Текст книги "Как Тори Снерриссон помогал тестю отбиться от захватчиков (СИ)"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Проскурин Вадим Геннадьевич
Как Тори Снерриссон помогал тестю отбиться от захватчиков

Это не весь рассказ, а примерно половина или чуть больше. Продолжение воспоследует позже.

Далеко на юге, где нет ни фьордов, ни леммингов, где море не замерзает даже в конце зимы, и вместо селедки в нем плавает какая-то другая рыба, стоит на морском берегу большой город Картахена. Правит городом гоблинский конунг Якарум, у него есть две взрослые дочери, Эстер и Иезавель, обеих он выдал за норманнских конунгов: Эстер за Тори Снерриссона, а Иезавель за Хради Хвитссона. Тори однажды ходил в Эльфхейм и добыл там колдовство, позволяющее метать молнии из руки, этим колдовством он завоевал город Алагир и теперь им правит. А Хради правит городом, именуемым Маракеш, и никаким колдовством не владеет, а город ему завоевал Тори по дружбе. И еще про Тори говорят, что он демон в человеческом обличье, а про Хради так не говорят.

Однажды в Картахене загрохотали барабаны, зажглись огни на дозорных башнях – неприятельский флот идет! Затворили стражи ворота обычные и ворота морские, вышла дежурная смена к баллистам и катапультам, а купцы кто куда: одни через ворота в город, другие на корабль в море. Опустела бухта, но ненадолго – пришел с моря огромный флот в сто ладей и сто кнорров, и все битком набиты воинами, и не какими-нибудь дикарями, а отборной ромейской пехотой. Ромеи – это такой народ, одни ученые относят их к людям, другие к гоблинам, на вид скорее люди, чем гоблины.

Вошли ромейские корабли в бухту, тесно стало в бухте. Вышли на берег ромейские воины, тесно стало на берегу. Разбили шатры, прокопали вокруг лагеря ров по ромейскому обычаю, наломали в лесу веток, нарубили молодых деревцов, сплели плетни. Посреди лагеря поставили длинный шест и подняли на нем искусно выкованного медного орла, есть у ромеев такой обычай. Вышел из лагеря главный ромейский полководец, подошел к городской стене, но не очень близко, чтобы не достали ни из лука, ни баллистой, ни катапультой. Сопровождали полководца глашатай с зычным голосом, знаменосец с медным орлом на шесте, таким же, как над лагерем, только поменьше, и еще десяток знатных воинов для почета. Закричал глашатай, чтобы в крепости открывали ворота, и тогда ромеи возьмут дань, Якарума распнут на кресте по ромейскому обычаю, новым конунгом посадят своего наместника, а другого ущерба городу не причинят. А если ворота не откроются – возьмут крепость штурмом, сожгут все дома, жителей возьмут в рабство, а кто к рабству негоден – распнут на крестах. Выслушал Якарум эти слова и сказал так:

– Сдается мне, ворота открывать не надо.

Рядом с конунгом стоял визирь по имени Милкули, он так прокомментировал слова конунга:

– Тебе легко говорить, тебя они обещали распять в любом случае, а про меня, например, ничего особенного не обещали.

Якарум нахмурился и спросил визиря:

– Ты как бы намекаешь, что собрался меня предать?

Милкули ответил так:

– Я человек свободный и на что хочу, на то и намекаю. Однако навряд ли я тебя предам, поскольку поклялся хранить тебе верность именами Баала и Иштар, а такую клятву преступать стремновато.

Рядом с ними стоял выживший из ума старик по имени Маттан, в прошлом он был удачливым полководцем, пока не превратился в старого маразматика, но из общественных мест его пока не изгоняли из почтения к былым заслугам. Он сказал так:

– Сдается мне, бесцветные демоны, что нынче правят в Кырымбырыме, Алагире и Маракеше, оказали нашему обществу дурную услугу. Раньше вельможи обращались к государю как к наместнику богов, а теперь обращаются к равному. Непорядок!

Милкули возразил ему так:

– Немного чести требовать чести, которой недостоин. И еще меньше чести, когда тебя слушают не потому, что ты мудр, а из почтения к пустому титулу.

– Ты говоришь как предатель, – сказал Маттан.

– А вот и нет! – возразил Милкули. – Я служу государю не потому, что так положено, а потому, что уважаю его и верю, что в его словах и делах немало смысла. Кстати, насчет бесцветных демонов. Как думаешь, государь, не пора ли позвать на помощь твоего зятя, который дерется как демон и швыряет рукой молнии?

– Конечно, пора, – согласился Якарум. – Распорядись, пусть отправят голубя.

Развернулся и собрался спускаться со стены.

– Эй, государь! – позвал Милкули. – А этим что отвечать?

– Скажи, пусть встанут в круг и отсосут каждый у следующего, – бросил Якарум через плечо.

– Эй, захватчики! – закричал картахенский глашатай. – Государь говорит: встаньте в круг и пусть каждый отсосет у следующего!

Захватчики посовещались, затем ихний глашатай крикнул:

– А если мы так сделаем, вы откроете ворота?

Услышав этот вопрос, защитники стали хохотать и хлопать друг друга по плечам и спинам. Ромеи поняли, что это была шутка, и ушли обиженные. Началась осада.

Первый день осады не происходило ничего интересного. Одни захватчики куда-то удалились, а другие отдыхали на берегу, купались, ловили рыбу и играли в разные игры, спортивные и азартные. Но караульной службой не пренебрегали, внезапно напасть и всех перебить нечего было и думать. На второй день в лагере появились рабы, наловленные в окрестных деревнях. Их заставили рыть траншеи и перекрывать щитами, которые другие рабы плели тут же из прутьев, замысел был такой, чтобы ромейские воины могли подобраться ближе к стенам и не быть застреленными. На четвертый день ромеи начали собирать осадную башню и таран. А на пятый день в Картахену прибыл Тори Снерриссон, государев зять.

Вошла в бухту одинокая ладья, парус был поднят, и было видно, что парус крашеный, но в какой цвет – не видно, потому что бесцветные люди не очень хорошо ладят с красками. И еще было видно, что на парусе что-то нарисовано, но что именно – опять-таки не видно, потому что бесцветные люди не очень хорошо рисуют. Говорят, что государь Хради, что правит в городе Маракеше, рисует лучше других, но он умеет рисовать только голых баб с большими сиськами, а такая картина уместна на стене сарая, но не на парусе боевой ладьи, а другие картины он рисовать не умеет. Короче, вошла ладья в бухту и пошла полным ходом к морским воротам. Вышли на перехват четыре ромейские ладьи, приблизились, и в одну вдруг ударила молния, загорелась ладья, а другие замедлили ход и пропустили гостя в крепость. А на стене стояло множество зрителей, и когда они увидели молнию, все поняли, что в крепость прибывает Тори Снерриссон, и обрадовались, и многие бабы подбрасывали вверх чепчики, а потом ловили, так у гоблинов принято выражать ликование.

Вошла ладья в морские ворота, пристала к причалу, сошел на берег Тори, глядь – тесть лично вышел на причал встретить зятя. Обрадовался Тори, обнял тестя и поприветствовал его так:

– Хайль, Якарум! Я гляжу, у вас тут весело! Чаю, соберет мой меч кровавую жатву, сожжет мое колдовство немало дров! Как дела, Якарум?

Приосанился Якарум и ответил так:

– Дела отлично, веселья через край! Нечасто увидишь в одном месте цирк из шести тысяч клоунов, не так ли, Тори?

Рассмеялся Тори и сказал:

– Я гляжу, Якарум, ты говоришь, как настоящий викинг! Немало чести трахать дочь такого храбреца!

– Как Эстер, кстати? – спросил Якарум.

– Да так же, – пожал плечами Тори. – Хромает, а перед каждым штормом голова болит, это, я полагаю, неизлечимо. Но это не проблема, я ее в таком виде тоже люблю, главное в жене, я считаю, не смазливость, а чтобы была боевая подруга и чтобы... – тут Тори осекся, чтобы не сказать бестактность.

Надо сказать, что Эстер Якарумсдоттир имела два недостатка. Во-первых, она была бесплодна, и другой конунг на месте Тори уже давно прогнал бы ее или завел вторую жену, но Тори относился к отсутствию наследника легкомысленно, и когда его спрашивали, как он собирается решать проблему, отвечал так:

– Станет невтерпеж – усыновлю паренька поумнее!

Второй недостаток Эстер заключался в том, что у нее не было одного глаза и пяти зубов, она хромала и часто мучилась головными болями. В юности Эстер связалась с пиратами, ходила в походы, как амазонка, и всегда ей везло, но однажды, уже став королевой, она соскучилась по юности и упросила мужа взять ее в поход в полуденные леса, а там местные гоблины обманом завлекли ее в лес и жестоко избили, выбили один глаз и пять зубов, повредили связку на ноге и вообще чуть не убили. Все думали, что она умрет, Тори и Хради забили в ее честь пятьсот гоблинов, сложили трупы на огромный костер и пожарили, и от этого поступка, надо полагать, какие-то боги сменили гнев на милость, потому что приняли месть за жертвоприношение. Короче, Эстер выжила, просто перестала быть красавицей, но Тори не стал ее меньше любить. В тавернах поговаривают, что так вышло оттого, что она подливает ему в вино приворотное зелье, но так оно или нет, знает только норманнская богиня Вирдд, которая знает вообще все во всех мирах.

Однако вернемся к основной истории. Тори с Якарумом вошли в таверну, выпили вина и побеседовали о всякой ерунде, как обычно беседуют два конунга, встретившиеся после долгой разлуки. И когда время, выделенное обычаем на пустую болтовню, прошло, Тори сказал так:

– Однако допью еще один кубок и пойду сниму осаду с твоего города!

Якарум подумал, что Тори излишне расхвастался, но вслух ничего не сказал, чтобы не получилось бестактности. Да и сам Тори, допив кубок, передумал снимать осаду незамедлительно, выпил еще один кубок, а потом еще один, короче, сам не заметил, как напился и уснул. Только наутро отправился Тори снимать осаду, и не с самого утра, а сначала поправил здоровье.

Отошла ладья от причала, распахнулись морские ворота, вышла ладья в бухту. Глядь, а ромейские ладьи отходят от берега навстречу, вот глупые! И построились полукругом, будто нарочно, чтобы легче жечь их скорчером!

Вывел Тори ладью на середину бухты, передал кормовое весло Колу Люфссону, а сам достал скорчер, навел на одну вражескую ладью, подумал, убрал обратно – далековато, пусть подойдут поближе.

– Однако сдается мне, они нас окружают, – сказал Кол.

– Тем больше славы в нашей победе, – сказал Тори.

– Однако у них может быть хитрый замысел, – сказал Кол.

– Гм, – сказал Тори.

Подумал-подумал, взял да и метнул молнию в одну ладью. Было далековато, молния утратила большую часть огненной силы, но вражья ладья не просто зажглась, как вчера, а вспыхнула, подобно маленькому солнцу, распалась огненным цветком, огонь растекся по воде и долго не гас.

– Греческий огонь! – воскликнул Кол.

– Ах они пидоры! – воскликнул Тори.

– Однако пора возвращаться, – сказал Кол. – А то сами сгорим, и никакое колдовство не поможет.

Рядом с ними стоял Альф Лейфссон, знатный воин, славный храбростью и тугодумием. По своей воле он никогда не вмешивался в беседы вождей, но иногда асы открывали ему уста, и тогда он произносил что-то умное. Такое случается с говорящими воронами и попугаями, и с Альфом тоже случалось. В этот раз оно случилось так.

– Навряд ли они второй раз пропустят нас далеко в море, – сказал Альф. – Скорее всего, сразу прижмут к воротам.

Тори обдумал его слова и решил так:

– Значит, возвращаться не будем, будем прорываться! Эй, парни, боевую тревогу отставить, парус по ветру! Кол, правь на открытое море!

– Немного чести отказываться от победы в первую минуту боя, – сказал Кол.

– Я от победы не отказываюсь! – возмутился Тори. – Мы придем в Гоблингард, я войду в Эльфхейм и добуду колдовство против греческого огня. Ты что, Кол, не понял? Мое колдовство сильнее греческого огня, но у них на каждой ладье по колдуну, а у нас я один. Нужно другое колдовство, более сильное! Раньше мы его не добывали, потому что было не нужно, а теперь стало нужно, и я войду в Эльфхейм и добуду что понадобилось.

Кол подумал и сказал:

– Однако если ты не сумеешь его добыть, получится, что ты струсил, а это позорно. А если бы мы сразились и потерпели поражение, это было бы славно.

– Немного нужно ума, чтобы пренебрегать добрым знамением, – сказал Тори.

– Каким знамением? – удивился Кол.

– Асы открыли Альфу уста и дали нам совет, – объяснил Тори. – Если это не знамение, то что тогда знамение?

После этого вопроса Альф подумал, что если он однажды притворится, что асы открыли его уста, и произнесет какую-нибудь нелепицу, например: "Поешь говна, Тори, это принесет удачу", то Тори почти наверняка поест говна и это, вполне возможно, принесет удачу, потому что вера в собственную удачу сама по себе половина удачи, и еще бывает, что какая-нибудь удача приходит сама собой, а потом мужики начинают искать причину и что-нибудь обязательно находят... На этом месте мысль Альфа оборвалась, потому что он был тугодумом, и его мысли часто обрывались, не додумавшись до конца.

Направилась ладья к выходу из бухты, и когда ромеи поняли, какое решение принял Тори, загудели рога, загрохотали барабаны, взметнулись весла, опустились, брызнула пена, рванулись вражьи ладьи наперерез! Тори сказал так:

– Немало чести, когда враг нападает на тебя в десятикратном численном превосходстве, потому что в пятикратном боится!

А Кол сказал:

– Встань, Тори, к рулю, ибо ты правишь ладьей лучше меня.

– Погоди, – сказал Тори. – Сейчас проход прочищу, и сразу встану.

Метнул Тори четыре молнии, вспыхнули четыре ладьи, при этом одна вспыхнула греческим огнем, а три другие – как обычно.

– Однако греческого огня у них не очень много, – заметил Кол.

– Однако нам хватит, – добавил Тори. – Эй, бойцы, сушить весла!

Последнюю команду Тори подал вовремя – ладья как раз вплыла в горящую лужу, и если бы весла не подняли, огонь стал бы брызгать на парус и на бойцов, и сгорела бы ладья как щепка, а так не сгорела, подымилась и перестала, смыло огонь волнами.

– Сдается мне, молва преувеличивает силу греческого огня, – сказал Кол.

– Да, похоже на то, – согласился Тори. Подумал и добавил: – Однако не хотел бы я оказаться в центре этой лужи. Эй, бойцы, весла в воду, полный вперед!

Альф застучал на барабане полный вперед, бойцы макнули весла, загребли все разом, ладья качнулась и как понеслась вперед, никаким ромеям не догнать! Но один раз Тори пришлось метнуть назад молнию, сжечь еще одну ладью, и это метание повлекло за собой нечто не очень заметное, но чуть-чуть зловещее. Есть на скорчере три колдовских значка, которые после выпуска каждой молнии меняют очертания, так вот, после этой молнии значки не просто поменяли очертания, но их стало не три, а два. Тори вспомнил, что в саге про альвийку Линду и сильное вино сказано, что одно и то же альвийское колдовство действует не очень много раз, и еще вспомнил, что когда ромеи записывают числа, то чем больше число, тем длиннее запись, и наоборот, чем короче запись, тем меньше число. Тори сделал вывод, что скорчер скоро утратит силу, и огорчился. Но не очень сильно, потому что храбрый воин без скорчера во всем подобен храброму воину со скорчером, просто без скорчера труднее сражаться. К тому же, скоро Тори войдет в Эльфхейм, а там не очень трудно добыть скорчер, два раза уже удалось, и в третий раз тоже все получится.

Отстали ромеи, вышла ладья в открытое море, взяла курс на Гоблингард и прибыла туда спустя положенный срок без всяких приключений. Сошел Тори на берег, зашел в таверну, выпил вина во славу Ньерда, пошел к Рандольфу во дворец. Никто не пытался его задержать или спросить, кто такой – в Гоблингарде каждая собака знает в лицо Тори Снерриссона. Гоблины при виде славного конунга делали почтительные жесты, а викинги хохотали, хлопали гостя по спине и плечам, и шутили примерно так:

– Эй, конунг! Знаешь, чо?

Тори эту шутку знал и отвечал правильно:

– Через плечо!

Тогда викинги снова хохотали, и снова хлопали гостя по спине и плечам. Тори всех спрашивал, где Рандольф, но никто толком не знал, и викинги отвечали каждый по-своему, смотря как у кого развито чувство юмора. Финнвард Асельфссон, например, ответил так:

– Разложил пергаменты и рукоблудит.

Надо сказать, что последнее слово часто употребляется викингами в переносном значении, когда идет речь о каком-то унылом времяпрепровождении. Тем не менее, Тори удивился таким словам, ибо как можно вообще проводить время, разложив пергаменты, пусть даже уныло?

– Он что, гаданием увлекся? – предположил Тори.

– Да тролли его разберут, чем он увлекся, – сказал Финнвард.

И рассказал, что некоторое время назад из Эльфхейма вышли два альва: парень по имени Степан и девка по имени Пенни, их изловили и приволокли к конунгу, и тот сначала хотел их поработить, а потом передумал, потому что Степан убедил их не порабощать, а сделать советниками наподобие визиря, но по-другому. Впрочем, реально конунгу советует только Степан, а Пенни беспрерывно бухает и трахается со всеми подряд. А Степан не только советует, но и делает полезные дела, например, однажды сходил в Эльфхейм и притащил оттуда колдовскую штуковину, которая сосет из сточной канавы всякую дрянь и превращает в бухло, и в другие вещи тоже может превращать, в жратву, например, но лучше в бухло. А в другой раз конунг Рандольф бухал с визирем Абалаком, а Степан пришел к ним и сказал прямо с порога:

– А я знаю, как на базаре улучшить налогообложение, чтобы каждый купец платил мало, а все вместе – много!

Абалак на это сказал:

– Ты сдурел, так не бывает.

А Рандольф сказал:

– Ну, расскажи, что ли.

Степан стал рассказывать какую-то тягомотину, конунг соскучился и прервал Степана такими словами:

– Иди и сделай как желаешь, только избавь меня от унылых речей!

Степан пошел на базар, именем конунга созвал старших купцов на что-то вроде тинга, они долго горлопанили, а потом до чего-то договорились, и вышло так, что каждый купец отныне платил малую пошлину, а в целом со всего базара бабла собралось немеряно. Абалак сказал по этому поводу следующее:

– Сдается мне, это нехорошее колдовство, немного добра принесет оно городу.

Степан возразил, что колдовство хорошее, и зачем-то разгласил его имя – Математика. Абалак сказал, что знает колдовство со схожим именем – Абракадабра, и никто не называет его хорошим и, вообще, трудно представить себе, чтобы кто-нибудь назвал доброе колдовство таким страшным именем. А конунг Рандольф приказал, чтобы они оба перестали произносить колдовские слова, а то еще призовут ненароком демонов, а это недопустимо.

Выслушал Тори эту сагу и сказал так:

– Сдается мне, не зря я сюда приплыл. Пойду, побеседую с этим Степаном.

Узнал у Финнварда, в какой части дворца живет Степан, пошел в ту сторону. Но далеко не ушел, потому что встретил альвийскую девицу.

– Привет, Пенни! – сказал ей Тори. – Я Тори Снерриссон, конунг Алагира.

– Ой, привет! – обрадовалась Пенни непонятно чему. – А как ты меня узнал?

– Твои волосы коротко стрижены, как у воина, – стал объяснять Тори. – В носу у тебя самоцвет, в пупке другой, а пахнет от тебя травяными палочками, сразу видно – альвийка!

– Ой, ты такой милый, – сказала Пенни. – Пойдем ко мне в спальню, покажу тебе кровать.

– А пойдем! – согласился Тори.

Пришли они в ее спальню, показала она кровать, на которой спит, Тори ее на эту кровать повалил и трахнул. А потом Пенни валялась на кровати, дымила травяной палочкой и смеялась, а Тори валялся рядом и отдыхал. Додымила Пенни палочку до конца и сказала, что желает пожрать. Тори спросил, угостит ли она и его тоже, она ответила, что угостит. Тогда Тори надел штаны и пошел за альвийкой, потому что отвергать угощение неприлично. Привела она его в кухню, обустроенную по альвийскому обычаю, Тори раньше не знал, что в Мидгарде тоже так можно, думал, это колдовство действует только в Эльфхейме. Глядь, а за столом сидит альв и пьет альвийскую сладкую воду, которая холодная, но кипит, потому что волшебная.

– Привет, Степан! – сказал Тори. – Я Тори Снерриссон, конунг Алагира.

– Привет, Тори, – отозвался Степан и снова замолчал, показав тем самым, что беседовать не расположен.

Тори сделал вид, что не заметил последнего. Сел на стул и сказал:

– Слушай, Степан, мне нужна колдовская штука вроде скорчера, но сильнее, чтобы не по одному кораблю топить за раз, а чтобы один раз бабах, и весь флот на дне. Есть у тебя такое колдовство?

Степан поглядел на Тори с неприязненным изумлением и сказал:

– А у тебя губа не дура.

А потом увидел, что Пенни задымила новую травяную палочку и сказал ей:

– Хватит уже курить, все мозги прокурила!

– Да пошел ты, – отозвалась Пенни.

Тори заметил, что на кухне установлена альвийская колдовская печь, которая греется не дровами, а чародейством, Пенни поставила на нее чугунную сковороду и собралась жарить яичницу. И не простую яичницу, а с ломтями свиного мяса с салом, царское угощение!

– А вы тут неплохо устроились, – сказал Тори.

– Дык, – сказала Пенни и засмеялась, как смеются альвы, когда надышатся травой.

– Эй, Степан, – сказал Тори. – Мне нужно сильное боевое колдовство. Картахену осадил ромейский флот, а там мой тесть сидит государем.

– Ненадолго, – сказал Степан.

– С чего ты взял? – удивился Тори. – Ты предвидишь грядущее?

– Типа того, – сказал Степан.

Пенни глубоко затянулась, выдохнула дым и мечтательно произнесла:

– А прикольно ядреной бомбой по римскому легиону...

Тори понял, что оружие, которое ему нужно, у альвов есть.

– Эй, Степан, – сказал Тори. – Ты так говоришь, будто совсем не боишься смерти. Но на вид ты непохож на воина. Давай, Степан, сразимся по нашему норманнскому обычаю, и пусть проигравший станет вассалом победителя!

– Да пошел ты, – сказал Степан.

– А в рыло? – спросил Тори.

– Тори! – воскликнула Пенни. – Перестань, что ты как ребенок! Так, интеллект, скорректируй ему агрессию!

Надо сказать, что Тори вовсе не собирался настучать Степану в рыло, хотел всего лишь напугать. Поэтому произнесенное Пенни заклинание не подействовало, оно ведь умиротворяет только настоящих берсерков, а если человек только прикидывается берсерком, а на деле в здравом уме, оно не действует. Надо сказать, что когда в прошлый раз Тори ходил в Эльфхейм, он там сошелся с альвийкой по имени Динка, однажды они повздорили, она применила на него это заклинание, оно не подействовало, Тори удивился, попросил разъяснить, в чем дело, а Динка поняла, что он на самом деле не злится, а только притворяется, тоже перестала злиться, так они и помирились, а потом она ему объяснила, что это за заклинание, и про некоторые другие тоже объяснила, но то другая история, на нее отвлекаться неуместно.

– Так, интеллект! – позвал Тори. – Хочу пива!

Откуда ни возьмись выкатился ведроид, из него торчала драгоценная стеклянная кружка. Взял Тори кружку за ручку, отделил от ведроида, поднес ко рту, отхлебнул – и впрямь пиво.

– Благодарю, – сказал Тори и пошел прочь.

Сделал пять шагов и тихо-тихо прошептал:

– Так, интеллект, где кончается зона слышимости?

Ему ответил воображаемый голос, как от бесов, но другой, альвы называют его "галлюцинация", если он женский, и "интеллект", если он мужской.

– В пределах дворца все работает без ограничений, – сообщила галлюцинация.

Тори присел на скамью, выхлебал пиво, подумал, не оставить ли кружку прямо тут, на скамье, решил не оставлять, забрать с собой якобы на память, не из-за того, что стекло драгоценное, просто как память, а если кто усомнится – разбить об голову, чтобы не сомневался.

Пришел Тори в свои апартаменты, поставил кружку на прикроватный столик, разогнал трэлей и тиров, запер наружную дверь, зашел в спальню (там вроде труднее подслушать), лег на кровать и тихо произнес:

– Так, интеллект, слышишь меня?

– Слышу, – отозвалась галлюцинация.

– Мне нужно сильное оружие, сильнее, чем скорчер, – сказал Тори. – Мне надо уничтожить армию врагов тысяч примерно на шесть в общей сложности.

– Массовое уничтожение незаконно, – печально произнесла галлюцинация.

– В каком смысле незаконно? – не понял Тори. – Это типа как если перед битвой поле огородили по взаимной договоренности, а потом победитель начинает преследовать тех, кто выбежал?

– Да, что-то вроде того, – согласилась галлюцинация.

Тори подумал и сказал:

– Нет, все равно не понимаю. Люди потому избегают незаконных дел, что когда вождь делает незаконное дело, войско разбегается. Но если шесть тысяч врагов одновременно поубивать колдовством, разве войско разбежится?

– Убивать людей плохо, – сказала галлюцинация.

– Какого хера? – удивился Тори. – Ты что, мухоморов объелась?

На этот простой вопрос галлюцинация ответила длинной и уклончивой колдовской тирадой, в которой Тори ничего не понял. Подумал он, подумал, встал и снова пошел к Пенни в гости. Зашел в апартаменты, никого не увидел, зашел на кухню – тоже никого, зашел в спальню – вот она, в постели с каким-то гоблином. Увидела Тори, заулыбалась, говорит:

– О, Тори, я по тебе соскучилась! Ложись к нам третьим!

Поглядел Тори в глаза гоблину и понял, что тот его визиту не рад. Подумал-подумал, и решил гоблина не обижать, ответил так:

– Спасибо за предложение, как-нибудь в другой раз.

– А у меня афродизиак есть! – воскликнула Пенни. – Давай вштырю, сразу передумаешь!

– Не рекомендую, – подала голос галлюцинация. – От него зубы портятся.

– От него зубы портятся, – сказал Тори.

– Да ладно тебе! – воскликнула Пенни. – Вштыришь потом восстановитель, станут лучше прежних.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал гоблин.

Вылез из постели, стал одеваться.

– Пенни, я к тебе по делу пришел, – сказал Тори. – У нас тут интеллект сломался, сможешь починить?

Пенни насторожилась и озаботилась.

– В каком смысле интеллект сломался? – переспросила она.

Тори объяснил, что галлюцинация ему сказала, что убивать людей якобы нехорошо, а это настолько очевидная глупость, что нет никаких сомнений, что интеллект сломался. Ведь если убивать людей реально плохо, разве славились бы конунги и герои? А они славятся!

Пенни неубедительно возразила, что в каждом мире (она говорила дикарским говором – не "мире", а "времени") законы якобы свои, и что хорошо в одном "времени", то якобы может оказаться плохо в другом. Тори хотел было поспорить и опровергнуть, а потом вдруг увидел в ее рассуждении противоречие и воскликнул:

– Но мы-то сейчас не в Эльфхейме, а в Мидгарде! Здесь людей убивать можно! А иногда даже нужно!

Пенни сказала, что жители Мидгарда могут сочинять какие угодно законы, интеллект их принимает к сведению и по возможности учитывает, но руководствуется не ими, а своими собственными правилами, и эти правила устанавливают, что людей убивать без крайней необходимости нельзя. Человеческая жизнь якобы есть наивысшая ценность во всех мирах, и ее пресекать нельзя-нельзя за исключением нескольких особых случаев, которые перечислены в законе списком. Тори снова увидел противоречие в ее рассуждении.

– Если те шесть тысяч воинов не убить, – сказал Тори, – они возьмут штурмом город Картахену и поубивают тысяч, наверное, двадцать, потому что когда грабишь город, надо быть совсем безнадежным неудачником, чтобы убить меньше трех мирных жителей за один грабеж. Так что если дело только в том, чтобы людей умерло меньше, надо поубивать всех ромейских воинов к бесам и демонам, и тогда в целом людей умрет меньше.

После этих слов Пенни сказала, что Тори рассуждает слишком сложно, ей надоело с ним состязаться в логике и ораторском искусстве, и лучше она примет наркотик и поспит. Тори подумал-подумал, и решил не спорить. Пожелал Пенни спокойного сна и пошел прочь.

Он прошел полпути до своих апартаментов, когда подала голос галлюцинация.

– Однако мне любопытно поглядеть, как воюют в Мидгарде, – сказала она.

Тори не стал ничего отвечать, подумал, что будет продолжение. И не просчитался.

– Твое тело андроидное, – сказала галлюцинация. – Я могу поселиться в нем и глядеть на Мидгард твоими глазами.

– А мне-то с того какая польза? – спросил Тори.

– С того, что ты, возможно, убедишь меня применить оружие, – сказала галлюцинация. – Если людей умрет меньше... да даже если и больше... нет, слишком сложно, надо на месте смотреть.

– А то могучее оружие ты с собой возьмешь? – спросил Тори.

– Могучее оружие всегда при мне, – ответила галлюцинация. – Ну так как, разрешишь залезть тебе в голову?

– А если нет? – спросил Тори. – Если оружие всегда при тебе, какое тебе дело до того, разрешаю я тебе что-нибудь или нет?

– Может, и никакого, – сказала галлюцинация. – А может, и есть дело, надо смотреть на месте и действовать по обстановке.

Тори подумал и сделал так. Плюнул на ладонь, другой ладонью прихлопнул, плевок вылетел наружу.

– Ладно, залезай ко мне в голову, – решил Тори.

– Окей, – сказала галлюцинация, это слово на языке альвов означает согласие.

Произнеся это слово, галлюцинация заткнулась, больше в голове у Тори ничего не звучало. Он хотел спросить галлюцинацию, удачно ли она забралась ему в голову, удобно ли ей там, не мешает ли что-нибудь, но передумал, решил не спрашивать. Галлюцинация правильно сказала: надо смотреть на месте и действовать по обстановке.

Вышел Тори из апартаментов, вышел в сад прогуляться, потому что когда гуляешь по саду, легче думается. Вышел, глядит: на скамье сидит альв Степан. Подошел к нему Тори, сел рядом.

– Привет, Степан, – сказал Тори. – А поехали со мной в Картахену?

Степан посмотрел на него как на дурачка, пожал плечами, спросил:

– Зачем?

– Разве тебе не любопытно поглядеть, как сражаются жители Мидгарда? – спросил Тори.

Степан сказал, что не очень, потому что ему доступно колдовство, создающее иллюзии, и в семи мирах не очень много вещей, глядеть на которые ему любопытно.

– А зачем ты пришел сюда? – спросил Тори. – Разве не из любопытства?

Степан сказал, что в целом Тори прав, но любопытство Степана имеет другой смысл, ему любопытно не глядеть, как жители Мидгарда делают то или иное дело, а помогать им творить добро, и тогда добра в мире станет больше, а зла, соответственно, меньше, и это вроде хорошо.

– Сколько добра не твори, рагнарек придет в любом случае, – возразил ему Тори.

– Однако пока не пришел рагнарек, добро остается добром, – сказал Степан. – Раньше жители Кырымбырыма пресмыкались в грязи и нищете, я теперь вэвэпэ удвоился, коэффициент джини уполовинился...

– Эй, Степан, не колдуй тут! – воскликнул Тори. Понял, что его слова прозвучали бестактно, и добавил более вежливо: – Постарайся, пожалуйста, выражать свои мысли без колдовства. Не то что бы я совсем боялся демонов...

Степан рассмеялся и сказал, что с точки зрения альвов все люди и гоблины выглядят дикарями, подобно тому, как для людей и гоблинов дикарями выглядят чернокожие обитатели полуденных лесов, и что жители Мидгарда зря боятся бытового колдовства, оно на самом деле не страшное, даже в генетической модификации (Тори при этих словах сложил пальцы в жест, отгоняющий нечистую силу) нет ничего страшного, и даже наркотики уже почти не опасны, если штырить с умом, и не забывать про восстановитель, глобальное потепление – и то отступает, научно-техническая (то есть колдовская) мощь человечества (то есть альвов) поднялась до неимоверных высот, альвы стали почти как асы...