355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » В. Акимов » Рядом с читателем (О Вильяме Козлове и его книгах) » Текст книги (страница 1)
Рядом с читателем (О Вильяме Козлове и его книгах)
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 14:26

Текст книги "Рядом с читателем (О Вильяме Козлове и его книгах)"


Автор книги: В. Акимов


Жанр:

   

Публицистика


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Акимов В М
Рядом с читателем (О Вильяме Козлове и его книгах)

В. Акимов

Рядом с читателем

(О Вильяме Козлове и его книгах)

Книги Вильяма Козлова с интересом читают люди разных возрастов. Этот факт подтверждается не столько даже откликами критики, сколько многочисленными читательскими письмами. А ведь читатель берется за перо, чтобы поговорить с писателем, лишь тогда, когда книга по-настоящему задела его. Не помеха общению с читателем и то, что В. Козлов – писатель одновременно "детский" и "взрослый". Что бы он ни писал, он везде остается самим собой. Не случайно в этот двухтомник вошли на равных правах произведения для детей и для взрослых. В сущности, все они написаны о том, что постоянно занимает сердце и мысли писателя, все время живет в его памяти и что оказывается близким и понятным многим людям.

Это – рассказ о судьбе своего поколения, его нелегком детстве, его трудном взрослении, размышление о тех, кто пришел вслед за ним и ищет свое место в жизни.

"МОЯ БИОГРАФИЯ – В МОИХ КНИГАХ"

Судьба того поколения, к которому принадлежит Вильям Козлов, с самого начала, действительно, складывалась нелегко. Можно сказать, что у людей этого поколения было два детства.

Первое детство – обычное. Другое – небывалое, заставившее их на все в мире посмотреть другими глазами, – военное детство.

В подробной автобиографии, опубликованной несколько лет назад в книге "Красное небо", В. Козлов говорит о начале своей жизни как о светлом времени. "Помню я себя примерно с трех лет. Представьте себе такую картину: теплое лето, над головой яркое голубое небо, в нем мелодично перекликаются стрижи, слышно, как шелестит на легком ветру высокая трава; гудят поблизости на лугу пчелы, порхают красные и белые бабочки, сквозь редкие ивовые кусты синеет речка. Я сижу в траве у ног моей бабушки Ефимьи Андреевны Абрамовой и слушаю сказку..." Какая счастливая, светлая картина! Все детство писателя оказалось связанным с заботами доброй бабушки, с воспоминаниями про деда-железнодорожника, "огромного седобородого мужчину с крупным мужественным лицом". Он, вспоминает В. Козлов, "встречал меня у путевой будки, брал узелок, в котором внук приносил ему обед. На ремне у деда – кожаный чехол с флажками, сумка с патронами". Шел неспешный разговор деда и внука о происшествиях и новостях их жизни.

Рядом с дедом и бабушкой, на тихой станции Куженкино, среди лесов, прошла лучшая пора довоенного детства писателя.

А вот лица отца и матери видятся в эти начальные годы куда более смутно. Родной отец рано ушел из семьи. Значит, были, конечно, переживания, ранняя горечь и боль, была еще неосознанно переносимая драма безотцовщины. И хотя в семье появился отчим, оказавшийся добрым и заботливым человеком, чью фамилию и отчество принял будущий писатель, его ранние детские годы вряд ли можно назвать безмятежно счастливыми.

...Но что все переживания и сложности этих лет рядом с неслыханными потрясениями иного детства, которое началось у поколения Козлова 22 июня 1941 года!

В автобиографии писатель говорит: "Детства у меня не было. Война сразу сделала нас, мальчишек сорок первого года, взрослыми"

Что значило тогда стать взрослым?

Во-первых, пишет В. Козлов, "мы стали работать". Работать начинали тогда в одиннадцать, двенадцать, тринадцать лет. И не для себя, не в свое ребячье удовольствие – мастерить модели, собирать коллекции, копаться в магнитофоне или в мотороллере. Это была совсем другая работа – тяжелая, изо дня в день: у станка, на поле, в мастерской... Для войны, для страны, рядом со взрослыми; работа без поблажек и скидок, почти всегда впроголодь. Так было и у В. Козлова Поскитавшись в прифронтовой полосе несколько бесконечных и страшных месяцев, он пробрался – один! – к матери, эвакуированной на Урал, и там в колхозе пас скот, участвовал в полевых работах – боронил, убирал. И так год за годом – до конца войны.

Во-вторых, преждевременная детская взрослость на войне означает, что ты, маленький человек десяти – двенадцати лет, – на виду у гибели. Ты вдруг оказываешься беззащитным лицом к лицу со смертью. Она охотится за тобой, прицеливается, кружит над головою, падает с неба, подстерегает из-за угла, может настигнуть в любой момент – бомбой, снарядом, пулей, голодом, вражеской неволей. "Самым сильным воспоминанием детства, – пишет В. Козлов, – была страшная война. Без жалости и пощады ко всему живому. Я испытал бомбежки, глядел смерти в глаза, видел убитых осколками мирных жителей поселка Куженкино, эти самые осколки свистели у моего уха, впивались в стены над головой".

И в-третьих, военное детство – это безотцовщина в самом жестоком и мучительном виде. Ушел воевать и сложил голову родной отец В. Козлова. Воевал, был тяжело ранен и сочтен погибшим отчим. А это значит, что мальчишке двенадцати лет нужно было не просто работать и не только спасаться от гибели. Нужно было еще на каждом шагу решать такие вопросы, которые вставали лишь перед взрослыми мужчинами, отцами. Огромной тяжестью навалилась война на хрупкие, слабые плечи многих и многих подростков. Сила нашей литературы в том, что она, не боясь посмотреть этой тяжелой правде в глаза, рассказала о драмах и жестоких испытаниях военного детства, вспомним хотя бы такие книги, как "Маленький солдат" А. Платонова, "Иван" В. Богомолова. Литература наша, не таясь и не приукрашивая, показала жестокую правду о детях в огне войны.

Это относится и к герою В. Козлова. Он попал в страшные обстоятельства войны, скитался, беспризорничал, спасался от смерти, мотался между военными эшелонами, где можно было подкормиться у солдат, попадал во всякие опасные переплеты. Немало автобиографического есть в воспоминаниях одного из героев его "взрослой" прозы Максима Бобцова: "В жизни у меня всякое бывало: и годы беспризорничества во время войны, и воровская компания, и приводы в милицию... Но что бы ни происходило со мной, во мне всегда жил внутренний протест против этого. И наверно, это помогало мне, когда я уже готов был покатиться по наклонной плоскости, – я всегда останавливался на ее краю".

Другого поколения детей с таким небывалым опытом наша история более не знает.

Можно сказать с уверенностью, что именно потрясения и переживания военных лет сделали В. Козлова писателем. Они стали главным событием не только его внешней биографии, но и внутренней жизни. Он был насыщен этими чувствами, навсегда запомнил краски, звуки и запахи войны. Никогда впоследствии ничего равного открывшейся ему в войну правде жизни и правде смерти, правде ненависти и правде милосердия, правде выбора и правде спасения у него как у писателя больше не было. И эта сложная правда стала ядром его лучших книг.

Впечатления военного детства оказались главными в его жизни. А остальное, особенно то, что происходило с другими людьми и в другие времена, он мог наблюдать и обдумывать уже как художник-профессионал. Ближе всего была ему судьба его поколения.

Слово "поколение" особенно много значит для писателя. Поколение В. Козлова – это не только миллионы людей, которые в детстве прошли через войну. Это и десятки советских писателей, среди которых такие замечательные прозаики, как Василий Шукшин и Чингиз Айтматов, Василий Быков и Виталий Семин, это такие крупные ленинградские писатели, как Виктор Конецкий, Радий Погодин, Глеб Горышин, Алексей Леонов, Владимир Ляленков, в книгах которых война, с ее жестокими уроками и испытаниями, трудное и сложное послевоенное время стали во многом главным содержанием.

Можно сказать, что ошеломляющие открытия в своей судьбе, небывалый опыт, накопленный поколением мальчишек военных лет, столько хлебнувших, столько вобравших в себя в те годы, стали содержанием одной из больших и нестареющих книг нашей литературы.

Свои страницы в этой книге принадлежат и Вильяму Козлову.

Если присмотреться к "географии" его лучших произведений, то, в сущности, вся она связана с маршрутами его детства, в особенности военного, прифронтового, с послевоенными скитаниями и исканиями. "География" его книг – это "география" его судьбы. Главные события в них происходят на русской земле между Ленинградом и Москвой, на великом и много давшем русской литературе пути "из Петербурга в Москву". Бологое, Великие Луки, Куженкино, Невель, Псков, Печоры, Новгород... Здесь, неподалеку от радищевского Хотилова, дед Козлова Андрей Иванович Абрамов поставил когда-то в сосновом бору первый дом на том месте, где вскоре возникла железнодорожная станция и поселок Куженкино.

Железная дорога тоже герой книг Козлова. Вдоль железной дороги развиваются сюжеты повести "Юрка Гусь", романов "Я спешу за счастьем...", "Солнце на стене"... Вспоминая о послевоенном времени, о своих поисках главного дела, В. Козлов рассказывает: "Я на мотоцикле исколесил всю область вдоль и поперек... Бездорожье меня не смущало. Где не проехать, там пройдешь. Мне выпало на долю увидеть, как поднималась на ноги истерзанная послевоенная деревня, как строились города и села, как пережившие войну люди перебирались из землянок и хибар в благоустроенные дома. Так мало тогда нужно было людям для счастья!"

И в последующие годы писатель подолгу живет в псковской деревне. Читая его книги, мы видим, что он хорошо чувствует нашу природу, умеет передать ее состояние в разные времена года; он знает послевоенную жизнь людей русской "провинции".

Здесь, на родной земле, в давние и недавние годы писатель и его герои ищут свою судьбу. Нередко плутают и ошибаются, но опять и опять – словно по неумолимой стрелке душевного компаса – идут к главному делу, ищут и находят то, что становится оправданием и смыслом их существования.

Сам В. Козлов, говоря о том, как он стал писателем, употребляет слово "призвание". "Вся моя жизнь, – восклицает он, – была бы лишена смысла, если бы я не пришел к тому, чем я сейчас занимаюсь!"

Да и во всех его произведениях сильнейшим двигателем сюжета становится стремление человека к тому, что он считает своим местом в жизни. Энергию этого движения В. Козлов открыл прежде всего в себе самом.

...Вспоминается в этой связи любопытный эпизод. Из автобиографии писателя мы узнаем, что настоящее, данное ему при рождении имя – Вил Иванович Надточеев. После усыновления отчимом он стал называться Вилом Федоровичем Козловым. Но, рассказывает писатель, ему больше нравилось другое имя – Вильямс. Он твердо настоял на том, чтобы все называли его только так. И в конце концов добился своего: утратив одну, последнюю букву, это имя стало его собственным. Разве не проявился в этом случае характер человека? И он не только сам себя назвал – он сам себя и создавал, лепил, выражал: как личность и как литератор.

Не удивительно, что человеческое самосотворение, самосоздание вошло в сюжеты его лучших книг. И нет ничего странного, что в этом смысле он герой многих своих произведений, точнее говоря, созданные им персонажи снова и снова проходят тот путь поисков самого себя и самоутверждения, который внутренне стал для писателя В. Козлова главным в человеческой жизни. И хотя книги В. Козлова не являются автобиографическими, они все же вобрали в себя всю биографию писателя. В них вложен опыт пережитого писателем как человеком своего поколения – в меру его душевных сил, в меру возможностей его чувства, разума, знания, психологической проницательности. Он вправе был сказать, что вся его биография – в его книгах, вся роздана его героям.

...Почему произведения В. Козлова нравятся массовому читателю разных возрастов? Потому что писатель внутренне ему близок. В разговоре с ним писатель легко находит верный тон. Со своих детских лет он понял, какого общения ждет читатель. "Мне нравились книги мужественные и суровые, когда писатель разговаривает с детьми, как равный. Так старался и я писать для ребят". Дети, подростки (вообще люди в раннюю пору становления) стихийно избегают нравоучений. И правильно делают. Они не хотят, чтобы им "вешали лапшу на уши". Они хотят видеть все сами, свободно, говорить с жизнью "на равных". Им нужно сначала непредвзято накопить жизненный багаж, все увидеть своими глазами, потрогать своими руками, своим умом дойти до всего. А там, после, захочется – и послушать, что скажут другие.

Эту особенность психологии своего читателя хорошо знает В. Козлов. Он и сам был таким когда-то – избегал поучений и наставлений. Собственный опыт был ему дороже. И своему читателю он не докучает наставлениями и нравоучениями, не "воспитывает" его, а дружески идет рядом с читателем.

Но тут же нужно сказать, что он-то хорошо понимает, как в действительности нужна подростку, входящему в жизнь, дружеская поддержка правдивой и мужественной книги. И именно в самых трудных обстоятельствах. Как это ни странным сегодня покажется, но война была для этого поколения временем чтения – запойного, безудержного, самозабвенного. "Я уверен, признается В. Козлов в автобиографии, – что только книги не дали мне пропасть в военные годы. В вещевом мешке, когда я мальчишкой разыскивал в тылу, за Уральским хребтом, свою мать, лежал у меня томик Вальтера Скотта "Айвенго"". Мальчишка в тяжелые, страшные годы был прикрыт от душевных перегрузок войны хорошими книгами, был защищен от разрушительных стихий времени мужественным писательским словом.

В. Козлов стремится и умеет сохранять доверие читателя. Он говорит с ним "от первого лица", ничего не скрывает в своем герое – ни ошибок его, ни срывов, ни заблуждений. Тут все честно и на равных. Все герои В. Козлова – в пути, все они – искатели; с понятным сомнением относятся они к слишком ровным и накатанным дорогам, утыканным указателями. Они – и их автор – понимают, что это – неправда, что в жизни так не бывает, что верную дорогу нужно искать самому и найти ее непросто.

Поэтому спор о выборе верной дороги в жизни ведется в каждой книге В. Козлова.

Раскроем некоторые из них.

В ДНИ МИРА И ВОЙНЫ.

МАЛЬЧИШКИ НА ПЕРЕПУТЬЯХ ЖИЗНИ

Даже в самой первой книге В. Козлова – цикле рассказов "Валерка-председатель", хотя и вполголоса, но внятно зазвучал этот мотив: "Хочу быть самостоятельным!". Папа и мама Валерки Клюквина уехали в отпуск в Сочи. Очень хорошо! "Теперь он без командиров поживет, в свое полное удовольствие".

Четвероклассник Валерка – симпатичный, добрый малый с чувством юмора, вникающий в жизнь и в себя самого, чуждый надутой гордыни, самообольщения, в меру критичный, но без самоедства. Пальца в рот ему не клади, по плечу себя похлопывать он не дает, наскоков не спускает.

Валерка дорожит собственным достоинством. А чужого достоинства ему не нужно. Нашел он как-то спортивный значок боксера третьего разряда, прицепил к куртке. Все в классе его зауважали, а он, не решившись сразу открыться, испытывает нарастающие муки самозванства, для него – самые худшие муки: "Не хочу казаться! Хочу быть!"

И, сбросив с себя чужую славу, сняв значок, Валерка идет записываться в секцию бокса.

"Валерка-председатель" – книга игровая, книга розыгрышей, потешных приключений в школе и дома. Таких книг было в те годы немало – вспомним хотя бы известные "Денискины рассказы" В. Драгунского.

Но у В. Козлова и его героя есть особый интерес к жизни, если всмотреться – отнюдь не игровой.

Он хочет за видимым различить действительное, ему противно подражать, ему хочется жить по-настоящему. Там, где в книге возникает сюжет подражания, там сразу же оно пародируется, высмеивается. Подражание, самозванство ведут к посмешищу и стыду! Вот Валерка и его приятель Вовка Шошин, подражая знаменитому Тимуру, идут пилить и колоть дрова пенсионеру Локоткову. Ничего дельного из этого не выходит – одна фальшь. И это гложет совесть Валерки: "А для людей я так ничего и не сделал полезного". Хорошее делать трудно, тем более нельзя жить "по книге", а не от души. И еще один пародийный эпизод есть в книге. Валерка, избранный председателем совета отряда, подражая отцу, главному инженеру завода, вешает на дверях класса картонку с обозначением своего "поста" и обзаводится "секретаршей", которая должна со всех ног кидаться исполнять его поручения, как только он позвонит в колокольчик.

Это, конечно, веселый и злой розыгрыш. Писатель и его герои смеются над маленькими чиновниками и юными бюрократами, какими порою становятся "руководители" в пионерской или комсомольской организациях. (Стоит вспомнить, кстати, эпизод в романе "Солнце на стене", когда молодой инженер, выдвинутый на руководящую должность, оборудует себе кабинет со всеми бросающимися в глаза признаками руководящего положения, а своих вчерашних друзей заставляет обращаться к нему на "вы" и по имени-отчеству.)

И в "Валерке-председателе", и в других произведениях В. Козлова его герои не переносят самоуверенной "книжности" и высмеивают претенциозных "вождей", самонадеянных "бюрократиков". Писатель не любит и пародирует "модные" увлечения, вообще всякую неестественность, придуманность в человеческих отношениях, всего, что идет от поветрия, от наносного и легковесного.

Не удивительно, что самые задушевные эпизоды повести происходят в деревне, где Валерка с немалым трудом вылавливает громадную щуку, чуть не тонет в болоте, чуть не теряется в лесу, – то есть там, где обстоятельства складываются так, что ему нельзя казаться, а приходится быть, – а это всегда трудно, иногда больно (когда щука тяпнула его за руку), а иной раз и опасно...

В целом же рассказы, образовавшие книгу "Валерка-председатель", рисуют нормальную жизнь – здоровую и чистую, светлую и ничем не омраченную. Идет веселое, здоровое детство, полное бьющих из глубин сил, задора и радости. Первая книга была легкой, живой и, откровенно говоря, почти не затрагивавшей того г л а в н о г о, что уже было накоплено молодым писателем, что вынашивалось и вызревало в его внутреннем мире.

Через два года после "Валерки-председателя" издается первый роман В. Козлова "Я спешу за счастьем...", печатается его повесть "Юрка Гусь" обе книги в 1962 году. Они стали в эти годы его главной работой.

От милых и светлых рассказов о современном детстве писатель шел к той правде и к тому опыту, которые стали и его судьбой. Пепел и огонь войны стучали в сердце, боль и память другого детства заявляли о себе.

...В "Юрке Гусе" все начинается с железной дороги, где герой скитается без отца и матери; в "Я спешу за счастьем..." тоже. На крыше вагона с книжкой за пазухой и парабеллумом в кармане едет почти в неизвестность Максим Бобцов. Подхваченные обжигающим ветром времени, несутся по жизни мальчишки военных лет, как зеленые листья, преждевременно сорванные "военным ураганом невиданной силы" (М. Шолохов).

Этот сюжет лично близок В. Козлову; раньше всего он был развернут в "Юрке Гусе".

У писателя оказалась хорошая память чувств – глаз, слуха, память ноющего от голода желудка, иззябшего и отощалого ребяческого тела. Перед нами встает первая военная зима в небольшом прифронтовом поселке. Стучат на стрелках, ненадолго задерживаясь, идут и идут на Запад эшелоны; время от времени волной наплывает зудящий звук немецких бомбардировщиков; выбрасывая черную землю на снег, рвутся бомбы; о чем-то толкуют, "тряся круглыми головами в платках", торговки, выносящие к эшелонам мороженую клюкву... На этой станции встречает Юрка Гусь тех, кто его принял, пригрел, накормил, поделившись последним. Война всех учила различать главные ценности – сладость тепла и хлеба, тепло доброты и самоотверженности.

Добрых и заботливых людей много на страницах повести. Тут писатель коснулся большой правды о нашем народе: такая близость и доброта взаимоподдержки, родственное взаимопонимание людей были внутренне свойственны нашей жизни тех лет. Вот добрая и строгая бабка Василиса; на ее заботу Юрка отвечает своей заботой, но как! Он крадет продукты, несет их голодающей старухе, а она со слезами сострадания корит его: "Брось срамить меня на весь поселок, брось...", "Неужто, Юрушка, не можешь ты без этого... воровства?" Стукнула она Юрку ухватом, а он – непонятый в своих лучших чувствах, со жгучей и быстрой на решения обидой – уходит от нее на аэродром. Ему нужно быть ближе к войне!

Там симпатичный и самолюбивый паренек встретился с военными людьми, подружился с молодым летчиком Северовым, нашел себе дело на расчистке аэродрома. Только успокоился душою, как появился его "блатной" приятель Гришка Ангел. Прошлое не дает забыть себя. Гришка написан В. Козловым с безжалостной правдой: грубым, страшным своей равнодушной жестокостью, презрением к доброте, работе, людям...

Я уже говорил, что сюжет приключений обычен в произведениях В. Козлова. Но приключения эти все же особого рода: они происходят не только вокруг человека, но прежде всего в нем самом. Внешние события дают толчок событиям внутреннего мира. Так меняется Юрка внутренне в непрерывных столкновениях с самыми разными людьми.

Встреча с Ангелом была для Юрки уроком нравственной несовместимости: быть с Ангелом – значит стать врагом всех остальных людей, значит и самого себя, свою душу, свое стремление к правде и добру затоптать, оплевать. Ангел несет в себе только разрушение. Он – жуткое порождение войны, ее бесчеловечности и распада. И поэтому ворюга и садист Ангел оказывается в глазах Юрки, только-только обогревшегося у человеческого тепла, "фашистом", встает рядом с главным врагом.

Встреча и разговоры Юрки с летчиком Северовым тоже уроки. Уроки добра и человечности. Уроки мира, а не войны. И он получает их от военного человека, бесстрашного летчика, героя. Думается, сегодня об этом уроке особенно уместно вспомнить.

Северов берет упрямого и смелого подростка с собой в полет на штурмовике. Юрка летит без страха, с увлечением. Ему хочется научиться стрелять из пулемета, воевать вместе с Северовым. Он искренне считает, что в войну ни о чем другом, кроме войны и мести, думать не нужно. Зачем учиться, зачем семья, зачем любовь? Все это не нужно!

Северов чутко понимает, какая надломленность стоит за этими вопросами, за этой недетской вовлеченностью подростка в войну. Война больше всего калечит ребенка тем, что прививает ему разрушительный взгляд на человека и его назначение. Северов говорит Юрке о войне: "Ты чего же думаешь, век она будет? Война – это... К черту войну!", "Ты, Гусь, не лезь в это пекло. Не надо".

А Юрка упрямо отвечает: "Я не хочу березы сажать. Я хочу летать и бомбить гадов". Душа Юрки травмирована, война отняла у него нормальное детство, покусилась на его душу. Но без нормального детства трудно стать нормальным, душевно здоровым человеком.

В. Козлов это хорошо понимает, поэтому он и делает стержнем своих лучших книг нелегкую борьбу, происходящую в человеке, борьбу за то, чтобы человек не стал разрушителем, чтобы, к примеру, его Юрка никогда не встал рядом с жутким Гришкой Ангелом, а был вместе с летчиком Северовым, с бабкой Василисой.

В "Юрке Гусе" борьба эта сложна и остра еще и потому, что Юрка подросток. На него временами "накатывает", он порою во власти шальных, неуправляемых сил. В нем сильно упрямство, бодливое самоутверждение, размашистая самоуверенность. Но он способен и посмотреть на себя со стороны, осудить свою вспыльчивость, "проклятое упрямство". Многое перевернулось в нем после смерти Северова, погибшего в бою...

Но есть в повести приключения, которые мало что дают и Юрке, и нам, читателям. Это история с поимкой парашютиста-диверсанта. На время она увлекает своей остротой, но – уводит от сути дела, от Юрки. То, что было нам интересно и важно в повести, все пропадает, а важным становится другое – "словят или не словят?". Начинаешь следить не за людьми, а за подстроенными событиями. Как будто в одну книгу вставили по случайности несколько страниц из другой – не про людей, а про "шпионов".

Но таких страниц, к счастью, немного.

А то, что повесть названа именем ее героя, вполне оправдано. Мальчишка военных лет показан тут сильно, крупным планом. В. Козлов хорошо понимает этот возраст, с его бурным внутренним миром, взрывами чувств, с душой, которая рвется к неведомому и невозможному. Характер Юрки Гуся испытан жестоко и крепко, и он выдержал эти испытания, сверхнапряжения войны. И выдержал потому, что характер у него был народным: Юрка хотел и смог быть человеком среди людей.

К впечатлениям военной поры В. Козлов впоследствии вернется еще не раз – вплоть до книги "Красное небо" (1983). А пока он пишет книгу о возвращении человека его поколения с войны. Пришло время вряд ли более легких испытаний другого возраста и другого времени – послевоенного.

Максим Бобцов, герой романа "Я спешу за счастьем...", в сущности, продолжает судьбу Юрки Гуся – через несколько лет. Война отхлынула на Запад, оставив дотла разрушенную землю. Жизнь на ней должна возрождаться заново.

Сразу же мы встречаемся с уже знакомым характером, все более полно раскрываемым: Максим Бобцов – парень из трудовой и не очень счастливой семьи, не имеющий особых отличий от других людей и этим ничуть не уязвленный.

Он, как говорится, свой среди своих. Прошел через сложные и жестокие передряги войны, ко многому привык, порою водился с воровской компанией, кое в чем неустойчив и может иногда соскользнуть к опасной грани, хотя внутренне бескорыстен. В нем рано и сильно развилось чувство собственного достоинства. В поведении решителен, за словом в карман не лезет, не агрессивен, но себя ценит и в обиду не дает. Он ничуть не стремится быть "выходцем" из своей среды, он не над людьми, а среди них. Тем он привлекателен писателю и – я уверен – читателям книг В. Козлова. Максима раздражает всякая "исключительность". "Все строят, и я строю. Потому что деться некуда. А потом – одному плохо. Когда много людей, веселее как-то. И я работал не за страх, а за совесть", – рассказывает он о себе вовсе не заносчиво, но и без всяких комплексов. Он не ханжа и не лицемер, "не строит из себя", откровенен в признании своих недостатков, не хвастается достоинствами... Все это импонирует в нем.

Таким он показан уже в начале произведения. Кое-что затем меняется, кое-что уходит, перегорает, отбрасывается, но в главном Максим Бобцов остается верным этому самочувствию. В его душе многое перемешалось, есть и малое, и мелкое, но перевешивает серьезное и крупное. Побеждает все же настоящее. Максим Бобцов остается самим собою: сложным, многоликим, вмещающим в себя разные чувства, чуждым психологии гладеньких "чистюль" и моралистов вроде комсомольского секретаря Геньки Аршинова. В. Козлов создал характер человека, по его мнению, наиболее вписанного в реальную жизнь, знающего высшую житейскую мудрость: легких путей нужно избегать и "прямых дорог не бывает", как ответил он Аршинову на его нравоучение. Чтобы сказать так, нужна смелость и чувство правды.

Что создает главное настроение романа? Есть в душе героя глубокая уверенность, что все неприятности и срывы – это мелочи жизни, что в конце концов победит и не может не победить справедливость, правда, какой бы сложной и неустроенной ни была жизнь.

В этом настроении книги выразился дух сразу двух времен. Того, послевоенного, когда все силы жизни после Победы тянулись вверх и надеялись на лучшее. Кроме того, это были надежды и воодушевление времени, когда создавался роман: конца 50-х и начала 60-х, когда перед молодым поколением жизнь раскрывалась доброжелательно и многое ему обещала.

Видно, как говорится, невооруженным глазом, что человек типа Юрки Гуся, Максима Бобцова (а в романе "Солнце на стене" – Андрея Ястребова) больше всего интересует писателя, ближе всего ему.

Но не только к этому своему главному герою с большим интересом присматривается писатель. Главный герой делает свой выбор среди разных "вариантов" поведения и судьбы. Почти всегда рядом с ним есть контрастные характеры, которые одновременно и притягивают и отталкивают его. Душевно взаимодействует он больше всего с ними. Рядом с Юркой Гусем – идеальный Северов и трусливый негодяй и убийца Гришка Ангел; рядом с Максимом Бобцовым – циничный уголовник шофер Корней (и как ответвление мечущийся между ними Мишка Победимов, добрый и артельный, но погрязший в безвольном подчинении Корнею, уступающий силе зла). А с другой стороны – Максим долго и недоверчиво присматривается к безупречному Николаю Бутафорову. И тянет его к нему, и раздражает он его, вызывая то досаду, то восхищение. "Может быть, в глубине души мне и хотелось быть таким, как Николай, но в этом я даже себе не мог признаться. Я не верил, что человеку может быть все ясно в жизни. Не верил этой железной бутафоровской уверенности. Я наблюдал за ним, искал на солнце темные пятна и пока не находил. Поэтому еще больше злился на него".

Сказано сильно и откровенно, вполне в духе Максима Бобцова. И вероятно, в духе самого В. Козлова; не зря же он и фамилию Бутафорову дал подходящую: что-то здесь, возможно, ненастоящее, показное, поддельное. Впрочем, доказать это писатель или его герой не берутся да, откровенно говоря, и не хотят. Должны же быть, соглашаются они, среди простых, обычных людей герои, подвижники, люди из другого теста, не чета грешному Бобцову, который хоть и не позволяет себе кому бы то ни было завидовать, а все же частенько поглядывает на Бутафорова: а что он, а как он? Похоже, что без этого тяготения-отталкивания, сложной дружбы-вражды неполон будет и облик "коренного" козловского героя.

Но как писатель В. Козлов все же слишком "от мира сего", дорожит его зримой и чувствуемой вещественностью. И хотя тянет его иногда в небо за журавлями (или орлами, как называет Максим полусерьезно-полуиронически Бутафорова), ближе ему "птицы" более земные и достижимые. Но тянет, все-таки тянет... И это тоже делает Максима и других героев В. Козлова столь близкими многим читателям.

Герой Козлова уверяет себя и нас, что он пришел в мир не для "красивых" разговоров и не для того, чтобы перед кем-то "выкаблучиваться", а для практического, житейского употребления всех своих возможностей. Потому-то он много видит в этом реальном мире и делает его зримым для нас. Со временем в первом романе В. Козлова все больше начинаешь ценить его "свидетельский" характер, картины того, как жили, что думали, как чувствовали, пили, ели, одевались, о чем мечтали, к чему стремились люди тех лет, уходящих в историю...

В. Козлов – особенно в повестях о войне и в этом романе – умеет создать картину, так сказать, нашей "среды обитания" в те годы. Мы оказываемся в чувственно ощутимом мире, среди вещей и людей, живых и достоверных...

Из многих таких картин возьму одну. Поймет ли сегодняшний читатель, что стоит за этой сценой? "Не сговариваясь, мы зашли в столовую. Народу было много, все столы заняты. За стойкой резала ножницами жиры, мясо, хлеб молодая женщина в белой косынке. Взамен давала жетоны". Что все это значит? Режет ножницами жиры, мясо, хлеб? Кто же режет хлеб ножницами? И какие жетоны дает взамен?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю