355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » В. Огарков » Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность » Текст книги (страница 4)
Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 07:01

Текст книги "Екатерина Дашкова. Ее жизнь и общественная деятельность"


Автор книги: В. Огарков



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава IV. За границей

Цели и причины поездки. – Просьбы об отпуске к Екатерине II. – Пособие на поездку. – Встреча с Фридрихом Великим. – Знакомство с Гамильтон. – Частые свидания с Дидро. – Портрет Дашковой, описанный Дидро. – Ранняя старость княгини. – Свидание с Вольтером. – Спор о Руссо. – Возвращение на родину. – Хороший прием, оказанный императрицей. – Участие Дашковой в литературных предприятиях. – Знакомство с Потемкиным. – Думы о воспитании детей. – Невероятное количество знаний сына Дашковой. – Вторая поездка за границу. – “Блестящее” образование сына. – Заботы о его карьере. – Встреча с Григорием Орловым. – Знаменитые знакомые Дашковой. – Нетактичность с королевой. – Поездки по Европе. – Разговор с Кауницем о Петре I. – Дашкова спешит на родину

Княгиня Дашкова еще девочкой, живя у дяди-канцлера, интересовалась заграницей и грезила о поездке туда. Рассказы многочисленных иностранцев, бывавших в доме Воронцова, о чудесах на их родине, о шумной общественной жизни, памятниках искусства и науки, о формах правления, – все это интриговало живое воображение девушки. Но потом политика вовлекла ее в свой водоворот; заботы семейной жизни, желание вернуть себе прошлое при дворе значение, смерть мужа и хлопоты по имениям, – все это надолго задержало на родине княгиню. Наконец наступила возможность осуществить желание юности – кстати, это теперь было и очень удобно, чтобы дать время изгладиться на родине неблагоприятным воспоминаниям у государыни. Это было удобно и для самолюбия Дашковой: опала, тяготевшая над нею, нередко, вероятно, ставила в двусмысленное положение привыкшую к возвышению над толпой княгиню.

Поездка Дашковой по Европе, таким образом, объясняется простым любопытством, желанием освежиться, увидеть новые страны, ознакомиться с новыми порядками. Наконец, и вышеуказанная причина – нерасположение государыни – могла быть одним из поводов для заграничной прогулки. Но Дашкова любила объяснять самые, по-видимому, простые свои действия громкими мотивами. Главной причиной поездки было, по объяснению Екатерины Романовны желание увезти детей от дурного влияния родственников и прислуги. Кроме того, ей хотелось иметь и хороших учителей, которых трудно было достать на родине, где вовсе не утрированными карикатурами в ту эпоху были фонвизинские педагоги – Вральман, Цифиркин и Кутейкин. Княгиня, по ее словам, хотела закончить и свое собственное образование.

Во всяком случае, и в этих путешествиях сказались свойственные Дашковой энергия и любознательность. Поездки княгини (их было две) представляют интерес во многих отношениях: ей пришлось встречаться со многими тогдашними европейскими знаменитостями и делиться с ними мыслями; они представляют много характерных черт того времени и выясняют нам многие взгляды и стороны самой путешественницы.

Дашкова еще в 1768 году письменно из деревни обратилась к Екатерине за разрешением заграничного путешествия, но письмо ее было оставлено без ответа. Тогда она предприняла поездку по России и только в 1769 году лично у императрицы, свидание с которой было самое официальное, выпросила себе разрешение на заграничный вояж. Перед отъездом к ней явился чиновник и привез ей 4 тысячи рублей на расходы от государыни. Эта “малость” очень удивила Дашкову, и она, по рассказу в ее записках, составила реестр только самым необходимым покупкам, а остальное, и притом большую часть, будто бы отдала привезшему деньги.

Следует обратить внимание на то противоречие, которое является в показаниях княгини насчет ее отношений к милостям свыше. С одной стороны, она говорит о своем бескорыстии, а с другой – возмущается “ничтожными подачками”. И самое странное то, что она, третируя их, все-таки под тем или иным предлогом, как бы по не зависящим от нее причинам, находит возможность пользоваться ими.

Дашкова с двумя детьми, девицей Каменской и другими спутниками выехала за границу в декабре 1769 года. Она соблюдала инкогнито и назвала себя Михалковой, по имени одной из деревень ее мужа. Конечно, в этой поездке княгиня не могла изменить своей привычке к экономии, и ее вояж был обставлен весьма скромно. Но Дашкову следует похвалить за то, что составляло отличие ее от других бонвиванствующих за границей россиян: она не жалела денег на приобретение действительно ценных предметов науки и искусства, которые впоследствии составили ее знаменитый кабинет естественной истории.

В Берлине она не хотела было представляться Фридриху II, так как ее инкогнито мешало этикету.

– Этикет – глупость! – сказал на это Фридрих Великий, обыкновенно не особенно долюбливавший женщин, да еще ученых, – Дашкова будет принята при моем дворе под каким угодно именем!

Однако эта любезность не мешала тому же Фридриху, как рассказывает граф Сегюр, зло смеяться над Дашковой и называть ее, по поводу участия в июньском событии, “мухой на рогах пашущего вола”.

В Спа Дашкова познакомилась с мистрисс Гамильтон и другими англичанами. С первой из них она заключила тесный дружеский союз. Знакомство с этой особой было очень важно для княгини по тем последствиям, которые оно повлекло за собой. Кузина мистрисс Гамильтон – мисс Вильмот – прожила впоследствии очень долго в России у Дашковой и усладила своей дружбой последние дни старухи, покинутой детьми и печально проживавшей в деревне. Эта же мисс Вильмот, как известно, издала в свет интересные записки княгини.

В Спа произошло знакомство и со знаменитым Неккером. Вместе с новыми знакомыми англичанами княгиня жила и путешествовала в Англии, отлично усвоив английский язык. Не мешает отметить эту черту привязанности Дашковой ко всему английскому. Княгиня походила в этом отношении на своих братьев. Как известно, Александр и Семен Романовичи прослыли на родине даже “англоманами”. Весьма возможно, что свойства английского типа очень подходили к той положительности и деловитости, которые были характерными чертами братьев Воронцовых и их прославившейся сестры.

В Париже Дашкова очень часто виделась с Дидро. Мы уже приводили выше сущность их беседы о крепостных. Дашкова заключила со знаменитым энциклопедистом искреннюю дружбу, и они долго переписывались. Нужно заметить, что княгиня вела себя за границей в высшей степени тактично, и ее отзывы об императрице были всегда восторженны. Это было прекрасной тактикой, и в позднейшем возвращении благоволения государыни немалую роль сыграли письма к ней Дидро и Вольтера, где последние передавали “Семирамиде” о восторженных восхвалениях ее Дашковой. Княгиня дошла в своей тактичности и осторожности до того, что последовала совету Дидро и не приняла Рюльера, автора известных мемуаров, где на долю Екатерины II приходилось немало колкостей. Княгиня Дашкова была очарована Дидро: “Мир не сумел достойно оценить это необыкновенное существо!” – с энтузиазмом восклицает она в своих записках. И Дидро, в свою очередь, оставил нам чрезвычайно сочувственный и, может быть, слишком пристрастный портрет княгини, некоторые черты которого, относящиеся к ее внешним качествам, мы приводили выше. “Она серьезна по характеру, – говорит Дидро о Дашковой, – обыкновенно не высказывает того, что думает, но если говорит, то просто и с истинным убеждением... душа ее потрясена несчастьем. Ее убеждения основательны и кругозор обширен. Она смела и горда. Она проникнута отвращением к деспотизму и к тому, что более или менее походит на тиранию. Она хорошо знает русских государственных людей и откровенно высказывает свое мнение о них, хваля их достоинства и в то же время резко отзываясь о недостатках. Она так же решительна в своей ненависти, как и в дружбе, у нее есть проницательность, хладнокровие, верные суждения”.

В этом любопытном портрете, из которого мы сделали лишь извлечение, можно не согласиться только с характеристикой скромности Дашковой, не любившей будто бы, чтобы ей удивлялись, – хотя, наоборот, ее тщеславие бьет, так сказать, из-под каждой написанной ею строки, из-под каждого сказанного ею слова. Из сообщенного Дидро видно, что заботы и волнения, пережитые княгиней, необычайно состарили ее и расстроили здоровье. Во время свиданий с Дидро Дашкова была 27-ми лет, но ей по виду можно было дать сорок лет.

В Женеве она увиделась с Вольтером, перед которым привыкли благоговеть и она, и ее августейший друг и сочинениями которого зачитывались обе. Она выразила желание посетить фернейского отшельника и получила письмо от него, начинающееся так: “Фернейский старик, почти слепой и удрученный страданиями, поспешил бы упасть к ногам княгини Дашковой, когда бы его не удерживали болезни”. Вольтер приветливо приглашал путешественницу к себе.

Она его вскоре посетила, но вынесла не совсем то представление о личности знаменитого писателя, которое составила себе по его произведениям. Старик принял ее любезно, но не меньшую любезность обнаружил и к двум откупщикам из Парижа, обедавшим с ними. Разговаривали о самых неинтересных предметах. При встрече не обошлось без тех льстивых слов, которыми был так богат в необходимых случаях насмешливый язык этого писателя. Вольтер сидел в большом кресле больной, страждущий.

– Что я слышу? – преувеличенно льстиво приветствовал он гостью. – Даже голос ее – голос ангела!

Потом, посещая запросто Вольтера, она забыла впечатление первого свидания и наслаждалась беседой этого кумира всех высоких особ, перед которыми так умело балансировал знаменитый фернейский отшельник, давая им порой жестокие щелчки в своих произведениях.

Эта первая поездка Дашковой за границу изобиловала целым рядом дорожных приключений и была интересна по той непринужденности и простоте, которой она отличалась. Из Швейцарии путешественники поехали на лодках по Рейну, останавливались во многих местах и осматривали достопримечательности. Дашкова с Каменской сами нередко отправлялись на рынки за провизией.

Во Франкфурте княгиня встретилась с учившимся там младшим Орловым. В своих мемуарах она рассказывает, какие споры велись ею с юношей – поклонником Руссо, между тем как Дашкова, пропитанная аристократическими стремлениями, относилась с большой антипатией к демократическим идеям и личности швейцарского философа.

Вообще эта поездка освежила нравственные силы княгини, подбодрила ее. Но путешественницу уже тянуло в Россию, где в это время свирепствовала чума, похитившая и многих из ее крестьян. Затем она узнала в Риге, что Панин продал дешево ее дом – все это так расстроило княгиню, что она несколько дней пролежала больная.

Время смягчило гнев императрицы и нерасположение родных против Дашковой. Последняя по приезде в Петербург остановилась у своей сестры Елизаветы. Тут же она увиделась и с отцом, с которым последовало после долгой размолвки окончательное примирение. Опала, так печально отразившаяся на Дашковой, рассеялась, и Екатерина II была не прочь приветливо встретить своего старого друга. К тому же враги княгини – Орловы (по крайней мере, она их считала врагами) сходили со сцены. А с другой стороны, тактичное поведение Дашковой за границей и ее восторженные отзывы о государыне, доведенные до сведения последней ее иностранными корреспондентами (в том числе Дидро и Вольтером), – все это приготовило почву для примирения, хотя о прежней близости не могло быть и речи.

Императрица оказала Екатерине Романовне прекрасный прием, а выданные ею большие суммы на покупку имения немало способствовали умиротворению недовольства княгини государыней. Время до своего второго путешествия, совершенного через пять лет после возвращения из первого (1771 год), княгиня большей частью проводила в Москве и в тиши деревенского уединения, читая книги, занимаясь воспитанием детей и благоразумно прикапливая капиталы. Нужно заметить, что, возвратившись из первого путешествия, Дашкова принимает участие в литературных делах. Так, она основывает вместе с другими “Вольное российское собрание” при Московском университете и печатает “Опыт о торге” Гюма (Юма) и др. Но первое печатное произведение ее пера – это перевод вольтеровского “Опыта об эпическом стихотворстве”, помещенный в московском ежемесячном журнале “Невинные упражнения” (1762 – 1763 годы). Не забудем здесь сказать, что княгиня впоследствии пожертвовала Московскому университету богатый, собранный ею в течение 30 лет, кабинет естественной истории. Этот замечательный дар, ценившийся в 50 тысяч рублей, погиб в пожаре 1812 года, как погибло тогда много редких предметов, причем и богатая библиотека княгини была тоже расхищена.

В одну из частых поездок в Москву княгиня у Еропкина познакомилась с Потемкиным. Интересно, что с этим могущественным человеком, которого братья ее звали не иначе, как “бичом России”, княгиня поддерживала довольно благоприятные отношения. Во всяком случае, Дашкова не раз через него обращалась с просьбами к государыне и вообще вела с ним дружбу.

Теперь княгиню занимали заботы о воспитании сына. Вообще, она в приписываемых ей некоторых журнальных статьях того времени высказывала немало дельных мыслей о воспитании. Она осуждала наше общество, пристрастное ко всему французскому, называя это “мартышеством”; говорила, что “воспитание более примерами, нежели предписаниями, преподается”. Она высказывала ту мысль, что высшее “совершенное воспитание должно состоять из физического, нравственного и школьного или классического”. А этим условиям, конечно, не удовлетворяла тогда Россия. По выработанному княгиней плану для воспитания сына чего только не полагалось знать последнему: он должен был “объять необъятное”! Этим воспитанием Дашкова хотела, может быть, прославиться не менее чем своим первым общественным подвигом. Но (и в этом странная ирония судьбы) какое могло найти применение это всестороннее образование в тогдашней России? Оно, как что-то совершенно наносное, исчезло, кажется, без следа у ее сына, мучившегося над науками и ездившего даже за ученым дипломом в Эдинбург – столицу Шотландии, чтобы забыть все эти мудреные вещи сейчас же по приезде на родину.

Вот какими знаниями обладал ее сын, когда ему было только 13 лет, по крайней мере так писала мать известному ученому, ректору Эдинбургского университета Робертсону: “В латинском языке трудности уже преодолены. По-английски князь хорошо понимает прозаических писателей и порядочно – поэтов. По-немецки он понимает все, что читает. Французский знает как родной. Из литературы он ознакомился с большинством лучших трудов, и его вкус уже более развит, чем обыкновенно бывает в этом возрасте. По математике он уже сделал успехи и может решать некоторые сложные задачи; но я желала бы, чтобы он продолжал ею заниматься, начиная с алгебры. Я желала бы, чтобы он совершенно понимал гражданскую и военную архитектуру... Он знает всеобщую историю и частные истории Германии, Франции и Англии”...

Вот что знал в 13 лет этот замечательный мальчик! Но княгине было мало перечисленного выше, и она желала, чтобы он, занимаясь теми предметами, которые уже усвоил, изучил еще (и все это в 2 с половиной года) : 1) логику с психологией, 2) опытную физику, 3) некоторые данные из химии, 4) философию с естественной историей, 5) естественное право, публичное и общее право и право отдельных лиц; все это в приложении к законам и обычаям европейских народов, 6) этику и 7) политику...

Какой длинный реестр знаний, достойный огромного ума и памяти Аристотеля, должен был усвоить мальчик и в такой сравнительно непродолжительный срок пребывания Дашковых в Шотландии! Но, кажется, здесь, как и в других случаях, княгиня хотела главным образом удовлетворить тщеславную страсть и блеснуть перед целым миром программой необыкновенного воспитания. Она не заботилась об усвоении сыном хотя бы менее обширного круга знаний, но зато более основательно... И весьма возможно, что мальчик переучился, получил отвращение к науке, все это скоро позабыл и вообще всем своим будущим печально компрометировал “хваленое” воспитание матери, над которым так жестоко насмехалась императрица Екатерина.

В 1775 году двор приезжал в Москву праздновать заключение после первой войны мира с Турцией. Княгиня принимала участие в этих празднествах. Еще до отъезда государыни Дашкова испросила у нее разрешения на второе путешествие для помещения сына в университет. Между прочим, она в первую поездку дала обещание увидеться со своим другом, мистрисс Гамильтон, в Спа через пять лет и поселиться в том доме, который тогда только что начали строить. Мы не можем следить за всеми подробностями этого продолжительного путешествия (с 1776 по 1782 годы), но отметим его интереснейшие эпизоды.

Князь Дашков, поступивший в Эдинбургский университет, в 1779 году в мае окончил свое образование и при единодушных рукоплесканиях толпы, как рассказывает Дашкова, с блестящим успехом выдержал экзамен на степень магистра изящных искусств.

В то время, как ее сын занимался в университете, княгиня приобрела массу знакомств среди знаменитостей (Адам Смит, Робертсон и другие). Нужно сказать, что в XVIII столетии Шотландия и Эдинбург были одним из самых блестящих научных центров в Европе. На летнее время Дашкова обыкновенно уезжала с мистрисс Гамильтон в горы Шотландии. Эти годы она сама называет счастливейшими и спокойнейшими в своей жизни. В Эдинбурге Дашкова наняла квартиру в Голируде, бывшем когда-то дворцом шотландских королей. К ее спальне примыкал кабинет Марии Стюарт. Это соседство с комнатами несчастной королевы, судьба которой воспламеняла воображение гениальнейших поэтов, заставляло нередко и Дашкову думать о непрочности и суетности земного величия. Впрочем, эту истину не раз пришлось испытать княгине и непосредственно на самой себе.

Но, дав своему сыну такое обширное, по крайней мере, по количеству изучавшихся им наук, образование, как же думала княгиня утилизировать такую умственную силу? Увы, в этом вопросе Дашкова не возвышалась над общим уровнем: все ее заботы были направлены лишь к тому, чтобы сын сделал карьеру в смысле блеска внешних отличий и получения побольше на свой пай благ земных. Впрочем, другого трудно было и ожидать от княгини, зная ее практичность и тщеславие, а также общественные условия.

Княгиню за все время ее путешествия волновали заботы о сыне. Она пишет угодливые письма к всемогущему Потемкину о зачислении “магистра искусств” в гвардию и о его производстве и очень печалится, не получая ответа от “светлейшего”.

После окончания сыном учения Дашкова снова путешествует по западной Европе. В Лейдене она встретилась с Григорием Орловым. Княгиня еще не знала, что ее недоброжелатель получил позволение путешествовать.

– Я пришел к вам не как враг, а как друг, – сказал Орлов и предлагал ей свои услуги.

Какой блестящий ряд лиц, с которыми княгиня часто встречалась и вела оживленную переписку, мелькает в ее записках! У Даламбера в Париже сын ее брал уроки математики. Дидро, Малерб, Неккер, аббат Рейналь – вот ее парижские постоянные посетители и знакомые. В доме Полиньяк она встретилась с королевой. Та похвалила ее детей в особенности за то, что они хорошо танцуют, и выразила при этом огорчение, что она должна отказаться от этого удовольствия, так как законы света осуждают занятие этим “спортом” в двадцатипятилетнем возрасте. Дашкова с обычной живостью сказала:

– Не одобряю такого запрещения! Это гораздо естественнее и лучше, чем играть в карты.

Такое замечание было большой нетактичностью, так как королева страстно любила карты. На другой день во всех парижских высших кругах только и говорили, – сообщает княгиня, – что о ее несчастной болтовне.

Посреди этого потока знаменитых знакомств, в промежутках свиданий с мировыми известностями, – в Париже, в Италии, в Голландии, при восхождении на Везувий, – везде княгиню беспокоила мысль о неполучении ответов от князя Потемкина насчет судьбы ее сына.

Между прочим, она просила племянника “светлейшего” – Сомойлова – похлопотать за нее перед дядей, что тот и обещал. Из Ливорно Дашкова отправила Екатерине II план карантина для борьбы с эпидемиями и при этом случае искусно просила государыню о сыне.

В Риме она познакомилась с кардиналом Берни, аббатом Гальяни, пробралась и к самому Пию VI. Она серьезно изучала памятники искусства. Жизнь она вела систематически-аккуратную, и время путешественницы не проходило даром. У нее часто собирались художники и работали. Сын учился гравированию и акварельной живописи. Из Италии она увезла немало редких картин, эстампов, камей и других предметов искусства.

Наконец ее очень обрадовал ответ Екатерины, и, возможно, что в этом деле помог Дашковой Потемкин. Государыня благодарила за присылку плана карантина и писала, что позаботится о сыне. Вообще письмо было милостивое, и с этой минуты княгиня спешит на давно уже покинутую ею родину.

В Вене, при свидании с Кауницем, Дашкова во время спора о Петре высказала свой взгляд на этого государя, которого она недолюбливала и как пионерка равноправности женщин противопоставляла ему обожаемую государыню. Сущность ее взгляда на Петра была та, что он повернул слишком круто. Вышло бы гораздо более прочно, если бы это было осуществлено постепенными реформами. Кауниц указал на трогательное зрелище “царя-работника” с топором в руках.

– Вы знаете лучше, – сказала на это решительно Дашкова, – что монарху нет времени заниматься делами простого рабочего!

В другой раз, впоследствии, на родине она негодовала на мнение, что женщина не может управлять государством. Она называла Петра “tyran brutal”[3]3
  грубый тиран (лат.)


[Закрыть]
, “невеждою, который жертвовал хорошими учреждениями, законами, правами и преимуществами своих подданных обуявшей его страсти к преобразованиям, к изменению всего существующего строя жизни”.

Со стороны такого страстного партизана императрицы, как Дашкова, в своем лице доказавшей, что женщина способна на проявление деятельности в разнообразных сферах, вышесказанное мнение не должно казаться парадоксальным.

В Берлине опять Фридрих II оказал необычайные для этого монарха знаки внимания Дашковой. Во время развода и парада король подскакал к княгине, приглашенной на смотр войск, спрыгнул с лошади и, сняв шляпу, беседовал с гостьей. Это было настолько необыкновенно для третировавшего женщин короля, что на другой день за ужином у королевы Дашковой заметили, что история будет говорить о ней как о личности, в пользу которой Великий Фриц сделал исключение из своих правил.

Но как ни хорошо было за границей, как ни были велики триумфы там княгини, – ей нужно было торопиться на родину. Теперь она ехала туда с гордым сознанием совершенного ею дела: она везла получившего блестящее образование сына. Ее ждало милостивое внимание императрицы, для чего, конечно, пущены были Дашковой в ход многие средства. На родине ее ждала деятельность во главе высшего ученого учреждения: президентство в Академии наук. И назначением на эту должность Дашковой Екатерина, с одной стороны, хотела оригинальностью выбора увеличить блеск своего царствования и показать европейским светилам науки и литературы независимость своих убеждений и отсутствие в них рутины, а с другой – дать Дашковой доказательство примирения с нею и возвращения когда-то утраченного доверия.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю