматривая очередное такое досье, в надежде зацепиться хоть за самую тоненькую ниточку, Николаи искал ее буквально под микроскопом. «Так, окончил в 1901 году университет со специализацией по минному вооружению. Однако среди выпускников того года такая фамилия не значится. Стоп. Почему? Может, перепутан год? Проверить. В 1912 году поступил на базу в Киле на должность инженера по минному вооружению. Три месяца назад переведен на базу в Свинемюнде. Документы, подтверждающие образование, у него должны были потребовать, и он их наверняка предъявил, иначе его бы никто не принял. Или принял? Проверить. Две дочери. живут и учатся в дорогущем столичном пансионе. Сопоставить с доходами. Какие-то дела с нотариальной конторой. Наследство? Тоже проверить. Не спугнуть, главное, аккуратно. Надежды мало, но надо попробовать».
Шварцер попал под «колпак», а значит, отныне контролировался каждый его шаг.
1916 год. Ноябрь. Ревель
Окерлунд вернулся в Ревель и немедленно отправился к полицмейстеру. Цицерошин вышел из недавней заварушки, что называется, сухим из воды, если не считать жесточайшего насморка. Ему удалось продержаться на обломках деревянного катера до подхода помощи. Полицмейстер уже утром следующего дня с оказией отправился восвояси, заочно попрощавшись с Окерлундом, решив, что тот погиб.
– Ба, живой, господи, вот это везунчик, а я уж вас схоронил, – с этими словами Цицерошин бесцеремонно сгреб Окерлунда в охапку.
– Вам тоже повезло, – с трудом произнес сжатый в объятиях Окерлунд.
– Да, повезло, еще как повезло. Хорошо, что скорлупка оказалась деревянной. Постойте, у вас никак новое звание? Как там, по-вашему?
– Капитан второго ранга, – довольно произнес Окерлунд.
– У нас столько поводов выпить, что мы это сделаем сегодня же. Как смотрите?
– Очень хорошо, но только вечером. А сейчас мне бы хотелось поговорить с Суменсон, если это возможно.
– Дела, дела. Да, Суменсон пока содержится у нас. Так что извольте, могу приказать доставить.
– Очень хорошо, буду премного признателен.
– Ладно, сейчас вас проводят в свободный кабинет, туда же приведут и задержанную. А после допроса едем ужинать.
– Добро.
Через двадцать минут Окерлунд рассматривал тихо сидящую перед ним женщину – совершенно иную, чем ту, что он встретил здесь же совсем недавно. Лицо, лишенное косметики, выглядело осунувшимся, проступали мелкие морщинки. Взгляд был какой-то отрешенный, пустой, присмиревший.
Окерлунд, держа паузу, достал портсигар, открыл его, положил рядом спички. Суменсон молча взяла папиросу и жадно закурила.
– Здравствуйте, Евгения Ильинична. Я хотел бы поговорить с вами о Крейне, – в довольно мягкой манере начал допрос Окерлунд.
– Я же говорила, Крейн очень скрытен, о нем почти ничего неизвестно.
– Вот это «почти» меня и интересует. Не стану давить на вас, но если вы мне расскажете все, что знаете об этом агенте, обещаю сделать все возможное для смягчения вашей участи, даю слово офицера флота.
Суменсон пристально посмотрела на Окерлунда сквозь табачный дым. Потом взяла новую папиросу и закурила опять.
– Каким образом?
– Смею вас заверить, доклад офицера Особого делопроизводства имеет вес.
– Хорошо. Мне этот персонаж тоже был любопытен, по-женски, что ли. Нас вообще привлекают сумрачные существа, вызывающие некий страх. А тут столько таинственности, к тому же он совершенно не интересовался мной как женщиной, хотя я пыталась пустить в ход свои чары.
– Конечно, из любопытства.
– Именно. Так вот, он был точно не из наших. Работал явно не за идею. Вернее, идея у него была своя. Брат мне рассказывал, что начальник немецкой разведки Вальтер Николаи очень лестно отзывался об этом агенте. По слухам, он эстонец.
– Крейн, странное имя для эстонца.
– Это псевдоним, конечно.
– Так в чем была его идея?
– Месть. Кажется, его отца убили русские.
– Русские?
– Да. Знаю, что он как-то ездил к матери, в поселок под Ревелем.
– Когда это было?
– В прошлом году, зимой. Он зашел ко мне и был несколько пьян, что на него было вовсе не похоже. Сказал, что его не будет несколько дней, и добавил: поедет, мол, к бедной mutter помянуть отца, и добавил, что по вине этих проклятых русских он не может припасть к его могиле.
– Ничего не понимаю. Почему по-немецки? Она немка?
– Не знаю.
– Когда погиб его отец?
– По-моему, тогда Крейн был совсем мальчишкой, хотя это только мои догадки.
– Да-с, этот Крейн действительно несколько мистичен. Что за странная гибель, не понимаю.
– Не знаю, я ничего больше не знаю. Отпустите меня, я устала.
Окерлунд взглянул на арестантку и понял, что более из нее ничего не выжмет.
– Хорошо, прощайте, – сказал он и вызвал охрану.
Вечером офицеры обмывали новые погоны Окерлунда и пили за удачу, которая явно благоволила им в Рогервике.
– Послушайте, Рагнар Ансельмович, а что вы опять хотели от Суменсон?
– Я никак не могу добраться до германского агента, я бы даже сказал, резидента.
– Вы полагаете, он здесь, в Ревеле?
– Несомненно. Бледный призрак по имени Крейн.
– Почему призрак, я еще могу понять, а вот почему бледный?
– Есть у его лица такая физическая особенность.
– Крейн, вероятно, агентурное имя?
– Да, так и есть.
– Давайте обмоем ваш правый эполет, и вы выложите мне все, может, сообразим вместе.
– Очень хорошо.
Закусив соленым груздем, Окерлунд поведал о последнем допросе Суменсон и в общих чертах о том, что ему известно о Крейне.
– Прежде всего мы можем найти его мать. Данных вполне достаточно. Полиция на местах даст списки женщин, подходящих под указанные параметры. А что, вдова, немка, возрастом не менее тридцати пяти, но не старше пятидесяти, – рассуждал полицмейстер.
– Вы считаете, это реально?
– Вполне. Мы тоже не щи лаптем хлебаем.
– За это надо выпить.
– Наливайте.
Через час городовые весьма бережно под руки выводили своего начальника и его спутника.
1916 год. Ноябрь. Копенгаген
Барле не заметил, не увидел слежку, а почувствовал ее. Профессионал до мозга костей, передав очередное донесение и расставшись с Безкровным, он буквально шестым чувством уловил чье-то присутствие. Барле всегда тщательно обставлял свои встречи, проверял, готовил пути отхода. В этот раз ничто не предвещало ничего экстраординарного. Они встретились на конспиративной квартире и разошлись с разницей в пять минут, причем Безкровный ушел черным ходом, а сам Барле через парадный, и его сразу что-то насторожило. Барле двинулся в парк Тиволи, находящийся в одной минуте ходьбы от места встречи. В этом парке развлечений, где всегда сновало много народу и было несколько выходов, Барле смешался с толпой и попытался оторваться от «хвоста», но тот был неотступен. Наконец он сбил шпика со следа и некоторое время не без удовольствия наблюдал, как личность в сером плаще растерянно мечется по парку. Потом Барле выскочил из Тиволи и взял такси, нужно было предупредить Безкровного. Он сам, как филер, несколько раз провожал русского после их встреч и очень хорошо изучил маршрут. К сожалению, малоопытный морской агент мало того что всегда ходил одним и тем же путем, он ни разу не заметил слежки. Барле прикинул время и остановил машину там, где мог перехватить Безкровного. Расчет оказался верным. Русский офицер спокойно шел по улице Строгет, совершенно не обращая внимания на субъекта, явно следующего за ним. Француз пристроился сзади. В ближайшей подворотне он огрел шпика рукояткой пистолета. Тот осел на землю. Барле деловито и быстро обыскал филера, пребывающего в бессознательном состоянии. Добычей стали паспорт и портмоне. Вскоре Барле звонил в дверь квартиры, где проживал Безкровный. Дверь открылась, француз ужом проник в прихожую и сходу брякнул:
– Закройте дверь.
– Я, кажется, не оставлял вам своего адреса.
– Неважно. Вы и шпика чуть не привели прямо к себе домой.
– Что?
– За нами следят. От своего я оторвался в Тиволи, а вашего, которого вы так и не заметили, пришлось больно бить по голове. Вот его паспорт, заметьте, германский паспорт на имя Густава Майнца, в бумажнике деньги и визитная карточка коммивояжера пивной экспортно-импортной компании на то же имя.
– Вы что, лазали у него по карманам? – с некоторой брезгливостью спросил Безкровный.
– Милостивый государь, я не воришка, но это часть нашей работы, да, не очень приятная и нехорошо пахнущая, но мы должны знать, кто нас преследует. Впрочем, можете сбегать и вернуть все с извинениями, еще добавив при этом, что офицеры русской разведки так подло не поступают, а встречают противника лицом к лицу с открытым забралом, – раздраженно выпалил Барле.
– Извините, вы правы, – буркнул Безкровный. – Во всем виновата моя некомпетентность. Вы даже знаете, где я живу.
– Господи, как вы, русские, любите это самокопание. Бросьте, не до этого сейчас. Здесь вам оставаться нельзя. Смените квартиру, а лучше переселитесь пока на территорию русской миссии. То, что немцы начали следить за вами, естественно. Рано или поздно это должно было случиться. Вы официальный военно-морской агент, как же за вами не следить. Мне нужно позвонить. Хотя, нет, черт, ваш телефон может прослушиваться. Я позвоню из кафе напротив и вернусь.
Барле набрал Лартинга и вкратце объяснил ситуацию.
– Как думаете, следили за вами или за Коста? – спросил Лартинг.
– За собой я раньше «хвоста» не замечал.
– Все бывает впервые.
– Думаю, изначально вели не меня.
– Хорошо, если так. В любом случае вы «засветились». Вас запросто могли сфотографировать. А после немцам не составит труда установить вашу личность и проложить логическую связь между русским военно-морским агентом, сотрудником некоей конторы и нашим подопечным. Надо предупредить его незамедлительно, – сказал Лартинг.
– Каким образом? У нас ведь односторонняя связь.
– Поездом нельзя. Скажите Коста, что надо задействовать «Чайку».
– Хорошо.
– Удачи.
На этом разговор закончился. Барле вернулся.
– Послушайте, Коста, меня надо переправить в Свинемюнде, Лартинг приказал использовать некую «Чайку», – обратился Барле к Безкровному.
– «Чайкой» называется траулер, где капитаном наш агент, но Свинемюнде – это военно-морская база, никто не даст подойти к ней вот так запросто. Да и вообще зайти в немецкие воды не выйдет. Разве что, не знаю, сославшись на поломку. Вряд ли капитан согласится. Ладно, другого выхода, по всей видимости, нет. Пойдемте.
– Нет, я пойду один, дайте мне пароль к капитану.
Безкровный вынул из небольшого сейфа два пакета и протянул их Барле.
– Это пароль?
– Самый лучший и, скажем так, горячо любимый господином Соренсеном. Один пакет отдадите сразу и передадите привет от Коста. Изложите суть дела и покажете второй пакет как намек на премиальные в случае успеха. Может, сработает.
– Так любит деньги?
– Не то что бы, однако его положение обязывает принимать материальные средства.
– Как его найти?
– Он базируется в Ньюхавне, живет на судне. Сейчас должен быть на месте.
– Хорошо, я пошел.
– С богом.
Как ни странно, с Соренесеном удалось договориться быстро. Оказалось, что после перевода части немецкого флота из Данцига в Свинемюнде возникла проблема снабжения продовольствием. Городок с населением менее восьми тысяч не мог обеспечить пропитание бравым морякам. Немцы стали принимать иностранных рыбаков со свежим уловом. Барле поступил матросом на траулер «Чайка».
1916 год. Декабрь. Свинемюнде
На второй день плавания «Чайка» удачно взяла косяк трески и немедленно отправилась в Свинемюнде. Капитан запросил в порту угля и небольшой ремонт машины. Немцы разрешили только разгрузить рыбу и задержаться не более чем на сутки для бункеровки. Самое неприятное состояло в том, что команде не разрешили сойти на берег. Однако Барле это не остановило, и как только начало темнеть, он тайком отправился в город. Адрес Шварцера был ему известен. В течение трех часов он ждал, наблюдая за небольшим домиком под красной черепичной крышей, стараясь не привлекать к себе внимания. Наконец появилась еле различимая, но все же знакомая сутуловатая фигура.
– Шварцер, – тихо окликнул Барле.
– Кто здесь? – с некоторой тревогой откликнулся тот.
– Это я, Барле.
– Барле? Откуда вы взялись?
Барле вышел из мрака.
– В доме кто-нибудь есть?
– Только хозяйка, но она наверняка спит.
– Чутко?
– Что?
– Спит.
– А! Нет, она глуховата и храпит, сейчас услышите.
– Это хорошо, пойдемте в дом.
– Ладно, пойдемте.
Они спешно вошли. Судя по звукам, старушка сладко почивала.
– У нас нет времени на объяснения, кажется, германская контрразведка добралась до нас и, по всей вероятности, до вас. Вам надо уходить, Шварцер, – понизив голос, но решительно сказал Барле.
– В связи с катастрофой десятой флотилии меня уже допрашивали, но ничего существенного выудить не смогли и, кажется, отступились.
– Послушайте, Шварцер, не далее как четыре дня назад я спасался от немецкой слежки, а проложить мостик между вами и мной не составит большого труда. Беда в том, что, скорее всего, источником этого вируса является русский военно-морской агент. То есть прослеживается цепочка: агент, я, вы.
– А как же девочки? Что с ними станется, если я исчезну?
– Что станется? Да ничего, пансиону главное оплата, а с этим проблем не будет. А война когда-нибудь закончится.
– Нет, вы не понимаете, мне уже намекали, они ни перед чем не остановятся.
– Во всяком случае, оставшись на свободе, вы как-то сможете повлиять на ситуацию, а вот будучи под арестом – извините. И вообще давайте прекратим этот разговор, нас ждет судно, пока ждет. У нас максимум два часа.
– Я не пойду, – буркнул Шварцер. – Не вижу никаких оснований для побега.
– Что ж, – холодно сказал Барле, – дело ваше. Однако вам слишком многое известно.
– Слишком многое, чтобы оставить меня в живых?
– Да.
– Чем же вы отличаетесь от субчиков из ведомства Николаи?
– Ничем! Так вы идете?
– Вы не оставляете мне выбора.
– Возьмите только самое необходимое. Быстрее. Мы и так потеряли непозволительно много времени. Даю три минуты. Другой выход есть?
– Задняя дверь выводит в садик.
– Скрипит?
– Что?
– Дверь скрипит?
– Нет вроде бы.
– Жду вас у нее.
Через пять минут они тихо прошли через небольшой садик. В соседском дворе забрехала собака.
– Почему вы не сказали о собаке? – прошипел Барле.
– Вы не спрашивали.
В маленьком кабачке напротив их заметили. Двое выскочили и бросились в погоню. Еще один остался названивать по телефону.
– Бегом, – скомандовал Барле.
Погоня не отступала. Вдруг дорогу перегородил военный патруль.
– Стой! Будем стрелять.
Беглецы свернули в проулок.
– Порт в другой стороне! – выкрикнул Шварцер.
Они остановились перевести дух.
– Нет уж, я агентов Николаи на наше судно не приведу. Надо сбросить этот «хвост». Нужна дорога в порт, но только кружная. Знаете?
– Что тут знать, всего три улицы. Ладно, побежали. Судя по количеству фонарей, преследующих становилось все больше. Раздалось несколько выстрелов. И тут же команда: «Брать живыми». Но было поздно, Барле медленно присел, опираясь на какой-то забор. Пуля попала в живот. Щварцер застыл в нерешительности между раненым и приближающимися огнями. С каждой секундой становилось светлее.
– Извини, это мужская игра, – выдавил из себя Барле и выстрелил в Шварцера.
Траулер «Чайка» отошел в точно оговоренное время, потеряв одного члена команды.
1916 год. Декабрь. Кунда
Полицмейстер не обманул, и вскоре Окерлунд убыл в поселок Кунда, где в сопровождении местного стража порядка стучал в дверь некоей Магды Отт.
– Я же вам говорю, ваше высокородие, нет ее. Третьего дня сказала соседям, что уезжает погостить к родственникам, и была такова.
– Вскрывайте.
– Как же без основания?
– Пристрелю как собаку.
– Кого?
– Тебя, скотина.
– Это за что же? – возмущенно спросил полицейский.
– Как офицер Особого делопроизводства, имею право пособников германских шпионов карать на месте.
– Отчего же я пособник?
– Оттого что препятствуешь поимке вражеского агента.
– Кто, Магда агент? Не смешите, ваше высокородие. Баба она вредная, конечно, и немка к тому же, урожденная Бользе, кажется. Однако куда ей, дуре, в агенты.
– А сына ее вы когда последний раз видели?
– С год назад, на Рождество. Вы считаете, он шпион?
– Вскрывайте, черт бы вас побрал!
– Хорошо, если вы думаете на Петера, тогда, конечно, он и в Германии жил. Вот, извольте, тут и не заперто толком.
Они вошли.
– Так, будем производить обыск, – строго сказал Окерлунд.
Глаза постепенно привыкали к полумраку. На стенах висело несколько фотографий. На одной из них красовался бравый рыбак с огромной треской в руках, стоял он напротив судна, а называлось оно «Крейн».
– Гулльский инцидент, – осенило Окерлунда.
– Что вы сказали?
– Ничего, продолжайте обыск.
Конечно, ничего компрометирующего они не нашли, в том числе ни одной фотографии Петера Отта.
Окерлунд, как охотничья собака, то терял след, то брал его снова и гнался за пока еще невидимой добычей. Но добыча таковой себя не считала, поскольку была умным, хитрым и изворотливым противником.
Но вскоре жернова страшных событий революционной зимы 1917 года перевернули жизнь Рагнара Ансельмовича и всего флота, и уже ему самому пришлось спасаться, как загнанному зверю.
Глава двадцать первая
Конец
1916 год. Декабрь. Гельсингфорс
Непенин появлялся в своем новом семейном гнезде нечасто, все время и силы командующего занимала служба. Адмирал видел, как многолетнее напряжение войны, частое вынужденное бездействие и беспардонная, наглая агитация политических группировок самых разных мастей, наподобие ржавчины, разъедают флот. Среди офицеров стали популярны азартные игры, нижние чины больше митинговали, чем служили. Непенин, как мог, пытался сохранить остатки боеспособности.
Сегодня он явился домой усталый, опустошенный, молча обнял жену, закопавшись в ее волосах, внимая ни с чем не сравнимому запаху ее дивных локонов.
Потом они сели ужинать.
Непенин первым долгом выпил чарку, затем, казалось, полностью погрузился в процесс поглощения еды.
– Опять ничего не ел? – с ласковой укоризной спросила Ольга Васильевна.
– Честно говоря, не помню, – не отрываясь от тарелки, ответил Непенин.
– Ты так себя совсем изведешь. Себя задергал, людей задергал.
– Что, жалуются?
– Да, Андрюша. Вот и с Сергеем Николаевичем нехорошо получилось. А ведь он у нас обедал недавно, и в приятелях вы ходили.
– Женский телеграф работает исправно.
– А как ты хотел? Мы тут все в одной лодке.
– Или в банке. Хорошо. С Тимиревым я был неправ и уже принес извинения. Флаг-офицер напутал, не дал семафор вовремя, что я буду с проверкой, и командир «Баяна» не успел изготовить крейсер к смотру. Я приехал, корабль не прибран, команда чумазая, сама понимаешь, задал командиру. Флаг-офицер уже под арестом.
– Ну вот опять. Теперь флаг-офицер.
– Ладно, Ольга, слушай. Окопная война идет не только на суше, но и у нас. Мы и немцы так обложились минами, что сидим, как лягушки на болоте, и даже не квакаем, а флот должен воевать. Иначе он портится, портится самым страшным образом, люди начали пить, играть, они внемлют речам разных подонков. Нельзя потакать этим настроениям, иначе флот потеряем. Вот я и устраиваю «подтяжку дисциплины», хотя мне, как боевому офицеру, противны эти показные «задрайки». Мне очень тяжело, Оленька, – устало высказался Адриан Иванович и замолчал на некоторое время. – Однако, дорогая женушка, я объясняюсь по службе первый и последний раз. Закончим на этом, – сказал он несколько сухо.
– Бедненький мой, – с глубокой нежностью и сочувствием произнесла Ольга Васильевна. Она обняла своего уставшего супруга. – Пойдем, я тебя спать уложу.
1917 год. Март. Гельсингфорс
Обстановка в главной базе флота раскалилась до красна. Из Петрограда одна за одной накатывались бурные волны политических потрясений, неся с собой кровавую пену смуты, смешанную с самыми невероятными новостями и слухами. флот плотно вмерз в лед и бездействовал. Агитаторы разных толков и течений на многочисленных митингах и собраниях спешили забить головы мающихся от безделья матросов своими мутными идеями, прикрываясь лозунгами о равенстве, свободе и долгожданном мире, объявляя врагами бездельников-аристократов, жирующих на войне капиталистов, держиморд-жандармов и, конечно, кровопийц-офицеров, и вообще всех, кто не с ними. Началась вакханалия убийств. Отречение Николая Второго у многих выбило из-под ног нравственную почву, немало способствовало растлению умов и душ. Непенин отчаянно старался сохранить боеспособность флота, прекрасно осознавая, что вскоре вскроется лед, и немецкая армада всей своей мощью двинется в финский залив.
Надо сказать, что командующему во многом удалось не только сплотить вокруг себя офицеров, но и сохранить верность долгу многих корабельных команд. Нижние чины были вовсе не так единодушны в восприимчивости к революционным идеям и жестоким методам их воплощения. Однако некоторые из офицеров, кто из трусости, кто из честолюбия, примкнули к бунтующим, пытаясь выжить или даже выдвинуться. Появился даже «красный адмирал» Максимов, открыто приветствовавший революционные события. Третьего марта он был избран новым командующим и в сопровождении ватаги матросов немедленно отправился на штабное судно «Кречет». Однако караул допустил на корабль только адмирала и, передернув затворы винтовок, недвусмысленно дал понять, что беспорядков не допустит и откроет огонь. Ватага на время приутихла.
– Здравия желаю, Адриан Иванович, – сказал Максимов. – Имею честь сообщить, что избран новым командующим Балтийским флотом.
– Вам ли говорить о чести, – грозно прошипел Непенин. – Шкуру свою спасете. Вы же офицер флота, присягу давали, вашу бога душу мать.
– Я давал присягу государю, а его нынче нет.
– Вы России присягу давали.
– От России я не отрекаюсь, только она теперь другая, новая. Давайте прекратим эти демагогические споры. Вот документ.
Непенин пробежал глазами по листку.
– С этой бумажонкой можете сходить в гальюн и там ей подтереться. Я назначен Временным правительством и могу быть смещен только соответствующим постановлением.
– Я предполагал, что вы так скажете, и не зря пришел именно сейчас. Дело в том, что из Петрограда прибыли уполномоченные делегаты от правительства. Они готовы подтвердить мои полномочия. Прошу следовать вместе со мной.
– Извольте, – мрачно произнес Непенин, осознавая безвыходность своего положения.
Тем временем матросы вступили в перепалку с караулом «Кречета», накаляя и без того напряженную обстановку, но, увидев на палубе командующего, присмирели. Авторитет грозного Адриана был непререкаем.
– Петр Игнатьевич, не надо со мной идти, – чуя недоброе, тихо обратился Непенин к своему флаг-офицеру и закурил.
Тирбах тяжелым взглядом посмотрел на адмирала.
– Не сметь сомневаться во мне, я исполняю свой долг, не сметь! – так же тихо, но твердо ответил флаг-офицер.
– Как знаете, только оружие оставьте, все равно не поможет, а если какая провокация случится, рука сама к кобуре потянется, тут же пулю и получите. Нынче расправы скорые.
Когда Непенин в сопровождении десятка матросов, Тирбаха и вестового Беликова подходил к Морскому собранию, навстречу им вышла возбужденная, явно кем-то подстрекаемая толпа матросов, неожиданно раздался выстрел, другой, началась легкая паника. И тут Тирбах увидел, что адмирал как будто на что-то наткнулся, замер и упал ничком в снег. Флаг-офицер заметил стрелявшего, хотел было догнать его, но вспомнил, что безоружен, а долговязый убийца в матросской, но явно не по размеру форме тем временем затесался в толпе. Матросы начали бузить, единодушия среди них не было, не всем по нутру были такие расправы. Беликов бросился к Непенину, рывком перевернул тело, и стало понятно, что командующий убит. Тут флаг-офицер увидел стоящую без движения телегу с сеном и рядом распростершегося на земле возницу, видимо, случайную жертву перестрелки. Беликов и Тирбах переглянулись, без лишних слов подхватили адмирала, погрузили на телегу и были таковы.
– Куда? – спросил Беликов.
– В Морской госпиталь.
– Есть.
Въезд во двор госпиталя охраняли несколько легкораненых офицеров с пулеметом, в глазах их светилась стальная решимость.
– Стой, – приказал старший лейтенант с забинтованной головой.
Тирбах соскочил с телеги, подбежал к офицеру и начал шептать ему на ухо.
– Добро, – ответил старший лейтенант, – проезжайте. Нет, постойте, я с вами.
У главного входа они остановились, и раненый офицер стремглав скрылся за дверью, через минуту он вернулся с немолодым уже человеком в белом халате, испачканном кровью, тот был мрачен и курил одну папиросу за другой. Он взглянул на слегка прикрытое сеном тело, перекрестился.
– Николай Сергеевич, вернитесь на пост, я сам, – сказал доктор старшему лейтенанту и достал новую папиросу.
– Следуйте за мной, – приказал он уже Беликову и Тирбаху.
Они подъехали ко входу, ведущему в подвал отдельно стоящего приземистого одноэтажного здания.
– Раздевайте адмирала, и без лишних вопросов. Там все равны, а без знаков различия ему покойнее будет. Матросня и в морг заглянуть может, не преминет над телом царского сатрапа надругаться, – опять в приказном порядке высказался доктор.
Беликов и Тирбах молча подчинились.
– Заносите, больше некому, все сбежали, мать их, – сказал доктор и стал открывать тяжелую металлическую дверь. – Так, господа офицеры, дышать через раз, в обморок не падать, бояться надо живых, а не мертвых.
Через несколько минут дверь была снова закрыта на висячий замок.
– Мундир мне отдайте, я спрячу. Придете ночью, я батюшку позову, ну и сразу на кладбище, хоронить надобно незамедлительно, пока не нашли.
– Спасибо, извините, мы не представлены.
– Пустое, идите с богом, – устало произнес доктор и снова закурил.
Тирбаху досталась тяжелая доля донести печальную весть до супруги командующего. Он долго мялся перед дверью, выкурив не одну папиросу, потом, все-таки решившись, потянулся к звонку. Неожиданно дверь отворилась, оказавшись вовсе не запертой. Офицер вошел в прихожую и услышал звонкий детский голос.
– Ну что ты плачешь, мамочка. Дядя Адриан придет, обязательно, он же не может потеряться, взрослые не теряются.
Тирбах прошел в гостиную и увидел Ольгу Васильевну всю в слезах, и Люсю, которая стояла, забравшись с ногами на диван, и гладила маму по голове.
– Вы уже знаете? – спросил Тирбах.
– Глаша, забери девочку! – крикнула Ольга Васильевна.
Заплаканная горничная вывела Люсю.
– Да, Петр Игнатьевич, дурные вести распространяются быстро. Извините, я оставлю вас ненадолго.
Она вышла, оставив флаг-офицера в одиночестве. Тирбах был даже несколько рад, что кто-то опередил его с известием о гибели адмирала.
Вскоре Ольга Васильевна вернулась.
– Где Адриан Иванович? – с твердым взглядом спросила она. Слезы исчезли, спина выпрямилась.
– В морге Морского госпиталя.
– Моего супруга надобно отпеть и похоронить, как подобает.
– Конечно, мы уже все устроили. Хоронить придется ночью, тайно.
– Хорошо, – сказал она и позвонила в колокольчик.
Вошла давешняя горничная.
– Глафира, подготовь мыло, губку, спирт, уксус, полотенце, кувшин и тазик. Отдельно уложи свежее белье и парадный мундир, тот, что с орденами. Собери еды, походный сервиз, водку не забудь. И хватит реветь!
Уже через два часа, при неровном свете керосиновой лампы, в почти полной темноте, среди мертвецов, Ольга Васильевна обмывала своего супруга. Делала она это внешне удивительно спокойно, и только губы ее подрагивали от холода.
Когда стемнело, приехал Беликов, привез гроб.
Тирбах помог вдове одеть адмирала.
И только когда гроб с телом вынесли наружу, Ольга Васильевна попросила водки и выпила стопку одним махом.
Вскоре появился и доктор в сопровождении священника.
Отпевали покойника здесь же, в госпитальном дворе.
Еще через час кавалер ордена Святого Георгия, участник героической обороны Порт-Артура, стоически переживший все тяготы японского плена и вновь вернувшийся в строй, фактический создатель военно-морской разведки и последний командующий Балтийским Его Императорского Величества флотом вице-адмирал Адриан Иванович Непенин был похоронен, похоронен без подобающих почестей, тайком, как преступник.
1917 год. Октябрь. Копенгаген
Метрдотель уютного ресторанчика с интерьерами в охотничьем стиле, расположившегося в одном из живописных пригородов Копенгагена, на своем долгом веку повидал многое, но такой компании, пожалуй, не встречал. За столиком недалеко от камина сидели три офицера в незнакомой ему, но очень красивой форме при орденах. Особенно выделялся самый старший из них – и богатством шитого золотом мундира, и количеством наград на нем.
Говорили они не так много, зато пили, что называется, по-черному, пили исключительно Смирновскую и, кажется, совсем не пьянели. На закуску компания требовала соленые огурцы и квашеную капусту, но таковых в меню не было, и посетители с трудом согласились на корнишоны, местную селедку и традиционную датскую маринованную шинку. «Русские», – решил метрдотель и оказался прав.
– Аркадий Михайлович, не опасаетесь вот так объявляться здесь при всех регалиях? Мы в Европе все еще официально как военные дипломаты, а вы, собственно, нелегал, – поинтересовался Сташевский.
– Ну-с, во-первых, я недаром выбрал для нашего рандеву этот уединенный загородный ресторанчик, во-вторых, нас вез таксист, который давно состоит при мне и нем как рыба. В-третьих, здесь нет телефона. Это профессиональное, хотя я прекрасно понимаю, что немцам нынче не до нас, – с улыбкой ответил Лартинг. – В-четвертых, мне, извините, плевать, все кончено, война катится к своему неминуемому бесславному для всех концу, кроме тех, кто погиб. Только они герои! Я сегодня пью за своих боевых товарищей и должен быть при параде. Помянем.
