Текст книги "Оборотень (СИ)"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Вадим Николаевич Громов
Оборотень

– Ну, чё ты вылупился, как Му-Му на Герасима? – выдала вульгарно накрашенная продавщица средних лет хрипловатым баском, вдобавок обдав Михаила свежим перегарцем умеренной насыщенности, – чё тупим-то? С покупочками определился, денежку отдал, сдачу простил – и пошёл себе вприпрыжечку, к семейному очагу, раз-два, раз-два, ножками, ножками. Или я не права? Слышь, Нинуль, когда я была неправа?

Вторая продавщица ответила невнятным набором гласных, в отличие от напарницы она, похоже, изрядно переборщила с приёмом спиртного на рабочем месте, и уже дошла до кондиции, именуемой "кантовать нельзя оставить", причём запятую реально надо было ставить после второго слова. Этот магазинчик Михаил никогда особо и не привечал, но он единственный в округе работал до "ноль-ноль часов", порой выручая, когда в доме вдруг некстати обнаруживалось отсутствие какой-нибудь важной мелочи, вроде хлеба или чая. Удобство в графике работы уравновешивалось довольно хамским отношением трудящегося в магазине персонала, по отношению к покупателям. Хамили и по мелочи обсчитывали всегда, но сегодня продавщица вышла на новую ступень общения, затмив предыдущие достижения разговорного жанра.

– А п-повежливее н-нельзя? – несколько оторопело осведомился Курмин, скорее по инерции, чем осмысленно. Расчётливо переть на эту амбразуру, в виде которой представлялась эта работница розничной торговли, было бессмысленно. Один раз он был свидетелем последствий одной такой попытки призвать мадам за прилавком к цивилизованному выражению эмоций. Мужик, рискнувший претворить в жизнь сие эпохальное событие, имел габариты раза в полтора больше, чем у Михаила, и, судя по автомобильному брелку с эмблемой "Ауди", к неимущим и задолбанным мира сего не относился. Однако из магазина ушёл морально оплёванным, или, выражаясь на тюремном диалекте "опущенным".

– Чего тебе? – с каким-то даже садистским предвкушением протянула продавщица, – па-а-аве-е-ежли-и-иве-е-е? Да кто ж с тобой, таким плюгавым, повежливее разговаривать станет? С тобой сюсюкаться – это как в ссаной постели каждое утро просыпаться. Нашёл дуру! Ты себя в зеркало давно последний раз наблюдал, замухрышка корявая? А?! И он ещё будет мне тут церемонии разводить, сам полчаса сраный "Доширак" купить не может, тупит, как будто его дебил высрал! Магазин через полминуты закрывается, а он ни "бе" ни "ме". Может ты здесь ещё спать останешься?! Нет? Домойки пойдёшь, да? Ути, какой! Он домой пошкандыбает, а я тут должна прибраться ещё, и ещё хренову тучу дел переделать – так это его не колышет! Всем наплевать, как мы тут корячимся, слышь, Нинуль?!

…чернявый, горбоносый брюнет, распялил рот в надсадном крике, пытаясь ползти, прижимая к боку дорогой кожаной куртки безвольно обвисшую руку. Метрах в трехстах весело полыхали неоновые огни казино, из которого он вышел несколько минут назад, хмельной, веселый, с приличной пачкой наличных – сегодня он определённо поймал Бога за ноздри, и удача крутилась у ног, как уличная шавка, выпрашивающая, чтобы её приласкали. На пыльном бетоне оставалась кровавая дорожка, бицепс отсутствовал напрочь, выдранный острейшими клыками в доли секунды вместе с куском рукава добротной итальянской кожи. В глазах горбоносого расцветало, прочно укоренялось осознание конца, исхода… Ещё полминуты назад – надменная, холёная, барская физиономия, теперь была начисто лишена чего-либо человеческого, липкая маска пронзительного ужаса корёжила, сминала лицо. Травматический пистолет валялся глупой игрушкой, абсолютно непригодный против кошмара, точно так же, как беспомощен мотылёк против бронестекла. Крик затухал, переходя в разряд тонкого скулежа, чернявый перевернулся на спину, вонзив раздавленный пониманием финала взгляд в то, что стояло перед ним. Человек хотел жить…

…Курмин тряхнул головой, отгоняя невесть откуда возникшее видение, достойное быть запечатлённым в длинном метре в одном из павильонов братьев Уорнер, или Юниверсал. Чертовщина какая-то…

– Чего котелком своим растрясся?! – продавщица заливалась помойной вороной, – отходняк, что ли, подвалил? Нажрутся всякого стекломоя, а потом ходят, помирают. В долг норовят выклянчить, плохо им, видите ли, помирают они, видите ли! А я, блин, не жена Абрамовича, чтобы всем в долг опохмелку разбазаривать! Алкашня подзаборная!

Курмин развернулся, и пошёл к выходу из магазинчика. На душе скребли кошки, было противно и гадко, как бывает всякий раз, когда сталкиваешься с хамством, неважно – имеющим под собой какую-то основу, или немотивированным. Над внешностью Михаила подхихикивали и на улице и на работе, он почти свыкся с этим, а что было делать? Не вешаться же? Если в тридцать восемь лет у тебя рост метр сорок шесть, небольшой горб, и черты лица, нисколько не напоминающие профили и анфасы знойных голливудских мачо – скорее наоборот. Но так его не обижали уже давно.

– Давай звездуй, недомерок! – громыхало сзади, продавщица вошла в боевой экстаз, – скатертью дорожка! Может тебя этот поганый оборотень сожрёт, если только ты ему поперёк глотки своим горбом не раскорячишься! Ишь, обидчивый какой, словечка ему поперёк не скажи! Хорошо ещё, про жалобную книгу не вякнул – я бы тебе так дала, сам бы ходячей жалобой до крышки гроба стал, верно я говорю, а, Нинуль?!

Михаил вышел из магазина. Время было без пяти полночь, ближайший круглосуточный павильон находился более чем в двух километрах отсюда, а если прибавить расстояние на обратную дорогу, то выходило без малого пять километров в оба конца. По морозцу. Греть старенькую "семёрку", разгребая лопатой путь для выезда – с полчаса уйдёт точно.

И это ради половинки хлеба и пачки пельменей! Не везёт, так не везёт… Придётся завтра с утра, на голодный желудок, чайку похлебать – и по магазинам.

Мысленно наградив продавщицу набором крайне нелестных эпитетов, среди которых преобладали сравнения с женским половым органом, находившимся в крайней степени запущенности, Курмин побрел по направлению к родному жилищу. Родная обитель встретила привычным умеренно-холостяцким беспорядком, и очередным продуктом "Фабрики грёз" по "зомбоящику", который целую неделю до премьеры, рекламировали со свирепой пафосностью и душевным надрывом, призывая не пропустить ни в коем случае, словно во время просмотра на зрителей снизойдёт некое просветление, открывающее все тайны мироздания. Или, как минимум – всем участникам сего эпического события бесплатно дадут по квартире с полной обстановкой, в центре города.

"Продукт" оказался вполне себе второсортным ужастиком, в котором маньяк с повадками провинциального гея, шинковал в капусту противоположный пол, делая особый акцент на блондинках. Блондинки визжали, определённо стараясь по количеству децибел переплюнуть дуэт бензопилы и циркулярки, маньяк старался выглядеть сущим исчадием преисподней, используя всё, что попадётся под руку, и делая рожу нераспохмелённого Бармалея на детском утреннике, но получалось как-то неубедительно. Ещё раз, заглянув в пустой холодильник, словно за время отсутствия его мог под завязку набить продуктами добрый волшебник на геликоптере цвета нетрадиционной сексуальной ориентации, Курмин вздохнул и поплёлся к дивану.

Немного понаблюдав за стараниями маньяка, которому надоело наносить телесные повреждения с помощью кос, топоров, миксеров и прочих зубочисток, и отправившегося переселять в мир иной очередной девичник, с помощью асфальтоукладчика, Курмин лёг спать.

Утро выдалось откровенно препоганое, хмурое, крайне снежное. Снег несло здоровенными хлопьями, наглухо заваливая город. Коммунальщики "вешались", водители блистали изящной словесностью, сплошь состоящей из слов, которые не найти ни в одном словаре русского языка. Пешеходы были самую малость посдержаннее, но в целом, на каждый кубический сантиметр снега, приходился кубический метр матюгов.

Курмин умылся, похлебал пустого чаю, и принялся собираться в магазин, попутно пытаясь вспомнить, что же ему снилось этой ночью. Сны в последнее время становились какими-то мутными, незапоминающимися. Какие-то бессвязные образы, события, эмоции. Соединяло их только одно – неизменное присутствие пронзительной тревоги, осознания чего-то неизбежного, злого…

Этот сон тоже не стал исключением. Плюнув на бесплодность попыток восстановить хоть эпизод сновидения, Курмин оделся и вышел из квартиры. Во дворе сосед с ошалелыми глазами раскапывал свою "Хонду", заваленную снегом по самую крышу. Михаил на глазок прикинул затраты сил, которые могут уйти для вывода его "Жигуля" на оперативный простор, ужаснулся и потопал на своих двоих. Первопроходцы уже протоптали дорожку, узенькую, с двух сторон зажатую сугробами, к автобусной остановке, так что до цели Курмин добрался практически без потерь, не став похожим на покорителя северных просторов.

Маршрутная "Газель" вынырнула из снежной завесы, и мятущаяся толпа на остановке ломанулась в спасительный салон. Хорошо ещё, что дом Курмина находился недалеко от автобусного кольца, и практически все места в маршрутке были свободны. Водитель – привычный уже типус из представителей некогда братских народов, с невообразимым южным акцентом известил всех пробившихся в салон, всё, что он думает о погоде, и маршрутка поехала, каждую секунду рискуя застрять в снежных заторах, как "Челюскин" в своё время во льдах и торосах.

…слышали, говорят, оборотня поймали, – долетел до Михаила обрывок разговора с переднего сиденья, – точнее, не поймали – а покрошили его из "Калашей", такой дуршлаг получился, что никаких ужастиков не надо… В пять стволов дырявили, кровищи было – ужас!

Публичный распространитель устной версии "сказок нашего времени", имеющих под собой прочный фундамент из смеси печатных изданий цвета осенних листьев, не гнушающихся никакими сомнительными "сенсациями", и банальнейших сплетен и слухов, отлакированных до состояния "святой правды" собственными домыслами и фантазиями – мужичок, лет сорока восьми, с лицом вечного "пострела, который везде поспел", увлечённо "вцепился в ухо" соседу, и безостановочно чесал языком. Через минуту рассказчик как-то позабыл, что имеет место быть приватная беседа в "одни ворота", на ненароком брошенную фразу "быть такого не может!", разгорячился, и беседа приобрела статус публичного выступления.

Маршрутка внимала.

Спустя ещё пару минут, все пассажиры "точно знали" что – А: оборотней было не менее трёх. Б: операцию по ликвидации гнезда гадских ликантропов проводило легендарное подразделение "Альфа". В: злобные и могучие вервольфы чуть не ушатали доблестных спецназовцев до состояния нервной дрожи в коленках и абсолютной профнепригодности, и лишь личное вмешательство рассказчика, проявившего небывалое мужество и смекалку, позволило избежать трагической развязки. Г: прочие многочисленные мелочи, вроде битвы сразу с двумя оборотнями на ограниченном пространстве, с последующей блистательной победой с помощью серебряной вилки. Д: клятвы мамой и остальными родственниками до десятого колена, подтверждающие исключительную правдивость повествования… Новая "городская легенда" получала пропуск в умы человечества.

Пока доехали до супермаркета, народу набилось примерно в два раза больше, чем "Газель" могла вместить по факту. Водитель невозмутимо останавливал на каждой остановке, где маячил хоть один страждущий, пока ему не было сделано предупреждение на лексиконе "правильных пацанов", парой пассажиров, недовольных таким сближением с народными массами. Возражать на, в, общем-то, правильное замечание он не осмелился, ибо чаяния народа исходили от ребятишек довольно габаритных и суровых по внешнему виду, и остаток пути проделал без нареканий.

Круглосуточно работающий гипермаркет гостеприимно распахнул створки автоматических дверей, и Курмин попал в обитель продуктового изобилия. Выдернул корзину из аккуратно сложенной стопки, стоящей возле входа, он прошёл в зал. Немногочисленные утренние покупатели вяло ползали по залу, без особого азарта набивая свои корзины разномастным товаром. Невысокий, полноватый охранник маялся возле турникета, лениво поглядывая на заходящих в зал особей обоего пола. Ему было скучно. Михаил не спеша двинул вдоль полок и камер с замороженной продукцией, время от времени откладывая в свою корзину покупки – пельмени, хлеб, десяток яиц, сосиски, сгущенные сливки, куриные окорочка. Привычный набор холостяка со стажем.

…Высокий мужчина в старенькой, почти затрапезной дублёнке вывернул навстречу Курмину от отдела алкогольной продукции, едва не столкнувшись с ним нос к носу. Обаятельно улыбнувшись, он сказал "Пардон, месье" и ловко обогнув Михаила, торопливо зашагал в сторону касс. Несмотря на вежливость и приятные манеры встречного, взгляд у него рыскнул, словно сквозь маску на мгновение вдруг прорвалась истинная сущность. Что-то неприятно кольнуло у Курмина в подсознании, всего лишь на миг, но он списал это на вчерашний конфликт, осадок от которого ещё бултыхался на дне души.

Михаил не глядя, бросил в корзину коробку с замороженной пиццей, на случай острого приступа лени, и повернул за угол – туда, откуда появился высокий. Алкогольный стеллаж был необъятен, но ещё необъятнее был товарищ, который неспешно двигался вдоль стеллажа, с видом истинного ценителя душевного алкоголя. Дорогая одежда таких размеров, которые без малейшего усилия можно было напялить и на гиппопотама далеко не самых убогих габаритов, тройной подбородок, два золотых перстня на сарделечных пальцах и прочие атрибуты не обиженного бедностью члена общества.

Любимый Курминым коньяк в ёмкостях по четверти литра стоял как раз в том месте, подходы к которому блокировал необъёмный.

Михаил подошёл поближе, но дотянуться до бутылки, не сдвинув с места эту тушу, было нереально. Подождал полминуты, надеясь, что золотоперстнёвый продолжит свой вояж, и можно будет беспрепятственно заполучить заветную бутылочку. Человек-гора прикипел к одному месту, вдумчиво изучая ассортимент, хмыкая и надувая щёки до размеров небольших воздушных шариков. Прошло ещё где-то с минуту, ситуация оставалась без изменений.

– Извините, – толстый нехотя скосил глаза вниз и вбок, где просительно улыбался Курмин, макушка которого была немногим выше солнечного сплетения толстяка, и которому надоело это глупое ожидание – вы не отойдёте немного? Мне до бутылки не дотянуться.

– Чего? – мысль изреченная, похоже, доходила до человека-горы через кожу, усугублённую невероятным слоем жира, – чего надо?

– Отойдите, пожалуйста, – Михаил сделал глаза кота из "Шрека", – бутылочку мне не достать, мешаете немного…

– А… Ну… Сейчас, да… – толстый сделал такое лицо, как будто у него попросили беспроцентную ссуду в размере, превышающем пятилетний бюджет России, на неопределённый срок с неопределёнными обязательствами. И остался стоять на месте, подобно творению Церетели. Курмин ждал.

Через полминуты необъёмный вздохнул, словно это он, а не Путин вкалывал как раб на галерах, и немного сдвинул свой организм, давая Курмину подход к нужной полке.

Бутылочка незамедлительно перекочевала с полки в корзину, и Михаил двинулся дальше, вспоминая, что ещё требуется прикупить, дабы в ближайшее время избежать лишних походов за всякой мелочёвкой.

Чай, сахар-песок, сушки с маком, полтора килограмма картошки, подсолнечное масло. Спасибо за покупку!

– Стой, паскуда! – источающий запредельное возмущение вопль знатно шарахнул по слуху, когда Курмин уже подходил к кассе, – стой, гондон! Падла!

Михаил оглянулся синхронно с остальными покупателями, выкладывающими свои приобретения на ленту транспортёра. Человек-гора летел по проходу, гулко бухая зимними ботинками на толстой подошве по гладкому полу. На морде красовалась гримаса Лёвы Бронштейна, которому веско растолковали про невозможность мировой революции. Налечу, растопчу, не помилую!

"Кому это он?" – с пугливым любопытством подумал Курмин, машинально ища глазами гипотетическую жертву толстого. Через несколько секунд ответ был получен. Исчерпывающий и ошеломительный.

– Стой, сучара! – пухлая пятерня размером с ковш мини-экскаватора с чувством сграбастала Михаила за грудки, – где кошелёк, пидор? Размажу, как сперматозоида по клеенке! Кошелёк обратно, быстро!

– Спокойно, гражданин, спокойно, – в мизансцену сноровисто вклинился охранник, делающий успокаивающие пассы руками, – давайте без эмоций, спокойненько, разберёмся…

– Да эта падла кошелёк у меня увела! – раненым в интимное место тиранозавром взревел толстый, – гондон горбатый!

– Это какое-то недоразумение… – выдал Курмин классическую фразу, безуспешно пытаясь освободиться от омертвевшего захвата человека-горы, – да отпустите же меня, наконец!

– Я тебя сейчас так отпущу, – багровея и сопя, пообещал толстый, – ты у меня на всю оставшуюся жизнь это отпущение запомнишь! Кошелёк давай обратно, паскуда!

– Да не брал я никакого кошелька, – дергаясь в захвате, от которого уже спирало дыхание, поведал Курмин, – не брал, не брал!

– Отпустите его, гражданин! – в голосе охранника появились требовательные нотки, – задушите ведь, в конце концов!

Толстый свирепо зыркнул на блюстителя порядка. От этого взгляда, наверное, могла рухнуть Эйфелева башня, и перестать извергаться Везувий, но охранник не отреагировал. Видал и не такое. Человек-гора нехотя разжал пальцы и Курмин смог облегчённо вздохнуть. Пара пуговиц на пальто повисли на липочках, определённо придётся перешивать. Остальные покупатели с пугливым – кто сочувствием, кто осуждением, таращились на бесплатное зрелище, имеющее все козыри стать острым. Впрочем, с сочувствием глядели очень немногие, больше преобладали взгляды с потаённой, брезгливой ухмылочкой. Влип, ворюга!

– Только попробуй сдёрнуть, паскуда, – зловеще пробасил толстый, – я тебя запомнил, найду по-любому…

– Это какое-то недоразумение… – Михаил помотал головой, словно собираясь проснуться, – вы что-то напутали…

– Щас я тебе башку с жопой перепутаю, гнида мелкая! – кулак толстого взметнулся вверх, сверкнули золотом пухлые персты, Курмин испуганно зажмурил глаза.

– А ну, прекратить! – от крика охранника с ближней полки сверзились два "Сникерса" и разревелся пацан дошкольного возраста, которого бросилась утешать перепуганная не меньше его самого – мамаша. Удара не последовало, Курмин открыл глаза.

Человек-гора стоял, сверкая взором Медузы Горгоны, но предпринимать активных действий больше вроде бы не собирался.

– Пройдёмте, – блюститель спокойствия взял происходящее в свои руки, – пройдёмте в подсобку. Так будет лучше для всех. Юра, посмотри за входом!

Долговязый, рыжеватый грузчик, выставлявший на полки макаронные изделия, кивнул, и направился к турникету. Охранник двинулся вглубь зала. Курмин последовал за ним, захватив корзинку с продуктами, шествие замыкал толстый, бдительно следивший на Курминым, готовый моментально пресечь любую попытку побега.

Набрав код на замке, охранник посторонился, пропуская внутрь Михаила с человеком-горой. Дверь закрылась.

– Что стряслось, Семёныч? – из-за угла вырулила принаряженная дама с бэйджиком "Ирина Васильевна, управляющая магазином", – воришку поймал?

– Сейчас разберёмся, – сурово пообещал Семёныч, обращая своё внимание на толстого, – так какие претензии у вас к мужчине?

Человек-глыба по новой запустил пластинку, в которой фигурировали утраченный кошелёк и попранное достоинство владельца этого самого хранилища наличности. Утраченное измерялось в эквиваленте ста двадцати семи тысяч целковых, которые были, сегодня утром сняты с банкомата с целью купить путевку в экзотическую страну, в которой следовало отметить юбилей супружеской жизни.

– Ну а я-то тут причём? – Михаил недоуменно пожал плечами, – с чего вы решили, что это я?

– А кто возле меня полчаса терся возле полок с бухаловом? – толстый изобразил оскал, при виде на который у саблезубых тигров случилось бы недержание в мочевом пузыре, – ты чё, думаешь, у меня склероз с шизофренией?

Причём тут шизофрения, никто уточнять не решился, и три пары глаз вопросительно уставились на Курмина.

– Во-первых – не полчаса, а минуты три, – Михаил встопорщил скулы, так бывало, когда на него возводили напраслину, – и потом, вы сами виноваты – дали бы мне сразу коньяк забрать, я бы и не стоял рядом. А во-вторых – не брал я вашего кошелька, хоть заподозревайтесь – не брал!

– Ну что, Семёныч, – управляющая магазином перевела взгляд на стража порядка, – в отделение звонить?

– Погоди, – Семёныч неопределённо махнул рукой, – попробуем сами разобраться. Так говорите – на личное имущество гражданина не покушались? Он что-то недопонимает, целиком и полностью?

– Точно, – Курмин кивнул, – воровством не занимаюсь.

Хотел добавить – по мелочам не работаю, но ещё раз взглянув на перекошенное оскалом лицо толстого, от шутки отказался.

– Ладненько… – охранник состроил удовлетворённую гримасу, – тогда вопрос номер два; как вы смотрите на то, чтобы провести небольшой досмотр, с целью окончательного отвода подозрений?

– Да я у тебя из жопы, вот этими руками, если понадобится… – экспрессивно встрял человек-гора.

– Гражданин, не нервничайте, – тоном человека, который схарчил не одного сенбернара на общения с буйнопомешанными, разбавила диалог Ирина Васильевна, – сейчас все уладим…

– Хорошо, – Курмин, которому абсолютно не нравилась нынешняя ситуация, решил не упираться – досмотр, так досмотр! – давайте начнём. Надеюсь, догола раздевать не будете?

– Не будем, – Семёныч кивнул лысеющей головой, – пальтишко снимите, свитерок, и все личные вещи из карманов в корзиночку, пожалуйста. Вот пустая корзинка, сюда. А вы опишите, пожалуйста, как кошелёк выглядел, чтобы накладок не получилось. В деталях, содержимое и прочие нюансы…

– Тёмно-коричневый, пряжка там такая, э-э-э, заковыристая, серебристая, – толстый наморщил лоб, вспоминая детали утраченной собственности, – тиснение, такое – узорчатое. Размером где-то с мою ладонь, люблю большие кошельки. Вроде всё… Внутри права водительские, карточки с банкомата, лавэ естественно…

– Ирина Васильевна, ещё пару человек позовите, не помешает, – охранник обрёл некую направленную деловитость, – Марину с фасовки, да еще кого-нибудь, вон – Фарида хотя бы… Свидетелями будут, мало ли что.

Управляющая убежала созывать будущих свидетелей, Михаил стал не спеша выкладывать из карманов ключи от дома, старенькое портмоне, носовой платок, начатую упаковку жвачки "Стиморол". Всё. Человек-глыба – не по духу, но по телосложению, настороженно и цепко следил за появлением на свет личных вещей Курмина, разочарованно деформируя оскал в сторону его исчезновения. Управляющая привела двух свидетелей – женщину лет сорока трех, и молодого то ли таджика, то ли узбека – короче, одного из птенцов разномастного племени, именуемого "гастарбайтеры".

– Пальто дайте, пожалуйста, – Семёныч протянул руку, когда Курмин закончил выкладывать вещи в корзину, – да ничего с ним не сделаю, не бойтесь.

Курмин протянул ему пальто, тот ловко прощупал его сверху донизу – сразу угадывался солидный опыт в подобных операциях, и положил его на стеллаж, рядом с корзиной. Курмин снял свитер, оставшись в рубашке, тоже протянул его Семёнычу. Тот быстро провел пальпацию в поисках тайничков. Ни-че-го.

– Руки поднимите, если не трудно, – Михаил послушно задрал вверх конечности, философски ожидая конца процедуры.

Охранник грамотно обыскал Курмина спереди и сзади, не оставив без внимания ни один миллиметр фигуры. Результат был нулевым, толстый разочарованно взирал на бесплодность обыска, с его лица уже напрочь исчезла вся агрессия и уверенность хозяина жизни.

– Может в обуви? – цепляясь за последнюю соломинку, предположил он, – в носки можно спрятать. У меня там, в основном одни пятитысячные были…

Курмин без лишних вопросов снял ботинки, встав на чистую картонку, предусмотрительно предложенную управляющей. Задрал брючины, продемонстрировал, что в носках у него ничего не заныкано, ни ста двадцати семи "тонн деревянных", ни алмаза "Звезда Миллениума", ни прочих атрибутов из разряда материальных ценностей.

– В трусы полезете? – с легкой издевательской ноткой поинтересовался Михаил, зашнуровывая ботинки, – или обойдёмся?

Человек-глыба молчал, как Буратино до перерождения, с унылой злостью раздувая ноздри.

– Всё? – спросил Курмин, – вопросов больше нет?

– Нет? – управляющая посмотрела на Семёныча, Семёныч посмотрел на толстого, человек-гора скорбно помотал головой, признавая своё поражение и целиком и полностью. Разлепил убито сжатые губы.

– Но ведь какая-то сука подрезала…

– Но не он, – Семёныч подытоживающее тряхнул головой, – я бы нашел. Опыт не пробездельничаешь… Может, сами проверить желаете? Так сказать, для полноты картины. А?

– Нет, – на толстого было грустно глядеть, – не желаю…

– Тогда я пошел, – Михаил одел свитер, пальто, распихал личные вещи обратно по карманам, взял корзинку и направился к выходу.

– Секундочку! – негромкий возглас Семёныча догнал его почти у двери подсобки, – давайте ещё для очистки совести корзиночку проверим. На всякий случай…

– Не вопрос… – Курмин вернулся на несколько шагов назад, и протянул ему корзинку, – досматривайте. Только за испорченные при осмотре товары будете платить сами.

Семёныч поставил корзинку на стеллаж, человек-глыба вперился в неё взором, в котором неярким огоньком затлела новая надежда. Охранник принялся аккуратно выкладывать товары на стеллаж. Растительное масло, злополучный коньяк, сушки, картофель, сахар. Коробка с пиццей…

Кошелёк, большой фасонный тёмно-коричневый кошелёк с щегольским тиснением, и изящной – серебристой пряжечкой замка-защёлки лежал под ней.

Человек-глыба издал невнятный, полный непередаваемых эмоций горловой звук, перешедший в короткий, но крайне выразительный рык существа, для которого стрелка на весах Фемиды качнулась в его сторону. Курмин смотрел на неожиданную находку, как вороватый чинуша мог бы смотреть на товарища Берию с наганом в недрогнувшей чекистской руке, который вдруг объявился на пороге его персональной дачи, построенной на уворованные бюджетные средства.

Толстый схватил своё имущество, продолжая крайне эмоциональный звукоряд. Семёныч скользнул Курмину за спину, но Михаил и не собирался бежать. Дурной сон какой-то, ей Богу…

– Деньги где? – на запредельных децибелах взревел толстый, моментально изучив содержимое кошелька, и обнаружив крупную недостачу личных средств, – сука, раздербаню наглухо! Деньги верни, пидор!

– Сам пидор… – машинально лепетнул в ответ Курмин, которому изрядно надоели словесные изыски человека-горы, – не брал ни…

В следующее мгновение он был почти раздавлен между тушей собеседника и стеллажом, на котором складировалось что-то тяжёлое и квадратное. В глазах потемнело от острой боли, вонзившейся в позвоночник.

…сумочка, лакированная дамская сумочка ярко-красного колера, выставленная вперед в качестве хоть какой-то защиты, улетела в сторону от размашистого удара тяжёлой, мускулистой лапой. Девица, накрашенная во все цвета радуги по глуповатой мордашке, отчаянно визжала, отступая на высоких каблуках вглубь ночного сквера. Окна домов белесоватыми пятнами вспыхивали один за другим, неясно видимые за густой стеной многолетних тополей, встревоженные голоса не долетали до места действия, перекрываемые истошным визгом дешёвой уличной путаны. В глазах леденел безотчетный ужас, скупо разбавленный светом единственного уцелевшего в сквере фонаря. Путана бросилась бежать, громко стуча высокими каблуками недорогих туфель. Кошмар за её спиной мягко взвился в длинном, великолепном прыжке, настигая убегающую цель. Бритвенно-острые, загнутые книзу когти легко вошли в плоть чуть пониже лопаток, рассекая мышцы спины и ягодиц. Кровь хлынула обильным потоком, девицу снесло с ног, и она поползла прочь, не поворачивая головы, расширенными от страха глазами глядя вперед, туда, откуда уже приближались смутные фигуры спешащих на помощь людей. Ужас шагнул вперед, и следующий удар когтей пришёлся точно в шейные позвонки, пройдя сквозь плоть и выйдя из горла спереди…

…реальность вернулась новой вспышкой боли в позвоночнике, словно кто-то воткнул в него большой гвоздь с зазубринами и теперь усиленно дергал его из стороны в сторону, пытаясь вытащить. Курмин с ужасом закричал-захрипел, заворочался, пытаясь как-то облегчить боль. Толстый налегал всем весом, сотрясая пространство подсобного помещения нецензурными обещаниями вынуть душу из "этого рваного гондона" и "козла". Командным баритоном орал Семёныч, пытаясь предотвратить самосуд, истерически визжали фасовщица с управляющей, молчал восточный человек Фарид. И все вместе они мёртвой хваткой вцепились в человека-гору, тщетно пытаясь оттащить его от Михаила. Краем глаза Курмин заметил ещё двух бегущих на помощь молодых парней в фирменных комбинезонах с символикой магазина.

Совокупными усилиями шестерых человек толстого стали понемногу оттаскивать назад. Курмин облегчённо вздохнул, когда понявший, что возмездие ускользает, человек-глыба махнул правой рукой, и кулак размером с "бабу", с помощью которой сносят старые дома, качественно въехал в скулу Михаила. Того унесло на пару метров вбок, и распластало по полу. К боли в позвоночнике, которая шарахалась снизу вверх, по чуть-чуть затихая, прибавилась боль в левой половине лица, которое, казалось, деформировалось до полной неузнаваемости.

– Эй, вы как? – взмыленное лицо Семёныча склонилось над ним, озабоченно вглядываясь, но, не потеряв во взгляде, ни капельки той целеустремлённой деловитости. Михаил слабо покрутил головой, прислушиваясь к ощущениям в организме.

– Скорее жив, чем мёртв. Не знаю, надолго ли… – и попытался привстать. Семёныч цепко подхватил под локоть, помогая принять вертикальное положение. Со второй попытки это удалось.

Картина, открывшаяся взору Курмина, оказалась не самой приятной. Человек-гора свирепо ворочался, пытаясь дотянуться до, как он считал – человека, забравшегося к нему в святые святых, и тем неограниченно наплевавшему в душу. На нём висело уже семеро сотрудников магазина, старательно не дающих случиться чему-то ужасному. На дублёнке толстого уже отсутствовало три пуговицы, но и силы сдерживающих его натиск, таяли на глазах. Положение спас Семёныч.

– Стоять! Стоять, я сказал!!! – заорал он прямо в лицо, подскочив к толстому вплотную, – по статье пойдёшь, идиот! Стоять, не рыпаться!!!

Призыв не возымел ожидаемого результата, Семёныч огляделся с отчаянием человека, которому почти нечего терять, и схватил стоящую початую двухлитровую бутылку "Бон Аквы". Газированная струя, разбрызгиваемая умелой рукой, влетела прямо в распяленный в яростном негодовании рот толстого. Следующие порции оросили его физиономию и одежду.