Текст книги "Агент абвера"

Автор книги: В. Владимиров

Соавторы: Л. Суслов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Глава десятая
ВИЛЛА ШРАММА

Узнав о том, что в доме отдыха ему предстоит провести целый месяц, Никулин искренне обрадовался. И не только потому, что хотелось пожить в человеческих условиях, прийти в себя после пыток и карцера. Дом отдыха находился на довольно крупной железнодорожной станции. Неподалеку от нее проходила линия фронта, а в окрестных лесах активно действовали партизанские отряды. Чекисты сообщили Никулину явки, пароли, адреса нескольких подпольщиков, которые могут помочь связаться с партизанами. Появилась реальная возможность установить надежный контакт со своими. Тем более что в доме отдыха агенты имели больше свободного времени.

Валку Никулин покидал с легким и радостным чувством. Он неплохо поработал здесь, выполняя задание генерала Быстрова.

Ночью Николай Константинович направился на железнодорожную станцию, занял свое место в купе. Сопровождавший его фельдфебель, едва забравшись в вагон, растянулся на лавке и захрапел. А Никулин уснуть не мог. Снова и снова ворошил он в памяти десятки фамилий, имен, вспоминал приметы людей, с которыми встречался в немецком тылу. В числе его знакомых были люди, разные и по характерам, и по убеждениям. Одни – лютые враги Советской власти, другие – до конца оставались патриотами. И он, чекист, обязан сделать все, чтобы предатели не ушли от справедливого суда, а герои, погибшие безымянными в фашистских застенках, стали известными народу.

Едва поезд остановился у перрона, в небе появились советские самолеты. На железнодорожные составы, станционные постройки посыпались бомбы. Разрывы корежили стрелки, рельсы. То тут, то там вспыхивали пожары.

Никулин с фельдфебелем успели в числе первых выскочить на привокзальную площадь. Здесь они заметили присланную за ними машину. Шофер уже разворачивал ее, собираясь удрать. Но фельдфебель грозным окриком остановил солдата и вместе с Николаем Константиновичем вскочил в машину. Она тут же рванула вперед и понеслась за город, где на берегу живописного озера стоял двухэтажный каменный дворец, принадлежавший до революции крупному помещику. В годы Советской власти в доме располагалась профсоюзная здравница. Захватив город, немцы оставили санаторий в нетронутом виде. Они намеревались расположить здесь госпиталь, но вмешался Шиммель и добился передачи санатория под дом отдыха для офицеров и агентов «Абверкоманды–104».

Просторный дом, окруженный прекрасным парком с березовыми и тополиными аллеями, уютные тихие спальни, гостиные, украшенные коврами, великолепная столовая, разнообразные игры – все было к услугам отдыхающих. Видимость полной свободы, безопасности расслабляла внимание, настраивала на благодушный лад.

Но абвер и здесь был верен себе. Он не мог оставлять без наблюдения своих агентов, полностью доверять им. И в доме отдыха продолжалась проверка как тех, кто вернулся, выполнив задание, так и тех, кто готовился к переходу в тыл советских войск. Поэтому среди персонала дома отдыха находилось немало агентов контрразведки. Десятки глаз контролировали каждый шаг любого постояльца. Думать о том, чтобы незаметно ускользнуть от надзора, попытаться связаться со своими – не приходилось. А рисковать Никулин не мог: теперь малейшее подозрение, возникшее у немцев, могло свести на нет все результаты его кропотливого труда.

Чекист терпеливо выжидал, пристально присматриваясь к обитателям дома отдыха. Многих из них он встретил впервые. Но кое–кто ему был знаком еще по Валкской школе. Здесь, например, на хозяйственной работе оказался пропагандист Владимир, изгнанный Шнеллером в минуту гнева. Встретились как старые знакомые.

– Понимаете, – объяснял Владимир Никулину, – не нашли мы общего языка с господином Шнеллером. Пришлось оставить преподавание. Вот теперь заведую хозяйством дома отдыха.

– И довольны? – поинтересовался Николай Константинович.

– Как сказать… Здесь я оказался за бортом политической борьбы. Это угнетает. А впрочем… Простите, мне надо торопиться.

Владимир не договорил и отправился куда–то. Никулин подумал: «Видали, какой политический борец нашелся. Одно слово – «Боже, царя храни», – вспомнил он прозвище, которым Владимира наградили в Валке.

– Еще встретимся, поговорим, – пообещал, удаляясь, Владимир.

– Пожалуйста. Рад буду, – ответил Николай Константинович.

Большой интерес Никулина вызвала бывшая партизанка Нина Зимина. Ее вместе с мужем захватили немцы во время одной из карательных операций. Самого «Зимина абверовцы сумели завербовать и направить в партизанский отряд с заданием, а ее оставили в качестве заложницы. Владимир взял испуганную женщину под свое «покровительство» и склонил к сожительству.

– Куда я теперь денусь, – не раз жаловалась Нина Зимина Николаю Константиновичу. – Если мой не вернется – меня расстреляют. А он такой – уйдет и не вспомнит. На Владимира тоже надежда плоха. Что я для него? Игрушка.

Никулин помалкивал. Что он мог сказать, чем утешить эту растерявшуюся женщину.

– Ты с Ниной поосторожней, – как–то обмолвился Иван Кошелев, его старый знакомый по разведшколе. – Кажется, она на гестапо работает.

– А мне–то чего? – вскинулся Николай Константинович. – Я перед немцами чист.

– Ты, говорят, уже сделал «ходку» на ту сторону? – допытывался Кошелев.

– Был, вернулся.

– Ну и как?

– Обыкновенно. Ходи, смотри, мотай на ус. Вернешься – расскажешь. Вот и все.

– Попадаются, говорят, многие.

– Это уж дело такое. Одного поймают, другой сам с повинной придет. Как кому повезет.

– Да, заявись… Небось сразу к стенке…

– Вот чего не знаю, того не знаю. Я, к примеру, не пойду добровольно сдаваться. На той стороне по головке меня не погладят. А кто вины за собой не чует, тот, бывает, и идет. Про Горошко слышал?

– Это какой Горошко? Который с нами в Валкской школе учился?

– Он самый. Так вот его на переправочном пункте в Сиверском Фиш при мне почем зря матом крыл. Правда, только заочно – тот успел с повинной явиться. Много немцам вреда причинил. Вроде ни судить, ни наказывать его не стали. А может, просто болтают.

– Все может быть, – согласился Иван Кошелев и, задумавшись, отошел к своему напарнику, с которым готовился к переходу линии фронта. Они долго о чем–то шептались. Николай Константинович догадывался о чем и исподволь подталкивал их в нужном направлении.

Как–то Иван Кошелев пригласил Никулина «встряхнуться».

– Через два дня ухожу на задание, – сказал он. – Обратно не вернусь. Пойдем выпьем на прощание.

– Ну–ну, – согласился Николай Константинович, – отчего же не выпить? Это всегда можно. Только ты языком поменьше лязгай, а то ты шутки шутишь, а услышит кто – и до греха недалеко.

– Тебя–то я не первый день знаю. Доносить не пойдешь.

– Ну, а напарник твой?

– А он как хочет. Я сам по себе.

Иван Кошелев «темнил». Никулин догадывался, что приятели сговорились действовать сообща. Он мельком взглянул на своего собеседника. Смуглый, черноволосый парень шагал твердо, уверенно. Несмотря на небольшой рост, он казался крепким, недюжинной силы человеком.

«А что, если попробовать переслать с ним через фронт сообщение о тех агентах, которых недавно отправили на Сиверский переправочный пункт для заброски в Тыл советских войск, и о тех, кто отдыхает здесь? Пора дать знать о себе генералу Быстрову», – подумал Николай Константинович. Но тут же отбросил эту мысль. Если бы он даже на все сто процентов был уверен в решимости Кошелева явиться с повинной, то все равно не мог раскрывать себя. Кошелева при переходе могут обстрелять, убить, устроить внезапную проверку, обыскать. Нет, для связи требовалось искать другого человека.

Думая каждый о своем, Никулин и Кошелев подошли к покосившемуся деревянному домику на окраине города. Здесь жила толстая, глупая и невероятно распутная баба, кухарка из дома отдыха, известная среди отдыхающих по прозвищу «Маша–бомбовоз». Едва ли не каждый отдыхающий сводил с ней знакомство. Она безотказно принимала любого.

– Готовь, Маша, выпивку, закуску – прощаться пришел, – сказал Кошелев, швыряя на стол пачку рейхсмарок. В отличие от оккупационных они считались «надежными» деньгами и пользовались спросом на черном рынке. Жадно схватив щедрое приношение, Маша заметалась по избе. На столе появились грибы, соленые огурцы, сало. Откуда–то из подполья хозяйка извлекла объемистую запотевшую бутыль и пригласила гостей к столу. Выпили, закусили.

Хмель быстро ударил Маше в голову. Переводя заплывшие жиром глазки с Кошелева на Никулина, она игриво спросила:

– Вы что ж, так вдвоем у меня и останетесь али подмогу привести?

Николай Константинович даже выругался про себя – вот дрянь, но вслух подхватил:

– В компании веселей. Зови подружку!

– Я – мигом!

Маша убежала, а Никулин, оставив Ивана расправляться с яичницей, прошелся по комнате. Пузатый комод с неизменными слониками и гипсовой раскрашенной кошкой, большая застекленная рама с фотографиями, икона с рушником в правом углу, обтянутый сафьяном альбом с немецкой надписью – явно подарок кого–то из многочисленных поклонников.

От нечего делать Николай Константинович начал перелистывать альбом. Виды немецких городов, рождественские открытки с сусальной позолотой, киноартисты и артистки со стандартными улыбками, целующиеся парочки и пронзенные стрелами багровые сердца… Все это наводило тоску, и, чистосердечно зевнув, Никулин хотел было захлопнуть альбом, но тут его взор привлекла фотография худощавого морщинистого мужчины со злым взглядом. Этого человека Николай Константинович знал очень хорошо. Его звали Аббас.

Как очутился портрет абверовского палача в альбоме? Николай Константинович стал быстро листать страницы. Мелькали лица незнакомых людей в немецких военных мундирах, в цивильном платье. Вот фото авантюриста и ханжи «отца Алексия» или просто «попа». Никулин встречал его в Гуцаловском лагере и знал, что это убежденный враг Советской власти. Вот фельдфебель Безверхий, награжденный двумя медалями за успешное выполнение диверсионных заданий… Этих фотографий у Никулина не было. «Ценная находка», – подумал Николай Константинович. Он решил переправить их в советскую контрразведку.

С равнодушным видом отойдя от комода, Никулин сказал Кошелеву:

– Я тут останусь. Не возражаешь?

– А мне что? Оставайся.

В сенях скрипнули двери, раздались торопливые шаги, и в комнату вошла Мария в сопровождении молодой женщины.

– Это Катя, – представила хозяйка квартиры свою подружку.

– Ладно, давай за стол, гулять будем, – буркнул в ответ Кошелев, наполняя стаканы. Самогон развязал языки. Николай Константинович рассказал несколько подходящих к случаю анекдотов. Катя запела старинный романс про бедную влюбленную девушку. Время пролетело незаметно. Уже стемнело, когда Кошелев с Катей ушли. Маша принялась убирать со стола. Никулин вновь подошел к комоду, небрежно взял альбом. Развернув его, он неожиданно злобным тоном спросил:

– Это что у тебя за портреты?

– А ваши ж хлопцы, те, с которыми я гуляла. На память дарили…

– Та–ак. На память, значит… А знаешь, что люди эти, как пошли на ту сторону, так и пропали? Долго мы ломали голову, разгадывая, какая это сволочь выдает нас. А ты вот где, оказывается, притаилась. А ну, говори, сколько тебе большевики за каждую душу платят?

Хмель вылетел из головы Марии. Испуганно вытаращив глаза, она затараторила:

– Ой, что ж это вы, люди добрые! Да чтоб я, да никогда! Как такое и подумать могли?

– Вот сведу тебя в гестапо, там по–другому заговоришь…

– Не губи ты меня, – бухнулась в ноги испуганная до смерти Мария. – По дури, по глупости бабьей я те карточки собирала. Да чтоб им пусто было. Вот, смотри, сейчас при тебе сожгу…

– Вот как? Ты следы заметаешь, а я потом отвечай? Знал, мол, да помалкивал… Знаешь, что мне за это будет?

– Господи, что ж делать? – рыдала женщина. Почувствовав, что напугана она достаточно, Николай Константинович решил «сжалиться».

– Ну, ладно. Женщина ты ласковая, обходительная. Жаль такую под топор отправлять. Возьму грех на душу, скрою твою вину. Но и ты держи язык за зубами. Впрочем, чтобы надежней было, я портретики с собой унесу. Проболтаешься, пеняй на себя.

– Ай, спасибо тебе, Николай, аи, спасибо, – обрадованно затараторила Маша, не зная, как угодить доброму человеку.

В руках Никулина теперь были не только списки агентов, но и снимки наиболее опасных из них. Требовалось лишь срочно переправить полученный материал к своим.

На другой день к Николаю Константиновичу неожиданно подошел Владимир и сказал:

– Сегодня никуда из дома отдыха не отлучайся. Звонил полковник Шиммель, хочет тебя видеть.

– Слушаюсь, – ответил Никулин.

За последнее время между ним и Владимиром сложились довольно близкие отношения. Не раз встречались как давние знакомые, беседовали. Никулин заметил, что в сознании Владимира происходит какой–то поворот. Он открыто говорил о своей тоске по России, а когда напивался, что в последнее время делал довольно часто, вовсю ругал немцев. Они, дескать, хотят Россию ограбить и по миру пустить, за ними, колбасниками, надо следить в оба. Трудно было разобраться в его действительных взглядах, в мотивах противоречивых поступков. Владимир и сам не сумел бы сделать этого. Откровенно говорить с ним Никулин не хотел. Не исключено, что внезапным дружеским чувством он воспылал по заданию контрразведки. Может быть. Но Владимир все–таки интересовал чекиста.

Как–то по пьянке Владимир проговорился о том, что немцы создают в Тильзите новую шпионскую школу, куда отбирают наиболее доверенных агентов. Николай Константинович поставил себе целью проникнуть туда, как только передаст собранные сведения генералу Быстрову. Наиболее подходящей кандидатурой для роли связного Никулин считал Нину Зимину. Немцы ее не принимали всерьез. Она ни у кого не вызывала подозрений. Все считали ее малодушной и порочной женщиной.

Наблюдая за Зиминой, Николай Константинович убедился, что больше всего ей хотелось бы удрать из дома отдыха. От побега ее удерживала лишь нерешительность, боязнь ответственности за связь с Владимиром. Женщина не видела выхода из той пропасти, в которую была брошена гитлеровцами. Ее еще можно было наставить на правильный путь. Но вначале следовало избавиться от Владимира, в присутствии которого Зимина буквально тряслась от страха. Никулин принялся искать пути к намеченной цели.

И вот теперь представился очень удобный случай. К обеду в дом отдыха приехал полковник Шиммель. Торжественный, подтянутый, он собрал весь персонал в столовой за празднично убранными столами.

– Господа! – торжественно провозгласил полковник. – От имени немецкого командования я должен вручить верному солдату фюрера господину Никулину «Бронзовую медаль с мечами» за активную борьбу с большевизмом. Хайль!

– Зиг хайль! – воскликнул и Николай Константинович, принимая бронзовую побрякушку из рук своего начальника.

Публичным вручением награды Шиммель рассчитывал, с одной стороны, поощрить агента за верную службу, с другой – подбодрить тех, кто отправляется на задание. Показать, как немецкая армия ценит своих героев.

Выпив немного коньяку, полковник поднялся из–за стола и позвал с собой Никулина в соседнюю комнату.

– Мы с вами еще успеем напиться, – сказал он. – Давайте на трезвую голову поговорим о деле. Вы хорошо выполнили первое задание. Немецкое командование высоко оценило вашу работу. Готовы ли вы выполнить еще одно задание?

Никулин призадумался. Переходить еще раз линию фронта он не мог: генерал Быстров требовал глубже проникнуть в аппарат абвера, разоблачать вражеских агентов, а не возвращаться назад. Но слишком твердый отказ мог насторожить Шиммеля.

– Староват я уже для таких «ходок», здоровье неважное. Боюсь, не сумею справиться. Тут бы, господин полковник, помоложе кого послать.

– Хорошо, не будем настаивать. Вы сделали свое дело и заслужили право отдохнуть. Но сейчас еще идет война. Великая Германия нуждается в верных солдатах. Вы должны найти свое место в строю борцов.

– Я бы согласился поехать в Тильзит, в разведшколу, – как бы размышляя по поводу предложения Шиммеля, проговорил Никулин.

Шиммель насторожился.

– Откуда вы знаете о Тильзитской школе?

– Владимир как–то сказал.

– Болтун, – сквозь зубы процедил Шиммель. – Хорошо, если он только вам об этом сказал. Придется его отправить в Германию. Пусть где–нибудь на заводе поработает, больше пользы принесет. Над вашей просьбой подумаю. Возможно, действительно пошлю в Тильзит к господину Шрамму. Вы ценный человек и вполне достойны такого доверия.

В зале, куда возвратился Никулин, попойка была в самом разгаре. Приехавшие с Шиммелем офицеры – разведчики, агенты, готовящиеся к переходу в тыл советских войск, гестаповцы – были уже в той степени опьянения, когда люди теряют контроль над своими поступками.

Николай Константинович взглянул на Владимира. Тот сел на любимого конька и с жаром принялся рассказывать собеседникам, как торжественно въедет русский царь в Москву после победы над большевиками.

– В России будет установлен такой порядок, который нужен фюреру. Думаю, что для царя там места не найдется, – бросил кто–то из присутствующих агентов.

Владимира прорвало:

– Святую Русь хочешь немецким хлевом сделать? И ради этого ты против своих пошел! Эх ты, идиот! Ну, я ненавижу большевиков. Так я – офицер его императорского величества. У меня большевики отобрали все – будущее, богатство, честь, мечты. А вы что потеряли? Вон сидит Иван Кошелев. Ему чем Советская власть не угодила? Сын мужика, он как хамом был, так бы пм навеки и остался. А при коммунистах он образование получил, офицером стал. Чего он к немцам полез? Натура холуйская не выдержала. Эх вы, людишки! Да вас всех вместе с фрицами давить надо, как клопов!

Распалившись, Владимир не заметил, как за столом воцарилась тишина. Два дюжих гестаповца поднялись с места, подошли к Владимиру.

– Прекрасно, прекрасно, – ласково пропел один из них. С профессиональным мастерством они скрутили Владимиру руки, зажали рот, резким рывком толкнули к двери. Только теперь, видимо, Владимир осознал случившееся. От гестапо ему не спастись, не отмолиться. Отчаянным рывком он сумел вывернуться, схватился было за пистолет. Но гестаповцы снова скрутили его.

– Уберите этого подлеца отсюда, – коротко приказал появившийся на шум Шиммель.

На улице глухо щелкнул выстрел. С Владимиром все было кончено.

В тот же вечер Никулин беседовал с Ниной Зиминой.

– У меня есть адрес надежного человека. Он поможет тебе уйти в лес, вернуться к партизанам. Это твой единственный шанс оправдаться перед своими, – говорил чекист Нине. – Владимира немцы убили. Следить за тобой некому. Вот бери этот пакет и иди в город. Тебя отведут в лес. Командиру партизанского отряда скажешь…

Подробно проинструктировав Нину Зимину, Никулин проводил ее в дорогу. А на следующий день и сам поездом выехал в Тильзит.

…В Тильзите возле большого моста через Неман горделиво высилась массивная, построенная еще в 1210 году кирха. Похожая на средневековый замок немецкого феодала, она с угрозой смотрела за реку на восток. Туда были устремлены агрессивные взгляды псов–рыцарей, прусских юнкеров и их наследников – офицеров гитлеровского вермахта. Здесь, на самой границе Восточной Пруссии, абвер держал свое отделение, замаскированное под невинную контору по сплаву леса. Она носила название «Хольмессамт». Возглавлял предприятие господин Эрнст Шрамм. Контора его располагалась на Дойчштрассе, 74 – как раз напротив кирхи. Но подлинная деятельность господина Шрамма протекала не здесь, а километрах в двенадцати от Тильзита, в укромном месте за дамбой при впадении в Неман небольшой речушки.

Укрытый от посторонних взоров хуторок был великолепным местом для шпионской школы. Два жилых дома, небольшая баня, сарай – вот вся усадьба. Сюда и привезли Никулина. На вилле Шрамма собралось более ста шпионов. Они не были новичками в разведке. Каждый из них в свое время отличился перед немцами.

Чем больше поражений терпели фашисты, тем более озверело и безрассудно они действовали. Подобная картина наблюдалась и в абвере. Если раньше абвер ограничивался разведкой передовых линий обороны советских войск и их неглубоких тылов, то сейчас адмирал Канарис поставил перед «Штабом Валли» задачу посложнее. По его указанию на вилле Шрамма надо было подготовить несколько больших групп агентов–диверсантов и забросить их в глубокие тылы Советского Союза – на Волгу, Урал, в другие крупные промышленные районы. Диверсанты должны были взрывать и поджигать важные объекты, убивать видных советских политических и государственных деятелей.

Для выполнения этих заданий немецкие разведчики подобрали и соответствующих людей. На вилле Шрамма Николай Константинович встретил давних знакомых: Аббаса, фельдфебеля Безверхого, Саблукова, «отца Алексия». Здесь были и полицаи, известные своими зверствами в лагерях военнопленных. Почти каждый из этих предателей имел по две–три медали за заслуги перед фашистами. На вилле Шрамма собрались отъявленные враги советского народа.

Николай Константинович мысленно благодарил покойного Владимира и Шиммеля за то, что с их помощью ему удалось попасть в Тильзит. Он мог теперь известить генерала Быстрова и советских контрразведчиков о замыслах, которые вынашивались здесь.

– Скоро вы приступите к занятиям, – говорил Шрамм.

Но исход войны был уже предрешен. Советские дивизии все ближе и ближе подходили к фашистскому логову. Гитлеровцы лихорадочно готовились к обороне Тильзита. Этот город, третий по величине в Восточной. Пруссии, был ключевым в немецкой обороне. Отсюда открывалась прямая дорога на Кенигсберг. Дорожный указатель, установленный возле кирхи на площади Флешерплатц, оповещал, что до столицы Восточной Пруссии всего сто двадцать километров.

Фашисты сформировали для защиты Тильзита части из местного населения. Они считали, что пруссаки будут особенно стойко оборонять свои жилища. Город был изрыт траншеями. За толстыми каменными стенами стоявших на набережной домов укрывались расчеты пулеметов и орудий. Перед мостом королевы Луизы, отделяющим Восточную Пруссию от Литвы, была вырыта траншея, протянувшаяся дугой от тротуара к тротуару. Началась эвакуация населения. Уехала в Германию даже секретарша Шрамма – фрау Лидия. А самому Шрамму пришлось натянуть мундир фельдфебеля и отправиться на фронт.

В создавшихся условиях заниматься подготовкой агентуры немцы не могли. Собранных на вилле Шрамма разведчиков они распределили на различные работы – кого на пилораму, кого в батраки, чтобы хлеб даром не ели. Николая Константиновича по особой рекомендации Шрамма направили в кирху подручным старика служителя.

Незаметно подошла осень. Ранний снежок запорошил гранит Дойчштрассе, побелил медного орла на шпиле ратуши, осыпал бронзовые стрелки, сияющие на черном циферблате башенных часов старинной кирхи. Советские войска уже вышли на подступы к Тильзиту. Николай Константинович намеревался собрать наиболее опасных диверсантов в одну группу и вывести их к нашим войскам, чтобы предатели не смогли бежать в Германию или вернуться в толпе беженцев на советскую землю. С этой целью он встретился с одним из агентов – Васильевым.

Васильев, пожилой мужчина, опытный немецкий разведчик, окончивший школу в Восточной Пруссии, москвич по, рождению, не раз в беседах с Николаем Константиновичем высказывал сожаление, что связался с немцами, запутался в их грязном деле. Гитлеровцы наградили его бронзовой и серебряной медалями. Он выполнял какие–то важные задания на Украине, о которых предпочитал помалкивать.

– Ну, что ты намереваешься делать? – спросил Васильев Никулина. – Побежишь в Германию?

– На мой взгляд, пора выходить из игры.

– А как?

– Надо собрать человек тридцать из наших и под видом освобожденных из плена выйти к русским. Сейчас каша такая, что разбираться особо не будут. Раз–два – и в маршевую. Документы получим, тогда ищи нас.

– А зачем группой собираться? Вдвоем легче.

– Вот чудак! Нас же обязательно проверят. Когда тридцать – сорок человек одно и то же говорить начнут – все будет шито–крыто. А двоим могут не поверить.

– Да, ты прав, – кивнул Васильев.

К вечеру диверсанты, собравшись группой, затесались в толпу беженцев, уходящих к Кенигсбергу. Нескончаемые людские потоки лились по дорогам. Они мешали идущим к фронту немецким войскам. И танки врезались в толпы беженцев, прокладывая себе кровавую дорогу вперед.

Гитлеровцы не удержали Тильзита. Напрасно они взорвали мост через Неман, напрасно громоздили баррикады на его восточных окраинах. В один из мглистых январских вечеров сорок пятого года девятьсот девяносто седьмой стрелковый полк под командованием подполковника Рогалева и части двести шестьдесят третьей Сивашской стрелковой дивизии полковника Черепанова форсировали Неман и с разных сторон ворвались в город. А наутро – первое утро новой жизни города – над ним взошло яркое солнце. В центре Тильзита, на площади у кирхи, встал первый советский регулировщик младший сержант Постнов. Мимо него шли колонны войск. Шли к победе.

В этом потоке войск был и подполковник Богданов. В его сердце теплилась надежда встретиться где–то на фронтовых дорогах со своим другом. Генерал Быстров рассказывал, что Никулин жив, дал о себе знать, прислал ценные сведения об агентуре абвера. Благодаря полученным от него сведениям в тылах советских войск и среди бегущих на запад немецких пособников удалось разыскать много вражеских лазутчиков.

Но, как часто бывало на войне, Богданов проехал мимо Никулина буквально в двух шагах. Они разминулись в небольшом городе Хайнрихсвальде (ныне Славск). Задержись Богданов всего на сутки в этом городке – и он встретил бы друга. Но наши войска спешили на Кенигсберг.

Никулин привел свою группу в Хайнрихсвальде. Каждый абверовец имел тщательно разработанную легенду о своем прошлом, проверить которую было нелегко. Вокруг Никулина собрались опытные и бывалые люди. Они знали, как прятать концы, – не напрасно учились в немецких разведывательных школах. Как старший, Николай Константинович расположил группу в одном из домов, а сам якобы отправился к коменданту города. Но он искал контрразведчиков и расспрашивал встречных солдат, как пройти к ним. На ратушной площади ему посчастливилось встретить молодого словоохотливого солдатика, который вызвался не только рассказать, где находятся контрразведчики, но и проводить «к самому их начальнику».

– Давай, давай, веди быстрее, – обрадованно торопил Никулин.

Солдатик прибавил шагу, с любопытством расспрашивая на ходу:

– А тебе начальник зачем?

– Дело есть.

– Беда какая случилась?

– Хуже.

– Это ничего. Начальник наш, майор Воронов, человек простой, веселый. Он завсегда с солдатами, так что не сомневайся, поможет.

– Воронов, говоришь? – переспросил Никулин.

– Он самый, – подтвердил солдат. – А ты что, знаешь его, что ли?

Фамилия Воронова Николаю Константиновичу была абсолютно незнакома. Но разве в этом дело? Главное, что майор – свой, советский человек, которому можно не таясь рассказать обо всем и который поможет довести до конца начатое Никулиным дело. Поэтому Николай Константинович весело ответил:

– А как же, знаю. Он – мой лучший друг.

С чистосердечным удивлением солдатик оглянулся на Никулина. Он не мог представить, что какой–то беженец, гражданский человек, оказывается, не только знаком, но и дружит с известным майором Вороновым, «самим начальником» дивизионной контрразведки. Но, взглянув на оживленное, радостное лицо Никулина, поверил, что так и есть. Поэтому, подойдя к небольшому домику, огороженному густым кустарником, остановился и почтительно сказал:

– Там они. Часовой покажет.

Вскоре все тридцать агентов абвера были доставлены в отдел контрразведки. Мокий Демьянович Каращенко снова надел родную форму офицера Советской Армии. Ему пришлось еще много поработать для того, чтобы в потоке перемещенных лиц, в различных лагерях разыскать тех государственных преступников, которые пытались уйти от заслуженного возмездия. Для чекиста война закончилась еще не скоро. Но чтобы рассказать обо всех делах советских контрразведчиков, в которых участвовал и капитан Каращенко, нужно написать не одну книгу. И когда–нибудь они будут написаны.

ЭПИЛОГ

Прошло более двадцати пяти лет после победоносного окончания Великой Отечественной войны. Срок немалый. Как же сложились судьбы людей, о которых написана эта книга? Верный помощник Мокия Демьяновича майор Дудин не вернулся с войны. Судьба его неизвестна. Видимо, погиб в немецкой неволе. Живут и трудятся многие из тех людей, которые по совету Каращенко явились с повинной к генералу Быстрову. Ушли в отставку чекисты, участники описываемых в повести событий.

Подвиг Мокия Демьяновича Каращенко высоко оценен Советским правительством. В канун двадцатилетия нашей Победы он был награжден еще одним орденом – Отечественной войны первой степени. Ему вручили и орден Красного Знамени, которым его наградили в годы войны.

Мокий Демьянович давно оставил военную службу. Он пенсионер. Прожитые годы и перенесенные испытания не сломили его духа. Он все так же бодр, жизнерадостен. Мы пригласили его в Ригу, побывали на местах минувших событий и услышали обстоятельный рассказ старого чекиста о его боевых делах. Архивные документы, предоставленные нам работниками Комитета госбезопасности, помогли восполнить это повествование.

В свое время легендарный борец с фашизмом Юлиус Фучик писал:

«Придет день, когда настоящее станет прошедшим, когда будут говорить о великом времени и безымянных героях. Я хотел бы, чтобы все знали, что не было безымянных героев, а были люди, которые имели свое имя, свой облик, свои мысли и надежды, и поэтому муки самого незаметного из них были не меньше, чем муки того, чье имя войдет в историю. Пусть же эти люди будут всегда близки нам, как друзья, как родные, как вы сами!»

Пусть же и нашим читателям станет родным и близким имя рядового солдата незримого фронта Мокия Демьяновича Каращенко – одного из миллионов героев Великой Отечественной войны.