Текст книги "Повесть о райской жизни"

Автор книги: Вадим Проскурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

7

На следующий день Павел появился еще в одном хосписе, на этот раз в Нью-Йорке, и исцелил еще пару десятков больных. О нем стали писать в американских газетах, журналисты сравнивали его с супергероями из комиксов. Так же, как и они, Павел появлялся внезапно, совершал чудо, дожидался журналистов, засвечивался перед телекамерой и бесследно исчезал. Пока его называли «неизвестный экстрасенс, выдающий себя за апостола Павла», но ушлые журналисты уже успели обратить внимание на несомненное портретное сходство.

Головастик весь день пыталась выйти на контакт с Бомжом, но тот упорно отмалчивался.

«Если не трудно, сходи к Четырехглазому», – попросила меня Головастик в ходе телепатического разговора. «Поговори с ним, а заодно упомяни, как бы невзначай, что происходит в Штатах. Будет лучше, если он будет в курсе тамошних событий».

«Думаешь, он еще не в курсе?» спросил я.

«Не знаю», ответила Головастик. «Но подстраховаться в любом случае не помешает. Может, он посоветует что-нибудь дельное».

«Хорошо», сказал я. «Попробую».

Обычно наши разговоры с Четырехглазым начинались с того, что я обращался с молитвой к Будде и через некоторое время Четырехглазый телепортировал меня в свое обиталище. Но теперь я могу попробовать провести перемещение самостоятельно.

Через час я понял, что задача не так проста, какой казалась на первый взгляд. С одной стороны, при телепортации нет большой разницы, перемещаешься ты на метр или на тысячу километров, мысленных сил в обоих случаях затрачивается примерно столько же. Но, с другой стороны, точность перемещения тем меньше, чем больше дистанция. Если использовать в качестве маяка телепатического собеседника, эта проблема стоит не так остро, но сейчас я хотел сделать Четырехглазому сюрприз. Смять более десяти тысяч километров, не отклоняясь от прямой линии – для Четырехглазого это, наверное, раз плюнуть, но для меня практически невозможно.

Дела пошли на лад, когда я догадался воспользоваться интерактивной картой с google.com. Я совместил призрачную картинку в воздухе с призрачной картинкой на экране монитора и все стало легко. Немного мешали облака, но не настолько, чтобы сделать задачу невыполнимой.

Через несколько минут я нашел на карте характерное раздвоение русла Брахмапутры, рядом с которым находится вход в обиталище Четырехглазого. Удивительно, но Четырехглазый, похоже, специально подбирал это место, чтобы его легко было найти с воздуха. Чтобы попасть в нужную точку пространства, надо вначале посмотреть с космической высоты на то место, где Брахмапутра скатывается с гор на равнину, и найти взглядом хребет, в продольной расщелине которого протекает река. Далее прицеливаемся взглядом в центр хребта, увеличиваем масштаб и обнаруживаем, что в Брахмапутру в этом месте впадает с севера какой-то большой приток. Смещаемся километров на двадцать к западу и вот он, трехсотметровый остров посреди раздвоенного водного потока. Еще километр к западу и где-то здесь и есть проход в параллельный мир, в котором живет Четырехглазый.

Я не стал точно отыскивать этот проход. Во-первых, он замаскирован отводящим взгляд заклинанием, во-вторых, там могут быть сюрпризы, а в-третьих, даже если я его найду и пройду сквозь него без предупреждения, вряд ли это понравится Четырехглазому. Я просто закрыл глаза и тихо прошептал:

– Будда амида.

Не знаю, что означают эти слова, но Четырехглазый обычно на них откликается.

Минут десять ничего не происходило, а потом я внезапно очутился под равномерно светящимся бирюзовым небом без солнца, посреди огромного поля, заросшего фиолетовыми цветами, источающими необычный пряный аромат. Я стоял на краю небольшой проплешины, внутри которой цветы не росли, а росла обычная земная трава, а также разнообразные овощи на грядках. Четырехглазый почему-то не выращивает плодовые деревья вокруг своей хижины.

Хижина стояла в центре проплешины. Это была именно хижина, а не дом, ей не хватало совсем чуть-чуть убожества, чтобы называться землянкой. Когда мы с Четырехглазым только-только познакомились, я однажды спросил его, почему он живет в таком дискомфорте. В ответ Четырехглазый улыбнулся и сказал, что истинный комфорт всегда внутри, а ложного комфорта, который вовне, ему и даром не надо.

Сейчас Четырехглазый сидел в позе лотоса на пороге хижины и смотрел сквозь меня куда-то вдаль. Я заглянул в его глаза и вежливо поклонился. Четырехглазый ответил едва заметным кивком.

– Телепортации тебя Головастик научила? – спросил он.

Я молча кивнул.

– Разыскивать места тоже она научила или сам догадался?

Я улыбнулся и ответил:

– Ни то, ни другое. Есть в мире одна замечательная вещь, называется интернет. Если вывести на экран электронную карту и одновременно начать мять пространство…

Четырехглазый понятливо кивнул.

– Век живи – век учись, – констатировал он. – Надо будет самому попробовать. Только сюда будет непросто интернет провести.

– Может, тебе пора на Землю вернуться? – предположил я.

Четырехглазый улыбнулся и пожал плечами.

– Здесь мне больше нравится, – сказал он. – Чистый воздух, ничто не отвлекает от медитаций…

Я вздохнул. Не понимаю я Четырехглазого – самый могущественный маг планеты безвылазно сидит в параллельном мире, где нет ничего, кроме нелепых фиолетовых цветов. Сидит и бьет баклуши не первое уже тысячелетие.

– Ты еще слишком молод, – сказал Четырехглазый, как будто прочитав мои мысли. – Ты еще не научился смотреть на мир, как на представление в театре. Ты думаешь, что сила и вера делают тебя чем-то большим, чем капля воды в океане мироздания. Ты думаешь, что в твоих силах изменить вселенную.

– Это действительно в моих силах, – заявил я. – И не только в моих, кстати. Знаешь, что задумал Бомж?

– Конечно, нет, – ответил Четырехглазый. – Как я могу это знать, если он и сам еще не знает, что задумал. Он плывет по течению, как все люди, смертные и бессмертные, он думает, что выполняет собственный план, но это просто иллюзия, он идет предначертанным путем, он такая же игрушка в руках судьбы, как любой из нас.

– Дао, – заметил я.

– Вот именно.

Я ожидал, что Четырехглазый продолжит свою речь, но он молчал. Тогда я задал вопрос:

– Если все идет предначертанным путем, то какой тогда смысл в наших действиях?

Сам не понимаю, зачем я это спросил, я ведь и так знаю, что ответит Четырехглазый. И он не обманул мои ожидания.

– Смысла нет, – сказал он. – Жизнь лишена смысла. Ни деньги, ни власть, ни любовь, ни даже самадхи или сатори не привносят в жизнь ничего существенного. Даже нирвана не придает жизни смысла. Жизнь такова, какова она есть, и нет большой разницы между твоей или моей жизнью и жизнью таракана или червя. Мы просто живем и в этом есть наше дао.

– Тогда зачем ты меня учишь? – спросил я.

– Это тоже дао. Ты пришел похвалиться успехами и рассказать про Бомжа?

– Ты всегда все знаешь заранее, – вздохнул я.

Четырехглазый кивнул и умолк.

– Ты знаешь, куда ведет дао? – спросил я.

Четырехглазый издевательски хмыкнул и я поспешно уточнил вопрос:

– Я имею ввиду дао Бомжа. Что он задумал? Что он будет делать? Чем это грозит? Что будет с нашим миром?

Четырехглазый ответил на мои вопросы в порядке поступления:

– Он задумал установить на Земле новый справедливый порядок. Он будет делать из Павла нового пророка, подобного Иисусу. По-моему, это ничем не грозит. С нашим миром не произойдет ничего существенного. По-моему.

– Ты уверен? – спросил я. – Если рай, открытый Бомжом, станет настоящим раем, если там начнут оживать праведники, если они начнут появляться на Земле и если каждый человек будет твердо знать, что рай и ад действительно существуют…

– Они существуют, – перебил меня Четырехглазый. – В каждой душе существует свой рай и свой ад. Об этом знают все, но мало кто признается даже самому себе в этом знании. Чтобы ничто не мешало человеку сделать свой выбор в пользу ада.

– Это не то, – возразил я. – Одно дело – какой-то абстрактный ад в собственной душе и совсем другое дело – реальные посмертные страдания в реальном кипящем котле.

– После смерти нет страданий, – заявил Четырехглазый. – Даже если Бомж откроет врата в ад, страдающие грешники не будут мертвыми. Мертвые не страдают.

– Знаю, – кивнул я. – Апостол Павел, проповедующий в Штатах – совсем не тот апостол, который проповедовал в Палестине. Но кто сможет отличить одного апостола от другого? Только трое – Бомж, Головастик и ты. Так что двух Павлов, по-моему, вполне можно считать одним и тем же человеком.

– Ты не прав, – покачал головой Четырехглазый. – Но многие будут думать так же, как ты. А в другом ты прав, картина адских страданий действительно напугает до полусмерти всех, кто ее увидит воочию. Но сколько людей лично побывают в аду? Не думаю, что Бомж устроит вторжение на Землю целой орды живых мертвецов. Я уверен, Бомж ограничится точечным воздействием, доступ к чудесам будут иметь только избранные. А если все будет так, то не следует рассчитывать на большие потрясения.

– Ты уверен в своих словах? – спросил я.

– Я могу ошибаться.

– Но ты считаешь, что на Земле не происходит ничего важного?

– На Земле никогда не происходит ничего важного. Все суета.

– А тот конец света, что Бомж чуть не устроил зимой?

– Но он же не состоялся. Значит, в нем тоже не было ничего важного. Это тоже часть суеты.

– А если бы он состоялся?

Четырехглазый улыбнулся и сказал:

– Тогда мы бы с тобой не разговаривали.

Я вспылил.

– Тебе легко улыбаться и шутить! – воскликнул я. – Сколько ты живешь на Земле? Две тысячи лет, три, сколько? Неудивительно, что тебе все надоело! А я только-только начал жить, я еще…

– Не успел набраться мудрости, – продолжил Четырехглазый мои слова. – Есть время для всего: время собирать камни и время разбрасывать камни…

– Бомжа цитируешь, – заметил я.

– Это не его слова, – улыбнулся Четырехглазый. – Это сказал один из пророков. Но даже если бы эти слова сказал Бомж, я бы все равно повторил их. Мудрость остается мудростью, даже если она произнесена врагом.

– Ты считаешь Бомжа врагом?

– Ты считаешь, не я, – уточнил Четырехглазый. – У меня давно нет врагов и знаешь, почему? Потому что мудрецы не враждуют. Скоро и у тебя не останется настоящих врагов.

– Я еще не мудрец, – сказал я, – но…

– Это не повод для гордости, – перебил меня Четырехглазый. – Ты вступил на путь мудрости, но ты не готов принять его всем сердцем и в этом корень всех твоих проблем. Ты обрел силу, но воспринимаешь ее не как побочный эффект самосовершенствования, а как инструмент для изменения мира. Ты еще не понял, что начинать надо с себя.

– Начинать надо с того, что мир стоит на краю гибели, – заявил я.

– Миру не грозит гибель, – покачал головой Четырехглазый. – Изменение – не гибель.

– Павел говорил так о смерти, – заметил я. – Не умрем, но изменимся.

– Ты не понял, что он имел ввиду, – вздохнул Четырехглазый. – Ты поймешь это только со временем.

– Значит, ты отказываешь нам в помощи?

– Тебе не нужна помощь, а Головастику – тем более. Запомни одно – как бы ни повернулись события, они в любом случае принесут тебе жизненный опыт. Я дам только один совет – что бы с тобой ни происходило, используй это, чтобы стать мудрее. И не бойся проиграть, потому что жизнь – не шахматы, в шахматах если выигрывает один игрок, то второй проигрывает, а в жизни обычно выигрывают или проигрывают все вместе. Помни об этом.

В следующую секунду я стоял на краю обрыва, далеко внизу под моими ногами бушевала Брахмапутра, а я смотрел на пенящийся поток и не видел его. Как обычно бывает после визитов к Четырехглазому, душа пребывала в полнейшем смятении. Помнится, Четырехглазый однажды говорил, что когда ты тренируешь мышцы, они болят, и когда тренируешь душу, она тоже болит. А потом он долго распинался, что между душой и телом гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд…

Я плюнул вниз с обрыва и наблюдал за плевком до тех пор, пока он не стал неразличим. А потом я отправился к Головастику поделиться с ней результатами встречи с Четырехглазым. Как говорится, отрицательный результат – тоже результат.

8

Павел нанес третий визит в хоспис, на этот раз в Вашингтоне, после чего залег на дно. Головастик сказала, что она догадывается, в чем тут дело, и что если она не ошибается, то скоро она встретится с Бомжом лицом к лицу и постарается в конце концов разрулить конфликт. Я предложил свои услуги, но она отказалась наотрез.

– Ты еще недостаточно силен, – заявила Головастик. – Бомж разотрет тебя в порошок одной левой.

– В прошлый раз не растер, – заметил я.

– В прошлый раз с тобой была я, – сказала Головастик. – А в этот раз я не хочу тратить силы на твою защиту, лучше я буду делом заниматься.

– Как знаешь. А в чем оно будет заключаться, это твое дело?

– Не скажу, – отрезала Головастик. – Можешь надо мной смеяться, но я не люблю говорить о догадках заранее. На нашем с тобой уровне сглаз практически не действует, но… Короче, считай это моим старческим бзиком.

Мне не оставалось ничего иного, кроме как принять эти слова к сведению. Я попытался убедить себя, что от меня все равно ничего не зависит, что я вполне могу вернуться к обычному своему времяпрепровождению. И сразу понял, что мне надоело ничего не делать.

Мне вдруг стало смертельно скучно. Жизнь часто сравнивают со спектаклем, но мало кто понимает, насколько этот спектакль скучен. Смертные не предъявляют к своей жизни высоких эстетических требований, смертные слишком заняты борьбой за существование. А когда у тебя есть все, кроме счастья, вот тогда тебе становится по-настоящему хреново.

Казалось бы, чего мне еще не хватает? У меня есть все – любимая девушка, прекрасная душой и телом, неограниченные финансовые средства, потенциальное бессмертие и никаких забот, кроме одной – чем бы себя развлечь. Четырехглазый говорит, что жизнь бессмысленна, но если он прав, то зачем тогда вообще жить? Это, конечно, не повод выпить яду прямо сейчас, но все же…

Но достаточно высоких материй. Рассмотрим простой сиюминутный вопрос – чем занять себя здесь и сейчас? Лена осваивает джип и вроде бы выглядит счастливой, но… может, стоит поговорить с ней? Так ли она счастлива, как кажется?

Вечером мы сидели на веранде прибрежного ресторанчика, я курил, Лена доедала десерт. Играла тихая музыка, не то чтобы классическая, но очень похожая, что-то вроде Энио Мориконе. Я смотрел на спокойное и сосредоточенное лицо Лены и пытался понять, о чем она думает и что чувствует. Без телепатии ничего понять не получалось, а напрямую читать ее мысли я не хотел. Неправильно это – ковыряться в душе любимого человека, особенно когда знаешь, что твоя душа для него закрыта.

– Прикоснись ко мне, – попросила вдруг Лена.

Я протянул руку и коснулся ее бедра. Она хихикнула и сказала:

– Не так, к душе прикоснись. Ты ведь хочешь понять, о чем я думаю.

Я печально покачал головой.

– Не могу, – сказал я. – Вначале я загляну в твои мысли один раз, потом еще, еще, потом это войдет в привычку, появится соблазн не только читать, но и писать…

– Разве это возможно? – удивилась Лена.

– Четырехглазый говорит: возможно все, во что ты способен поверить. Знаешь, я заметил одну странную вещь. Чем больше вещей я умею делать, тем больше становится того, что я не буду делать никогда. Не потому, что это невозможно, а потому, что это неправильно.

– Светлеешь, – хмыкнула Лена.

– Да ну тебя, – отмахнулся я. – Светлые, темные, добро, зло… Это просто ярлыки, их используют, чтобы говорить другим людям: я прав, а ты нет. Каждый сам решает, что ему можно, а что нельзя, но только одни честно признают, что поступают так, как поступают, потому что их левая пятка так захотела, а другие ссылаются на бога, законы, психологию…

– Извини, – сказала Лена, – ошиблась. Ты не светлеешь, просто показалось.

– В мире нет добра и зла, – продолжал я. – Вселенная этих слов не понимает, они существуют только в человеческих душах и в каждой душе каждое слово имеет свой собственный смысл.

– Слишком много с Четырехглазым общаешься, – прокомментировала Лена. – Каждый раз, как от него возвращаешься, такую ахинею несешь…

– Это не ахинея! – возмутился я. – Это очень важно, ты просто не понимаешь. И не поймешь, пока не пройдешь последнее испытание.

– Я не смогу, – вздохнула Лена. – Я ведь не прирожденный маг, я просто отражение той энергии, которую ты выбросил на Спиридона. Вера, что сейчас во мне – это мой предел. Если я и смогу его превзойти, то ненамного и очень нескоро.

– Ты сможешь все, – возразил я. – Каждый из нас может все, во всей вселенной нет ничего невозможного. Надо просто поверить в свои силы.

– Это непросто – поверить в себя, – заметила Лена. – Ты и сам это знаешь. Если бы это было просто, ты бы давно уже отправил моего Хозяина в небытие.

Вначале мне показалось, что я ослышался. Но нет, Лена говорила абсолютно серьезно.

– Ты ошибаешься, – сказал я. – Мне не нравится твой хозяин, но я не стану убивать человека только потому, что он мне не нравится.

– Он не человек, – уточнила Лена.

– Человек, – возразил я. – Для меня он человек. Люди, боги… какая разница? Одни смертны, другие бессмертны, одни не умеют менять законы бытия, другие умеют, но это второстепенное. А знаешь, что главное? Главное то, что мы думаем и чувствуем примерно одинаково. Богам тоже нужна любовь, дружба, уважение…

– Дети, – неожиданно добавила Лена.

– Ты хочешь ребенка? – удивился я. – Ты действительно хочешь ребенка?

– Не знаю, чего я хочу, – вздохнула Лена. – Я вообще ничего не знаю. Мы с тобой все лето только и делаем, что убиваем время. Вначале на Мальдивах, потом в раю, теперь здесь. Тебе проще, ты берешь уроки у Четырехглазого, у тебя какие-то дела с Головастиком, а я… я вообще никому не нужна.

– Ты нужна мне.

Лена печально покачала головой.

– Не ври самому себе, – сказала она. – Для чего я тебе нужна? Хочешь, я скажу, почему ты меня все еще не бросил? По двум причинам. Во-первых, ты считаешь, что раз ты сумел меня победить, то теперь обязан обо мне заботиться. Спасибо, конечно, но… – она замялась.

– Что но? – спросил я. – Ты предлагаешь пожить раздельно?

– Ну… не то чтобы предлагаю… Я и сама не знаю, как будет лучше. Мы ведь постепенно становимся чужими, мне это не нравится, но я не знаю, что с этим можно поделать. Нам не о чем разговаривать, у нас нет общих дел. Что нас связывает? Только прошлое. Но прошлого уже нет, оно ушло, а в настоящем у нас общего только секс. И никаких перспектив в будущем.

– И что ты предлагаешь? – спросил я.

– Ничего я не предлагаю, – вздохнула Лена. – Я думала, ты начнешь говорить, что я не права, что на самом деле у нас так много общего…

Теперь настала моя очередь вздыхать.

– Зачем себя обманывать? – спросил я. – Все это очень печально, но ты сказала все правильно. Между нами действительно нет ничего, кроме секса. Когда-нибудь мы расстанемся, ты ведь знаешь, у бессмертных не бывает любви до гроба, по-другому и быть не может, потому что гроба нет. Наверное, ты права, нам действительно надо расстаться. Но я буду вспоминать тебя с нежностью.

Лена вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.

– Тогда уходи прямо сейчас, – сказала она. – Уходи и не оглядывайся. Запомни этот вечер, запомни наш разговор, запомни меня такой, какая я сейчас.

– Но…

– Никаких но! Вставай и уходи. Или тебя не пускает вторая причина?

– Какая вторая причина? – не понял я.

И тут же вспомнил, что Лена говорила о двух причинах, по которым я ее не бросил.

– Забыл, – констатировала Лена. – Вот так ты меня всегда слушаешь. Вторая причина в том, что ты боишься оставлять меня без присмотра. Ты боишься, что Хозяин займет твое место в моем сердце.

– Ну… – замялся я, – это будет, конечно, неприятно, но… ты ведь свободна. Ты имеешь право любить кого хочешь, дружить с кем хочешь и поклоняться кому хочешь. До тех пор, пока мне это не мешает, делай, что хочешь.

– В том-то и дело, – сказала Лена. – До тех пор, пока это не мешает тебе. Я для тебя просто мягкая игрушка, меня можно приласкать, когда захочется, и отправить покататься на джипе, когда игрушка надоела. А я хочу не просто секса, я хочу настоящей любви, настоящей близости, во всех смыслах этого слова.

– Извини, – сказал я. – Ты права, я отношусь к тебе хуже, чем ты заслуживаешь. Но в этом нет моей вины…

– Как же, нет! – перебила меня Лена.

Она хотела добавить что-то еще, но я остановил ее движением руки.

– Дай мне договорить, – сказал я. – В этом нет моей вины, это моя беда. Я такой, какой есть. Когда-нибудь, возможно, я стану мужчиной, какой тебе нужен, но я не знаю, когда это будет и будет ли вообще. Мы познакомились случайно, судьба забросила нас в один и тот же водоворот, нас прибило друг к другу и вынесло со стремнины в тихий омут. А теперь течения больше нет и нас не связывает ничего, кроме прошлого. Но я все равно не хочу тебя терять. Пусть у нас есть только память, но…

– Одной памяти мало, – сказала Лена. – Прошлое мертво. А в настоящем у нас есть только хороший секс. По-моему, нам лучше расстаться, пока он хороший.

– Хорошо, – сказал я. – По-моему, ты не права, но не смею настаивать. Если я начну удерживать тебя силой, это будет… Хорошо, давай на некоторое время расстанемся. Я попрошу тебя только об одном. Если ты почувствуешь, что твой хозяин снова решил поставить весь мир раком…

– Тогда он перестанет быть моим хозяином, – решительно заявила Лена. – Я уже не та наивная дурочка, какой была зимой. Второй раз на ту же удочку я не попадусь.

Повисла неловкая пауза. Мы смотрели друг на друга и никто из нас не мог решиться произнести последнее слово или сделать последний шаг.

– Ну чего же ты ждешь, – тихо произнесла Лена и интонация у нее была такая, как будто она приглашала меня не попрощаться навсегда, а сжать ее в объятиях и утащить под ближайший куст.

– Я вернусь, – сказал я.

– Обязательно вернешься, – согласилась Лена. – Мы наверняка еще встретимся. Не знаю, как у меня, а у тебя впереди вечность. В самом худшем случае ты постоишь у моей могилки.

Она улыбнулась, но в ее глазах стояли слезы. Я наклонился через стол и крепко поцеловал ее в губы. А затем встал и пошел к выходу, ни разу не оглянувшись. Стоило положить на край стола пачку наличных, но у меня кредитка, а с ней такие фокусы не проходят. Ничего, Лена и сама сможет расплатиться.