Текст книги "Агент абвера"

Автор книги: В. Владимиров

Соавторы: Л. Суслов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Поэтому капитан Фиш ни словом не упомянул о «художествах» Аббаса в своем докладе. Он постарался выпятить совсем другое:

– Аббасу сорок восемь лет. По национальности – турок. В Россию прибыл еще до революции, жил в Средней Азии. В тридцать первом году пытался нелегально возвратиться в Турцию с разведданными о советских войсках в Средней Азии. На границе был задержан. Все записи сумел уничтожить. Осужден на пять лет за попытку нелегально перейти границу. Из тюрьмы бежал, снова был задержан, получил дополнительно три года. На фронте в сорок первом году добровольно сдался в плен. Прошел повышенную разведывательную подготовку, дважды ходил в тыл к русским, задания выполнял усердно. Лично расстреливал разоблаченных советских агентов. Владеет языками народов среднеазиатских республик, турецким и русским.

– Анкета неплохая, – заметил Шиммель. – Такого нам и надо. Если Аббас готов, сегодня же отправляйте. А группу «Буран» представите мне завтра. Мы выбросим ее на парашютах, с задачей взять под контроль дороги, ведущие от Ораниенбаума к Усть–Рудице и далее на север и северо–запад. Если русские действительно сосредоточивают там силы, то от Ораниенбаума могут перевозить их только этой дорогой, и мы в нужный момент сорвем перевозки. Кроме того, сумеем получить ключи к Никулину. Вы понимаете?

– Понимаю.

– Целая дивизия и морская бригада не могли пройти на «пятачок» незамеченными, – рассуждал Шиммель. – Их видели жители, солдаты. Если наши агенты хорошо поработают, то они найдут там болтунов, которые расскажут о происходившем передвижении войск. Болтуны всегда имелись и имеются сейчас, их только нужно уметь находить.

– Совершенно верно, господин подполковник, – подтвердил Фиш.

– Если же передвижение войск идет и сейчас, то агенты все сами увидят и донесут мне. Итак, завтра группа «Буран» пойдет за линию фронта.

Точно в указанное время с Псковского аэродрома темной ночью поднялся самолет и взял курс на северо–восток. На борту находилась группа немецких агентов «Буран», в которой радистом был Иван Курынов.

…А капитан Маковенко дневал и ночевал в районе «окна». Десятки глаз, вооруженных биноклями, стереотрубами, артиллерийскими буссолями буквально прощупывали каждый метр ничейной земли. Чутье подсказывало чекистам, что враг где–то близко. Он притаился и ждет…

Томительно тянулись темные сентябрьские ночи. Уже начало холодать. Почти беспрерывно моросили унылые осенние дожди. Терпеливо мокли наблюдатели в своих засадах. Ждал условного сигнала капитан Маковенко. И вот однажды на рассвете дежурный наблюдатель, сдерживая волнение в голосе, доложил:

– Неизвестный в форме капитана перешел линию фронта. Направился к дороге на Гентелово. Идет лесом. На шоссе выйдет у восьмого километра. Там заканчивается тропинка через заболоченный участок.

Через несколько минут Маковенко был на восьмом километре. Километрах в двух от него, за поворотом, дорогу перегородил патруль чекистов. Шоферам машин, идущих на Гентелово, давался строжайший приказ: ни одного человека, кто бы он ни был, не подвозить, машину не останавливать.

Капитан Маковенко «случайно» встретился с Аббасом на обочине. Оба «голосовали», пытаясь остановить попутную машину. И обоим не везло: грузовики стремительно проносились мимо, водители не обращали внимания на отчаянные жесты офицеров.

– Вот незадача! – пожаловался Маковенко. – Вызвали меня в штаб армии орден получать, а тут как на грех с транспортом кавардак получается. Никак не остановишь. Того и гляди, опоздаешь, будет вместо ордена фитиль от начальства. Так на попутных до штаба армии и за неделю не доберешься.

– И у меня такая же беда, – откликнулся Аббас. – Послали меня, понимаешь, по частям всякий хим–дым проверять – хватает ли противогазов, дымовых шашек и прочего хозяйства. Я рад командировке был. Старый друг у меня где–то здесь в семьдесят первой бригаде служит. Рашидов фамилия ему. Вот, думаю, повезло. Друга повидаю! Спешил как угорелый. На четыре дня раньше срока все дела сделал. Дал задание людям, сказал, что вернусь на передовую, проверю, а сам – в путь. И вот тоже застрял.

– Выходит, друзья по несчастью. Будем знакомы. Кравчук, – назвался чекист.

– Капитан Меджидов, – радостно осклабился Аббас. – Нам, случайно, не по пути?

– Вообще–то до расположения семьдесят первой бригады мы будем попутчиками, но мне ехать немного дальше. Кстати, почему вы думаете, что друг ваш именно в этой бригаде? В письмах–то он может только номер полевой почты сообщить?

– Есть тут одно обстоятельство. Приятель мой, бывший моряк, с корабля на сушу воевать пошел. А семьдесят первая бригада, на передовой говорили, к десанту готовится. В морской десант сухопутчика не пошлют. Вот я и решил, что где–то здесь он, мой друг Осман Рашидов.

– Ну, приятель, ориентиры у тебя неважные. Моряков на «пятачке» сейчас столько собралось, что запутаешься. Недавно вот еще какая–то морская бригада из Кронштадта прибыла. Мимо ехать будем, поспрашивай.

– Запутаешься тут, места ведь незнакомые, – будто в раздумье проговорил Аббас.

– Ничего, – успокоил его Маковенко. – Я здесь третий год бугры шлифую. Чуть не весь «пятачок» на животе исползал. Помогу, если что…

– Вот за это спасибо! – весело откликнулся Аббас. Новый знакомый, казалось ему, будет хорошей ширмой и в тылу и на передовой. Надо только не отставать от него и на передний край возвратиться вместе, А там ищи–свищи Аббаса, дорогой товарищ капитан!

Из–за поворота показалась полуторка с группой людей, стоявших в кузове. Заметив ее, капитан Маковенко вдруг выбежал на дорогу и, выхватив пистолет, дважды выстрелил вверх.

– Стой, остановись! – закричал он.

Скрипнув тормозами, машина остановилась. Из кузова, из кабины послышались сердитые голоса:

– Чего надо?

– С ума сошел, стрелять начал…

– Братцы, подвезите! – взмолился капитан Маковенко. – Дело к вечеру идет, а нам с другом еще до штаба армии добираться надо, ордена получать!

– Ладно, садитесь, – милостиво разрешил старший машины.

Стоявший поодаль Аббас поспешил вслед за Маковенко влезть в кузов, и грузовик тронулся. Все были довольны. Аббас – потому, что ехал по назначенному ему маршруту. Маковенко – потому, что сумел завоевать доверие шпиона. А чекисты, сидевшие в кабине и в кузове грузовика, были весьма довольны тем, что события развертывались по плану, разработанному руководителями контрразведки, и хозяевами положения были они, а не абверовцы.

Люди, ехавшие в кузове, болтали о том о сем. О скором наступлении, об ожидавшейся замене одних частей другими, о том, что теперь–то немцам под Ленинградом будет канут. Маковенко охотно включился в беседу, не преминув похвастаться своей осведомленностью. Как–никак, а он – командир разведывательной роты. Ему–то уж кое–что известно! А Аббас молчал. Лишь изредка отвечал на прямые вопросы, а больше старался молчать и слушать. Он, дескать, человек на участке новый, обстановки не знает…

На первом же КПП сидевшие в кузове солдаты и офицеры сошли с машины, отправились куда–то в лес. Дежурные стали проверять документы. Аббас заволновался, долго искал свое командировочное предписание. Видя его замешательство, Маковенко уговорил не задерживать машину. Они, мол, торопятся. На КПП хорошо знали чекиста, и машину пропустили без лишних проволочек. Аббас повеселел.

– Фу ты, черт! – выкладывая из кармана документы, сказал он. – Вот, нашел командировочное. А то даже испугался.

– Не прячь документы так далеко. Транспорту здесь задерживаться нельзя: немцы могут заметить и разбомбить. Это место просматривается, и потому на КПП всех торопят, чтобы не создавать пробки.

– Положу поближе.

– Правильно сделаешь. А я было подумал, что ты умышленно тянул время. Полагал, что раз капитан решил поискать друга, то, значит, выехал в тыл самовольно, и путь следования в командировке не обозначен. Вот он и тянет, чтобы контролеры отвязались. А то могут назад вернуть, да еще и задержать чуть ли не как диверсанта.

Аббас хотел было возразить, что в командировочном удостоверении указан точный маршрут поездки (об этом немцы позаботились), но вовремя спохватился. Ведь он только что сказал, что едет по собственной инициативе. Следовательно, заключение попутчика о том, что у него документы не в порядке, совершенно обоснованно. Сообразив это, Аббас ответил:

– А ты наблюдателен, друг.

– Война научила. Мне, вижу, придется «прикрывать» тебя, как говорят наши разведчики.

И они поехали дальше. Вскоре новые знакомые нашли общий язык. Маковенко без особого труда уговорил попутчика навестить своих друзей в морской бригаде, а заодно поинтересоваться и его знакомым, Османом Рашидовым. Аббас согласился. Отставать от такого общительного человека, имеющего обширные знакомства в войсках, он не хотел. Путешествие с Маковенко вполне его удовлетворяло. Маршруты совпадали, время тоже. К тому же Аббас не был полностью уверен в том, что немецкая разведка сумела обеспечить его вполне надежными документами. При таком положении знакомство с капитаном становилось исключительно важным. В трудную минуту он мог рассчитывать на помощь нового приятеля.

Все шло так, как и было спланировано чекистами. Маковенко повел немецкого агента по заранее оборудованным землянкам и домам. Знакомил Аббаса со своими друзьями, которые выдавали себя за военнослужащих несуществующих частей, словно невзначай дал шпиону возможность ознакомиться с личными документами одного офицера. Аббас был доволен. Еще бы, все шло на редкость легко и удачно.

Единственное, чего хотел Аббас в конце своей поездки, – это возвратиться на передовую в компании своего нового приятеля. Как–никак тот – командир разведывательной роты. Можно остановиться в его землянке, присмотреться, выбрать удобный момент – и махнуть на ту сторону. «То–то будет юлить разведчик перед начальством, когда станет известно, с кем он имел дело!» – думал Аббас, посмеиваясь в душе.

А Маковенко «прилагал все усилия» к тому, чтобы помочь Аббасу найти друга–земляка из семьдесят первой бригады. Однако поиски не принесли никаких результатов. Никто не слышал об офицере Османе Рашидове. В то же время, зная об истинных намерениях Аббаса, чекисты, не скупясь, сообщали ему сведения, подтверждающие легенду о концентрации войск на реке Черной. Аббас был весьма доволен полученными данными. Он даже не высказал особого огорчения тем, что не отыскал друга, и, заявив, будто срок командировки истек, заторопился на передовую. Маковенко тоже не задержался. Побывав в штабе, он вернулся в бригаду, где ждал Аббас. В обратный путь они отправились вместе…

Линию фронта Аббас перешел удачно.

На немецкой стороне своего агента с нетерпением ожидал капитан Фиш. Приказ подполковника Шиммеля был краток и ясен: лично встретить Аббаса и немедленно доставить в Псков, в «Абверкоманду–104», в каком бы виде тот ни прибыл.

Когда солдаты привели Аббаса в землянку, Фиш торопливо поздравил его с успехом и, не дав перевести дух, заторопил в дорогу.

– Немедленно, слышишь, немедленно едем в Псков. Переоденешься в машине, там все готово.

– Мне бы поспать хоть пару часов, – попросил Аббас – Ведь я на ногах еле держусь!

Фиш и слушать не хотел о какой–то задержке.

– Ждет подполковник Шиммель. Нельзя терять ни минуты. Потом отдохнешь. Один вопрос: удачно?

– Удачно, господин капитан.

– Все, больше ни слова. Пойдем.

Чуть не за шиворот Фиш вытащил Аббаса из землянки и побежал по ходам сообщения в тыл. Он быстро семенил ногами, перебегал, полз в опасных местах. Тяжелое дыхание Фиша было слышно даже отставшему от него на десяток метров усталому Аббасу. Часа через полтора они вышли к штабу дивизии. Капитан по телефону доложил Шиммелю о возвращении Аббаса, и вскоре машина на предельной скорости повезла абверовца в Псков.

Шиммель с нетерпением ожидал своего испытанного агента. Сейчас, когда его карьере грозила опасность, от Аббаса зависело многое. Уже тот факт, что турок выполнил задание, настроило Шиммеля на благожелательный лад. Он решил представить Аббаса к награде.

Усталого и издерганного агента Шиммель принял на редкость тепло и ласково. Доклад длился долго. Шиммель видел, что Аббас еле держится на ногах, понимал, что ему надо отдохнуть, но не мог отпустить его – так необходимы были все сведения, добытые им. Как и при докладе Никулина, все, что говорил Аббас, тут же стенографировалось. Фиш лишь изредка прерывал Аббаса, просил повторить то, что не успел записать, уточнял неясно произнесенные фамилии людей и названия населенных пунктов. Шиммель достал из сейфа доклад Никулина и время от времени заглядывал в него, внимательно слушая Аббаса.

– Ничего не упустил? Все рассказал? – спросил Шиммель.

– Все, господин подполковник. Все, что видел, доложил, как перед аллахом.

Вопросы подполковника обеспокоили Аббаса. Он знал, с кем имеет дело. Если заподозрит, не посчитаются с прошлыми заслугами. Аббас нервничал, злился, в голове царил сумбур после всех треволнений, бессонной ночи, пережитых страхов.

– Если я что–либо доложил непонятно, то переспросите, чтобы ясно стало, – с тревогой в голосе просил он.

– Не волнуйся, мы тебе верим. Но ты выполнял очень важное задание, и я должен быть убежден в том, что ты ничего не упустил, не приврал, не вообразил из страха или невнимательности. Мне нужна абсолютно объективная картина происходящего там, у русских. За труды ты свое получишь, поэтому не волнуйся и постарайся вспомнить все, что видел, до мельчайших подробностей.

– Я доложил правду безо всякой «липы», – повторил Аббас, отчаиваясь все больше и больше. На мясистом затылке, на лбу, на верхней губе у него выступил обильный пот.

Чутьем старого травленого волка Аббас понял, что Шиммеля меньше всего волнуют новости, принесенные им из–за линии фронта. Похоже, что они все это и без него знали. Так почему Шиммель и Фиш стараются вытянуть из него такие подробности недавней «ходки» в русский тыл, на которые разведчики обычно и внимания не обращают? Ну что за беда, если в Ковязино не уцелел поповский дом. Шайтан его разберет, что в этом Ковязино вообще уцелело. Стоят кое–где дома, это верно. Но ведь вывесок на них нет – это, мол, поповский, а дальше – учительский.

Волнение Аббаса было понятно Шиммелю. Агент получил четко ограниченную задачу – разведать места сосредоточения двести двадцать седьмой стрелковой дивизии и сто сорок второй отдельной морской бригады, выяснить, каким путем они прибыли на «пятачок», куда ушла семьдесят первая стрелковая бригада. Не мог же Шиммель сказать своему агенту, что цель его задания – лишь в проверке сведений, давно добытых и доставленных другим. Это, пожалуй, лишило бы Аббаса воодушевления. Вот и сейчас Шиммель не стал успокаивать своего агента, а спросил коротко и сухо:

– Откуда узнал номер дивизии?

– Рассказывали солдаты, офицеры. Один даже документы мне показал, господин подполковник.

– Будем считать, что здесь все ясно, – размышлял вслух Шиммель. – Болтунов вам удалось найти. А вообще, какое настроение у солдат и офицеров?

– Врать не буду, – осторожно начал Аббас, – настроение боевое. Чувствуется, что люди готовятся к наступлению. Об этом только и разговор.

Шиммель снова подошел к карте и жестом пригласил к ней Аббаса.

– Значит, вы считаете, что русские стягивают войска вот в этот район?

Шиммель обвел карандашом участок от населенного пункта Усть–Рудицы до реки Черной и дальше на северо–запад.

– И вот сюда тоже направлялись, – показал Аббас несколько западнее. – Шла пехота, танки, артиллерия. Сам видел и людей расспрашивал.

– Так. На сегодня достаточно. Можете отдыхать. Когда Аббас вышел, Шиммель и Фиш принялись детально анализировать и сопоставлять имеющиеся сведения.

– В большинстве своем наблюдения Никулина и Аббаса совпадают, – заключил после длительного раздумья капитан Фиш.

– Да, совпадают, – откликнулся Шиммель. – По всему видно, Никулин все–таки прав. Русские концентрируют силы для нанесения удара с «Ораниенбаумского пятачка» на Котлы–Кингисепп. Аббас подтверждает его наблюдения. Подождем еще, что сообщит «Буран». Связь с ним установлена. Приземлились удачно, приступили к выполнению задания. Будем ждать новых сообщений.

– Нам, конечно, не привыкать ждать, – вздохнул Фиш, – но это все же нелегкая обязанность, особенно когда находишься на передовой…

Капитан явно намекал на свое пребывание на передовой линии фронта, надеясь, что Шиммель оценит его службу. Но тот промолчал, словно не заметив маневра Фиша. Подполковник был целиком занят анализом документов. Фиш помрачнел. Вторично напомнить о своих заслугах будет сложно: когда еще представится такой подходящий случай.

– Я думаю, вам тоже следует отдохнуть, – оторвавшись от бумаг, сказал наконец Шиммель. – Ваш труд будет достойно оценен. А пока напишите представление к награде, на Никулина и Аббаса. Как только получим от «Бурана» сообщения, подтверждающие их данные, они будут награждены. О вас я побеспокоюсь сам.

Капитан Фиш расплылся в довольной улыбке и вышел, оставив Шиммеля одного.

…Начальник «Абверкоманды–104» нервно расхаживал по кабинету. Ведь все как будто бы обстояло благополучно. Никулин вне подозрений. Ведет себя хорошо. Аббас подтвердил правдивость доставленных им сведений. Войсковые разведчики наблюдают сосредоточение войск противника именно в том районе, на который указал Никулин. Почему же он не может отделаться от сомнений? Что это, усталость или предчувствие?

А тут, как назло, от «Бурана» нет новых сообщений. Что там может быть? Всех захватили русские контрразведчики? Маловероятно. В группе опытные агенты. Высадились они благополучно, начали работу. Теперь их так просто не возьмешь. Шиммель понимал, что группе «Буран» придется действовать в сложных условиях, при большой концентрации войск. Малейшая неосторожность может привести к провалу. Но и в этих условиях подготовленные разведчики сумеют сообщить о себе. Успеют даже в том случае, если им придется принять бой, чтобы прикрыть радиста.

В группу «Буран» Рудольф и Шнеллер лично отобрали наиболее подготовленных, способных, проверенных агентов. Немыслимо, как заявил Рудольф, чтобы эти люди провалили задание. Что ж, ему можно верить. За последнее время подготовка агентуры в школе заметно улучшилась. Рудольф изо всех сил делает карьеру. Так почему же замолчал «Буран»?

Если бы только подполковник Шиммель мог знать, где сейчас находятся и чем занимаются его «падежные» люди, его наверняка хватил бы удар. Немыслимым, невероятным, диким показалось бы ему сообщение о том, что руководитель группы «Буран» – человек, запятнавший себя бесчисленными преступлениями, живой и невредимый сидит на допросе в кабинете подполковника Сосницына, а остальные агенты весьма дружелюбно совещаются с генералом Быстровым о том, как лучше провести его, Шиммеля!

В то раннее утро Быстров принимал очередной доклад о «путешествии» Маковенко с Аббасом. Генерал с искренним увлечением расспрашивал оперативного сотрудника о деталях проделанной работы, намечал меры, которые нужно будет предпринять, если молодому чекисту Маковенко понадобится помощь в единоборстве со шпионом. и тут ему принесли телеграмму, из которой следовало, что на участке одной из дивизий добровольно сдались два немецких агента и привели с собой связанным старшего группы. Организатором явки с повинной является бывший лейтенант Красной Армии Курынов – радист «Бурана».

Прочитав телеграмму, Быстрой улыбнулся. Николай Константинович Никулин немало рассказывал ему о Курынове. Теперь этот человек прибыл, и, надо сказать, очень кстати. Не теряя времени, генерал Быстров выехал на фронт. В дивизии его встретил начальник отдела контрразведки и провел к себе в землянку. Навстречу поднялся худощавый паренек в солдатской форме и по всем правилам доложил:

– Товарищ генерал, немецкая разведывательная группа «Буран» в полном составе находится здесь. Я и мой напарник решили явиться с повинной. Старший группы оказал сопротивление. Пришлось применить силу, чтобы доставить сюда.

Только сейчас, освоившись с сумраком землянки, Быстров заметил свежие царапины и синяки на лице лейтенанта.

– Что ж, товарищ лейтенант Курынов, поздравляю с благополучным возвращением. Николай Константинович рассказывал о вас, и я рад пожать вашу руку.

Курынов смутился, растерялся, побледнел от волнения. Он никак не ожидал такой сердечной встречи. Готовился к разговору со следователем, думал, как искупить позор плена, как оправдать свое пребывание в абвере. Готовился пойти рядовым в штрафную – и вдруг – товарищ… лейтенант.

– Ну, садитесь, рассказывайте, – предложил Быстров.

Доклад Курынова был кратким. Генерал знал о Курынове многое. Поэтому сразу перешел к делу:

– Значит, немцы поставили вам задачу взять под контроль дороги, ведущие от Ораниенбаума к Усть–Рудице? Прекрасно. Ищут прибывшие дивизии? Понятно, понятно…

Генерал немного подумал, видимо что–то прикидывая в уме, потом поинтересовался:

– Связь с немецкой разведкой уже устанавливали?

– Да. Сразу же после приземления. Нам тогда не удалось своего старшего обезвредить. Он приземлился первым и был настороже. Пришлось выполнить его приказ, доложить о благополучном приземлении.

– Что вы сообщили?

– Донесли, что приземлились благополучно, приступаем к выполнению задания.

– Когда следующий сеанс связи?

Курынов посмотрел на часы.

– Через четыре часа. Если не состоится, то еще раз через четыре часа. Потом десятичасовой перерыв.

– Неплохо придумано. Ну, обо всей этой технике вы позднее доложите детально. А сейчас нам нужно спешить, поедем в район приземления. Там отыщите свою радиостанцию и все, что получили от немцев.

Уже вечерело, когда две запыленные фронтовые «эмочки» по узкой, заросшей травой дороге въехали в лесную чащобу. Здесь Курынов раскопал тайник, достал радиостанцию, забросил антенну на высокую сосну и, включив передатчик, вопросительно посмотрел на Быстрова.

– Можно начинать?

– Да, можно. Успокойте немцев, убедите, что приступили к работе. Потом передавайте донесение.

В этом донесении, заранее подготовленном чекистами и зашифрованном Курыновым, говорилось о движении войск по контролируемым дорогам. Шиммель должен получить новые факты, подтверждающие донесение Николая Константиновича. Пусть у него не остается сомнений, что русские готовят наступление в направлении Котлы–Кингисепп.

Положив перед собой листок с шифром, Курынов с вдохновением выбивал на ключе певучие сигналы «морзянки». Работал он четко, с профессиональным блеском, а на губах играла озорная, совсем мальчишеская улыбка.

В течение недели Шиммель получил от «Бурана» три сообщения. Все они подтверждали имевшиеся данные о том, что из Волхова и Ленинграда недавно проследовали на «пятачок» части двести двадцать седьмой дивизии и сто сорок второй морской бригады. Дивизия формировалась где–то в Сибири. Морская бригада сражалась под Сталинградом.

Шиммель решил, что теперь пора ехать на доклад к генерал фельдмаршалу Кюхлеру. Перед отъездом в штаб командующего подполковник послал в «Абверштелле–Остланд» и в «Штаб Валли» Бауну телеграммы. Он предлагал отметить заслуги Рудольфа и Фиша. О себе начальник фронтовой разведки умолчал, прекрасно зная, что кто–кто, а Баун не упустит случая, чтобы получить лишнюю награду. Не забудет он и его, Шиммеля.

Генерал–фельдмаршал Кюхлер принял подполковника Шиммеля немедленно, хотя в его приемной дожидались несколько генералов и полковник. Обстановка на фронте обострялась. Штаб группы армий «Север» располагал самыми достоверными данными о том, что русские готовятся к наступлению под Ленинградом. Они непрерывно подтягивали подкрепления, усилили воздушную разведку немецкой обороны, активизировали работу армейской разведки.

Оставалось неясным лишь одно, когда и где будет нанесен главный удар. Генерал–фельдмаршал без устали анализировал груды донесений из частей, разведорганов, информации из ставки, но не находил ответа на этот вопрос.

В связи с успешным наступлением советских войск на Центральном фронте немецкое верховное командование потребовало у Кюхлера семь дивизий. Генерал–фельдмаршал отчаянно сопротивлялся. Отдать семь дивизий – это значит оголить фронт! Но его не стали и слушать. Верховное командование считало «Северный вал», создававшийся в течение трех с лишним лет, неприступным. И вот кадровые немецкие дивизии ушли от Кюхлера. Правда, взамен их Берлин пообещал вскоре прислать моторизованную дивизию СС «Нордланд», моторизованную бригаду СС «Нидерланды» и части испанского легиона. «Вместо семи убывших полнокровных дивизий мне обещают две потрепанные и вдобавок горсть испанских ублюдков! – возмущался Кюхлер. – С этим сбродом я должен остановить натиск русских. Идиоты!» Но как ни негодовал Кюхлер, он знал, что за поражение спросят прежде всего с пего. Поэтому он и старался предугадать, где будет нанесен главный удар русских, чтобы стянуть туда свои лучшие части.

Анализируя положение на фронте, Кюхлер предполагал, что главный удар будет нанесен с «Ораниенбаумского пятачка». Будь он на месте командующего Ленинградским фронтом генерала Говорова, он обязательно воспользовался бы таким перспективным плацдармом. Бесспорно, это сделает и Говоров. Но куда именно направит он главный удар с «пятачка» – вот в чем загадка. Быть может, ее сумел разрешить Шиммель?

Вот почему подполковника Шиммеля, едва он появился в штабе, пригласили к командующему.

– Господин генерал–фельдмаршал, – говорит Шиммель, – я имел честь ранее докладывать вам агентурные данные о сосредоточении значительных сил русских на «Ораниенбаумском пятачке», в районе реки Черной, к северу и северо–западу от Усть–Рудицы. Эти сведения неоднократно и весьма тщательно проверялись. Проверка показала их полную достоверность.

Кюхлер слушал очень внимательно. То, что говорил Шиммель, подтверждалось наблюдениями войсковой разведки и данными, полученными из самых различных источников. На «Ораниенбаумском пятачке» последние дни отмечается большая активность: артиллерия ведет пристрелку оборонительных сооружений; на отдельных участках замечено сосредоточение танковых сил; в эфире появились радиостанции новых дивизий и частей; авиация ведет усиленную разведку копорского направления, по ночам бомбит пункты управления немецких войск, плотно прикрывает район реки Черной от разведки с воздуха; на всем фронте от Гостилицы до Пернова ведутся разведка боем и действия разведывательных групп. На фопе всего этого сообщения агентов Шиммеля приобретали в глазах Кюхлера большой вес.

– Ваши люди, которые ходили в тыл к русским, надежны?

– Они испытаны. Верить можно.

– Вы представляете ответственность, которую берете на себя? Ведь если мы начнем действовать, исходя из тех сведений, которые собраны вашей агентурой…

– Представляю.

– Я очень буду рад, если вы полностью представите, господин Шиммель, какая на меня и на вас ложится ответственность за положение на фронте.

Кюхлер тяжело опустился в кресло, устало склонил голову на морщинистую ладонь, прикрыл глаза посиневшими веками. Шиммель стоял молча, почтительно глядя на размышлявшего Кюхлера.

– А что, если это все–таки дезинформация? – думал вслух фельдмаршал. – Из того, что докладываете вы, господин Шиммель, что сообщают командующий восемнадцатой армией и командиры дивизий, можно сделать вывод, что русские будут наносить главный удар с «Ораниенбаумского пятачка» на Котлы–Кингисепп. Следовательно, мне необходимо переместить сюда свои основные силы. Резерва у меня нет. Войска придется снимать с менее важных участков фронта. Но их так мало… Вдобавок получен приказ отдать еще две дивизии – девяносто шестую и двести пятьдесят четвертую – группе армий «Юг». С чем я остаюсь? Смогу ли я остановить русских, если они в этот момент ударят в ином направлении? Специалисты считают неприступными возведенные здесь укрепления. Но чтобы удержать их, нужны солдаты.

Шиммелю стало не по себе. Он словно присутствовал на исповеди человека, который начал терять веру в свои силы. Кюхлер жаловался, зная, что ему не помогут. Таких откровенных признаний Шиммель еще ни разу не слышал от генерал–фельдмаршала. Видимо, тот рассчитывал в случае поражения заполучить доброжелательного свидетеля, который мог бы замолвить словечко за Кюхлера в ставке. Шиммель, руководитель фронтовой разведки, сотрудник всесильного Канариса, как нельзя лучше подходил для этого.

– Нам надо выстоять, – продолжал генерал–фельдмаршал. – Во что бы то ни стало выстоять. Иначе мы потеряем не только Ленинградскую и Новгородскую области. Мы можем лишиться Финляндии, вынуждены будем уйти из Прибалтики, потеряем влияние на Скандинавские страны. Мы будем вынуждены вернуться к своим границам, а это – катастрофа.

Картина, нарисованная генерал–фельдмаршалом, произвела на Шиммеля тяжелое впечатление. Кюхлер неспроста задал вопрос – понимает ли он, Шиммель, какую ответственность на себя берет, докладывая о концентрации русских войск по реке Черной? Пожалуй, до сих пор он действительно не вполне представлял. Шиммель постарался побыстрее закончить опасную беседу. Если только о ней пронюхает гестапо…

– Господин генерал–фельдмаршал, я докладываю проверенные данные. А вам предоставлено право принимать те решения, которые вы считаете нужными.

– Хорошо. Я воспользуюсь вашими сообщениями, когда буду принимать решение.

– Господин генерал–фельдмаршал, наши агенты, собравшие ценную информацию, заслужили награду. Я заготовил приказ о награждении агентов абвера Никулина и Аббаса «Бронзовой медалью с мечами».

– Что ж, если они заслужили, мы должны наградить их. Я не возражаю.

Кюхлер, не глядя, подписал документ. Так Николай Константинович стал кавалером «Бронзовой медали с мечами», которой немцы награждали особо отличившихся агентов абвера из числа военнопленных.

Кюхлер после доклада Шиммеля окончательно пришел к выводу, что советские войска с «Ораниенбаумского пятачка» будут наступать в направлении Котлы – Кингисепп. В соответствии с этим он произвел перегруппировку сил, выдвинув на угрожаемый участок подкрепления. Прямо туда же была направлена только что прибывшая моторизованная дивизия СС «Нордланд».

Четырнадцатого января сорок четвертого года войска Ленинградского и Волховского фронтов обрушили на врага сокрушительные удары. Из района Ораниенбаума наши основные силы пошли не на Котлы–Кингисепп, как предполагали Кюхлер и Шиммель на основании подсунутой им дезинформации, а на Ропшу, на соединение с войсками, действовавшими у Пулковских высот.

Попытки Кюхлера исправить ошибку не принесли желаемых результатов. Преодолевая упорное сопротивление врага, в жестоких боях прорывая глубоко эшелонированные и сильно укрепленные позиции противника, части Советской Армии к двадцать седьмому января полностью освободили Ленинград от вражеской блокады. Родина торжественно отметила эту победу. Войскам Ленинградского и Волховского фронтов, их мужественным воинам салютовали Москва и Ленинград.