355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » В. Суздальцева » Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект » Текст книги (страница 4)
Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект
  • Текст добавлен: 4 августа 2021, 12:02

Текст книги "Образ власти в современных российских СМИ. Вербальный аспект"


Автор книги: В. Суздальцева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

1.4.4. Эмотивность текстов

Существенно возросла эмотивность текстов в смысловом пространстве «власть» (альтернатива прежней официальной сдержанности в сообщениях о власти), расширился круг элементов с эмоциональными и оценочными коннотациями, а также спектр эмоций, выражаемых пейоративной и, что значительно реже, мелиоративной лексикой (подробно об этом см. ниже, раздел «Оценочная лексика в смысловом пространстве «власть»: семантико-стилистические разряды, воздействующий результат», сс.132-153).

Эмотивность речи становится иногда в массмедиа постперестроечного периода одним из способов «вторжения» в эмоционально-психологическое пространство власти. Поскольку социально-иерархическая дистанция между журналистом и изображенным представителем (представителями) власти всегда велика, журналист должен быть сдержанным в проявлении эмоций, особенно тех, которые имеют негативные значения. Фамильярность, пренебрежительность, презрение – с такими оттенками общение перестает быть общением «на равных» (именно общение «на равных» есть примета подлинного демократизма) – это высокомерный взгляд «свысока». Коннотации грубости (в словаре они обозначены пометами: грубо, бранно) – проявление крайнего пренебрежения к тому, кто назван. См., например: «рыл носом» – Ю. Латынина о главе Следственного комитета (выступление на радио «Эхо Москвы»). Для массмедиа это искажение ролевой ситуации, попытка опровергнуть старые и установить новые нормы речевого этикета. В этом случае коммуникативная роль журналиста, т. е. «типовая позиция в процессе общения, занимаемая говорящим для достижения определенной цели» [Стернин: 8], не совпадает с его социальной ролью. Возникает ролевой конфликт. И.А. Стернин напоминает ситуацию, которая описана Ильфом и Петровым: Остап Бендер ведет себя как начальник, чтобы добиться своего, хотя сам начальником не является [Стернин: 8]. Иногда очевидная нелепость такого искажения ролевой ситуации и грубость журналиста коробят массового адресата (подробнее об этом см. ниже, разделы «Оценочная лексика в смысловом пространстве власть: семантико-стилистические разряды, воздействующий результат», сс. 148-149; «Высокое/ низкое»: пространственные метафоры и пространственные отношения в текстах о власти», сс. 174-185). Однако перлокутивный эффект может быть и иным. Постоянное введение в смысловое пространство «власть» вербальных единиц с негативными коннотациями – один из приемов внушающего воздействия и способ формирования новых представлений («Часто повторяемое действие становится природным свойством» – Аристотель). В результате насмешливое, пренебрежительное, фамильярное и т. п. отношение автора к власти постепенно передается читателю, и это помогает автору манипулировать сознанием адресата массмедиа.

1.4.5. Господствующие интенции в освещении деятельности власти. Языковые способы их реализации

Право на оценку в отношении власти и свобода в выражении эмоций фактически закрепили за журналистикой право на критику и насмешливость. В некоторых СМИ критика и скепсис стали в постперестроечные годы господствующей интенцией в освещении деятельности власти. Недолгие периоды дружелюбия (наиболее благожелательным отношение журналистов к власти обычно связано с периодами экономического благополучия; таковы прежде всего публикации 2005-2010 гг.) сменяются появлением резких, разоблачительных материалов, в которых журналисты – представители российского общества – критикуют власть, изобличают ее, даже высмеивают. Таковы публикации многих ведущих печатных СМИ; в первую очередь «Новой газеты», «Аргументов и фактов», «Новых Известий», «Аргументов неделі», «Независимой газеты». Зачастую недовольство жизненными обстоятельствами трансформируется в недовольство властью. Г. Г. Почепцов называет это «переносом негатива ситуации на политика» [Почепцов 2004: 413]. Власть упрекают в том, что она не выполняет свою основную обязанность – заботиться о благе народа, – и, следовательно, не справляется со своей социальной ролью. Здесь уместно вспомнить, что в идеализированной модели государства ролевые отношения «власть/ народ» традиционно уподобляются отношениям в семье, где власть или глава государства – отец, а остальные подданные – члены семьи. Отражение такого представления – в метафорах «родства», обозначающих правителей разных эпох: Государь, батюшка, надежда, православный, белый царь [Даль. Т. 4: 1999: 570]; Без царя народ сирота [там же: 570]; отец народов – о Сталине, восходит к ветхозаветному обозначению Авраама «отец многих народов» [Душенко 2003: 546] и нек. др. Ученые-психологи, исследующие взаимодействие членов семьи на индивидуальном уровне указывают: а) «роли-обязанности, которые помогают определить вклад каждого члена семьи в организацию совместной жизни [выделено нами – B.C.] и описываются через выполняемые функции»; б) «роли взаимодействия». Во втором случае главенствующим является психоэмоциональное соотношение между членами семьи. Оно определяет «типичные варианты поведения [выделено нами – B.C.] в различных ситуациях семейного общения» [Олифрович Велента 2011 psyjournal. ru/psyjournal/articles/etail.php&Id=2816]. К таким ролям взаимодействия ученые относят, в частности, роли: «всеобщий утешитель», «вечная жертва», «козел отпущения», «любимчик» [Олифрович, Велента], а также: «фанат», «благодетель», «герой семьи», «потерянный ребенок», «талисман» [Троицкая www.liveexpert.ru/journal/view?topic_id=29986]. Чаще всего эти роли возникают в дисфункциональной семье [Троицкая], причем «показателем дисфункциональности системы служит появление патологизирующих ролей» [Олифрович, Велента], к которым в первую очередь относится «козел отпущения» – тот, на ком все привыкли срывать зло. Этот психологический феномен свойствен не только семьям, но и крупным социальным сообществам. Об этом, например, пишет знаменитый французский философ XX века Рене Жирар. В историко-философском труде «Козел отпущения», объясняя генезис культуры как таковой, ученый указывает на жертвоприношение, которое, как он полагает, играет важнейшую роль в этом генезисе. Жертвоприношение, «сосредоточение на избранной жертве», в теории Жирара, – «универсальный механизм самозащиты общества от насилия» [Жирар 2010 predanie.ru/zhirar-rene/book/199594-kozel-otpuscheniya/#description]. Сходное объяснение – в работах российских специалистов по социальной психологии. Так, в «Словаре-справочнике по социальной психологии» В.Г. Крысько поиск виноватого, «козла отпущения», объясняется феноменом «подавленной агрессии» [Крысько 2003: 329]. А именно: 1) агрессия в обществе возникает при невозможности удовлетворить какую-либо потребность, получить то, что необходимо (о типологии психологических потребностей см. выше, сс. 13-15); 2) если найти и уничтожить подлинную причину того, что мешает нормальной жизни, невозможно, общество перемещает «всю порожденную фрустрацией агрессию на удобную альтернативу. Это может быть человек, группа людей, животное или даже неодушевленный предмет» [Крысько: 329]. И далее подчеркивается, что во времена экономических спадов нередко «агрессия в форме активной дискриминации направлялась на тех, кто рассматривался в качестве «законной» мишени» [Крысько: 329].

На наш взгляд, российское общество постсоветского периода можно уподобить большой и в значительной степени дисфункциональной семье. Роль, которую власть играет в этой огромной семье, периодически меняется. Власть то общий любимец, то герой, то жертва, но чаще всего – «козел отпущения», то есть тот, кого удобно считать виновником всех бед. В связи с этим языковой состав смыслового пространства «власть», начиная с конца 80-х гг. характеризуется неизменным присутствием негативнооценочных средств.

Так, уже в 1991 году в «Материалах» к словарю «Русская политическая метафора» А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов в рубрике «Политические лидеры и вожди» приводят новейшие метафоры, подавляющее большинство которых являются негативнооценочными или ироническими:

ЛЕНИН – Христос, бог, коммунистический бог, младенец, богочеловек, дедушка, батюшка, Ванька-встанька, гвоздь, икона, самодержец, учитель, фехтовальщик;

СТАЛИН – антихрист, бес, бог, Вельзевул, Князь бесовский, Голиаф, отец, старший брат; Ленин сегодня; архитектор, Великий Магистр, гвоздь, горный орел, знамя, император, капитан, колода, конвоир, Главный Волкодав, учитель, факел;

ГОРБАЧЕВ – царь, король; дед, дитя, дядя; гроссмейстер, король (шахматный); капитан, заложник, могильщик, архитектор, Мессия; агент империализма, адмирал, актер, Берлиоз, главнокомандующий, главный коммунист, двигатель, тормоз, загадка, игрок, проститутка, принц, розовый аппаратчик, удельный князек, фюрер, канатоходец, капитан (команды), крестный отец, маятник, освободитель, повелитель, продукт, реформатор, рыба, священная корова, сильная рука, старшина шестой статьи, цемент;

ЕЛЬЦИН – царь, агент империализма, битва, водитель, война, волк, герой, дирижер, игрок, кухонная склочница и сплетница, клоун, перевертыш, полководец, продукт, проститутка, принц, розовый аппаратчик, удельный князь, фюрер, художественный руководитель [Баранов Караулов 1991: 110].

В случаях, когда метафора сама по себе не передает оценочное отношение, приведенные ниже контексты проясняют эту оценочность, например:

– о Ленине: «Сегодня мы знаем если не все, то многое. В частности, что идеи дедушки Ленина на благодатной российской почве прижились и дали всходы, удобренные ста миллионами убиенных коммунизмом» [Баранов, Караулов: 111]; «Первый, на кого обрушил свой удар Верный Ленинец [Сталин – B.C.] была Грузия. Именно там душил он свободу и незавиимость. что до него в России успешно делал его Учитель россиян» [там же: 111-112];

– о Сталине: «Нельзя не вспомнить, как один из самых лютых палачей в истории человечества присвоил себе титул «Ленин сегодня»» [там же: 113];

5 – Горбачеве: ««Демократы» же и явный крах политики своего главнокомандующего Горбачева выдали за победу «демократических сил»» [там же: 117];

° Ельцине: «Если главный герой всем хорошо известен, то соперничающих с ним персонажей непросто перечислить по именам… Например, входил ли в их число Президент СССР?» [там же: 120].

Интенция «принижения» власти и наполнение информационного пространства массмедиа негативнооценочными средствами сохранялись на протяжении всего постперестроечного периода, вплоть до наших дней. В СМИ задействованы практически все факты языка, с помощью которых можно создать негативный образ. Вот отдельные, но типичные для массмедиа примеры:

2003 год:

– «ВРЕМЯ ОТСТОЯ: В политике идет борьба власти с обществом…» (анонс 1-й полосы, Нов. газ., 22-25.05.2003 г.) – паронимическая замена; негативная оценочность устойчивого словосочетания – обозначения эпохи правления Л. И. Брежнева – интенсивизируется негативной же метафорой отстой (в прямом значении – 'частицы, вещество или жидкость, осевшие на дно сосуда'); контекст вводит понятия власть и общество в отношения антагонизма;

– «ЖАБА ВЛАСТИ» (загол. к передовой статье, Завтра, 2003, № 15) и далее, в тексте, развитие этой метафоры: «Одна и та же ватага партийных чиновников, всадивших в спину Родине длинную финку, перепрыгивает из одной политической ямы в другую, меняя кожу, придумывая себе все новые имена, каждый раз напяливая новую личину. Однако кожа остается пупырчатой, глаза вытаращенными, брюхо набитым…»; «Сначала она звалась «жабой перестройки» и имела сходство с Александром Яковлевым. Затем нареклась «жабой либерализма». И ее невозможно было не спутать с Гайдаром. Затем ее величали «жабой реформ», и она была неотличима от Черномырдина. При Кириенко она была «жабой дефолта». Теперь же. вся в бородавках, пятнистая, перепончатая, с трескучими квакающими пузырями, она превратилась в «жабу единства «». Основа этого крайне негативного по оценочности текста – развернутая концептуальная зооморфная метафора; здесь же – криминальная метафора, а также слова с негативными коннотациями (ватага, напяливая, личина); иронически язвительное употребление архаизмов (нареклась, величали);

2004 год:

– «КРЕМЛЕВСКАЯ НЕДВИЖИМОСТЬ. УДОБСТВА ВО ДВОРЦЕ. ДОРОГО» (анонс на 1 полосе: о планируемой продаже памятников архитектуры в Санкт-Петербурге; Нов. газ.,17.05 – 19.05, 2004 г.) – перенос негативных ассоциаций с того, что традиционно обозначается эвфемистически, на власть, инвектива;

2007 год:

– «Произвол современной власти есть лишь вершина айсберга» (Apг. неделі, 13.09.07) – рационально-оценочное слово негативной семантики;

– «… но, умиляясь, сюсюкая, отгламуривая образ будущего президента, мы уже на следующий день после того, как кандидатура Медведева была предложена, бросились наводить глянеи. Нужен нам глянцевый президент?» (Профиль. Жизнь, № 47, 17.12.07) – эмоционально окрашенная лексика и метафоры с коннотацией пренебрежительности; принижение названного лица;

– «68 % россиян доверяют свою безопасность родным и друзьям. И лишь 34 % – государству и президенту» (Нов, газ., 22.01 – 24.01; о недоверии народа к власти) – антитеза (противопоставление количественных слов) вводит в отношения противоположности понятия: родные, друзья – государство, президент; 2011 год:

– «По мнению глубинки, Россией правит не «брутальный» Путин и не «мягкосердечный» Медведев, а сонмища чиновничьей саранчи» (Аиф, 2011, № 40) – метафорическое сочетание с коннотацией презрительности;

2016 год:

– «С ВЕТЕРКОМ ЗА СЧЕТ БЮДЖЕТА: Для работы российским чиновникам необходимы представительские автомобили, яхты и авиаперелеты по самым высоким иенам» (загол. и подзагол., Нов. газ., 22.01.) – лексика семантических полей «богатство», «злоупотребление»: называние предметов, ассоциативно соотносящихся с представлением о неравенстве и несправедливости; аналогично: «ЩЕДРАЯ УСДУГА СЛУТАМ НАРОДА: Правительство оставило депутатам «золотые парашюты»» (загол. и подзагол., Нов. Изв., рубрика «Власть и закон», 01.02.16 г.) и т. п.

Зачастую автор материала, заявленного в заголовке как шутливо-иронический, сбивается в дальнейшем изложении на развязный, подчас оскорбительный тон. Таков, например, материал Михаила Зубова в Московском комсомольце (12.02.2016 г) «Судьба кремлевских «падчериц»: зачем советник Путина Титов примерит фату Прохорова» – о бизнес-омбудсмене Борисе Титове, возглавившем партию Правое дело (позднее была переименована в Партию Роста) с целью принять участие в выборах в Государственную Думу – 7. Заданная смешными метафорами шутливость заголовка ориентирует на такое же восприятие материала. Однако следующий далее текст пестрит многочисленными словами и сочетаниями слов, в которых, усугубленное общим смыслом контекста, выражается крайне негативное отношение и к Кремлю, и к новому лидеру партии:

– скепсис: таковы метафоры (гастрономическая, развернутая семейная и анатомическая): «перед всеми… избирательными кампаниями Администрация Президента расширяла ассортимент политического меню»; «запуская на выборы, помимо партии власти, еще какую-нибудь «дочку», а скорее даже «падчерицу»; «Цели у «падчериц» всегда были одинаковыми; рассеять голоса тех, кто не хочет голосовать за материнскую «Единую Россию»». И далее: «падчерица» – о партии Родина: «родные» – о ней же; «эффективность «дочернего проекта»; «мозгом кремлевской «падчерицы» назначен бизнес-омбудсмен Титов» и т. д.;

– презрение, грубость (выражены с помощью вульгарной лексики и инвектив): «новоиспеченный партайгеноссе» (о Титове); «он либо держит фигу в кармане и собирается «кинуть» Кремль» (о нем же); «Титов стал поддерживать антирыночные тезисы Сергея Глазьева, вызывающие рвотный рефлекс»; «качать права» (о партии Родина); «А вот «Справедливая Россия» в 2007 году накосячила – отобрала голоса вовсе не у коммунистов, как полагалось, а у «мамы «» [ «Единой России» – B.C.]; «Потом и «родные» [партия Родина – B.C.] стали качать права, и партию благополучно слили в бачок [вынужденное напоминание: сливают не в бачок, а из бачка в унитаз! – B.C.] «Справедливой России»».

Сравним приведенные выше примеры с употребляемыми в наше время обозначениями правителей дореволюционной России. В первой группе – в названиях выставок, книг и т. д. – доминируют обозначения позитивного характера, формирующие у массового адресата уважительное отношение к тем, кто управлял страной. А в изображении современных деятелей политики и государства широко используются средства выражения негативного отношения, при этом в высшей степени пренебрежительного (взгляд «свысока»), конструирующие отрицательный образ и программирующие отрицательные реакции у читателей.

1.4.6. Интерпретации руководителей советского периода, в первую очередь Ленина и Сталина

Они диаметрально противоположны по оценочности, в зависимости от позиции автора или органа СМИ. Употребляемая лексика отражает две противоположные тенденции в оценке советского прошлого и его лидеров, бытующие в современном российском обществе.

Апелляции к мифу советского времени о Сталине как о сильнейшем руководителе Советского государства – в кратком тексте предвыборного ролика (выборы в Госдуму-7) недавно созданной Коммунистической партии Коммунисты России: «Коммунистическая партия Коммунисты России готовит десять сталинских ударов по капитализму!». Попытки возродить миф о Сталине как о великом и мудром вожде советского народа – во многих публикациях газеты «Завтра». Так, в статье А. Проханова «Святомученик Иосиф» (Завтра, 2013 г., январь, № 4) идеализированный образ вождя создается при использовании всевозможных средств выражения позитивной оценки: а) конфессиональной лексики: святой, святомученик. мученический, чертог Богородицы, чудотворец: «Сталин будет не просто святым, а святомучеником, потому что его убили. Он принял мученическую смерть за Родину, за чертог Богородицы»; «Сталин – это чудотворец победы»; монастырь, святыни, скрижали, реликвии: «сегодняшний Сталин – это монастырь, в котором сберегается русский народ… Монастырь, куда он сносит свои святыни, скрижали, реликвии» и нек. др.; б) лексика элятивной семантики: суперреалист, колоссальное количество фактов. строительство гигантских заводов, великие победы, великие поражения, гиперреалист: «Поэтому Сталин – гиперреалист, каких на земле не было, и не скоро появятся» и т. п. (подробно об этом см. ниже, раздел «Лексика элятивной семантики», с. 193).

Иным предстает Сталин в очерке А. Колесниченко «Тайны поместья Сталина» (АиФ, 2010, № 9). Грубая лексика первой фразы (хватил удар) определяет тональность дальнейшего изложения, в котором опровергается миф о величии Сталина и вырисовывается образ злодея, садиста, и притом трусливого и ничтожного человека: «57 лет назад Иосифа Сталина хватил удар. 5 марта вождь скончался – там же, на «Ближней даче», в Подмосковье». Опровержение мифа осуществляется за счет: а) обозначений с коннотацией пренебрежительности: логово, палил по воронам, болтовня с плоскими шуточками; б) детализирующей лексики семантики уничижения. Она выражает нижний уровень тимиологической оценки, то есть «оценочного ранжирования» [Шейгал 2004:121]: опасавшийся засад и покушений (трусость); любимые заношенные тапки вождя; мыться… предпочитал, сидя в ванной с низкими бортиками на подвесной скамеечке (убожество); в) детализирующей лексикой дискредитирующей семантики, она указывает на негативные черты характера: а вот споить соратников и гостей было его любимой забавой (самодурство, жестокость); с его подачи был заведен обычай: проигравшие [в бильярд – B.C.] лезут под стол (садизм); г) язвительно вкрапленных хвалебных номинаций, которые были приняты во времена Сталина: отец народов, вождь; д) лексикой отрицательнооценочной семантики: диктатор, тиран [подробно об этом см.: Суздальцева, 2012: 142-145]. Такое же несовпадение мнений о Сталине при использовании противоположной по оценочным качествам лексики – в приведенной выше словесной дуэли В. Жириновского и Н. Старикова (с. 15-16).

Диаметрально противоположны по оценочности и те средства языка, которые употребляют современные журналисты, рассказывающие о Ленине.

А. Положительная интерпретация осуществляется прежде всего при использовании рационально-оценочной лексики, обозначающей качества, факты, явления позитивного характера (о классификации оценочной лексики – см. ниже, раздел «Оценочная лексика в смысловом пространстве «власть»: семантико-стилистические разряды, воздействующий результат», с. 129–149). Например, в материале Валерия Исаченко «В. И. Ленин и охрана культурного наследия» (РК РП – РПК – «Трудовая Россия», № 419, 23.02.2016 г. tr.rkrp-rpk.ra/get.php?5129): основатель Советского государства; Первый государственный деятель страны, который поставил охрану памятников природы, истории и культуры на уровень первостепенных государственных задач; крупномасштабные и отнюдь не маниловские ленинские план; Ленин делал все возможное и невозможное для сохранения русской культуры; И разве не знаменательно, что атеист Ленин предложил поставить памятник автору «Троицы»?». Здесь же – традиционные для политического дискурса советского периода оценочные средства: а) оценочные слова и сочетания слов: вождь, героическая деятельность, величие; б) модально-оценочное трагедия; в) позитивно-оценочные метафоры: всегда был впереди, обогнал свою эпоху, глубина и широта взглядов (о подобных средствах выражения оценки писал Г.Я. Солганик [Солганик 1981: 36-61]).

Б. Для создания негативного образа используются вербальные средства, находящиеся в «зоне» негатива. Конструируется новый образ Ленина – десакрализованный. Десакрализация осуществляется разными способами. Например, название материала А. Угланова «Турецкий след Ленина» – о том, что Ленин до 22 года помогал разгромленным еще в 1918 году войсками Антанты туркам (Аргументы неделі, 26.11.15 г.) – это аллюзия, отсылка к устойчивому словосочетанию «чеченский след», распространившемуся в период войны в Чечне и террористических актов на территории России; ассоциируется со всеми представлениями, которые связаны с понятием 'терроризм': захват заложников, гибель людей, боль, страх. Интернет-публикация «Помолодевший Ленин поразил СМИ» (интернет-ресурс Nationnews от 27/04/2015 г.), где рассказывается о посещении Мавзолея Ленина американскими журналистами, содержит слова, которые без всякого намека на эвфемизацию называют то, что связано с многолетним «пребыванием» Ленина в Мавзолее, а также оценочную лексику: мумия вождя мирового пролетариата; мумия одиозного политика и вождя трудящихся; было решено мумифицировать труп; Ульянов-Ленин – не единственный «бессмертный» клиент ученых. Нарочито откровенные обозначения гасят ореол, окружающий имя Ленина и все, что с ним связано.

Языковые средства журналистских материалов помогают суммировать представленный в тексте анализ прошлого и переоценку того, что в советские годы считалось незыблемым. См., например, телевизионный документальный фильм «Ленин. Красный император» (НТВ, 18.01.14). Оксюморонность сочетания: красный – 'революционный', император – 'монарх, единоличный правитель' – ключ к пониманию интерпретации образа Ленина в фильме: Ленин разрушил в России монархический строй, но стал полновластным главой новой империи – советской.

Еще одна новая черта в материалах массмедиа, посвященных Ленину. Иногда пересмотр революционного прошлого и поиск ошибок подменяется бесцеремонным вторжением в приватное пространство, а именно в личную жизнь, во взаимоотншения В.И. Ленина с женщинами. Например, в цикле документальных фильмов на РЕН ТВ «Военная тайна» с И. Прокопенко от 30 января 2016 года в сюжете о В.И. Ленине рассказывалось о его влюбленности в Инессу Арманд, о реакции Н.К. Крупской на эти взаимоотношения. В тексте за кадром звучала лексика тематических групп, которые никогда прежде не включались в контекстное окружение упоминаний о вожде, – обозначения того, что прежде было табуированным: любовница, развод, непривлекательная внешность Крупской, теща (о матери Крупской), Ленин плакал (после смерти Арманд; вспомним Маяковского: «Если бы / выставить в музее/ плачущего большевика, / весь день бы / в музее / торчали ротозеи. / Еще бы – / такое / не увидишь и в века!» [Маяковский 1968: 475-476]) и нек. др. В данном случае интенция развенчания – десакрализации – доминирует и подчиняет себе установку на сообщение новой информации. Нельзя не отметить, что в нынешней международной ситуации, когда снос памятников Ленину на Украине, приобрел знаковый статус – стал символическим проявлением ненависти не только к Ленину и социализму, но ненависти к России, – подобная десакрализация неуместна.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю