Текст книги "Полярная фактория"

Автор книги: В. Козлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

КРАСНЫЙ ЧУМ

15 июня к нам прибыл из Нового порта заведующий красным чумом Степанов и милиционер, назначенный состоять при тузсовете, Ширяев. Они выехали из района в начале мая.

На красный чум ассигновали крупные суммы денег. Степанов по меньшей мере пару месяцев затратил на то, чтобы достать 200 оленей, необходимых для передвижения чума.

В результате 15 июня добрались до нашей фактории на легких нартах.

Самый чум еще в пути и прибудет дней через 14.

Работа красного чума пока не выразилась ничем. Вообще как организация, так и план работы очень слабо намечены. Нет пособий, нет ни одного толмача. Ни Степанов, ни фельдшер Евтухов не знают языка.

С такими ресурсами, разумеется, совершенно немыслима какая-либо пропаганда или агитация. У них есть переводчик Колька Окатета, но он сам тоже нуждается в переводчике. Имеется волшебный фонарь, однако подбор картин совершенно не подходящий для показа туземцу: аборты, гинекологические операции и тому подобные сюжеты, пропаганда которых среди туземцов и туземок абсолютно нежелательна. Они оставили кварцевую лампу в Новом порту.

По поводу неудачной организации дорогостоящего и малообещающего красного чума Степанов делал доклад. Были выявлены все его слабые стороны и вынесено пожелание, чтобы в будущем подобные организации планировались в высшем руководящим центре, располагали возможностью систематизировать план культурной работы чума, который обязан дать кадры культработников и систему, по какой должна двигаться культработа.

Так просто на „ура“ создавать красные чумы и посылать их в тундру без языка и без плановой „головы“ – напрасная трата денег и притом довольно крупных, в десятках тысяч.

В прошлом году красный чум не дал никакой работы, растерял за сезон 137 оленей – часть с’ели, часть сдохла. Обошелся округу в круглую сумму и не оставил никакого опыта, и в этом году повторили попытку и послали такой же ненужный тундре, совершенно бесполезный чум.

Впрочем, секретарь тузсовета Ануфриев, кончивший работу и поездки по контрактации, обещает принять в деятельности чума участие и наладить беседы, собрания и т. п. Возможно, ему это удастся – он знает язык.

Чумы должны строиться на совершенно другой основе. Тогда они понесут в тундру просвещение, культуру и советизацию.

Мне хотелось бы этим очерком прийти на помощь организациям, на обязанности которых лежит проработка деталей типового красного чума для ямальской тундры. Как он должен выглядеть, чем его снабдить, как оборудовать? Само собой понятно, что идея красного чума в его показательности. Этот принцип наглядной оценки для темного туземца в высшей степени актуален. Культурному человеку ярко бросаются в глаза недостатки грязного кочевого чума.

Отсутствием этих недостатков, их устранением, главным образом, и должен отличаться показательный чум от обыкновенного кочевого.

В первую голову требуется упорядочить отопление. У туземца оно чересчур примитивно. Разводится огонь под треножником или под висящим котелком. Горящий мох дает мало тепла и много дыма – он не успевает выходить в отверстие, проделанное в вершине конуса чума. От дыма буквально нет спасения – он ест глаза, покрывает слоем копоти все предметы, не дает дышать. Это огромное неудобство легко устранить. Вместо первобытного треножника надо поставить чугунную печь, с вытяжными железными трубами наружу. Печь отапливается торфяными брикетами, устроена на колосниках. Очень хорошо такие печи делать с духовыми ящиками – подобный тип уже выработан и испытан в городах. Правда, он рассчитан для дров, но, разумеется, не представит затруднений перевести топку его на торф.

Печь с духовым ящиком, разрешив вопрос об отоплении чума, коренным образом изменит способы изготовления пищи. Явится возможность делать мелкие выпечки в духовом ящике, облегчится варка мяса, упростится кипячение воды. Перед хозяйкой разом предстанут все выгоды и удобства чугунной усовершенствованной печи сравнительно с примитивным треножником.

Весь вопрос в том, чтобы одновременно с демонстрированием такого усовершенствования в красном чуме, дать туземцу возможность завести печь в собственном чуме. Это уже дело ближайшей фактории Госторга или Комсеверпути. Она обязана иметь в лавке такие печи, а вместе и брикеты торфа для продажи. Залежи торфа на Ямале так велики, что при самом незначительном инструктаже пропагандистов красных чумов туземцы могут своими средствами добывать это топливо.

Однако опять-таки красный чум должен иметь образцы прессов для торфа. Научив обращаться с прессом, работник красного чума на 100 проц. разрешит ему вековечную топливную проблему.

И уж дело факторий снабдить тундру печками и прессами в том количестве, которое потребуется. Без хвастовства можно предсказать, что это будет настоящий переворот в жизни кочевого туземца.

Топливный кризис, нехватка дров, необходимость пользоваться мхом – уродуют жизнь кочевого чума. Печь и изобилие торфа создадут совершенно иную обстановку жизни.

Запасы торфяных брикетов туземцы могут делать в любом месте Ямала. Перевозить потребуется только пресс. Залежи торфа имеются по всему Ямалу. Поэтому каждый чум может заранее, летом заготовить для себя нужное количество брикетов в нужном месте, как в тайге заготовляются заранее дрова.

Задача красного чума провести эту первую реформу с таким расчетом, чтобы фактории не отстали. Они пока еще не освоили торфяных разработок. Не разработаны ни пресса для брикетов, ни печи, приспособленные под торф. Впрочем, не заброшен и показательный чум с такими печами. Это надо координировать. И как только в лавках факторий появятся в продаже орудия для разработки торфа – тотчас же они должны получить свою агитацию в красном чуме.

Второй вопрос – освещение чума. Его, конечно, придется разрешать с помощью керосиновых ламп. Их – эти лампы – фактории завозят в избытке, как в достаточном количестве имеется в продаже и керосин. Здесь важна опять-таки агитация и показательность.

Когда туземец воочию увидит насколько освещенный чум привлекательнее темного и мрачного, он сам пойдет навстречу лампе.

У меня на столе горит светлая лампа с зеленым абажуром, это небольшая роскошь. Однако очень многие гости – туземцы, сидя у меня, с интересом рассматривали лампу, щупали ее, расспрашивали, сколько стоит и можно ли такую купить в лавке.

Дальше туземцу надо показать обращение с рукомойником. Если в чуме будет топиться чугунная печь – это даст возможность иметь всегда воду комнатной температуры. Употребление рукомойника большинству ямальцев знакомо. По крайней мере, приезжая на факторию, многие из них охотно пользуются нашим умывальником, висящим в туземной комнате. Равным образом туземцы, особенно женщины, очень неравнодушны к туалетному душистому мылу. Нюхают, даже пробуют на вкус. Им легко об’яснить, что к чему, и они принимаются старательно полоскаться в мыльной пене.

Чистота красного чума, конечно, должна быть напоказ. Чистота и нарядность.

В распоряжении красного чума будет не мало плакатов, диаграмм, фотоснимков – это позволит украсить стены и создаст впечатление той приукрашенной нарядности, которой туземцы больше всего любят подражать.

Из обстановки чума сравнительно легко прививаются столы и скамьи, легкие табуреты.

Это, конечно, неплохо, но факториям и здесь надо не отставать и в свои лавки завозить мебель.

Гораздо большее показательное значение имеют многие хозяйственные вещи, употребление которых туземцам отчасти известно. Самовар, кастрюли, сковородки – все это они уже видели на факториях. Даже употребление вилок, чайных ложек тарелок – ими уже наполовину усвоено. Введение в быт таких мелочей имеет особое значение в тех случаях, когда требуется одного из членов семьи изолировать по причине заразности болезни. Тогда отдельная вилка и ложка играют большую роль.

На ряду с этим, красному чуму обязательно придется показом пропагандировать употребление различных инструментов, для охотника и промышленника очень полезных и пока мало распространенных. Например, примус весьма нужен туземцу в его кочевом обиходе. Но обращаться с ним он может лишь после подробного и весьма тщательного инструктажа. Полезны и заслуживают распространения в туземном быту такие приборы и инструменты, как переносное горно, вертящиеся точила и т. п.

Все это красному чуму надо иметь.

Только живым показом полезные новшества привьются в тундре.

Например, хозяйки-туземки абсолютно не имеют понятия о дрожжах и о выпечке кислого хлеба. Они покупают такой хлеб в лавке, очень его любят, к нему привыкли, но сами умеют печь лишь пресные лепешки.

Красному чуму не лишне было бы создать подобие подготовительных курсов по обучению пекарей. Если в кочевых чумах привьются печи с духовыми ящиками, у хозяек будет полная возможность выпекать дрожжевое тесто в небольших количествах. Опять-таки, это был бы настоящий переворот в питании туземца. Теперь он избегает покупать муку, так как кроме невкусных пресных лепешек ничего не умеет из нее сделать.

Тогда же мука пошла бы в ход, и кочевой промышленник, владея в достаточном количестве топливом, пользуясь духовой печью, как хлебной, не имел бы нужды за каждым пудом печеного хлеба ездить на факторию.

Все перечисленное мною для красного чума, безусловно, требуется усвоить. При этом я отнюдь не хочу сказать, что даю исчерпывающий перечень полезных предметов. Только располагая известным подбором предметов, только показав туземцу применение вещи к делу, раз’яснив подробности, растолковав, что и к чему, можно ждать результатов. При этом надо помнить, что туземец очень практичен, что вещью, полезность которой сомнительна, он не заинтересуется. Ему подай только такое, которое в его быту составит событие, что даст ему ощутительную пользу, в чем он ясно увидит практическое усовершенствование.

И красному чуму надо отбирать все то, что имеется у кочевого чума в первобыте, а в нашем культурном быту усовершенствовано. Именно это ему будет наиболее понятно и приемлемо. Лампа сравнительно с коптящей жировушкой. Торфяной брикет рядом с полусырым мхом. Усовершенствованная печь по сравнению с треножником и т. д.

Между прочим, я совершенно не коснулся тех специальных пособий и приборов, на которых зиждется всякая пропаганда и агитация. Я ни слова не сказал о кино, о волшебном фонаре, о подборе плакатов, афиш, карт, фототипий и т. п.

А, между тем, и в этой области для красного чума следовало бы кое в чем специализироваться.

Прежде всего, конечно, надо позаботиться о подборе тем и сюжетов, а главное, остановить внимание на статике показательности.

Подвижное кино, забавляя туземца самым процессом движения, не оставляет возможности уследить и осмыслить содержания картины. Все внимание его малоразвитого мозга внезапно поглощается каким-либо одним выдающимся, красочным кадром или эпизодом киноленты – остальное заслонено. Общий смысл не усвоился, из связного сюжета туземец ничего не понял.

Гораздо доступней для него картины статические, как, например, обыкновенная панорама. Прильнув к увеличительному стеклу окошечка, он неотрывно смотрит на огромное полотно увеличенной картины – смотрит до тех пор, пока каждая деталь не врежется в память, пока ум не освоит как отдельных подробностей, так и общего смысла полотна. Это красному чуму надо помнить при выборе приборов и методов показа.

БИЧ СЕВЕРА

К профессиональному своему конфузу должен сознаться, что о самой страшной болезни полярного севера – цынге – мои познания крайне скудны.

Еще в Омске, пред отправкой на факторию, я обегал все книжные магазины в поисках каких-либо руководств по этой болезни. В двух больших магазинах „Книгоцентра“ я дал заказ отобрать всю литературу по скорбуту в трех экземплярах, имея в виду снабдить медпункты всех новых факторий Комсеверпути. Продавцы потребовали трехдневный срок, а через три дня смущенно развели руками:

– Ничего нет. Даже в многотомных сборниках курсовых лекций по патологии не нашли никаких следов цынги.

Признаться, я не поверил в добросовестность прилавка, решил порыться самолично и кропотливо. Отдел медлитературы обширный – два дня, с открытия и до закрытия торговли, я лазил по полкам от пола до потолка, перечитал добрую пару тысяч книжных заголовков, пересмотрел, перелистал сотни больших и малых томов – и ничего! Словно цынги вовсе не существует в природе.

Лишь в „венском“ терапевтическом справочнике на 313 странице скорбуту отведено ровным счетом 9 строчек. В них лаконично и с недомолвками изложено то самое, что я знал без справочника – почти ничего.

А, между тем, в том же справочнике насморку отведено полностью две страницы, обыкновеннейшим угрям на лице – три страницы.

В те дни такая неудача меня здорово разволновала и разозлила.

В магазине я даже ругнулся на счет оригинальности омского подбора литературы.

Однако оказалось, омичи здесь не мало не виноваты. Цынга, действительно, слабо исследована наукой и литература о ней крайне бедна. Вот что пишет, например, по этому поводу доктор Кытманов, руководивший специальной медэкспедицией на Туруханском севере в 1926 г.

„Цынга на Севере – большое зло, приносящее ущерб краю. Надо сказать, что цынготные заболевания на Севере еще не изучены и медицинского материала о них крайне мало. Имеются данные, указывающие, что туземное население цынгой не болеет, между тем оно живет иногда в худших условиях, чем русское население. Вопрос этот чрезвычайно интересен и, безусловно, нуждается в научной проработке. Иммунитет же туземцев к цынге остается загадкой“ (журнал „Северная Азия“, 1922 г, № 2).

Как видите, для борьбы с „бичом Севера“ теоретически я вооружен не важно.

С медикаментами тоже хромало. Я, положим, запасся порядочным количеством тинктур для смазывания десен, кислотами и препаратами железа, но и – только. Снабжение факторий какими бы то ни было витаминными продуктами находилось абсолютно вне моей компетенции.

Вообще, как я уже говорил в начале очерков, снабжение полярных факторий шло в условиях обостренного товарного голода. Сплошь и рядом невозможно было достать самых насущнейших продуктов, необходимейших предметов обихода.

С инструментальным и медикаментозным оборудованием амбулаторий дело обстояло невыясненным чуть ли не до последних дней от’езда. Мы знали, что из Красноярска нам отгружены аптеки, собранные по одному типу, но каталога никто не имел и не видел. Его вообще не оказалось. Лишь на месте работы нам пришлось ознакомиться с содержимым ящиков и составить списки.

Про оборудование факторийных аптек наш главковер по части снабжения Ф. В. Забелин рассказал мне так:

– Подкачала Москва. Еще осенью 1930 года мы серьезно и компетентно проработали всесторонне оборудование полярных амбулаторий – участвовали и врач и фармацевт. На противоцынготные средства обратили сугубое внимание. Все соображения проходили под знаком, что фактории предстоит работать в полном отрыве. Предусмотрено и учтено решительно все до ничтожных мелочей. Затем по выработанному плану амбулаторное оборудование было заказано в центральном управлении Медснабторга в Москве. Мы имеем гарантийные документы, что заказ должен быть выполнен и выслан в Красноярск к маю. И как это стало обычным, центр обязательство не исполнил. Писали, телеграфировали, даже грозили – с гуся вода. Поняв, что медснабжение факторий находится под угрозой срыва, я принял меры, снабдить согласился красноярский Сибмедторг. Но это, разумеется, совсем не то, что обещала дать Москва.

– Неужели не добились из центра никакого ответа?

– Добились. Имеется краткая телеграмма, что заказ прибудет сюда к ноябрю. Вы понимаете, мы получим оборудование, когда фактории будут отделены от нас тысячами верст льда и снега! Умники, чорт бы их побрал!.. Красноярский Сибмедторг дал только медикаменты. О полноте каталога говорить, конечно, не приходится. Но вот хуже всего – ни единого инструментика! Это нужно достать здесь, в Омске. Я поручаю это дело вам.

Не стану рассказывать, сколько мне пришлось побегать и испортить крови, доставая инструментарий для трех факторий. Да и достал-то, конечно, не все, а лишь кое-что из числа самого необходимого.

На сколько кладовые омских складов были опустошены можно судить хотя бы из того факта, что обыкновеннейших кружек Эсмарха я так и не добыл, хотя потратил массу времени и энергии. Посчастливилось получить только в Тобольске, да и то при содействии РКИ, куда я, в конце-концов, обратился за помощью.

В Омске толкнуться прежде всего пришлось в аптекоуправление. Там заведующим Коробченко. Его знает весь медсантруд и им горды – такой энергии, такого хозяйского глаза не имеет больше ни одно учреждение Омска. К нему предстояло идти с просьбой.

Помимо устного доклада, у меня в руках была краткая записка, сжато излагающая суть вопроса.

Коробченко встретил меня вопросительным взглядом. Стараясь не сказать ни единого лишнего или ненужного слова, я изложил критическое положение полярных факторий. Он вскочил, широко открыл на меня черные блестящие глаза и загремел на все здание:

– А вы, что же, головотяпы, сидите в своих кабинетах и ждете, когда Москва к вам пожалует? Все на Москву расчет! Нет-с, в Москве надо ходить ногами! Разрешило правление – скорей на склад, лично отобрать, укупорить и на вокзал – по адресу. А то сидят и ждут – Москва-де выручит! Вот и остались ваши фактории на бобах.

Затем он позвонил завед. складом, оговорился и сообщил:

– Наше аптекоуправление снабдит Комсеверпуть, чем сможет, но передайте, что на цены пусть не сетуют – у нас клиники без инструментов, сами точим по 20 раз скальпели, а вам даем новые – только из-за полярного вашего круга. Пусть учатся, как работать с Москвой, тогда не будут переплачивать.

Он уже не кричал, говорил спокойно. Эта выучка Комсеверпути, видимо, доставила ему удовольствие.

Проучить! Чтобы хоть чуточку поумнели! Он, старый чекист и ответработник, не может спокойно смотреть на головотяпство. Проучить рублем!..

Таким-то родом мы были снабжены и оборудованы.

В тундре, уже зимой, я впервые услышал о прошлогодних подвигах цынги на госторговских факториях Тазовского района и поселках Рыбтреста.

Я часто задумывался, что есть у нас, на что может рассчитывать наш цынготный больной, если бы таковой об’явился на фактории.

Ни на что!

Как это ни странно, но Комсеверпуть об опасности цынги абсолютно не подумал. У нас нет решительно ничего витаминного. Ни свежего картофеля, ни томата, ни луку, никаких ягод, ни молока, ни фруктов, ни лимонов, ни апельсинов. Ничего!

Оленина!

Нет рыбы, свежей капусты, солений, сушений, нет даже экстракта для киселей, нет чесноку – одна капуста, да и та просоленая и промоченная – вероятно из нея вымокли и высолились все антискорбутные соки.

Но я утешался.

– Кому у нас болеть? Народ все сибиряки, почти полярники – им ли бояться скорбута? Закалены в сибирских буранах, и несколько градусов к северу для них – вряд ли ощутимая разница. Единственный южанин – я. Но за себя я не беспокоился. У меня слишком разнообразное прошлое и большая закалка жизни. Я подвижен, энергичен, люблю работу – таких цынга не трогает.

Однако все же не уберегся.

В начале мая я почувствовал цынгу. Она пришла, когда весна начала входить в свои права. Таяло. Масса света, от которого слепило глаза. Снег, умирая, блистал миллиардом отражений.

А у меня появились отеки ног и зашалило сердце – перикардит.

Я усиленно потянулся к работе на воздух. Возил воду, очищал от снега чердак, сени, двор. Я целыми днями без устали ходил, возил, копал лопатой, носил ведра и т. п.

А ноги все отекали. Сантиметровка ежедневно показывала на 1—2 сантиметра утолщения – где-то под кожей и между мышц изливалась кровь, инфильтраты.

К июню ноги совсем отказались служить.

Сердце так расшалилось, что двадцати шагов достаточно для адской отдышки – лежу на снегу и глотаю с жадностью воздух. Ночью одной рукой беру другую, считаю пульс – он чуть приметен, нитевидный, без четкого удара.

Да, я слег. А если бы хоть немного было заботы о нашем быте и здоровье, то этого бы не случилось.

Видавшая массу скорбутных больных Удегова откровенно говорит мне:

– Знаешь, Козлов, до парохода ты не дотянешь.

И я согласен.

Я даже написал через силу два прощальных письма детям.

Конец?

Так тянулось весь июнь – от меня осталась тень, призрак.

И все же предсказания не сбылись.

Прошел июнь, потянулись июльские числа. Мои ноги окончательно свело контрактурой. Я лежал пластом, ел по ложке супу и четверти котлетки в день, но тянул. Завтра первое августа, парохода все нет как нет, а я уже ем полторы котлеты, дышу в окошко свежим воздухом и для меня нет сомнений, что как бы не запоздал пароход – я его дождусь, не взирая ни на какие предсказания.

Цынгу я изучил за это двухмесячное лежанье со всех сторон.

Я изучил, откуда подкрадывается эта болезнь, как хватает, чем валит с ног, сколько у нее коварства и своих особенных приемов борьбы – смертельных в девяноста случаях из ста.

Я цынгу знаю!

Она выпустила меня из цепких своих лап – но это бывает редко.

Что надо иметь каждой полярной фактории для успешной борьбы с „бичом Севера“?

Расскажу подробно, и тем кто засылает людей на край света, нелишне внимательно прочесть эту страницу.

Во-первых, нужен спирт, еще лучше крепкое вино – коньяк, ром – хотя бы в количествах только лекарственных.

Д-р Кытманов совершенно правильно рассказывает в своих очерках, что только благодаря „большим приемам спирта, настоенного на черемше“, удалось спасти больного заведующего факторией, у которого была контрактура ног и серьезнейший перикардит.

Мне удалось спастись и дотянуть до лучших для меня июльских дней лишь по той счастливой случайности, что в моем распоряжении имелось ¹/₂ литра спирта. Не будь его – я остался бы на Ямале. 10—15 граммов в день помогали мне в нужные минуты поддержать сердце, подправить аппетит. Это было единственное мое оружие борьбы с злобно атакующим врагом.

Ну, а во-вторых, – это уже целый список.

Во-вторых, нужен свежий картофель. Если забросить на каждую факторию по 20—30 мешков, то для 10 человек персонала с семьями хватит на весь год. У нас картофель доставили консервированный, огневой сушки – такая дрянь и притом настолько дорогая, что его избегали есть. Дальше идет томат – помидоры. Я не мечтаю о помидорах в свежем виде, но хотя бы в банках, консервированные для супов и приправ.

Затем идут такие овощи, как капуста, морковь, лук, чеснок, репа, брюква. Забросить их по мешку, по два – стоит гроши. Уже дело самих работников фактории все это сохранить на зиму. Все необходимо не в соленьях, а свежее, в вилках, связках и головках. Тогда они наиболее витаминны, тогда они составят большую ценность. Затем следуют фрукты.

У нас имеется лишь одна куряга – фрукт хороший, но приторный, очень быстро приедающийся.

Мы, как о чем-то недосягаемом мечтали о яблоках, черносливе, о вишнях. Почему бы не направить на Ямал пару мешков смешанного компотного сушеного продукта.

Чтобы было разнообразие, чтобы не одной приторной курягой ограничивался стол полярника.

Почему не привезти кизиль и виноград, даже апельсины и лимоны по нескольку ящиков? Ведь есть же все это в любом городе Советского союза? Оленина, масло, куряга!

Сегодня и завтра, через неделю, через месяц – все те же оленина, масло и куряга!

Нет даже никакого экстракта для киселя. Варили все ту же курягу. Варенье, компот, кисель из куряги. Да еще есть молотая черемуха, специально для крепления желудка.

Завести пару бочек клюквы, брусники – какое это было бы благодеяние. Сахару много – вари, разнообразь.

Ну, конечно, в этом перечне нельзя обойти соленья – капуста, огурцы помидоры, даже арбузы – неужели это так трудно для отдела снабжения – дать соленья? Дать сушеные грибы?

Ведь все это не даром. За все служащий и рабочий платит наличными, не пропадает ни один грош.

О человеке никакой заботы.

На какой же шут в правлении сидят целые штаты заготовителей и снабжателей?

А ведь Забелин уверял:

– В смысле цынги – вы гарантированы. Все, что возможно – предусмотрено. Даже фруктов у вас будет сколько угодно. Никаких лишений и никаких полярных опасностей вам не предвидится.