Текст книги "Кто рано встаёт, тот рано умрёт"

Автор книги: Вадим Россик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Кто рано встаёт, тот рано умрёт
Вадим Россик

© Вадим Россик, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Благодарности

Выражаю признательность всем тем замечательным женщинам, Танюшке, Аннушке, Наде, Зое, Маринке-льдинке, Елене-Sole, Оле, Свете-конфете, Ланке-хулиганке, Виктории благодаря которым я стал тем, чем стал и благодаря которым появилась эта книга. Благодарю их за любовь, нежность, понимание и поддержку.

Благодарю своего отца и брата.

Благодарю Флору и Фридриха Шерер, Татьяну и Йоханнеса Поль, Наталью и Александра Поль, Ойгена и Валентина Поль.

Благодарю своего замечательного преподавателя немецкого языка господина Бернхарда Ланга, весёлые байки которого, мне очень пригодились при написании этой книги.

Отдельное спасибо Иде, Кокосу и Эдику.

Большое спасибо вам всем. Женственным женщинам и мужественным мужчинам. Будьте счастливы.

Автор

***

«Воображение — это то, что стремится стать реальностью».

Андре Бретон

Глава 1

Начало марта.

Над всей Баварией безоблачное небо. Или на местном диалекте: над Байроном. Суетясь в безоблачном небе, птицы свиристят как сумасшедшие. Вот дуры! Хотя, почему обязательно дуры? Просто у них есть серьёзный повод для радости. Начался период токования, да и погода стоит замечательная. Слякотная германская зима миновала, и природа ликует в ожидании скорого лета. Правда, лично у меня особого повода для ликования нет. Я же не птица, а скорее рожденный ползать. Прошло десять месяцев с того страшного утра, когда с помощью инсульта я едва не отправился из Яви в Навь. Оказывается граница между ними весьма проницаема. Эта зыбкая граница называется смерть. Однако я обманул инсульт и после недели пребывания в коме остался жить дальше. Вообще-то, это ещё нужно определить: кто кого обманул? Инсульт забрал у меня здоровье, оптимизм и наполеоновские планы на будущее, взамен оставив вопрос: почему это случилось именно со мной? Нет, вру. Ещё у меня остались два отверстия в черепе, закрытые пластиной. Но всё равно не так уж много.

Светлая птичья музыка отвлекает меня от тёмных мыслей. Напоминаю себе, что я на ежедневной утренней прогулке. Свежий воздух – – это главное лекарство из арсенала медицины для бедных. Богатые вынуждены мучиться в спа-салонах, санаториях и реабилитационных центрах. Говорят, этих несчастных там мажут грязью, заваливают горячими камнями, накачивают минеральной водой. Тренируют перед адом?

Неторопливо шагаю дальше. Неторопливо, потому, что не могу передвигаться быстрее сонной улитки. И не из-за мрачного настроения. Просто я болею. После инсульта у меня оказался нарушен вестибулярный аппарат. Пропало взаимопонимание между право и лево, верхом и низом. Мне часто кажется, что это не я приближаюсь к зданию, а оно надвигается на меня. Впрочем, мой домашний врач фрау Половинкин утверждает, что я – уникальный случай чудесного исцеления. Как правило, люди в моей ситуации не выживают в принципе или, в лучшем случае, становятся овощами и фруктами. Оказывается, мне ещё посчастливилось. С грустью размышляя над своим везением, на ходу машинально постукиваю пальцами по каменной стене, вдоль которой гуляю. На моём тайном языке это означает: «Ну вот, поныл, и легче стало».

Несмотря на то, что я родился и вырос в России, мой мозг утёк за рубеж и теперь я живу в маленьком баварском городке. Между собой мы его так и зовём – Наш Городок. Наш Городок уютно устроился среди невысоких холмов, заросших тёмно-зелёным курчавым лесом. Это так называемый Ведьмин лес – часть обширного природного парка. Через Наш Городок лениво течёт Майн, на высоком берегу которого высится величавый квадратный замок. Замок как замок: островерхие крыши, четыре высокие башни по углам. В башнях червяками свернулись узкие винтовые лестницы соединяющие этажи. Над воротами полощется на ветру бело-голубой байронский флаг. У замка, конечно, есть по-немецки длинное, сложное название, но можно и не заморачиваться. Для меня эта надменная глыба просто Замок.

С трёх сторон Замок окружают виноградники, с четвёртой стороны к каменной громаде прилип лабиринт городских улочек. В подвале – гараж для машины управляющего. Как и положено величавым замкам, в нём есть тайный подземный ход. Давно всем известный тайный ход начинается в гараже и ведёт к реке. Этот Замок, являющийся визитной карточкой Нашего Городка, был выстроен в каком-то лохматом году тогдашним баварским королём. С тех пор Замок не раз горел, восстанавливался и перестраивался. После войны его признали шедевром крепостной архитектуры …надцатого века. Теперь в Замке расположена библиотека и картинная галерея. В западном крыле находятся парадные залы с интерьерами в стиле классицизма конца восемнадцатого века и собрание произведений искусства. Есть даже несколько полотен Лукаса Кранаха Старшего, Ганса Бальдунга, Маттиаса Грюневальда. В библиотеке хранятся первые печатные книги и рукописи из Майнца. В северном крыле можно помолиться в замковой церкви перед богато украшенным алтарём из мрамора и алебастра работы Ганса Юнкера, а также, если захочется похулиганить, звякнуть в колокол на колокольне.

В одной из башен живёт со своей семьёй управляющий Замком герр Эрих Ланг, а в другой я – некий герр Вадим Росс – малоизвестный писатель из России. Разумеется, я не имею никакого отношения к баварскому королевскому дому. Не Виттельсбах. Как же я поселился в Замке? Да очень просто. Случилось так, что на три недели я остался дома один. Мою жену Марину – казахстанскую немку, благодаря браку с которой я оказался в Нашем Городке – доктора отправили в санаторий. На «кур» – как принято говорить у моих новых германских родственников. Маринин старший сын Саша только что получил квартиру и сейчас очень занят её обустройством. Ежедневно после работы, он отправляется туда. Клеит обои, красит, устанавливает мебель. Возвращается к маме на Песталоцциштрассе только переночевать. Своего младшенького – Лукаса, Марина на все каникулы запихнула в спортивный лагерь. Лукас играет в футбол в местном спортобществе. Правда без особой охоты, но зато «по улицам не шляется, с плохими компаниями не водится» (цитирую слова Марины). В общем, внезапно оказалось, что обо мне заботиться некому. Супруга уже успела по этому поводу вся испереживаться, но тут, узнав о проблеме, Маринин знакомый Эрих Ланг предложил ей, чтобы на время отсутствия жены я пожил в Замке.

– Соглашайся, родной, – начала за завтраком уговоры Марина. – Я уверена, что там тебе будет хорошо. Жена Эриха Лиля Ланг – моя старинная подруга. Она позаботится о том, чтобы ты с пользой провёл эти три недели. Лиля родом с Украины. Очень образованная женщина. Знает украинский, русский, немецкий, английский, даже японский языки. Она работает гидом – проводит экскурсии по Замку. При картинной галерее действует художественная студия. Познакомишься с нашими художниками. Эрих сказал, что скоро они устраивают выставку своих работ. Посмотришь картины, отвлечёшься. Может быть, и книжку, какую-никакую, напишешь. Там же атмосфера: живопись, творческие люди, Средневековье. Ну, соглашайся уже!

– И почему я не могу просто жить дома? – кисло возразил я. – Мне не нужны украинские няньки!

– Ну, уж нет, дорогой! О том, чтобы оставить тебя одного, не может быть и речи! – заявила Марина. – Мне достаточно прошлого раза, когда я на месяц уезжала к сестре. Питаешься ты, как попало, таблетки пить вовремя забываешь, регулярно не гуляешь, а вот на приключения тебя тянет. Нет, нет и нет! Пока окончательно не встанешь на ноги, ни одного дня без присмотра!

Правило номер один нашей семейной жизни гласит, что моя жена всегда права. Правило номер два: если жена не права, смотри правило номер один. Пришлось на неё навсегда обидеться (Ты меня совсем не любишь!), но после обеда всё же нехотя согласиться на переезд в Замок. Что-что, а готовить Маринка умеет! Особенно ей удаются фаршированные перцы. Таким вот бесцеремонным образом меня передали из одних ласковых женских рук в другие. Из Марининых в Лилины. Вообще надо признать, что в Германии матриархат рулит. Даже бундесканцлер и министр обороны и те женщины.

Короче говоря, сегодня утром я проснулся на новом месте, в замковой башне, где Эрих выделил мне комнату с зарешёченными окнами на все четыре стороны и дверью в полу. За ночь комната основательно промёрзла – вечером я забыл включить электрообогреватель. Моё жилище оборудовано скромно: аскетичная односпальная кровать, шкаф для одежды, стол, на который я положил свой ноутбук, пустая книжная полка над столом, два деревянных стула. Узник замка Иф в каменной клетке. Если по скрипучей лестнице спуститься этажом ниже, то оказываешься в коридоре, ведущем к следующей башне. С внутренней стороны Замка в коридор выходят двери бесчисленных покоев. С внешней стороны в толстых стенах через равные промежутки проделаны узкие бойницы для всего, из чего они тогда стреляли друг в друга. На каждом этаже коридор идёт через весь Замок. Всего этажей три. Во внутренний двор можно попасть через огромные двухстворчатые ворота, обычно запертые. Двор замощён булыжником, ставшим от времени гладким и скользким. На высоких каблуках в эти коварные камни лучше не забредать. Сбоку от ворот, сразу за порогом находится входная дверь во внутренние помещения Замка. При входе расположен офис управляющего с кассовым аппаратом и грудами ярких рекламных буклетов для туристов.

Продолжаю обязательную прогулку. Марина будет довольна. Пошатываясь, бреду по террасе вдоль восточного крыла. Разглядываю фасад из тёмного известняка, выступающие карнизы, каменный орнамент в стиле маньеризма. Щурюсь от яркого солнца.

Я знаю, что восточное крыло Замка временно закрыто для посетителей. Городские власти выделили деньги на ремонт, поэтому днём в восточном крыле лениво возятся несколько мужиков-турков. Там посреди зала на первом этаже стоит большой чан с известью, у стен – металлические стремянки, на полу валяются доски, инструменты, ну и всё такое прочее. Обитатели Замка в восточное крыло тоже не ходят. Только Эрих по долгу службы время от времени навещает стройплощадку. Управляющий всегда возвращается оттуда хмурый. Представления о быстрой и качественной работе у баварцев и мужиков-турков совершенно иные. Сказывается разность менталитетов.

Заунывный колокольный звон, тянущийся в воздухе, как расплавленный сыр, напоминает мне, что пора заканчивать утренний моцион. Скоро второй завтрак – ленч. Я вздыхаю. Отныне моя жизнь делится на части с помощью завтраков, ленчей, обедов, и ужинов. Ночные походы к холодильнику не в счёт. Вместе с едой обязательный прием осточертевших таблеток. «Мне очень жаль, но лекарства вам придётся принимать пожизненно», – сказал, спасший мне жизнь, эскулап в клинике Нашего Городка. Интересно: в моём случае пожизненно – это очень долго?

Навстречу мне из-за угла выходит Лиля Ланг. За ней, как утята за уткой, спешат туристы, нагруженные фотоаппаратами, видеокамерами, электронными планшетами. Судя по росту и скуластым лицам – из глубин Азии. Сегодня понедельник и посетителей в Замке не много. Лиля останавливается; ждёт, когда вокруг неё соберётся вся группа. Окружённая кольцом маленьких людей, Лиля по-английски рассказывает историю создания шедевра крепостной архитектуры, указывает на достопримечательности, отвечает на вопросы. Любознательных азиатов интересует буквально всё: с помощью каких спецсредств в старину пытали пленников, появляется ли в Замке безлунными ночами какое-нибудь кошмарное привидение без головы, много ли замуровано в стенах несчастных красавиц, ну и так далее и тому подобное. Я не слушаю. Ухожу.

Поднявшись в свою комнату, опускаю себя на стул перед ноутбуком. За окном всё ещё плавает отзвук колокола. Или это у меня в ушах глюки? Не удивительно. У нас дома на Песталоцциштрассе церковь прямо перед окнами. Старинная, из больших красноватых камней. Её колокола нам вообще пощады не дают – молотят каждые пятнадцать минут. Но я привык. Теперь здесь, в Замке, машинально вслушиваюсь. Видимо подсел на звуковой наркотик.

Открываю ноутбук, включаю, смотрю на оживший экран. Надо бы что-нибудь написать. Недавно я закончил большой криминальный роман, на который возлагаю большие надежды, отправил его в издательство и теперь с замиранием сердца проверяю электронную почту. Жду беспощадный приговор редактора. Нельзя сказать, что я перегружен талантом, но свято верю в то, что мой роман будет издан. Напоминаю себе о звонке Марине на «кур» – нужно доложить обстановку. Хотя я уверен, что она и так уже всё знает. Не зря же Лиля ее старинная подруга. Маринины глаза и уши. Лучше-ка я свяжусь с братом. Передам привет отцу. Бросаю взгляд на время. У Баварии с Уралом разница в четыре часа. Значит, ещё не слишком поздно. Мой младший брат Агафон преподаёт в университете. Всю свою жизнь Агафон прожил с родителями, а после смерти мамы живёт вдвоём с отцом. Женат не был, детей нет, не состоял, не привлекался, в порочащих связях не замечен. Единственное тёмное пятно в его биографии – это наличие родственника за границей, то есть меня. Но тут уж ничего не поделаешь – родственников не выбирают.

Вызываю Агафона. Он моментально откликается на звонок. На экране ноутбука появляется знакомая комната, небритый брат в майке-алкашке, непременный бардак за его спиной.

– Привет!

– Привет!

– Чем занят? Всё с папой горе мыкаешь?

Агафон пожимает худыми плечами.

– А куда ж его девать? На диване лежит в своей комнате.

Я с надеждой интересуюсь:

– Может, мою книжку читает?

Зря надеюсь. Агафон пренебрежительно кривится.

– Папа занят более важным делом. Сейчас ему не до таких писателей прафсё, как ты. Он смотрит в потолок.

Я разочарованно ворчу:

– Тогда ладно, не мешай папе смотреть. Вдруг он на потолке что-то увидит и спасёт человечество?

Агафон важничает:

– Спасать человечество – моя миссия. Мне поручено срочно написать диссертацию с рецептом выхода мировой экономики из кризиса. Иначе скоро всё полетит к чёрту! Вот чем сейчас занимаются серьёзные люди, а ты всё дешёвые детективчики кропаешь.

Как обычно плюнув мне в душу, Агафон отключается. После разговора про папу, смотрящего в потолок, сам некоторое время пытаюсь прочитать там что-нибудь, написанное невидимыми буквами, но напрасно. Я прихожу к выводу, что всё-таки брат смотрит на жизнь мрачновато. Так нельзя. Есть же и светлые стороны в нашем убогом существовании. Например, второй завтрак. Про ленч я вспоминаю не просто так. Снизу Лиля зовёт меня спуститься в столовую. Выключаю ноутбук, поднимаю себя со стула, спускаюсь. Иду по коридору к столовой. По дороге размышляю о том, что великий писатель непременно должен быть голодным и умереть в нищете под забором. Горький вывод: в сытом Байроне стать великим писателем мне не дадут.

В сводчатой столовой перед едва тлеющим камином сидит в полном составе немногочисленное семейство Лангов: управляющий Замком Эрих, экскурсовод Лиля и их дочка Алинка. Алинке недавно исполнилось два с половиной годика. Очаровательный ребёнок. На столе, длинной в километр, стоят тарелки с оливками, овечьим сыром, хлебом и бутылка красного вина. Ни сливочного масла, ни ветчины, ни сосисок. Просто какой-то завтрак Геракла, а не баварский ленч! Утром хоть кофе и куриные яйца всмятку были!

– Халло!

– Халло!

Пожелав присутствующим приятного аппетита, я сажусь рядом с Эрихом. Скептически оглядываю завтрак Геракла. Настоящему баварцу здесь делать нечего.

– А варёной колбасы у вас нет? – спрашиваю у Лили. Наверное, зря спрашиваю. Лиля таращится на меня с таким ужасом, как будто я попросил варёного младенца.

– Что вы, Вадим! Меня Марина специально предупредила, что вам нельзя колбасу. Это же холестерин!

Столкнуться за одним столом с поклонницей здорового питания – это самое худшее, что может случиться со мной в Замке. И спорить бесполезно. Мне уже знаком иррациональный страх жителей Германии перед холестерином. Поэтому я замолкаю и с несчастным видом жую безвкусный овечий сыр. С завистью смотрю на Алинкину мордашку, перемазанную клубничным йогуртом. Я тоже йогурт люблю. Эрих пытается завязать со мной разговор, но я не в настроении. Управляющий понимает это, поэтому покорно умолкает. Эриху уже под шестьдесят, но он крепок, как деревенский кузнец. Невысокий, коренастый, жилистый, с седым ёжиком на большой голове. Эрих немного говорит по-русски и украински. Это, несомненно, облагораживающее влияние жены. Беда лишь в том, что он путает языки между собой. У Эриха есть хобби – винографолия, а проще говоря, коллекционирование винных этикеток.

Когда на тарелке сыра больше нет, Лиля в знак поощрения наливает мне бокал вина.

– Попробуйте, Вадим. Десятилетнее вино из наших виноградников. В магазинах такое не купите.

Делаю маленький глоток. М-м-м… Совсем не плохо. Чувствуется привкус земляники, вино терпкое, но я такое и люблю.

– Сегодня вечером с нами будет ужинать доктор Бахман, – вдруг объявляет Эрих. – Он и его жена приедут в Замок для организации выставки картин.

– Доктор Бахман руководит художественной студией Нашего Городка, – добавляет Лиля, вытирая бумажной салфеткой Алинкино улыбающееся личико. – Она занимает небольшой зал в южном крыле. Вы, наверное, видели афишу возле наших ворот о выставке живописи? Открытие в субботу.

Киваю. Афишу я видел.

После ленча Эрих предлагает мне посмотреть коллекцию винных этикеток. Не желая его обижать, я соглашаюсь. Мы отправляемся в башню, где находится квартира управляющего. Лиля с Алинкой остаются в столовой. Постоянная женская трудповинность – наводить порядок после мужиков.

Цепляясь за перила, с трудом карабкаюсь следом за Эрихом наверх. Как же здесь всё неудобно устроено! И вечная сырость от камня. Проклятое Средневековье! Управляющий проводит меня в свой кабинет и показывает на планшеты, висящие на стенах. В планшетах под стеклом хранится его сокровище – бесчисленные бутылочные этикетки со всего мира: немецкие, итальянские, французские, испанские, португальские, австрийские, венгерские, болгарские, югославские, североамериканские, австралийские… Я обращаю внимание на «Рижский чёрный бальзам».

– О, у вас и советские этикетки есть? – радостно спрашиваю Эриха, чтобы доставить ему удовольствие. Пусть думает, что по миру бродят и другие сумасшедшие вроде него. Управляющий с энтузиазмом отвечает, пересыпая немецкую речь русскими и украинскими словами:

– Разумеется, мой друг. Разрешите мне вас так называть, Вадим? Вот, например, этикетка советской водки, крепостью двадцать градусов. В честь одного из советских лидеров народ назвал ее «рыковкой».

Эрих с усилием выговаривает трудное русское слово. Потом победоносно смотрит на меня, жестом приглашает присесть на диван и продолжает лекцию:

– Надо признать, что винографолия – неисчерпаемый кладезь удивительных знаний. Библия приписывает честь открытия вина Ною. Вы помните, мой друг? «Обрабатывая пашню, Ной обнаружил виноградные ягоды – вытиснув вино, пил этот напиток».

Я киваю с оскорбленным видом. «Обижаете, герр управляющий? Ну, разумеется, помню!»

– Историки считают, что первые названия вин появились ещё в Древней Греции, – просвещает меня Эрих. Слушая его, я поудобнее устраиваюсь на мягком диване. Видно, что управляющий сел на своего любимого конька, а на любимом коньке, как правило, скачут долго. – Древние эллины получили виноградную лозу от финикийских купцов в десятом веке до нашей эры. Греки поделились секретом изготовления «божественного напитка» с римлянами. Римляне смогли поднять виноделие на невероятную высоту. Им были известны около ста восьмидесяти пяти сортов вина! Представляете, мой друг? До нашего времени дошли произведения древнеримских поэтов, воспевающие италийские вина: альбанское, цетинское, фалернское, массикское, фаустинское, цекубское, соррентийское…

– А как с этим делом обстояло у славян? – спрашиваю я Эриха о том, что мне ближе.

– Восточные славяне впервые попробовали вино во время своих походов на Византию. Водку изобрели в Арабском халифате в восьмом веке, а пиво – в Скандинавии.

– А где появились первые винные этикетки?

Эрих обводит влюбленными глазами свою коллекцию.

– Бумажные этикетки изобрели достаточно поздно, не ранее семнадцатого-восемнадцатого веков. Сначала вместо бумажных этикеток использовали клейма на пробках амфор, пифосов, кувшинов, бутылок. На клеймах стояли знаки или инициалы виноделов. Когда в Китае в сто седьмом году нашей эры изобрели бумагу, новый материал быстро распространился от Китая до Среднего и Ближнего Востока. В тринадцатом веке крестоносцы завезли бумагу из Палестины в Европу. Европейские виноделы придумали сведения о своем товаре указывать на бумаге и приклеивать рукописные этикетки к сосудам. Вот так и появились винные этикетки, мой друг.

Эрих рассказывает интересно. Я даже задремал. В полусонном состоянии благодарю за увлекательное путешествие в мир винных этикеток, прощаюсь с гостеприимным хозяином «Чюсс! – Чюсс!» и шагаю восвояси. Добравшись до своей башни, вспоминаю, что до сих пор не позвонил Марине. Мой «косяк»! Сонливость сразу проходит. Усаживаю себя за стол, беру в руки мобильник. Сейчас исправлюсь.

Набирая номер, ловлю себя на мысли, что, хотя мы расстались всего сутки назад, я уже соскучился по жене. Марина вошла в мою жизнь недавно, но, надеюсь, навсегда. Я собираюсь вместе с ней состариться. Признáюсь, что бывшая супруга Виолетта ещё занимает какое-то место у меня в голове, но в сердце её, вроде бы, больше нет. Для неё моё сердце заперто навсегда и ключ от него выброшен. Впрочем, Виолетте от этого ни холодно, ни жарко. Сейчас она уверенно строит новую семью с новым мужем. В соседней федеральной земле, далеко от Нашего Городка. Далеко по германскому счету. Километров за сто. Барабаню пальцами по столу. На моём тайном языке это означает: «Не психуй, чудик! Это жизнь».

Марина рада моему звонку, хотя Лиля ей уже доложила, что я утром гулял и ел хорошо.

– Как ты? – спрашиваю жену.

– Всё нормально. Что может быть в санатории? Лечебные процедуры, прогулки, приём пищи, – смеётся Марина.

– Почти, как у меня, – замечаю я. – Только вместо процедур – уроки винографолии.

– Это что ещё за хрень? – беспокоится Марина. – Тебе хоть нравится в замке? Нашёл общий язык с Лилей, Эрихом?

– За меня не переживай, – успокаиваю жену. – Замок – место вполне приятное для обитания.

Вру, конечно. На самом-то деле, моя жизнь на ближайшие три недели – сплошные лестницы и завтраки Геракла, но Марина в этом не виновата. Она же хотела как лучше.

Хочу закончить контрольный звонок, однако не забывающая ничего на свете жена с тревогой в голосе задаёт вопрос:

– Ты уже выпил свои таблетки после ленча?

Я вздрагиваю. Как говорят в таких случаях немцы: «Шайсэ»11
  Scheiße – дерьмо (нем.)


[Закрыть]! Совсем об этом забыл! Но я же не компьютер, а просто человек, однажды потерявшийся между Явью и Навью. Приходится снова соврать, чтобы Марина не нервничала.