Текст книги "Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II"

Автор книги: Вадим Андреев

 
Всю жизнь, томясь иносказаньем,
Искать достойные слова
И знать, что только ожиданьем
Душа залетная жива.
 
 
Да, так, в тот миг, когда я буду
Ступать на грань высоких слов,
Когда и я поверю чуду
Как бы осуществленных снов,
 
 
Когда забыв докучной крови
Слепой, однообразный шум,
Я отражу в последнем слове
Всю боль земных и цепких дум,
 
 
Я вдруг увижу, что пред Богом
Высокая ничтожна речь,
Что там, за неземным порогом,
Земное совестно беречь.
 

1934

Семену Луцкому

 
Я сплю. Пустой трамвай качается,
Бежит по рельсам темнота.
Ко мне сквозь стекла нагибается
К лицу – ночная нагота.
 
 
Не знаю – головокружение,
Мерещится, иль вправду так,
Но стерто с окон отражение
И, как доска, – зеркальный мрак.
 
 
И я сквозь этот мир вещественный
Трамвайной жесткой трескотни
Несу в себе мой ветр божественный
И прометеевы огни.
 
 
Чем резче бестолочь железная,
Чем чище мертвое стекло,
Тем ярче в сердце бесполезное,
Божественное ремесло.
 

1933

 
Перекликаются над морем маяки,
Раскинув руки, небо обнимают,
Но все никак рука руки
В летейском мраке не поймает.
 
 
Лишь где-то там, уже не луч, а тень луча
С невидимой соединится тенью, —
Как бы крылатого плеча
Крылатое прикосновенье.
 
 
Да, так и нам всю жизнь скользить, моя душа,
И тех же самых облаков касаться,
Чтоб лишь по смерти, отдышав,
С тобой – впервые – повстречаться.
 

1930

 
Легчайших облаков колеблется, струится
Чешуйчатая сеть.
Ночной играет воздух, как большая птица,
И хочет улететь.
 
 
Но приросли к земле расправленные крылья,
И тишина в ночи.
Вот-вот, еще одно, еще одно усилье,
И, распустив лучи,
 
 
Звезда моя в крыле раскрытом загорится.
А там, спеша за ней,
Уснувших душ сияющая вереница
Взлетит в кольце огней.
 

1930

 
Крылатых звезд я не коснусь рукою —
Они летят и умирают.
И трупы их, расставшись с пустотою,
В огне неощутимо исчезают.
 
 
Для них смертелен косный воздух мира,
Их след бесплотен и некрепок.
Что можешь ты, взыскующая лира?
Сгорает слово, истлевает слепок.
 

1928

 
Распадается слово, встречаясь с другими словами.
Погибают, коснувшись друг друга, летучие звезды.
В этом мире пролег между счастьем и нами
Ядовитого знанья расплывчатый воздух.
 
 
Да, я знаю, мы тоже сгорим и растаем,
Мы погибнем, случайно коснувшись друг друга.
На одно лишь мгновенье мы в мраке небес просияем
И погаснем, душа моя, муза, земная подруга.
 

1933

 
Мы собирали раковины. Ветер
Шуршал песком. Волна лиловой розой
Вздымалась и, теряя лепестки,
У наших ног внезапно увядала.
Ты протянула руку. В ней лежала
Еще живая желтая звезда.
Ее душил неумолимый воздух,
Сухой песок прилип к ее лучам.
Над нами, рассекая серый воздух,
Взлетела чайка и пропала – там.
Звезда подумала: должно быть это
Душа воды покинула моря.
И вдруг сквозь тучи водопадом света
К лучам звезды низринулась заря.
 

1929

 
Лепестками развенчанной розы,
Чередою мгновенных зарниц
Непослушные, милые слезы
Из-под милых слетают ресниц.
 
 
Разве можно прикрыться любовью?
Если н апол уронишь звезду,
Всей своею бесплотною кровью
Изойдешь и растаешь в бреду.
 
 
Никому не доверено счастье
Разделенья страданий и мук —
В холодеющем воздухе страсти,
В размыканьи не сцепленных рук.
 
 
Оттого, что заведомо ложно
И преступно поют соловьи,
Оттого, что всегда безнадежно
Отлучение нас от любви.
 

 
Не руки, а звезды. Пять нежных лучей,
Пять пальцев, сияющих в комнатном мраке, —
И розовый выем ладони твоей,
Как поднятый вверх, угасающий факел.
 
 
Глаза – эти розы в завоях ресниц,
В ночи озаренные черной росою,
Бессмертные сестры небесных зарниц,
Открытые в жизнь – и в любовь – темнотою.
 
 
Не двинется воздух – он молча лежит,
И он у тебя на груди отдыхает, —
И кажется мне, что за окнами черный гранит,
Как звезды, как розы – дрожа и дыша – расцветает.
 

О.А.

 
Что было за окном? Должно быть, небо,
Но здесь, у нас, в музейной тишине,
Смешалось все земное – явь и небыль,
Оставшись ясным лишь тебе и мне.
 
 
Фарфоровых цветов прозрачный голос —
И медленно в средневековой мгле
Огромным счастьем души раскололись
И проросли – как семена в земле.
 

1933

 
Горит табак, сияет тление,
Мерцает розовый зрачок,
И медленно сквозь полупение
Развертывается дымок.
 
 
Нагревшись, тело деревянное,
Дыханью уст моих внемля,
Цветет звездой благоуханною
На полом кончике стебля.
 
 
Душа моя, твое сияние
И твой восторг, весна и грусть, —
Как трубка, ты живешь дыханием
Тебе чужих и милых уст.
 

1933

 
Он повертел в руках часы,
Он колдовал, он тронул стрелки,
Очаровательной безделки
Он нежные раскрыл красы.
 
 
Спала спиральная пружина,
Зубчатый мир не шелестел,
И средь стальных, недвижных тел
Застыла капелька рубина.
 
 
Жизнь продлена на краткий срок —
Пока молчит ее свидетель,
Пока земная добродетель
Душе уснувшей невдомек.
 
 
Но цепкое воскреснет бремя
Под пальцами часовщика,
И вот летит встречать века
Мое щебечущее время.
 

 
Хранит фарфоровый кружок
И свет и тьму, и в сердце медном
Сияет голубой цветок,
Не умирающий бесследно.
 
 
Прикосновению руки
Поручена двойная нежность —
Попеременно черные тиски
Сменяет светлая безбрежность.
 
 
Но все ж, наперекор уму,
Лишь очевидностью одеты
Слова – свет исключает тьму,
Но тьма не исключает света.
 

1930

 
Когда под действием кислот
Вдруг загустеет и остынет время
И медленно и нежно расцветет
Оброненное светом семя,
 
 
Когда на призрачном стекле
Запечатленный миг бесспорно ясен, —
О как тогда в тяжело-красной мгле
Я к данной жизни безучастен.
 
 
Как горько мне, что мой язык
Не помышляет с временем бороться,
Что творчество пройдет и вечный миг
В чужих веках не отзовется.
 

 
Минует нас ночное пенье,
Комета емлет высоту
И брызжет фосфорным цветеньем
В язвительную чистоту.
 
 
Воздвигшись над воздушным прахом
Двурогой радугой хвоста,
Она ночным смиряет страхом
Нам суетливые уста.
 
 
И нас невольно унижая,
Летит, уже не звук, не свет,
Надменная и неземная,
В родное сонмище комет.
 

 
Чужда стенания мирского,
Как свет, прозрачна тишина,
И с полувздоха, с полуслова
Звезда надзвездная ясна.
 
 
Молитвы золотое бремя!
Земным не внемля голосам,
Кудрявым, легким паром время
Взлетает к черным небесам.
 
 
И следуя межою звездной,
Сквозь колосящуюся тьму
Войду – в повисшую над бездной
Твою хрустальную тюрьму.
 

 
Когда человеку не спится
И в комнате вещи не спят,
Играет ночная цевница,
Как ласточки, звуки летят.
Невидимый воздух встревожен
Прохладною музыкой крыл —
Над смертным, не ангельским ложем
Господь облака приоткрыл.
Пронзенная звуками рая,
Трепещет вверху синева.
– Летучая ласточек стая,
– Бессонницы лирной слова!
 

 
Нам с грозой совладать невозможно:
Жизнь в разбитое бьется окно.
 
 
Предначертано и непреложно
Лишь земное свершится должно.
 
 
С возмущенной лазурью не смея
Ни расстаться, ни сблизиться, мы
Умираем, и сердце, слабея,
На перины пуховые тьмы
С щебетаньем привычным ложится.
 
 
И в открытые настежь глаза
Непреложным покоем струится
Отшумевшая в мире гроза.
 

 
Не справляйся у нежности – нежность
Разучилась внимательно жить
И подругу свою – безнадежность —
Не умеет беречь и любить.
 
 
Все рассказано, все достоверно,
Все испытано, обречено, —
И качается маятник мерно,
Только гири сползают на дно.
 

 
Туманом и звездами пахнет огромное поле.
Я вижу – вливается в окна разбуженный сад,
И сердце, расставшись с землею, летит в ореоле
Сияющих роз в небеса, где растаял закат.
 
 
Все кружится в мире прозрачном и нежном, как воздух,
На крыльях стеклянных парит надо мной тишина.
Зачем же обманчив и сердцу не радостен отдых
Слетевшего белою птицей бесплотного сна?
 
 
Мне больно встречаться с тобою вдвоем, мирозданье.
Мне дымно и душно в телесной твоей чистоте.
Я жду, что наступит суровая ночь расставанья
И сердце растает, как черная тень, в пустоте.
 

1931

 
Кто умертвит прикосновенье духа?
Оно проникновенно и светло,
Как Божья речь, неясная для слуха,
Сквозь холод возродившая тепло.
 
 
И, выйдя в путь – осеннею дорогой, —
Сквозь лед и стужу осязаю я,
Как сердце бьется сладкою тревогой,
 
 
Как обновленная цветет земля.
 

1933

 
Эту легчайшую тяжесть,
Эту тягчайшую нежность
Не спутаешь с жизнью, ни даже
С тобой, голубая безбрежность.
 
 
На руках у меня засыпает
Все сиянье, вся радость вселенной.
Тайна, как ночь расцветает
Розою – в мире нетленной.
 
 
Слова, опускаясь росою,
Дрожат и сияют, и снова
Первобытной своей глубиною
Наполняется каждое слово.
 

 
Когда моя бессмертная душа
Могильный приподнимет камень,
Воскреснет, райским воздухом дыша,
Для смертных глаз незримый пламень.
 
 
Лишенный прежнего обличья, вновь
Знакомый мир я не узнаю —
Бесплотная забьется в сердце кровь,
Мирские голоса растают.
 
 
Но там, где нет земных и темных снов,
Откуда нету возвращенья,
Твой легкий голос, время поборов,
Пронзит бесплотное цветенье.
 
 
Тебя узнав, тебе откликнусь я —
Душа с душой неразлучимы!
И будут нам внимать, любовь моя,
Забыв о небе, – херувимы.
 

 
Летел, кружась, и падал серый снег,
В морщинах глины таял, исчезая.
Усталый день искал с утра ночлег,
Не находя и отдыха не зная.
 
 
Ладонью ты погладила стекло
И зримый мир, смеясь, околдовала.
Огромное Господнее крыло
Над слабыми плечами просияло.
 
 
Цветет твоя волшебная рука —
Пять лепестков, и розовых и нежных,
Раздвинули сырые облака
И желтый мрак кружений дымно-снежных.
 

1933

 
Хариты, Делия, Леила,
Бессонница и снежные поля.
Еще последний круг не завершила
Давным-давно уставшая земля.
 
 
Я жду вас здесь, парижской ночью.
Русалкой у воды поет трамвай.
По черной лестнице ползет рабочий:
Он починяет двери в старый рай.
 
 
Хариты, Делия, Леила.
Густеет в жилах кровь. Горит звезда.
Земля последний круг не завершила.
Лейла, милый друг, сюда, сюда!
 

 
Леила, столетние звезды разлуки
На черных ресницах дрожат и сияют.
Твои, точно воздух, прозрачные руки
Огромную ночь, как сестру, обнимают.
 
 
Парижское небо ползет по бульварам,
И в тусклых купается лужах луна.
Все в мире бесцельно, не вовремя, даром,
И жизнь, даже ты, – вот никак не слышна.
 
 
И голос, прозрачный, как ветер над морем,
Как в небе холодном ночные светила,
И сердце твое, освещенное горем, —
Слетают – сквозь время, сквозь небо
– Леила —
 

 
Мимо, земной не коснувшись орбиты,
Нежной кометою падая в мрак,
В грозные щели ночного гранита,
В музыку, друг мой, Леила – мой враг.
 
 
Пушкинский воздух не нашего мира.
Страшно дышать мне, и жить мне невмочь.
Снова молчит беспощадная лира.
Лед. Первобытные звезды и ночь.
 
 
Сияя, покинула время – Леила.
Падает каменный свет. Тишина.
Сердце, не наши на небе светила,
Сердце, не наша над миром весна.
 

 
Распадается жизнь, и пространство сгорает дотла,
И время становится твердым, как камень,
И в небе сияют два узких, два орлих крыла,
И ветхое сердце трепещет, как знамя.
 
 
О, замертво вынесли солнце, и огненный воздух
В холодную впадину льется, густея.
Бесцельная нежность! Давно догоревшие звезды,
Всемирные звезды – Леила, Лилея.
 
 
Шарманка – вчерашняя музыка мира поет,
И горькая кровь пробегает по жилам.
Меня и тебя семикрылая лира зовет,
Семиструнная гибель свободы – Леила
 

 
Как вечером последний, желтый свет,
Летящий к нам, в слепые стекла окон,
Как тень от радости, которой нет,
Как облако, парящее высоко,
Как белый звук, плывущий в тишине,
Как все, что в мире молодо и тленно,
И ты, и я, поверь, Леила, мне,
Как этот снег, – растаем мы мгновенно.
 

1932, 1934

 
Что тебе я могу рассказать,
Как твое завлеку я вниманье,
И какими словами возможно унять
Разделившее нас навсегда расстоянье?
 
 
Человеческим мыслям удел
По земле белым паром стелиться,
И слова, точно стая пернатая стрел,
Чуть взлетят, как обратно должны возвратиться.
 
 
Я не знаю, какою земля
Представляется сердцу – оттуда,
Но к тебе, но в твои золотые края,
Плача, просится жизни бескрылое чудо.
 

1929

 
Возьми меня, и кровь мою, и сон,
И беспощадный желтый небосклон,
 
 
И облака, и сердце, и звезду,
Сиявшую в эфире и бреду,
 
 
Скупое бормотанье отчих лир,
Весь осязаемый любовью мир —
 
 
И там в неуязвимой вышине —
Верни тебя земную – мне.
 

 
Остывает душа, отцветают цветы —
Никогда не придешь, не приблизишься ты.
 
 
Никогда, да, я знаю, что нет, никогда
Человеком не станет родная звезда.
 
 
В темно-огненном небе не мне по пути
За тобой и с тобою ночами идти,
 
 
И не мне сквозь пространство и время и свет
Удержать ускользающий ангельский след
 
 
Белых крыльев твоих, нежных веющих кос,
Улетевших из мира юдоли и слез.
 

1932

А.М.А.

 
Достоверней, чем ночь, чем весна,
Чем жестокое солнце над нами,
Темных кудрей немая волна,
Неживое и нежное пламя.
 
 
Бесполезной природы умолк,
Отступился, развеялся голос.
Исполняя свой ангельский долг,
Ты от жизни вполне откололась.
 
 
Даже сердце твое, о, никак,
О, совсем не присутствует в мире…
…Уничтожил разгневанный мрак
Стаю ласточек в черном эфире.
 

А.М.А.

 
Ты скажешь: ангельская лира
Грустит в пыли, на небесах.
 

Тютчев

 
Тебя не радуют небесные селенья,
Воздушной пахоты густая полоса.
Ты озираешь без волненья
Тебе чужие небеса.
 
 
Верна земной привычке, ты ведешь, должно быть,
Огромным дням простой и бесполезный счет, —
Вдали земной, гнетущей злобы
Небесный принимая гнет.
 
 
Неточное, как мгла, твое существованье.
Увы, жизнь опрокинулась сама в себя.
Нет, нам не суждено свиданья!
Нет, мне не вызволить тебя!
 

 
Что толку нам о будущем гадать,
Зачем живой судьбе противоречить, —
Прозрачен мир, нежна речная гладь,
Еще нежней, нежнее наши встречи.
 
 
Весло скользит и гнутся тростники,
Ночная бабочка летит за нами,
Горит на самом берегу реки
Закатных туч развернутое пламя.
 
 
Ничто неповторимо здесь, мой друг,
И там, и даже там – неповторимо,
Течет река, благоухает луг,
Звенит простор, – но все проходит мимо.
 

1934

 
Отшумит и отплачет гроза,
И опять одиночество встанет,
И опять – в голубые глаза,
Точно в небо, душа моя канет.
 
 
И опять в полусне голубом
Будет все – и прекрасно и ложно,
И опять я забуду о том,
Что любить наяву невозможно.
 

1934

 
Что спорить нам – да, все пройдет,
И все когда-нибудь остынет,
И даже воздух твой умрет,
Твой воздух, розовый и синий.
 
 
Но как тогда, сквозь плоский свет,
Сквозь холод явственной неволи
Увидим мы, что неба нет,
Что нет гармонии без боли,
 
 
Что темной музыкою мы
Дышать и плакать не сумели,
Что райской радостней тюрьмы
Огонь языческой свирели.
 

1934

 
На полувздохе, так, на полуслове
Все оборвется, кончится, умрет,
Когда меня тяжелый голос крови
Для новой жизни призовет.
 
 
Еще сейчас играет желтой пылью
Скользящий по стене раскосый луч,
Еще цветут раскинутые крылья
На западе горящих туч,
 
 
Еще дыша и бренным, и тревожным,
Душа горит и любит – оттого,
Что для нее меж истинным и ложным
Незримо грешное сродство.
 

1934

 
Осенью проникновенней воздух
И проникновеннее слова
О любви, о боли и о звездах…
…Ложная и злая синева!
 
 
Ложный мир ко мне на грудь ложится —
Он в беспамятстве, он крепко спит,
И ему во мгле, должно быть, снится,
Как душа пылает и горит,
 
 
Как она, насытясь вдохновеньем,
Не посмев молчанья превозмочь,
Исступленным и немым гореньем
Безнадежно озаряет ночь.
 
 
…Ночь как ночь, и правды нет на свете.
Все – и ты, и я – мы только бред,
На краю любви слепые дети,
Увидавшие, что счастья нет.
 

1934

 
Все кружится, все умирает,
Все меньше земного тепла,
И ночь, точно птица большая,
На грубое небо легла.
 
 
И в голом окне ресторана
Мы видим две тени, два сна —
Широкая, черная рана,
Зеркальная рана окна.
 
 
Сквозь тени легко проступая,
Сквозь плоские наши тела,
Постыдная, злая, земная
Сочится холодная мгла.
 
 
Две тени над бездной разлуки,
Над мраморной бездной стола, —
И вновь – нетелесные руки,
И снова – телесная мгла.
 
 
И все же сильнее страданья,
Сильнее постыдной земли
Твое голубое сиянье,
Лазурные звезды твои.
 

1934

 
Как песок, рассыпается счастье,
И тому, чего нет, – не помочь.
Беспощадней развенчанной страсти,
Упоительней гибели – ночь.
 
 
Все, что связано в мире с любовью,
Чем душа до избытка полна, —
Только ветер с разгневанной кровью,
Только тень улетевшего сна.
 

1935

 
Помнишь ласточку в комнате жадной?
Как бесцельно чертила она,
Как горела в окне беспощадно
Опаленных небес вышина,
 
 
И как ты, опоздав и заплакав,
Открывая стеклянную смерть,
Проклинала и полосы мрака
И небес деревянную твердь.
 

 
Помнишь, мы проходили в тумане,
И над нами курлыкал туман,
Помнишь красные губы герани,
Помнишь дымный и злой океан?
 
 
И тобою насыщенный воздух,
И тобою расплавленный свет,
И в тебе отраженные звезды —
Быть не может, что этого – нет.
 

 
Все, что ты назовешь вдохновеньем,
Что в слезах и горит и живет,
Все растает и белым забвеньем,
Бездыханным цветком расцветет.
 
 
Все уснет в беспощадном покое,
В плоском воздухе нашей земли,
Все умрет, – даже небо родное,
Даже в небе родном – журавли.
 

1934

 
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда.
 

А. Пушкин

 
Щебетаньем твоим хлопотливым
Повседневною жизнью твоей
Колосятся широкие нивы
Переполненных солнцем полей.
 
 
Ты взмываешь, ты падаешь снова,
И твоя острокрылая тень,
Пролетая вдоль неба земного,
Рассекает сияющий день.
 
 
Но когда ослепительный воздух
Начинает к зиме холодеть,
Вдруг пустеют веселые гнезда
И простор прекращает звенеть.
 
 
Ты, покинув высокую крышу,
С хлопотливою стаей подруг
Улетаешь все дальше, все выше,
К раскаленному солнцу на юг.
………………………………….
 
 
Оболочку покинув земную,
С нелюбимой расстаться спеша,
Улетает в страну голубую
Перелетная птица – душа.
 

1935

 
Незримые звезды в пространстве мирском —
Бесследно их тени прозрачные тают.
Еще не родившись на небе ночном,
Они уже в мраке пустом исчезают.
 
 
Враждебные солнца горят на пути,
Их ловит угрюмая боль притяженья,
Но музыка их продолжает вести
В края, где земное молчит вдохновенье.
 
 
Но если порою забудет звезда
Свое бесполезно-певучее счастье
И, выпав из мира эфирного льда,
Коснется случайно язвительной страсти,
 
 
Она ослепительно-звонким цветком
Зажжется в ночи, трепеща и сияя, —
Мгновенное зарево в небе ночном,
На грани земли, у преддверия рая.
 
 
Падучей звездою сгорает поэт.
Смертелен певцу человеческий воздух,
Но счастья ни выше, ни радостней нет —
Сгореть, как сгорают бессмертные звезды.
 

1935

 
Слепые тени звезд незримых
Летят в пространстве мировом,
Как стаи птиц неуловимых,
И тают в сумраке ночном.
 
 
Ведет их музыка вселенной
Между враждебных солнц и лун,
И дышит радостью нетленной
Пленительное пенье струн.
 
 
Но если в звездное круженье
Ворвется притяженья власть,
Земное злое вдохновенье,
Земная огненная страсть,
 
 
Тогда, покинув мир певучий,
Мир нежной ясности и льда,
Сквозь расступившиеся тучи
Падет летучая звезда.
 
 
И звонкой розою сияя,
Воздушной мглой обожжена,
На рубеже земли и рая
И вспыхнет, и умрет она.
 

1935

 
Вдоль голых стен летит перо, белея,
И падает, и кружится оно,
И вновь летит, и, медленно слабея,
Осколком света падает на дно.
 
 
В нем есть еще сиянье жизни звездной,
– Такая жизнь не может умереть, —
И сладко нам – над безъязыкой бездной
Звенит стихов языческая медь.
 

1934

 
О нищете я не устану говорить,
Я нищеты моей не смею затаить,
 
 
Но все слова, растаяв в дымной тишине,
Тенями, снами возвращаются ко мне.
 
 
Темнеет воздух, но еще блестит вода, —
Дождем наполнилась до края борозда,
 
 
И в нежном поле медленно ползет сырой,
Туманный, странный, вечереющий покой.
 
 
Она со мной и неотступна и чиста,
Моя подруга, золотая нищета.
 
 
Во мгле, качаясь, тонут дальние холмы —
Моя подруга, может быть, заснем и мы.
 

1934

 
Ты пронзительней счастья, Россия.
Невозможно тебя оскорбить.
Разлетаются листья сухие,
Только звезды не могут не быть.
 
 
Не забыть холодевшие руки
И разгневанные небеса.
Обреченные ветру разлуки,
Облетают твои голоса.
 
 
И не в силах к тебе возвратиться,
И не в силах тебя разлюбить,
Сердце, как ослепленная птица,
Не летая, пытается жить.
 

1928