Текст книги "У Финского залива"

Автор книги: Вадим Гарднер

ВАДИМ ГАРДНЕР. У ФИНСКОГО ЗАЛИВА (Хельсинки: «Гранит», 1990)

ИЛЛЮСТРАЦИИ

ТЕМИРА ПАХМУСС. О ПОЭЗИИ ВАДИМА ГАРДНЕРА (Предисловие)

За громкими именами поэтов акмеизма – Анны Ахматовой, Николая Гумилева, Осипа Мандельштама и Сергея Городецкого – затерялось имя близкого к акмеистам поэта Вадима Гарднера (1880–1956), обладавшего, в дополнение, редкой способностью писать стихи на двух языках, в его случае на русском и английском. Происхождение его также необычно: его отец, Даниель Томас Гарднер, сын американского ученого и автора множества научных трудов по химии и медицине, Даниеля де Пайва Перейра Гарднера, переселился из Филадельфии в Петербург в начале 70-х гг. прошлого столетия. Дед Вадима, придворный врач бразильского императора Педро Первого, был женат на потомке знаменитой португальской семьи де Пайва Перейра. Мать поэта, писательница Екатерина Ивановна Дыхова (1846–1933), отличалась необыкновенной для молодой женщины того времени энергией и предприимчивостью. Сразу после окончания Казанского института для благородных девиц в 1871 г. она явилась в Петербург для личной беседы с Императором Апександром Вторым, чтобы получить от него разрешение на поступление в Медицинскую академию Петербурга. После полуторачасовой беседы с нею в Летнем Саду Император любезно известил ее о том, что в недалеком будущем в Петербурге будет открыт университет для женщин и что Е. И. Дыхова будет первым кандидатом на медицинский факультет. Молодая Дыхова, однако, не захотела ждать открытия университета и уехала одна (неслыханное в России того времени событие!) в Америку изучать медицинские науки. В Филадельфии она встретила молодого инженера Даниеля Томаса Гарднера, сразу же пленившегося молодой и энергичной женщиной, вышла за него замуж и привезла его с собой в Россию. Свою продолжительную беседу с Императором Дыхова описала в журналах «Исторический Вестник» и «Русский Музей» [1]1
  Из письма Е. И. Дыховой: «Весной 1871 г. я уговорила Императора встретиться со мною для получения Его личного разрешения учиться в Медицинской Академии… Я была допущена к вступительному экзамену в Московский университет. С нетерпением я ожидала ответа Государя на мою петицию, лично переданную Ему на другой день после нашей встречи Относительно допущения женщин к медицинскому образованию я России. В то время я жила в Петербурге и часто посещала Шеллеров-Михайловых. “Дело” приняло мой роман “На новом пути”, и я успешно сдала экзамен в Университет. К концу августа я получила письмо от начальника Академии, г-на Чистовича, что вопрос о медицинских курсах для женщин будет рассматриваться вскоре и что я буду первым кандидатом на списке тех, которые будут допущены в Академию… Его неопределенный ответ не удовлетворил меня, и я, в своем рвении учиться, немедленно собрала свои чемоданы и уехала в Америку. Перед отъездом в Соединенные Штаты меня попросили сотрудничать в “Голосе” и в “Деле”, что я позже и сделала своими публикациями в отделе „Письма из Америки о Женском Движении в Соединенных Штатах“.
  Мое первое письмо из Филадельфии для “Дела” было написано о моих впечатлениях об исторических экспонатах времен Революции. В моем описании многих других наблюдений и предметов я упомянула здание, в котором была подписана и провозглашена Декларация Независимости, и Колокол Свободы (уже треснувший, но в свое время громко сзывавший людей соединиться в борьбе за независимость). Мое Письмо также «одержало описание Второго Конгресса Женщин, охватившего меня восторгом, когда я узнала об активной пропаганде женщин Нового Мира…
  Я поклонилась Шеллеру-Михайлову у его могилы нашим глубоким русским поклоном, сказав ему мое последнее “Прости”, за его неизменную преданность женскому делу и за его глубокое, действенное сочувствие всем голодным и бедным».


[Закрыть].

Поселившись в Петербурге, Дыхова печатала популярные в то время романы («Гордая воля», «На новом пути») и статьи для журнала А. К. Шеллера-Михайлова «Дело». Кроме того, она была сотрудницей Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, и в свободное время делала литературные переводы. Вместе с Анной Павловной Философовой [2]2
  А. П. Философова (урожд. Дягилева, 1837–1912), известная общественная деятельница, возглавлявшая женское движение в России девятнадцатого века. Она состояла в личной переписке со многими русскими писателями, среди них Тургеневым и Достоевским, частыми посетителями ее петербургского салона. Была избрана Председателем Комитета по созданию частного университета для женщин в Петербурге, который открылся 30 января 1872 г. под названием Владимирских женских курсов. А П. Философова также открыла больницу и сберегательную кассу для населения в ее округе. В конце 70-х гг. русское правительство выслало Философову в Германию, где она оставалась до февраля 1881 г. По возвращении в Петербург она возобновила свою деятельность за женское равноправие. В 1899 г., в Лондоне, Философова была избрана вице-президентом Международного женского совета. Она участвовала в Конференции по женскому вопросу в Женеве. В апреле 1904 г. в Петербурге состоялось торжественное чествование сорокалетия ее общественной деятельности.


[Закрыть], известной поборницей женского равноправия в России (принятие женщин в русские университеты и разрешение играть роль в политических и общественных событиях страны), Дыхова активно участвовала в организации международных конференций и конгрессов, касавшихся равноправия женщин в России и в Западной Европе.

Вадим Гарднер родился в Выборге (Финляндия), учился на Юридическом факультете Петербургского университета, но за участие в восстании 1905 г. был исключен из числа студентов. После двух месяцев тюремного заключения он был освобожден как американский гражданин и получил разрешение закончить юридический курс в университете Тарту. В 1916 г., в порыве гражданского патриотизма, Гарднер подал прошение на получение российского подданства и был послан на два года в Англию к генералу Гедройцу, возглавлявшему Комитет по снабжению союзников оружием. Весной 1918 г., вместе с поэтом Николаем Гумилевым, Гарднер вернулся на военном транспорте через Мурманск в Петербург. Это путешествие и знакомство с Гумилевым Гарднер описал в своей еще только частично опубликованной поэме «Из дневника поэта» (1922) [3]3
  «Биографическая поэма Вадима Гарднера о морском путешествии из Англии в Мурманск в 1918, с комментариями Бена Хеллмана», сб. «Николай Гумилев 1886–1986». Ed. by Sheelagh Duffin Graham. Berkeley Slavic Specialties (1987), с. 148–154.


[Закрыть]. В 1921 г. Гарднер бежал из советской России в Финляндию, где у его матери было имение в Метсякюля, на Карельском перешейке. Из-за советско-финской войны 1939-40 гг., Гарднер должен был оставить занятое советскими войсками Метсякюля и переехать в Гельсингфорс, где он скончался в 1956 г.

Вадим Гарднер похоронен на Русском Православном кладбище в Гельсингфорсе, неподалеку от других русских поэтов, также оказавшихся в Финляндии после 1917 г., Веры Булич и Ивана Савина.

Первый сборник стихов Вадима Гарднера, «Стихотворения» [4]4
  Петербург, 1908.


[Закрыть], открыл ему двери в литературные салоны Петербурга, в том числе в знаменитую «Башню» Вячеслава Иванова, весьма расположенного к молодому поэту. Александр Блок благосклонно упомянул сборник в обзоре новой поэзии [5]5
  Блок, А. Собрание сочинений (M.-Л., 1962), Т.5. с. 648.


[Закрыть]. После выхода второго сборника стихов, «От жизни к жизни» [6]6
  Москва, Альциона, 1912.


[Закрыть], Гарднер был принят в «Цех Поэтов» русских акмеистов [7]7
  Р.Д. Тименчик, «Заметки об акмеизме», «Русская литература», № 7–8 (1974), с. 37.


[Закрыть]. Гарднер печатался также в журналах «Гиперборей» [8]8
  Гиперборей № 6 (1913).


[Закрыть]и «Русская Мысль» [9]9
  Русская Мысль № 2 и № 10 (1913), № 3 и № 12 (1915), № 9 (1916).


[Закрыть]. Поэты Михаил Лозинский [10]10
  Гиперборей, № 6 (1913).


[Закрыть]и Сергей Городецкий [11]11
  Речь, № 48 (18-го февраля, 1913).


[Закрыть]написали рецензии на его книгу «От жизни к жизни». Николай Гумилев отозвался о ней кратко в журнале «Аполлон» [12]12
  Аполлон № 3 (1913).


[Закрыть].

Третий томик стихов Гарднера, «Под далекими звездами» [13]13
  Paris: Concorde, 1929.


[Закрыть], продолжает главную тему двух первых сборников – служение поэзии идеалам Добра и Гармонии. Но в нем звучит и новая нота тоски и оставленности поэта в современном «безбожном и тревожном» мире, в «век жестокого тиранства и распятой Красоты». Эта нота раздается и в других стихотворениях Вадима Гарднера более позднего периода, напечатанных в «Якоре: антологии зарубежной поэзии» [14]14
  Berlin: Петрополис 1936.


[Закрыть]и «Rossija: Antologie» (Uebertragen von R.Rolihghoff) [15]15
  Berlin: Verlag E. Strache, 1920.


[Закрыть].

В основе его поэзии, отличающейся мистическими, религиозными и романтическими настроениями, лежит глубоко личное видение мира. Как и в поэзии Лермонтова, мы видим в его стихотворениях отблеск далекой страны за облаками заходящего солнца, за верхушками высоких зеленых деревьев. Рисуя эффектные картины лесного ландшафта, Гарднер создает благозвучные «мелодии природы», волнующую поэзию из обыкновенных слов и простых деталей окружающего мира. Все стихотворения Гарднера отличаются сдержанностью и прозрачностью стиля. Написаны они на том литературном русском языке, который так характерен для поэтов петербургской школы.

Писал он и лирические стихотворения о любви, одиночестве и о страдании. Поток эмоций в этих стихах тесно связывается с образами природы. Несмотря на трансцендентальное поэтическое видение мира, романтизм Вадима Гарднера очень русский. У него русские представления, русский ландшафт, русские краски. И за всем этим – наслаждение бесконечным многообразием всего существующего в его поэтической Вселенной. Философские идеи и размышления над вечными проблемами художественного восприятия мира и изображения его в искусстве составляют центр его метафизической поэзии. Особенно поглощен он был существованием в мире антиномий – добра и зла, красоты и уродства, жизни и смерти. Синтаксис некоторых стихов иногда труден из-за крайней сжатости повествовательной манеры.

В тематическом аспекте поэзия Гарднера распадается на следующие части: 1) Самую большую из них составляют «стихи созерцательности» и исповедальные монологи, как в лирической, так и в разговорной интонации («Что вы притихли, цветы?», «Закат», «Облака»). 2) Тема любви ко всему в жизни, зримому и духовному («Ко всему вещественно мирскому», «Прилетели жаворонки, зяблики»). 3) Самоуглубление в мир собственной души («Клонятся ли травы», «В распри вы меня не вовлекайте»). 4) Иронические стихотворения о людях и эмоциях: «Грация», написанное в духе северянинского восхищения женщиной. «Золото томное, золото лунное», с присущей ранней поэзии Северянина вычурной фразеологией, относится сюда же, как и перевод «Заколдованного дворца» Edgar Allan Рое. 5) Тема России, тоски по ней на чужбине. Тут слышится «литературное эхо» – мотивы поэзии Тютчева и Блока о непонимании России иноземцами, ее близости к Голгофе и к Распятию («Твои неохватные дали», «Темно кругом», «Пускай повсеместно поносят»). Литературную «перекличку» мы слышим в стихотворении «Петербург», в котором, как в «Медном всаднике» Пушкина, поэт выражает свой восторг перед грандиозностью и великолепием северной русской столицы и рисует произошедшее в ней наводнение. Как у русских писателей-символистов, у Гарднера есть стихи о «Грядущей Руси», «Святой Руси» и «Руси Христа». 6) Назидание и призыв к деятельности, как, например, в стихотворении «С Новым Годом, все народы мира!» 7) Тема осени, осеннего ветра и осеннего неба, тоски, обманного счастья, прощальной красы, но и восхищение многообразием звуков, красок и запахов осеннего ландшафта («Глухая осень, навеваешь ты», «Утро серое. Взгрустнулось», «Пасмурный день, но певучий»). 8) Тема войны, разрушений, страданий людей, как в «Везде на пути водороины». 9) Сожаление об уходящей юности, красоте, горячности чувства. Душа блекнет, борьба за духовные идеалы слабеет («Подсвечников бронзовые сфинксы крылатые», «До конца, унынье сердца и отчаяние, вас», «Когда я один и мне грустно», «Льют дожди. И туча гонит тучу»). 10) Одиночество, разочарование, непонимание людей, их непостоянство, желание поэта уйти в себя («Нюландский сонет», «Темно кругом», «Одиночество», «Здесь и там»). 11) С темой безотрадной жизни русских в Финляндии связано изображение природы, часто в разговорном тоне («В долгу мы как в шелку», «Купол церкви православной», «Лунная газелла»).

Из деталей внешнего, зримого мира рождается мистическое чувство поэта, ищущее единения его поэтического «я» с божественным во вселенной. Отсюда большое внимание не только к микроскопическим деталям природы, его мистическое созерцание внешнего мира с его звуками, запахами и красками, но и к внутренним ощущениям человека, особенно к таким психическим и эмоциональным состояниям, как радость и экстаз, тоска и отчаяние, стремление к идеальному и упадок сил. Единение человеческого и божественного в поэзии Вадима Гарднера, uniomystica, изображается в значении умственного и эмоционального переживания земного «я» как части божественного мироздания. Такая поэзия выражает, конечно, много больше, чем непосредственное наблюдение и лирическое изображение происходящего во внешнем мире, или передает отношение поэта от косности людей, от «дряблого и высохшего века».

В этом контексте важно стихотворение Гарднера «Слово» (1921). К Слову, имеющему не только цвет, звук, дух, но и свою собственную сущность, жизнь, обращались разные поэты, среди них Зинаида Гиппиус в своем знаменитом стихотворении «Слово?» (1923) или «Сиянье слов» (1936), за которое поэт готов отдать «святости блаженное сиянье». И Зинаида Гиппиус и Вадим Гарднер знают силу Слова, инспирированного Евангелием от Иоанна, где речь идет о Слове у Бога, о Слове – Боге, о Слове как плоти. Исполненной благодати и истины, воплощенном Слове – Христе (Иоанн 1:1—14). Этого Слова, в котором вся суть, не знают люди – у них такие «странные глаза и уши», жалуется Гиппиус – поэтому «мир как пыль сереет, пропадом пропадает» (Гиппиус, «Слово?»). Слово лежит в основе всего поэтического творчества Гарднера:

 
Слово было и будет вовек.
Наречен Им и Бог – Человек.
К Слову словом уснувших зови!
Ты же, Слово, учи нас любви!
 

Такова была концепция поэзии Вадима Гарднера.

К формальным особенностям поэтических произведений Гарднера следует отнести столкновение образов, выразительные эпитеты, хиазматические обороты, зевгмы, синкопы, повторения и свободную игру воображения. Главная сила его поэзии включается в яркости и порывистости потока образов, стремительности внутреннего движения и религиозного экстаза. Конкретные, живые, зрительные подробности органически сливаются с причудливой фантазией. Простота и прозрачность манеры выражения гармонируют с торжественным эллиническим или церковным тоном. Поэтические образы сочетаются в оригинальные комбинации, облекаясь в плоть сарабанды средневековых призраков чистилища и ада, приближаясь к фантазиям Иеронима Босха или взлетают в запредельную высь вселенских сверхчувственных веяний, чаяний и упований.

Для выражения своего поэтического мира Гарднер пользовался разнообразными формами стихосложения. Мы находим у него октавы, сонеты, двустишия, баллады, терцины, рондель, глоссы, сафические, цепные и алкеевы строфы, «онегинские ямбы», венки сонетов, тавтограммы, разностишия и т. д. Диапазон его ритмической формы поистине велик. Спокойствие и вдумчивость октавы особенно подходили к изображению элегических переживаний поэта и его мистического созерцания. Такой характер стихотворений в сочетании с медлительным спокойствием описаний окружающего мира требовал вдумчивого повествования, легко осуществляемого в октаве. Вот пример ее из первого сборника «Стихотворения» Вадима Гарднера:

 
Нетленным золотом блестит твое кадило,
И ладан в нем душист, как замогильный мир,
Всевышнего любовь – мой воздух и светило,
Игра фантазии – мой искрометный пир.
Воистину душа усладу счастья пила,
Когда я, в брызгах звезд, вкушал астральный мир,
И, к Богу возносясь и полон умиленья,
Я забывал земли кладбищенское тленье.
 

Другим примером стихосложения Гарднера является разновидность октавы, сицилиана, старинная итальянская форма, зародившаяся в Сицилии. Разница между чистой октавой и сицилианой заключается в том, что в октаве три рифмы, а в сицилиане две, чередующиеся через стих. Одна из рифм мужская, другая женская.

Сицилиана

 
Глухая осень, навеваешь ты
Сицилиан певучие размеры.
Когда на землю падают листы
И пар скитается, и тучи серы,
Полугрустны дремотные мечты,
Иль ум дурманят смутные химеры.
Одна из тайноведок красоты
Блюсти велит устав изящной меры.
 

(1942)

В своих ранних произведениях Гарднер часто употреблял глоссы, поэтическую форму, являющуюся основой для написания нового стихотворения. Идею этого последнего внушают поставленные во главе глоссы стихи. Пример хореической глоссы у Гарднера легко увидеть в его стихотворении «Помнишь пену и прибой?» который предваряется четырьмя строчками из стиха Лермонтова:

 
На воздушном океане,
Без руля и без ветрил,
Тихо плавают в тумане
Хоры стройные светил.
 

За ними следуют четыре децимы, заключительными стеками которых служат четыре взятых для глоссы начальных стиха. В первой дециме рифмы распределены по основной схеме, в других несколько иное распределение рифм.

Форма рондо, популярная во французской поэзии семнадцатого века, также привлекала внимание Гарднера. Рондо – это стихотворная форма с обязательным повторением в строфе одних и тех же стихов в определенном порядке. В конце шестой строфы помещен рефрен, взятый из первой фразы первого |стиха рондо. Все строфы одинаковы по числу стихов и по перекрестному расположению рифм. Размер – пятистопный ямб, свойственный, наравне с шестистопным, рондо сложной формы. Примером рондо у Гарднера является другое его раннее стихотворение, «Здесь, в городе, меж фонарей зажженных».

Другой излюбленной формой стиха Вадима Гарднера был триолет, стихотворение в восемь строк, из которых четвертая и седьмая повторяют первую, а восьмая – вторую, причем все стихотворение написано на две рифмы.

Триолет

 
Твоих цветов благоуханье
Люблю до страсти, резеда!
Оно – что тонкое мечтанье —
Твоих цветов благоуханье
Влечет, колдует мне сознанье.
В нем чары прошлого всегда.
Твоих цветов благоуханье
Люблю до страсти, резеда!
 

Гарднер охотно обращался к форме терцин, строфам в три стиха обычно пяти – или шестистопного ямба. Средняя строка каждой предшествующей строфы рифмуется с двумя крайними стихами строфы последующей, а средняя строка последней строфы – с одним добавочным стихом, заканчивающим произведение. Терцины требуют высокой стихотворной техники. «Божественная комедия» Данте и поэма «Последний круг» Зинаиды Гиппиус написаны терцинами. Терцетами написано стихотворение Гарднера «Фишеровы терцины»:

 
Опять один я тут. Чтобы быстрее
Шло время, снова чудной я затее
Отдамся – волшебству живых стихов.
Польются дактили, пэоны, ямбы.
Лесным, озерным духам дифирамбы,
Хвала Творцу, гармонии миров…
 

(1942)

Знаток классической музыки, Вадим Гарднер был одарен глубоким чувством ритмической формы стиха, что видно даже вего поэтических переводах. Четыре главы «Евгения Онегина», переведенные им на английский язык, соответствуют оригиналу по своей ритмической структуре и по поэтической образности. С такой же художественной выразительностью и точностью ритмического рисунка он перевел на английский язык ряд стихотворений Лермонтова. Высоко ценя творчество этих двух поэтов, Гарднер предпринял переводы их произведений шля английского читателя, которого он хотел познакомить с духом русского поэтического мира.

По своим «поэтическим покровам» (З. Н. Гиппиус) творчество Гарднера распадается на два резко отличающихся друг от друга периода. В ранней поэзии он относился с исключительной Страстностью к своим темам. Тут и экзотические, и религиозные порывы, картины природы с живыми красочными подробностями, отвлеченная фантазия, полушутливые стихотворения, мистический идеализм, преклонение перед величием русской духовной культуры. Весь его поэтический мир вибрирует яркими красками, звуками и благоуханиями. Тут «мед клевера», «подснежники, весны душистый пир», «яблоня в цвету», «ранние подснежники» и т. д. Отовсюду доносятся разнообразные звуки: «жужжанье пчел», «свист соловья», «ошалелая буря», «дикий, пьяный ветер», «радостная песнь про радугу и свет», «бред осенних ветров», «ропот прибоя», когда «гравий шепчется с водой».

Белый цвет преобладает; «белый фимиам», «сребристый, лунный час», «светильник высот», «светлые думы», «белый снег», «убеленные сосны», «снеговой покров», «крещальня световая», «белые облака», «светлый дух», «светозарная вселенная», «белеющая ночь» и т. д. На этом фоне светятся другие краски: «желтые листья», «лазурное небо», «пылающий вечер», «зеленые леса», «алый вечер», «нетленное золото», «синие глаза», «брызги звезд», «огненный пурпур озер», «червонное золото», «ручьи златорунные», «розовая весна», «зелень небес», «настурций радостных оранжевая пена». Все проникнуто красками, звуками, запахами.

Не менее любопытны метафизические концепции Гарднера в этом переливающемся красками мире, полном благозвучий, благоуханий и гармонии. На переднем плане – Красота, Истина, Христос, святыни. Затем следует «мистической правды звезда», «твердыня невянущей Красоты», «распятая Красота», «истинная Жизнь», «праведный Бог», «глубины Мирозданья, где свет на все ложится без теней», «призрак Истины, распятой на кресте». Поэт жаждет петь «О любви, об Истинном и Мудром, о Прекрасном, Вечном».

Поздняя поэзия Вадима Гарднера, изгнанника в Финляндии, другая: она выражает одиночество поэта, сознание тщетности всех его усилий в современном мире распрей, войны, тирании и жестокости. Краски потускнели, природа побледнела, буря затихла, звуки огрубели, благовоние исчезло, сердца закрылись: «дождь хлещет из туч тоскливых», «ветров осенних бред гудит в дубраве сиротливой», «мир окружен вражды завесой мглистой, царит в дубравах бес войны нечистой», «кошмара злым кольцом объят весь мир», «и тучи серы, полугрустны дремотные мечты, иль ум дурманят смутные химеры», Вечный поклонник Красоты, Добра и Истины, апостол Веры, Надежды и Любви, которые соединят будущее человечество в единое гармоническое, интеллектуальное содружество, Вадим Гарднер замыкается теперь в личную жизнь, уходит в поэтическое творчество, в яркую и благоухающую красоту природы «в просторах духа».

Убедившись в невозможности претворения в жизни своих высоких идеалов, Гарднер бежит от пошлости и тривиальности современного мира с его оскорбительным высокомерием, слепотой и глухотой ко всему духовному. «Нюландский сонет» (1942) дает представление о внутренней жизни поэта в эмиграции. Но его поэтического видения, как и прежде, не может коснуться жестокий мир эмпирической реальности:

 
Родился я в век тревожный
Мятежей и перемен,
В век тревожный, да, безбожный,
Чья печать – и смерть и тлен,
В пору чванства и мещанства,
В пору мнимой простоты,
В век жестокого тиранства
И распятой Красоты.
Но вечны просторы духа,
Всесознанья моего
Не коснется ни разруха,
Ни неправды торжество.
 

(1943)

Поэзия Вадима Гарднера обращает на себя внимание ритмическим экспериментированием, интенсивностью чувства и сжатостью лирического повествования. Образы, темы и метафизические мысли сплетаются в единое целое, воспроизводящее многозначную, постоянно изменяющуюся личную перспективу вселенной поэта. Неожиданными метафорами, эпитетами, множеством красок, звуков и запахов, с большой лирической экспрессивностью, Гарднер создает своеобразное видение мироздания, утверждая место в нем поэта и рисуя их сложные взаимоотношения.

Данный сборник стихотворений Вадима Гарднера состоит из двух частей: 1) из его ранее изданных стихотворений, которые подобрал для данного издания Бен Хеллман, и 2) из еще неопубликованных стихов Гарднера, выбранных мною. Все стихотворения выбраны по эстетическим соображениям: выразительности слова, настроению и содержанию. При этом следует отметить, что некоторые из еще неизданных стихотворений не получили при жизни поэта своей окончательной отделки. Другие отличаются намеренно разговорными оборотами речи, в особенности те, в которых поэт говорит о своем отношении к внешнему, осязаемому, зрительному миру, как, например, в «Дневнике поэта».

Все материалы о Вадиме Гарднере были мне любезно предоставлены вдовой поэта, Марией Францевной Гарднер, живущей в Гельсингфорсе. Я глубоко признательна ей за данные мне интервью.

Темира Пахмусс, Иллинойский университет, США.