Текст книги "Когда бессильны пушки"

Автор книги: В. Львович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Крест и… кукиш

– Ну-с, а дальше что?– нетерпеливо спросил полковник, когда майор как-будто закончил свой рассказ. – Для меня несколько непонятно, майор, какое вы значение придаете всей этой истории?

– Дело в том, господин полковник, что этот офицер вовсе не был офицером. Он оказался переодетым рядовым второй роты, Полем Исти, а его спутник одним из заправил немецкого комсомола – Карлом Ленцнер.

Полковник выругался скозь зубы.

– Конечно,– продолжал майор,– мы в штабе их обоих задержали. К арестованным приставили караул из 9-й роты. Но…

– Приведите ко мне арестованных, майор. Немедленно устроим полевой суд. Поля Исти – к стенке за измену отечеству, бошу – пеньковый галстук за шпионаж. А вас, майор, я представлю к кресту.

– Но…

– Никаких «но», майор. Я приказал, нужно действовать.

– Но позвольте, господин полковник, арестованные сбежали.

– Как? Повторите!

– Арестованные сбежали!

– Немедленно арестовать караул!.. О сбежавших сообщить полиции… Они должны сегодня же быть арестованы…

Полковник побелел. С ним начинался новый приступ астмы.

– А вам,– почти прокричал полковник, обращаясь к обескураженному майору,– вам вместо креста придется удовольствоваться вот этим.

И перед самым носом майора полковник продемонстрировал общеизвестную комбинацию из трех пальцев.

Кино дыбом

В воскресенье – вечер для французских солдат. По договоренности с командованием один из лучших кино-театров города устроит специальный сеанс. Об этом были сделаны оповещения в казармах, и весь полк с нетерпением ждал воскресного вечера.

Правда, название картины, которую собирались демонстрировать, сильно расхолаживало. Картина называлась «Жизнь Иисуса Христа». Но, как бы то ни было, возможность побывать некоторое время не в казарменной обстановке сама по себе была достаточно заманчива. И все согласились, что сходить в кино даже на такую картину все-таки интересно.

* * *

Зажглась огромная люстра, и большой зал быстро наполнился до отказа. Духовой оркестр играл бравурный марш. Солдаты чувствовали себя очень свободно.

– Ни одного офицера на вечере! Вот счастье-то!

– Хотел бы я знать, где сейчас пьянствует наш ротный? Опять, наверное, напьется в доску пьяный и придет в казармы придираться к нашему брату. Прямо горе с ним! Скорей бы домой, на родину…

Первый звонок, второй, третий. Погас свет. Оркестр сыграл увертюру. И вот яркий сноп света вырвался из окошечка кинобудки и осветил экран.

На экране появилась надпись:

Как живем мы и как живут наши хозяева

 В темноте послышался чей-то восторженный голос:

– Вот здорово! Значит, вместо христовой жизни покажут нашу.

Картина:

Банки. Рестораны. Дворцы. Роскошь, довольство, самодурство.

Заводы и шахты. Разоренные деревни. Голод, грязь, жилищная теснота.

Какой-то бедняк ковыляет по снегу. Глубоко вязнут в нем босые, худые, как палки, ноги…

Разрыв. Экран на минуту осветился ярко-белым светом. Но только на минуту. Затем экран снова ожил.

Оккупация Рура. Французские войска. Голод, нищета, безработица. Солдатские волнения. Эшелоны отправляют на родину солдат, обезоруженных, под усиленным конвоем.И наконец выступление нового корпуса. – Вон-вон наш ротный идет, – заволновался кто-то в темноте. – А это я! Видите – слева! Да нет же, нет, левее! Вот, вот!

Прошла последняя солдатская шеренга. Экран уже показывает встречающих – торжествующую буржуазию и угрюмые лица рабочих. Еще один разрыв, и на экране зажглись огромные буквы:

Солдаты, сыны рабочих и крестьян, кому вы будете друзьями?

Своей и германской буржуазии или немецким и французским рабочим?

Пойдете ли вы усмирять бастующих немецких рабочих и взбунтовавшихся солдат?

– Нет, не пойдем!– крикнул кто-то.

– Никогда! Горе тому офицеру, который заикнется об этом!– поддержали другие.

Зажегся свет. У экрана стоял человек.

– Товарищи солдаты! Для вас, конечно, не совсем понятно, почему это вместо жизни Христа вам показали вашу собственную жизнь и жизнь капиталистов. Я думаю, вы ничего не проиграли от этого, верно?

– Верно. Пожалуй, даже выиграли!

– Ну, вот. Но не думайте, что устроители вечера настолько глупы, чтобы показывать вам подобные картины. То, что сейчас прошло перед вами на экране, вам демонстрировали Коммунистическая партия и комсомол.

Вам, конечно, интересно узнать, как эта картина попала сюда? Извольте. Наши комсомольцы задержали автомобиль, в котором везли фильму «Как жил Христос». Провожатых на время увезли вместе с картиной в надежное место, а нашу показали вам.

У меня осталось не много времени. Сюда идет отряд полиции. Об этом сейчас звонили по телефону. Но я хотя бы вкратце должен вам рассказать сущность нашей борьбы.

Мы боремся против отделения от Германии Рейнской области и Рурского бассейна. Мы боремся не потому, что мы за единство Германии. Буржуазную Германию мы ненавидим. Но мы против отторжения этих областей потому, что это приведет к ухудшению положения германских,  французских и английских рабочих, потому, что это развяжет руки буржуазии, позволит еще больше усилить эксплоатацию.

Вот и все, товарищи! До свидания! Мы на время выключим ток…

Французские войска в Рурской области.

 * * *

Явившись вскоре в сопровождении полиции, начальство во главе с самим командиром корпуса генералом Дегутом ругалось:

– Что за дьявол? Почему такая темь? Зажгите свет.

– Невозможно, провода перерезаны!

– Арестовать всех присутствующих здесь немцев.

Привели перепуганную насмерть старушку-сторожиху.

– Ты кто?

– Сторожиха.

– Кто тебе позволил пустить сюда посторонних? Где киномеханик!

– Я здесь.

– На каком основании вы демонстрировали запрещенную фильму?

– Как запрещенную фильму?! У меня ваш личный приказ,– заявил механик, вытаскивая бумажку. Механик был спокоен и почтителен, и только очень наблюдательный человек мог бы подметить на этом спокойном лице чуть заметную ироническую улыбку.

Бумажка, конечно, оказалась фальшивой.

Это очень расстроило начальство. Механик тоже огорчался, но только до момента ухода из кино. Дома он с аппетитом поужинал и был очень весел.

Обыск в кино не дал никаких результатов. В зале были обнаружены только солдаты оккупационной армии и ни одного немца.

* * *

В тот вечер солдаты в казарме, несмотря на ночное время и строгий приказ, еще долго собирались небольшими группами. Они обсуждали события дня. А когда дежурный офицер подозрительно часто начинал прохаживаться по казарме, солдаты перебирались в исконный солдатский клуб – уборную, где стоял дым столбом от дешевых солдатских сигарет и где горячие споры продолжались до утренней зари.

Два письма генералу Дегуту

У генерала Дегута обширная переписка. Два раза в день в корпусную канцелярию поступает груда корреспонденции. Из Парижа – циркуляры и директивные письма генерального штаба и военного министерства. Из различных городов Рурской области – бесчисленные доклады местных начальников гарнизонов оккупационной армии.

Сегодня генерал Дегут, как и всегда, получил большую почту, из которой два письма порядком испортили ему настроение.

Первое из них было полуофициальное письмо начальника генерального штаба.

«Дорогой генерал! Доходящие до генерального штаба сведения заставляют опасаться за моральное состояние вверенного вам корпуса. Во время многочисленных забастовок, в сентябре и октябре, в целом ряде городов – в Дюссельдорфе, Бохуме, Дортмунде, Эссене и других, солдаты оккупационной армии отказались усмирять бастовавших рабочих, хотя эти забастовки, как должно быть понятно всякому любящему свою родину французу, в большой степени сводили на-нет эффект дорого стоящей нашей республике оккупации Рурской области. Необходимо принять решительные меры к охранению армии от агитации как немецких коммунистов и комсомольцев, так и от их французских собратьев.

Необходимо отметить, что из числа мер по оздоровлению морального состояния войск придется исключить метод обновления наличного состава корпуса по следующим двум основным причинам:

а) обновление в четвертый раз наличного состава корпуса не сможет не отразиться на общественном мнении нашей страны и, без сомнения, будет использовано оппозиционными правительству партиями, не говоря уже о коммунистах, в своих целях как в печати, так и на ближайшей сессии парламента;

б) переброска такой огромной массы людей на родину и замена их другими будет стоить огромных денег, причем, между нами говоря, в случае непринятия вами строгих мер, нет оснований предполагать, что через некоторый промежуток времени не потребуется проделать эту сложнейшую операцию в пятый раз.

Возможно, что в ближайшее время к вам прибудет для обследования морального состояния корпуса сам военный министр, господин Мажино^{3}.

Итак, дорогой генерал, необходимы строжайшие меры.

Искренне ценящий и уважающий вас (следовала подпись).

P. S. Вам, без сомнения, будут понятны причины, побудившие меня послать вам это письмо в частном порядке и написанным от руки».

Второе письмо было совершенно официальным и исходило от начальника гарнизона одного из крупнейших рурских городов. Этот гарнизон состоял в большинстве из негров, недавно только покинувших Африку и плохо понимавших даже французский язык. И вот это «черное пушечное мясо», до сих пор беспрекословно подчинявшееся своим офицерам, начало волноваться и поддаваться «злонамеренной агитации коммунистов», которые вели свою разрушительную работу через распропагандированных лиц младшего командного состава.

Начальник гарнизона «имеет честь, докладывая об изложенных фактах, сообщить, что им произведены соответствующие аресты как среди солдат вверенного ему гарнизона, так и лиц из гражданского населения и почтительнейше просить от вашего превосходительства дополнительных указаний».

О денщике лейтенанта Капо

В кусты шлепнулся какой-то сверток…

По ту сторону высокого забора, ограждавшего казармы от внешнего мира, еще с минуту постоял коренастый паренек. Он оглянулся по сторонам – не заметил ли кто-нибудь, как он перебросил сверток через забор. Кругом никого не было. И только вдали слышны были шаги французского патруля.

Паренек удовлетворенно улыбнулся и, зябко поеживаясь от ночного холода, быстро зашагал по направлению к городу.

За сверток он был спокоен.

* * *

Эль Керим – араб, крестьянин. В последний раз он пахал два года тому назад. После того как Марокко поразил недород, семья Эль Керима с плачем и причитаниями проводила его до околицы. Он пошел в ближайший портовый город на заработки. Здесь он впервые увидел чужих людей, одевавшихся не так, как в их деревне, и разговаривавших на чужом языке.

Керим оказался способным парнем, и год работы грузчиком в порту научил его кое-чему, помимо французского языка, языка гяуров[2]2
  Гяурами мусульмане называют иноверцев.


[Закрыть], покоривших его страну. Глядя на большие пароходы, уходящие из порта в далекие страны, он частенько подумывал, что не дурно было бы как-нибудь забраться тайком на один из этих пароходов, посмотреть на чужие, незнакомые края и заработать малость деньжат.

Осенью Эль Керим, без всяких затрат и ни от кого не скрываясь, получил возможность посетить Францию. Правда, ни о каких заработках не могло быть и речи, так как он являлся солдатом французской армии и целыми днями был занят подготовкой к нехитрой профессии организованного убийства тех, кого прикажет убить его начальник.

Когда он и его сородичи были признаны достаточно обученными, их отправили в Рурскую область в составе оккупационной армии, и вот сегодня мы видим Керима в роли денщика лейтенанта Кано.

Лейтенант Кано только что вернулся с пирушки и денщик с трудом раздевает своего пьяного и беспокойного хозяина. Лейтенант в пьяном виде всегда страшно болтлив и, так как других собеседников налицо не имеется, он собирается поговорить со своим денщиком. Но тот под каким-то предлогом уклоняется от этой «высокой чести» и, небрежно насвистывая, вразвальцу идет через большой казарменный двор к высокому забору. Темно. Кроме часового у ворот и патрулей по ту сторону забора никого из солдат в этот поздний час вне казармы не должно быть.

Эль Керим подходит к кустам, подбирает сверток и прячет его под накинутую на плечи шинель.

Через пять минут прокламации спрятаны до завтра в надежнейшем месте.

Кто догадается искать их в квартире заядлого монархиста – лейтенанта Кано?

* * *

На другой день многие солдаты снова нашли у себя под тюфяками, под подушками и в уборной воззвания, призывавшие солдат брататься с немецкими рабочими и требовать от своего начальства возвращения на родину и отказа от оккупации Рура.

Только один из всех, получивших этим неожиданным и необычным путем прокламацию, не прочел ее. Это был солдат, мечтавший о чине капрала не меньше, чем об отпуске на месяц. Все эти блага были обещаны тому, кто представит начальству сведения о коммунистической агитации в полку.

Предатель сообщил о своей находке ад'ютанту полка, и через несколько дней тщательно подготовленная ад'ютантом засада передала в руки командования полка трех французских солдат, арестованных в тот момент, когда они в опустевшей на время обеда казарме рассовывали по постелям солдат комсомольские прокламации.

Ад'ютант в награду за усердие был представлен к производству в следующий чин. Предатель, получивший обещанный отпуск, за день до отъезда был избит до полусмерти в темном коридоре. Арестованные комсомольцы сели за решотку^{4}.

Через неделю в полку снова появились прокламации за общими подписями коммунистических союзов молодежи Франции и Германии.

* * *

Штаб генерала Дегута работал, как в военное время. Беспрестанно приезжали вестовые, приходили штатские в кепках и котелках. В коридорах стоял беспрерывный гул. Звенели шпоры щеголеватых штабных офицеров. Шпики приходили, докладывали, получали инструкции и уходили.

По сути дела штаб генерала Дегута превратился в охранку. Сюда приводили и здесь допрашивали арестованных, здесь им устраивался «массаж», отсюда исходили приказы об аресте.

* * *

Затрещал телефон. Холеная рука генерала лениво взяла трубку:

– Алло! Кто у телефона? Вы, господин бургомистр? Что? Рабочая демонстрация обезоружила полицию?!. Безобразие!.. Что? Нет, солдат мы не пошлем! А за оружием людей пришлите! Я распоряжусь выдать.

Генерал сердито бросил трубку на рычаг.

В кабинет вошел ад'ютант генерала. Он о чем-то тихо доложил. Очевидно, это было очень важно, потому что генерал оживился и громко переспросил:

– Где? В камышах? Это определенно? Позовите ко мне капитана Сезана. Необходимо немедленно принять меры.

В камышах

– Генрих, ты здесь? Твоя семья арестована. Тебя разыскивают по всем шахтам. Принес тебе костюм и грим на всякий случай.

Было холодно. Тучи окончательно закрыли луну. С реки дул ветер. Камыши лениво шелестели. Артур подозрительно покосился на незнакомого худощавого парня, о чем-то оживленно рассказывавшего на плохом немецком языке. Его слушали пять – шесть ребят. Часто слышался приглушенный смех.

– Кто это такой? – спросил он у Генриха.

– Французский сержант, он от гарнизонной комсомольской организации прислан на совещание. Мы его кое-как перенарядили в штатского. Давай, пока соберутся все остальные, послушаем, о чем он так весело рассказывает.

 Француз в смешно топорщившемся на нем пиджаке, возбужденно размахивая руками, продолжал свой рассказ:

– …В полку у нас народ отсталый, религиозный. Главным образом, из крестьян-бретонцев и вандейцев.

В один воскресный день вызывает меня капитан, заядлый католик, и говорит мне:

– Сержант, спросите-ка у своих людей, не хотят ли они пойти в церковь?

– Слушаюсь, господин капитан.

Отправляюсь я к солдатам и заявляю им приблизительно следующее:

– Разве есть желающие итти в церковь? Что? Вряд ли найдутся такие! Ведь правда, не найдутся!

Подобные мои вопросы (как-никак, а все таки я начальство) возымели как-раз то действие, какое они должны были возыметь.

Солдаты решили в церковь не ходить.

Тогда я, очень довольный, возвращаюсь к капитану:

– Господин капитан, никто не изъявляет желания.

– Как так никто?.. Вот я сам потолкую с ними!

После речи капитана вся рота тотчас же подняла руки в знак желания отправиться молиться.

– Сержант, вы проводите людей в церковь.

– Слушаюсь, господин капитан.

Мерным шагом по четыре человека в ряд рота отправляется в церковь. Дойдя до церкви, я делаю предписанный уставом полуоборот и отправляюсь в соседний ресторан пообедать. Солдатам я заявил, что зайду за ними через час.

Солдаты входят в церковь, но богослужение идет там какое-то странное, необычайное, да еще на каком-то неслыханном языке. Ничего не понимая, сконфуженно вышли они из церкви.

Дело в том, что я их нарочно свел не в католическую церковь, а в немецкую протестантскую. Немудрено, что это богослужение показалось недалеким бретонским[3]3
  Бретонцы—жители французской провинции Бретань.


[Закрыть] крестьянам несколько необыкновенным.

Ровно через час я их отвел обратно в казарму. После этой истории у солдат пропала всякая охота по воскресеньям отправляться в церковь… Никакие увещевания благочестивого капитана не достигали цели.

Вскоре начальство, однако, выяснило настоящую причину такого внезапного упадка религиозного чувства у «людей».

Тогда капитан вызвал меня для об'яснений:

– Скажите мне, сержант, куда вы водили солдат?

– В церковь, господин капитан.

– В какую церковь?

– В самую красивую местную церковь, с двумя колокольнями, господин капитан.

– Болван, вы свели их в немецкую церковь. Если что-нибудь подобное еще раз случится, вам не сдобровать. Запомните раз навсегда, что адрес католической церкви вы должны знать так же хорошо, как адрес штаба[4]4
  Рассказ сержанта заимствован из сборника «Мировой комромол в борьбе», под редакцией 3. Вейнбергера.


[Закрыть].

* * *

Ребята, окружавшие француза, весело рассмеялись и приготовились к дальнейшему рассказу, но Генрих прервал его:

– Товарищи, пора начинать.

Собравшиеся уселись в кружок. Генрих подождал еще несколько минут.

– Ну, как-будто все,– проговорил он,– теперь начнем.

– Как все? Ведь собрались 15, а должно быть 23 человека.

– Остальные не придут: арестованы. Значит, начинаем. Вот, товарищи, в чем дело. Настоящее совещание должно будет на основании уже имеющегося опыта наметить дальнейшие пути нашей работы.

У нас есть большие и безусловные достижения. Это, во-первых, то, что наша организация теперь сплочена более чем когда бы то ни было. Во-вторых, нам удалось за короткий срок добиться значительных результатов в антимилитаристской работе среди оккупационных войск и наладить связь с имеющимися в их составе членами французского комсомола.

Однако навряд ли среди собравшихся найдется хоть один товарищ, который успокоился бы на наших достижениях. Недостатков в нашей работе много. Наша организация безо всякой почти подготовки перешла на нелегальное положение. Эта неподготовленность стоила нам многих арестованных и сильно мешала работе. Нужно, чтобы на этом совещании выступили на ряду с членами комитета и секретарями ячеек работники ведающие нашей техникой. Необходимо с присутствующим здесь французским товарищем наметить более совершенные формы связи с оккупационными войсками, в особенности в области распространения агитационной литературы.

Присутствующий здесь от партийного комитета тов. Макс сейчас расскажет нам вкратце о политическом положении. Ему я и даю первое слово…

Тов. Макс – уже пожилой, чуть толстеющий рабочий – тихо, почти шопотом^{5}, начал свою информацию. Все, за исключением двух товарищей, выставленных в дозор, внимательно слушали докладчика.

Невдалеке послышался шелест.

– Эй, кто там, пароль?

– Ни с места…– из-за шелковых головок камышей чернели дула винтовок.– Вы арестованы.

Как на зло, луна, высвободившаяся из туч, освещала местность мертвенным и ровным светом. Удрать нельзя. Это было бы равносильно смерти.

Зябко поеживаясь, пятнадцать участников провалившегося совещания пошли в город, окруженные большим отрядом французских солдат. Их повели в штаб.

* * *

25 января 1924 года во французской газете «Тан» появилось сообщение:

«Французской сыскной полиции после продолжавшегося свыше месяца розыска удалось разоблачить коммунистическую интернациональную шайку, занимавшуюся антимилитаристской пропагандой среди солдат французской оккупационной армии. Арестовано свыше 70 лиц».

Примерно в то же время военный министр Французской республики господин Мажино, возвратившись из своей поездки в Рур, дал интервью другой буржуазной газете «Матен» в которой он удостоверил, что «моральное» состояние войск не оставляет желать лучшего и что вся коммунистическая пропаганда не имела никакого воздействия на солдат.

Господин Мажино был прав.

«Моральное» состояние войск было действительно прекрасно, но… исключительно в пользу коммунистической партии.

И поэтому на раскрытие коммунистических организаций в Рур была послана французская сыскная полиция.