Текст книги "Тайна женского сердца"

Автор книги: В. Волк-Карачевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

12. Заботы и хлопоты

Похороны совершились на третий день. Тело бедного старика лежало на столе, накрытое саваном и окруженное свечами.

А. С. Пушкин.

 
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.
 

А. С. Пушкин.

Вернувшись от Зайцева, Александр первым делом выяснил, знал ли кто из слуг о смерти барина. Молодой Тришка, добрый малый лет двадцати пяти, исполнявший при Александре обязанности верного денщика и помощника на охоте, вообще несколько дней отсутствовал в доме, так как, пользуясь нестрогостью молодого хозяина, давно уже завел себе на деревне солдатку и при каждом удобном случае ночевал у нее.

Почему он предпочитал оставаться у этой солдатки вместо того, чтобы неотлучно находиться в имении, сообразительный читатель может легко догадаться, вспомнив свою молодость.

Две деревенские девки, взятые на время приезда Катеньки, и едва передвигавшаяся старуха кухарка не выглядывали из кухонной половины. Мальчик сирота Федька, как всегда, спал в прихожей. Только старый Пантелеймон видел неизвестного гостя, приехавшего к барину и исчезнувшего тихо и незаметно, как это часто делали господа, являвшиеся к майору по давним петербургским делам.

Вечером Александр сказал Пантелеймону, что барин занемог, а утром – что отец умер. Через три дня его похоронили. Александр посылал коляску в Захаровку, за матерью, но жена майора Нелимова отказалась проводить мужа в последний путь.

На похороны приехала княгиня Тверская с печально робкой Поленькой. Вместе с ними явился и Богдан Степанович Персидский, считавший себя ближайшим другом майора, так как тот знал толк в фейерверках и разрешал Александру помогать Персидскому устраивать эти зрелища, требовавшие знаний, опыта и осторожности.

На погосте у церкви собрались крестьяне. За двадцать лет жизни при странном барине мужики распустились и разленились донельзя, но, несмотря на это, барином они гордились и рассказывали, при случае, мужикам из соседних деревень, что, упражняясь с сыном, их «майлер» так «шпажкой тычет», что нет сил глазом усмотреть, а когда палит из пистолей, то влет сбивает простую муху, а крупного овода или мохнатого шмеля – даже не прищурив глаза.

О том, что произошло на самом деле, никто не догадался. Только священник удивился, когда Александр сказал ему, что сам обмыл тело отца. Но потом подумал, что в этом нет ничего странного при хозяйственном неустройстве, царившем в усадьбе Нелимовых. Могила майора Нелимова оказалась рядом с могилой убитого им на поединке поручика Корнеева, с ним он когда-то, в годы беспечной и дерзкой молодости, похитил у масонов отделения страшной ложи иллюминатов отречение Анны, погубившее их обоих.

Спустя несколько дней после похорон Александр вызвал к себе Егора Медведева, Топтуна, мужа Анисьи, и приказал ему, как человеку бывалому, в свое время живавшему и в Твери-городе, и в Москве, отвезти в Санкт-Петербург письмо Анастасии, внучке хромого Акима Сверчкова из Захаровки, отпущенного на волю еще самим старозаветным барином, бригадиром Матвеем Ивановичем Захаровым, отцом барыни, то есть жены майора Нелимова.

Сверчков известен в столице по торговому промыслу и слывет миллионщиком, а потому Егор должен исхитриться разыскать его в городе, пусть себе даже и таком не маленьком, как Санкт-Петербург, где люди, живущие на одной его стороне, толком и не знают, кто живет на другой.

В письме Александр объяснял Анастасии, как найти Екатерину Андреевну Нелимову, фрейлину малого двора великого князя Павла Петровича, а встретившись с ней, рассказать, что умер ее отец, Андрей Петрович Нелимов. Но, главное, улучив удобный момент, шепнуть ей на ухо, что брат ее, то есть он сам, Александр, узнал все об Анне.

Отправив нарочного, Александр на всякий случай написал Катеньке простое письмо с вестью о смерти отца и послал его по казенной почте. Обычно во всех делах Александр привык полагаться на Катеньку, подчиняясь ее мнению и как бы уступая ей старшинство. Но после смерти отца, оставшись единственным мужчиной в семье, он подсознательно почувствовал за собою ответственность за сестру, и за мать, и за имение.

Имение было почти разорено, вернее, совершенно запущено. При отце Александру и в голову не приходило заниматься хозяйством, хотя Протасов часто упрекал его в том, что хозяйство у Нелимовых ведется из рук вон плохо, а точнее, не ведется хозяевами совсем.

Точно так же обстояли дела и у многих других помещиков. Недалеко от Заполья, верстах в сорока, находились владения князей Сорокопятовых. У них хозяйство было развалено еще хуже. Но князей с этой странной фамилией все считали если не сумасшедшими, то по крайней мере полусумасшедшими, что соответствовало действительности.

Жалкое существование влачили по вине своих хозяев и еще несколько поместий. Владелец одного из них, Козловский, жил в Петербурге и годами не появлялся в своем имении. Его приказчики обирали крестьян и воровали безмерно, наживая себе за несколько лет состояния, деревни Козловского поражали нищетой и разорением.

Так же выглядели и еще несколько поместий, хозяева их или спивались, или из-за лени и неспособности медленно погружались в состояние естественного распада.

Но на глазах у Александра имелись и совсем другие примеры. Тот же Протасов со своим, как он говорил, совершенно идеальным поместьем, в нем – опять же по словам хозяина – каждая травинка и каждая курица приносила доход, «ибо к тому и предназначена Богом и естеством».

Можно сказать, процветало имение Дельвигов. Две сестры-немки рачительно вели хозяйство, бережливо собирая копейку к копейке, предназначенные для будущей карьеры молодого барона. Крестьяне в их имении были в меру сыты и досмотрены, как приглеженные хорошим хозяином кони.

Зажиточно жили и мужики княгини Тверской, владения ее вообще казались особым государством, окруженным другими странами, жившими по другим законам и обычаям. Неплохо шли дела и у князя Ратмирского. Настоящего порядка добиться ему не удавалось, но так как он все-таки пытался заниматься хозяйством, то, благодаря и его трудам, и хлопотам управляющего, о котором я расскажу попозже, результаты их трудов и забот все-таки сказывались.

13. Любовь, любовь

Ох, то-то все вы, девки молодые.

А. С. Пушкин.

У меня и без того достаточно причин жаловаться на любовь.

Шадерло де Лакло.

Пока был жив майор Нелимов, Александр не обращал на хозяйство никакого внимания. Во-первых, как младший в семье он не мог вмешиваться в заведенные, точнее, сами собой сложившиеся порядки. А во-вторых, ему было не до того – все его время отнимали страсть к охоте, благодаря этому усадьба не голодала, упражнения в фехтовании, которыми он доводил себя до изнеможения и поэтому добился огромных, пока что незаметных ни самому, ни другим (кроме майора Нелимова) успехов, ну и, конечно, любовные похождения.

Правда, похождения Александра – и с его проводницей в мир плотских утех Анастасией, и с крестьянскими девками, и с дамами, и даже с Оленькой Зубковой, нельзя назвать любовными, так как душевных переживаний, мук и страданий он не испытывал.

Все это следовало бы назвать игрою плоти, опытами соития, своего рода проявлением развития естества, не имевшими, кстати, ничего общего с развратом, явлением исключительно духовным, разврат не известен в мире живой, вечно совокупляющейся природы.

К настоящему моменту Александр подошел к той черте, когда и эту часть своей юношеской жизни он должен был осмыслить. Он вдруг превратился из ребенка, которого волновало, да и то только потом, чтобы о его проказах не узнали родители, в главу семейства, и теперь нужно отвечать за поступки перед самым строгим судьей, от которого человек, неиспорченный и благородный, не имеет возможности скрыть ничего – перед самим собою.

Неожиданный разговор с Зайцевым об ответственности перед Поленькой за все то, что может произойти с ним, подтолкнул Александра к осмыслению своих отношений с представительницами другого пола, ведь их даже какой-то собор отцов церкви, найдя законный для того повод, постановил считать людьми, а не игривыми козочками, за которыми вдогонку могут пуститься и сами, чуждые власти плоти, святые отцы, подобрав для удобства бега подол своих одеяний, чтобы, в случае успеха преследования, поднять его еще повыше.

Именно людьми, а не оленьими самками, сводящими с ума буйных ретивых самцов покачиванием нежных крупов, приобретающих к осени светлую окраску шерсти, более привлекательную, чем даже нужно.

И хотя они – представительницы этого другого пола, признаны людьми, но сведут с ума кого хочешь, даже если их запрятать в какие-нибудь одеяния, придуманные, чтобы скрывать то, что сводит с ума, но на самом деле не скрывающие, а привлекающие к тому, что якобы скрывается, даже если одежды эти спрячут все, совершенно все – маленькие ножки в изящных туфельках, и саму стройную фигурку, соблазнительно перетянутую в талии, и почти полуобнаженную грудь, разделенную надвое не менее соблазнительной ложбинкой, и гордую шейку, и чуть, словно припухшие, полуоткрытые, зовущие губки – и останутся только видные сквозь довольно широкую прорезь глаза, – то глаза эти, своим блеском и жгучим огнем и мельканием длинных черных ресниц, сделают то же самое – сведут с ума.

А уж если взору предстанет гибкая, грациозная фигурка и можно усмотреть или хотя бы угадать проворные ножки, готовые умчаться манящим за собой легким бегом… Как это, не умея удержаться в своей естественной простоте, делала прелестная Фенюшка…

Александр ведь лукавил, когда задавал себе вопрос: «Почему она вдруг ни с того ни с сего бросается бежать от меня?» Он прекрасно знал, почему и зачем убегала Фенюшка. Но не догонял ее, как сильный молодой олень. Почему? А потому, что уже задумывался.

Ведь она, Фенюшка, не просто грациозная самочка. Она – дочь Егора Медведева, Топтуна, самого толкового из его мужиков и потому им неосознанно уважаемого. Уважение это еще больше окрепло, когда он отправил Егора с письмом в Санкт-Петербург и почувствовал с каким пониманием и преданностью и ответственностью этот мужик взялся исполнять поручение своего барина, догадываясь, что дело не совсем простое и даже, скорее всего, рискованное. И то, что было у него, Александра, с женой Егора, Анисьей, теперь уже не могло ни повториться, ни продолжиться.

Александр как-то сразу вдруг понял, что все эти девицы и девушки, совсем не так устроенные, как мужчины, – не просто интересные существа и отвечать за них нужно куда больше, чем за любимую лошадь. А уж за Поленьку…

14. Верую, верую и трудов не пожалею

Одарен некоторой живостью характера, вследствие которой было со мной множество всяких случайностей.

П. В. Чичагов.

Таков ли был я, расцветая?

А. С. Пушкин.

Узнав тайну отречения Анны и вместе с этой тайной – тайну отца, заключавшую в себе дело его, майора Нелимова и князя Шумского, жизни, Александр ясно и бесповоротно определил, что это дело – дело и его жизни. До этого он довольно смутно представлял свое будущее, то ли мирного помещика, через приданое Поленьки наследующего владения княгини Тверской, то ли храброго воителя, ведущего в генеральском мундире свои войска чуть ли не в Индию, как это некогда делал другой Александр, царь македонян, упорно считавших себя эллинами, что не совсем признавали за несколько неотесанными горцами их, скажем так, двоюродные братья с тоже не совсем равнинного Пелопоннесского полуострова, отличного от других полуостровов в первую очередь необычайной изрезанностью береговой линии.

И услышав от Зайцева о том, что у князя Шумского и майора Нелимова была великая цель – освободить родину, Россию, от немцев и проходимцев, незаконно завладевших русским троном (а заодно, хорошо бы освободить и весь мир от засевших в Амстердаме масонов и их пособников в петербургских и московских ложах), Александр со всем пылом юношеской души, жаждущей возвышенных подвигов, предался этой мечте.

Отец никогда не подталкивал его к такому решению. Понятно, он дал слово княгине Тверской не втягивать сына князя Шумского в дела давно минувших дней, дела, потерпевшие полный крах. (А кроме того, об этом его просил и сам умиравший на его руках князь Шумский, когда майор Нелимов привез его, тяжелораненого, в родовое имение и они нашли там умершую от родов жену князя и только что увидевшего свет наследника славного рода Шумских).

Но прожив почти двадцать лет рядом с тайно заменившим ему отца майором Нелимовым, Александр, считавший его своим родителем, смотрел на мир глазами майора Нелимова. Он стал для него непререкаемым авторитетом и со шпагою в руке, и у ландкарты, по которой они намечали возможное движение войск. И в оценках и мнениях о немцах, поналезших в Россию как тараканы к хлебу на кухонном столе, и о блуднице Екатерине, выудившей из-под носа у немца Панина и хохла Разумовского императорскую корону, и о Потемкине, щеголявшем, как шут гороховый, в фельдмаршальском мундире, украшенном бриллиантовыми пуговицами.

Да и сам Александр, в свои восемнадцать лет мало в жизни повидавший, так как дальше Твери еще никуда не ездил, но не мало знавший, так как перечитал на пяти языках почти все написанное за две тысячи лет, и еще больше понимавший благодаря усердно наставлявшим его Карлу Ивановичу Гофману и Петру Петровичу Зайцеву, уже приходил к тем же выводам и определениям, которые слышал от отца.

Рассказ Зайцева только подвел черту и стал поводом, чтобы сказать: «Верую, верую и трудов не пожалею, жизни не пощажу в борьбе за правое и священное дело!» И, полный сил и отваги, с неотразимой шпагой в одной руке и неопровержимым отречением Анны (за ним ему осталось только два раза съездить к Зайцеву), он уже готов ринуться в бой, броситься навстречу жестоким сражениям и опасным приключениям, войти в интриги, преодолеть их коварство и победить – победить или геройски сложить голову за святое, правое дело.

Хотя нет, конечно же, не погибнуть, а просто победить вместе с друзьями, тем же бароном Дельвигом и еще двумя смелыми, ловкими и преданными товарищами, они рано или поздно отыщутся в боях и походах.

И вот в тот самый момент, когда, казалось бы, можно уже седлать коня, подобного легендарному Буцефалу или Росинанту или хотя бы лошади того цвета, который весьма распространен в растительном мире, но редко встречается у лошадей, зато может помочь ее владельцу обрести заклятого врага, вдруг выясняется, что герой не совсем свободен.

Ладно уж ни на что, кроме жаркой ночи, не претендовавшие многоопытная Анастасия и неудержимая Анисья, и босоногие нимфы полей и лугов, и даже Фенюшка, о ней нет-нет да и вспомнишь. Ладно уж любившая его тайно и самоотверженно тетушка барона Дельвига. Ладно уж княгиня Ксения Павловна Свирская, чуть не утащившая его в Париж, как кошка зазевавшегося неосторожного мышонка. Ладно уж жена тверского губернского чиновника – ее даже имя забылось. Всех их можно бы зачислить в грехи молодости, не сказать чтобы печальные ни для них, ни для него.

Но вот Поленька… Как быть с Поленькой?

Ах как некстати Катенька поторопила помолвку! Рассказать Поленьке все как есть? И она в ответ бросится к нему на шею и поклянется, что готова отдать ему свою жизнь и, если нужно, погибнуть вместе с ним… И погибнет, если придется, или поедет, как княжна Долгорукова, то есть графиня Шереметева, за ним в ссылку в Сибирь, если его постигнет неудача…

Имеет ли он право так распоряжаться ее жизнью? А если получится как у отца… Мать, наверное, тоже по девичьей восторженности молодых лет готова была на все ради счастья в объятиях решительного и смелого майора… Годы жизни в глуши, тяжелый гнет неудач подавили ее, сломали… И можно ли винить ее… Конечно же нет…

А что ожидает Поленьку, соедини он ее жизнь со своей, на краю пропасти к которой он движется направляемый судьбою…

15. Где она? Какие каверзы готовит?

Капризная, упрямая.

А. Карчевский.

 
Любовные, чудные грезы
Проснутся ли в сердце твоем?
 

Цыганский романс.

Можно, конечно, просто уехать. Написать письмо с каким-нибудь, для отвода глаз, объяснением. Увлекся другою… И потому недостоин… Или что-нибудь подобное… И вот она, милая, робкая, надеющаяся Поленька брошена после помолвки… Она, с такою нежною, ранимою душою… Разве она заслужила такой удар, разве ей вынести такой позор, пережить такую обиду?

И потом… За Поленькой тень Старухи, грозной княгини Тверской. Во всей округе перед ней не дрожал только майор Нелимов (и само собой разумеется, поручик Зайцев, он не боялся не только Старухи Тверской, но даже и той Старухи, что бродит по свету со ржавой, но острой косой, и носит с собою связку ключей от всех дверей, почему от нее невозможно запереться никакими замками и не удается спрятаться ни за какими дверьми, если ей придет в голову заглянуть на огонек, не спрашивая на то разрешения и не предупреждая о своем обычно ни для кого не желанном приходе).

Александр, отчасти по молодости лет, отчасти наученный Зайцевым, не боялся этой второй Старухи, а вот суровой княгини Тверской побаивался, правда, совсем немного, чувствуя, что княгиня благоволит ему, и даже чуть молодится в его присутствии.

Да, сбежать от Поленьки это не то что геройски ловко и доблестно улизнуть из постели Оленьки Зубковой. И, кстати, что с Оленькой? Неужели она исчезла навсегда? Нет, не для того она приезжала на помолвку, чтобы потом исчезнуть просто так… Ах как она блеснула, как поразила: комета, комета, метеор…Как она сразила Старуху, княгиню Тверскую!

Александр слышал почти весь их разговор, холодея от ужаса, что вспыхнет вселенский скандал и Старуха вышвырнет Оленьку как жалкого, царапающегося котенка, но Оленька вдруг сказала: «Пожалуют собольку перстенек да и проглотят с хвостиком», и могущественная, всесильная, всевластная Старуха, вдруг мертвенно побледнев, потеряла дар речи…

«Пожалуют собольку перстенек да и проглотят с хвостиком»… «Что значат эти слова? Почему они так сильно уязвили княгиню Тверскую? Перстенек, соболек… Что-то знакомое… Какое-то присловье, то ли поговорка… Погоди, соболек…» «Ах какой у тебя, барин, соболек», – говорила Анисья, лаская его там, где не ласкают девицы, это мужчины нетерпеливы и торопливы, им нужно и пощупать и увидеть, а девушки стыдливы, они довольствуются более скромными ласками.

Анисья была куда как смела. И не стыдилась ласкать там, где интересно. От этого ее бесстыдства в нем снова возникало желание и он опять поворачивал ее к столу в той их маленькой каморке, где и прилечь-то нет места.

Но что значит – пожалуют перстенек? И проглотят с хвостиком? Наверное, что-то, конечно же, неприличное, если сказать вслух при людях… И почему это касается княгини Тверской? Наверное, Оленька что-то разузнала о ее, княгини, молодости, и, возможно, каком-то ее романе…

Соболек – вслух при всех… Конечно же, княгиня когда-то была молода… И говорят, красавица… И, конечно же, были у нее романы. Неспроста и замуж она не вышла… Ведь захоти она выйти замуж, женихи бы нашлись, и не один… Но вот какой-то соболек, которому пожаловали перстенек, видимо, разрушил ее счастье… Кто пожаловал? Сама княгиня, наверное, но кто-то этого соболька проглотил с хвостиком, и перстенек не помог…

Ах как уязвила, как больно кольнула… А потом победно прошлась в полонезе и упорхнула… Упорхнула, как голубка… Хотя, конечно же, нет, она совсем не голубка… Попадись ей голубка, от голубки только перья полетят… Умчалась, как ослепительная белая пантера… Мелькнула как молния и словно ее и не было… Не оставив следа… И даже не заехав в свою Зубовку…

Где она теперь? Какие каверзы и подкопы готовит? Какие сети расставляет? Александр уж и сам был готов в них запутаться… Так прельстила, увлекла его Оленька своим феерическим, просто настоящим фейерверковым, волшебным явлением…

Так что от Оленьки Зубковой можно ускользнуть, сбежать, но скрыться от нее уже труднее, а избавиться – невозможно…

III. Мечты и мысли, надежды и планы Елизаветы Холмской

1. Задача состоит в том, чтобы…

 
Любви, надежды…
 

А. С. Пушкин.

Ох! как мне жить!

П. Карабанов.

 
Зачем горишь, моя звезда,
Зачем так ярко светишь мне?
 

В. Давыдов.

Взаимоотношения Александра Нелимова и Оленьки Зубковой занимали и еще одну красавицу – Елизавету Холмскую, которая готовилась стать княгиней Ратмирской.

На помолвке Александра и Поленьки Холмская и князь Ратмирский присутствовали еще в ранге жениха и невесты, а в самое ближайшее время они собирались обвенчаться. Но уловление князя в сети Гименея было только первым действием обширных планов Елизаветы.

Я хотел написать «широко задуманных планов», но удержался от этих слов, чтобы не погрешить против истины, против нее грешит так много пишущих и прозою и стихами, что я не хотел бы вливаться в их пеструю толпу, которая могла бы заполнить стогны – то есть стонущие от обилия людей площади и улицы великих городов древности и современности, исключая маленькие провинциальные городишки, в них и площадей-то почти нет да и на узеньких улочках толпе тесно и неудобно, ей, толпе, волнующейся как шумное море, подавай столицы.

Даже улавливать князя Ратмирского Елизавета не задумывала и не планировала. Мысль об этом пришла ей в голову уже по ходу действий, началом их послужило внимание, проявленное к ней Ратмирским, осаждаемым Глафирой Сандаковой. И осмыслив складывающуюся стратегическую обстановку и поняв, что у нее есть шанс, Елизавета постаралась этот шанс не упустить.

И не упустила. Однако что такое шанс? Случай, удачное падение игральной кости. Нет, Елизавета не надеялась на удачу, на случайное везение, свой шанс она устроила себе сама и потому кубик игральной кости, брошенный ее умелой рукою, и принес ей заслуженный выигрыш.

Но осмотревшись на завоеванных позициях, Елизавета, ободренная успехом, пришла к выводу, что не нужно останавливаться на достигнутом. Конечно, ее успех велик. Вчера – почти бесприданница, одна из четырех дочерей владелицы деревеньки в сотню душ. Сегодня – княгиня, хозяйка имения в пять тысяч крепостных, обязанных своему барину возможностью трудиться ради его, барина, счастья с молодой и приветливой барыней. И муж приличный, вполне образованный, можно сказать, еще молодой, приятный на вид, с хорошими манерами, далекий от пороков.

Правда, князь Ратмирский слывет человеком малообщительным. И странноватым, склонным к одинокой, даже угрюмой жизни. И скуповатым. И не зажигающим женских сердец, как, например, Александр Нелимов. И как еще сложится с ним жизнь.

Была бы жива его матушка, она своей знаменитой скупостью, надменностью и неуживчивым характером извела бы любую невестку. Но матушка князя Ратмирского давно уже покинула сей, не совсем умевший угодить ей, мир. А сам же князь человек, способный меняться к лучшему.

Задача состоит в том, чтобы переменить действительно косную, несколько, может, в самом деле угрюмую жизнь его на более приятную – во всех отношениях. Действовать нужно осторожно, не торопясь. Но действовать нужно.

Явление Оленьки Зубковой на помолвке Александра Нелимова и Поленьки поразило Елизавету. Поразило и навело на размышления. Конечно, Оленька смела, даже дерзка. И ничуть не боится Старухи, княгини Тверской. А Старуха даже не нашлась, как осадить ее. Да, смела, дерзка. И блистательна. Ослепительно блистательна. Но не это главное. Откуда такие возможности?

Сказочное, волшебное платье от личного портного из Парижа, пренебрегающего шить самой королеве Марии Антуанетте по той только причине, что в парижском высшем свете ее не хотят принимать за свою. И выезд – по словам Персидского – не менее как стотысячный, карета английская, и лошади английские.

А ведь несколько месяцев назад Оленька не имела ни гроша. Бесприданница, куда как более без ничего, хуже, чем любая из сестер Холмских, у них хоть что-то, но все же есть. И откуда вдруг все это невероятное богатство?

И ведь замуж не вышла. «В невестах хожу», – так она ответила на вопрос майора Нелимова. Так откуда же? Неужели Оленька вернулась к богатому Нашокину и получила все это известною ценою?

Нет, это маловероятно… Она ведь по-прежнему претендует на Александра. Он помолвлен с Поленькой, но от Оленьки можно ожидать чего угодно. И стань она наложницей Нашокина, разве могла бы она так вести себя? Нет, она горда, независима, уверенна в себе. Дерзка. Но в то же время – снисходительна.

Нет, богатство Оленьки не греховного происхождения… Падшие девицы себя так не ведут. Хотя… Это здесь, в тверской глуши, они – падшие, грешницы – презираемы. И в Москве, где царят старые нравы, – тоже. А в Петербурге совсем по-другому. Племянницы Потемкина живут у дядюшки как в гареме. И ничего, все приняты в свете. И не стесняются своего положения. И допущены ко двору.

Да и сама императрица… Флигель-адъютанты меняются при ней один за другим. Теперь вот Дмитриев-Мамонов. Годами более чем вдвое ее моложе… В Петербурге все по-другому. А в Париже, говорят, мужей и любовников даже вместе представляют на светских церемониях, вполне официально…

Однако Оленька Зубкова ни в Санкт-Петербурге, ни в Париже не бывала. В Москве – да, провела два года у тетки и ни с чем вернулась в Зубовку. И вот вдруг… И все-таки как, откуда такое богатство? Хотя, впрочем, какая разница… Если бы Елизавета и знала, как Оленька в один миг стала сказочно богата, вряд ли она смогла бы повторить подвиг подруги.