355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » В Хауф » Харчевня в Шпессарте » Текст книги (страница 1)
Харчевня в Шпессарте
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 01:45

Текст книги "Харчевня в Шпессарте"


Автор книги: В Хауф



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Хауф В
Харчевня в Шпессарте

В. Гауф

Харчевня в Шпессарте

Содержание:

Сказание о гульдене с изображением оленя

Холодное сердце. Часть первая

Приключения Саида

Стинфольская пещера (Шотландское предание)

Холодное сердце. Часть вторая

Много лет тому назад, когда дороги в Шпессартском лесу были еще плохи и по ним не так много ездили, шли по этому лесу два молодца. Одному на вид было лет восемнадцать, и он был оружейный мастер; другому же, золотых дел мастеру, судя по внешности, было никак не больше шестнадцати лет, и теперь, верно, он в первый раз странствовал по белу свету. Вечер уже наступил, и тени гигантских дубов и буков затемняли узкую дорогу, по которой шли путники. Оружейный мастер бодро шагал вперед, насвистывая песенку и изредка разговаривая с Веселым, своей собакой, и, казалось, не очень тревожился тем, что ночь близка, а ближайший ночлег еще далек. Но Феликс, золотых дел мастер, часто боязливо оглядывался. Когда ветер шелестел в деревьях, ему казалось, будто он слышит шаги позади себя; когда же придорожные кусты, качаемые ветром, раздвигались, ему мерещились чьи-то притаившиеся за ними лица.

А от природы золотых дел мастер не был ни суеверен, ни труслив. В Вюрцбурге, где он учился, он слыл среди товарищей храбрым малым, с отважным сердцем в груди, но сегодня ему было не по себе. О Шпессарте ему столько всего рассказывали: говорили, что разбойничья шайка хозяйничает там, что многих путников ограбила она в последнее время; поговаривали даже о нескольких ужасных убийствах, совсем недавно совершенных там. И ему невольно становилось страшно за свою жизнь, – как могли они вдвоем справиться с вооруженными разбойниками? Он даже начинал раскаиваться, что послушался оружейного мастера и согласился пройти еще перегон, вместо того, чтобы переночевать на опушке леса.

– Если меня сегодня ночью убьют, лишат жизни и всего, что я несу с собой, ты будешь виноват, мастер! Это ты своей болтовней заманил меня в этот страшный лес.

– Не будь трусом, – отвечал тот, – порядочному ремесленнику не годится бояться. Что ты волнуешься? Неужели, по-твоему, господа шпессартские разбойники окажут нам честь напасть на нас и убить нас? Ради чего им так утруждать себя? Не из-за моего же воскресного платья, которое у меня в ранце, и не из-за жалких дорожных грошей! Нет, нужно ехать четверней, быть одетым в парчу и бархат, – вот тогда они дадут себе труд убить тебя!

– Стой! Слышишь, свистят в лесу! – боязливо воскликнул Феликс.

– Это ветер свистит в деревьях. Прибавим шагу, теперь уже недолго.

– Да, тебе хорошо говорить, – продолжал золотых дел мастер. – Тебя они спросят, что у тебя с собой, обыщут тебя и, конечно, возьмут твое воскресное платье и гульден с тридцатью крейцерами. А меня, – меня они сразу убьют уже по одному тому, что я несу с собой золото и золотые украшения.

– Ну зачем же им из-за этого убивать тебя? Если б вышли сейчас четверо или пятеро вон из-за того куста с заряженными ружьями, направленными на нас, и вежливо спросили бы: "Эй, господа, что у вас с собой? Мы к вашим услугам, готовы помочь вам нести вашу поклажу", – и продолжали бы в таком же приятном тоне, – ты, верно, не стал бы дурака валять, открыл бы ранец и любезно выложил на землю желтый жилет, синий кафтан, две рубахи и все ожерелья, браслеты и гребни и вообще все, что у тебя имеется, и поблагодарил бы их за то, что оставили тебя в живых.

– Так, по-твоему, я должен отдать им украшение госпожи моей крестной, благородной графини? – горячо возразил Феликс. – Нет! Скорее я расстанусь с жизнью, лучше дам изрубить себя на мелкие куски. Разве она не заменила мне родную мать и не заботилась обо мне с десяти лет? Разве она не отдала меня в учение и не оплачивала мою одежду и все? И вот теперь, когда я имею возможность ее навестить и несу ей украшение моей работы, это изящное украшение, которое она заказала мастеру и на котором я могу ей показать, чему я выучился, – вдруг все это я должен отдать, и в придачу желтый жилет, который тоже она подарила мне! Нет, лучше умереть, чем отдать дурным людям украшение госпожи моей крестной!

– Не будь глупцом! – воскликнул оружейный мастер, – если они тебя убьют, госпожа графиня йсе равно не получит украшения. Поэтому будет лучше, если ты отдашь его и сохранишь жизнь.

Феликс не отвечал. Ночь теперь совсем надвинулась, и при неверном свете молодого месяца не видно было и на расстоянии пяти шагов. Ему становилось все страшнее; он держался ближе к товарищу и сам не знал, верить ли его речам и увещаниям. Так прошли они с час, когда увидали вдали свет. Молодой золотых дел мастер заметил, что свету этому не следует доверять, что это, может быть, разбойничий вертеп, но оружейный мастер объяснил ему, что разбойники устраивают свои жилища в пещерах под землей и что это, вероятно, харчевня, которую описал человек, повстречавшийся им при входе в лес.

То было длинное, но низкое строение; перед ним стояла повозка, и слышно было, как рядом в конюшне ржали лошади. Оружейный мастер знаком пригласил товарища к окну, ставни которого были открыты. Встав на цыпочки, они могли заглянуть в горницу и осмотреть ее. В кресле возле печки спал человек; судя по одежде, его можно было принять за извозчика, – вероятно, это был хозяин повозки, стоявшей перед домом. По другую сторону печки сидели женщины и девушки и пряли. За столом, у стены, они увидели человека, перед которым стоял стакан вина; голову он подпирал руками так, что им не видно было его лица. Однако по его одежде оружейный мастер заключил, что он из благородных.

Пока они так потихоньку заглядывали в окно, в доме залаяла собака. Веселый, собака оружейного мастера, ответила ей. На порог дома вышла служанка взглянуть на чужих.

Им обещали дать ужин и ночлег. Они вошли и разместили по углам тяжелые узлы, палки и шляпы и подсели за стол, к господину. Тот, отвечая на их поклон, привстал, и они увидали изящного молодого человека, который ласково поблагодарил их за приветствие.

– Поздно вы путешествуете, – сказал он. – Как вы не побоялись такой темной ночью пробираться через Шпессарт? Что касается меня, то я предпочел поставить мою лошадь на этот постоялый двор, лишь бы еще час не быть в пути.

– И вы были правы, господин, – согласился оружейный мастер. – Топот копыт хорошего коня – музыка в ушах этой сволочи, – они слышат на расстоянии часа пути. Но когда лесом пробираются два бедных парня вроде нас, то есть люди, которым скорее сами разбойники могли бы дать что-нибудь, они не двинутся с места.

– Это, конечно, правда, – сказал извозчик, разбуженный приходом новых посетителей и подошедший к столу, – что возьмешь с бедняка! Но бывали случаи, когда они убивали бедных просто из желания убить или принуждали их вступать в шайку и становиться разбойниками.

– Ну, если таковы эти люди в лесу, – заметил молодой золотых дел мастер, то, по правде говоря, и этот дом нам плохая защита. Нас только четверо, а вместе со слугой харчевни – пятеро, и если им вздумается напасть на нас вдесятером, – что сделаем мы против них? И кроме того, – добавил он тихим шепотом, – кто может утверждать, что хозяева харчевни честные люди?

– С этой стороны нечего опасаться, – возразил извозчик. – Я знаю эту харчевню уже десять лет и никогда не замечал здесь ничего подозрительного. Хозяин редко бывает дома, говорят, он торгует вином; жена же его тихая женщина и никому не делает зла, – вы напрасно ее подозреваете, господин.

– И все-таки, – опять заговорил молодой господин, – все-таки я не могу отчасти не согласиться с тем, что он сказал. Вспомните слухи, которые ходят о людях, бесследно пропавших в этом лесу. Многие из них говорили перед тем, что ночевать будут в этой харчевне, а когда, по прошествии двух или трех недель не получая о них никаких вестей, отправлялись на розыски и справлялись в этой харчевне, здесь всегда отвечали, что никого из них не видали. Это как-никак подозрительно.

– Бог знает, – воскликнул оружейный мастер, – может быть, было бы благоразумнее устроиться на ночлег под первым попавшимся деревом, чем в этих четырех стенах. Отсюда нет надежды спастись бегством, если вход будет осажден, – на окнах ведь решетки.

После таких слов все задумались. Теперь уж не казалось невероятным, что харчевня в лесу, будь то добровольно или по принуждению, вошла в соглашение с разбойниками. Ночь внушала им опасение. Ведь не раз приходилось им слышать рассказы о путешественниках, застигнутых врасплох во время сна и убитых. И даже если им не придется поплатиться жизнью, то все же некоторые из гостей в лесной харчевне обладали такими ограниченными средствами, что потерять хотя бы часть вещей – было бы для них очень чувствительно. Расстроенные и мрачные, смотрели они в свои стаканы. Молодой господин думал, как хорошо бы теперь скакать на коне в открытом поле. Оружейный мастер пожелал себе в качестве гвардии двенадцать своих подмастерьев с железными кулаками, вооруженных дубинками. Феликс, золотых дел мастер, больше тревожился за украшение своей благодетельницы, чем за свою жизнь; извозчик же, задумчиво попыхивая дымом из трубки, тихо сказал:

– Знаете что, господа? Во всяком случае, они не должны застигнуть нас спящими. Что касается меня, то я, если только кто-нибудь составит мне компанию, готов бодрствовать всю ночь.

– И я тоже! И я! – воскликнули остальные. – Заснуть бы я все равно не мог, – добавил и молодой господин.

– Ну тогда давайте что-нибудь делать, чтобы прогнать сон, – сказал извозчик. – Мне кажется, раз уж нас четверо, мы могли бы сыграть в карты. Игра не даст нам уснуть и поможет скоротать время.

– Я никогда не играю в карты, – возразил молодой господин, – так что я не смогу принять участие в игре.

– А я совсем не умею играть, – добавил Феликс.

– А коли не будем играть, что мы станем тогда делать? – сказал оружейный мастер. – Петь? Пением мы привлекли бы разбойников. Загадывать друг другу загадки и поговорки и отгадывать их? Этого хватило бы не надолго. А что вы скажете, если б мы стали рассказывать друг другу истории?

Веселые или серьезные, правдивые или выдуманные, – они не дали бы нам уснуть и помогли бы скоротать время еще лучше карт.

– Я согласен, если только вы начнете, – сказал, улыбаясь, молодой господин. – Вы, господа ремесленники, бродите по всему свету, бываете в разных краях, – вам есть что порассказать. Недаром у каждого города свои предания и истории.

– Как же, как же! Немало нам приходится слышать, – отвечал оружейный мастер. – Зато господа, как вы, прилежно изучаете книги, в которых написано много диковинного. Вы могли бы рассказать куда умнее и лучше, чем простой ремесленник вроде нас. Если я не ошибаюсь, вы ведь студент, ученый?

– Ученый не ученый, – улыбнулся молодой господин, – но, действительно, я студент, и еду на родину на вакации. Однако то, что написано в наших книгах, менее пригодно для рассказов, чем-то, что вам порой случается слышать. Поэтому начинайте рассказывать, если остальные ничего не имеют против.

– Слушать интересную историю, по-моему, еще лучше, чем играть в карты, отвечал извозчик. – Часто лошадь моя еле-еле тащится по проселочной дороге, но зато я слушаю пешехода, который идет возле повозки и рассказывает что-нибудь хорошее. В дурную погоду я многих подсаживал к себе в повозку, с условием, что за это мне что-нибудь расскажут. И мне кажется, что одного своего приятеля я потому так люблю, что он знает истории, длящиеся по семи часов и больше.

– Так же вот и я, – сказал молодой золотых дел мастер. – Я до смерти люблю, когда рассказывают, и моему хозяину в Вюрцбурге пришлось запретить мне читать книги, чтобы я не зачитывался и не запускал работы. Ну, так расскажи нам что-нибудь хорошенькое, мастер, я знаю, твоего запаса хватит до самого утра.

Оружейный мастер выпил, чтобы подкрепиться перед рассказом, и начал так:

Сказание о гульдене с изображением оленя

В верхней Швабии до сих пор еще видны развалины замка, когда-то бывшего украшением всего края, – это Гогенцоллерн. Он вздымается на круглой крутой скале, и с ее отвесных высот открывается далекий и свободный вид на всю окрестность. И повсюду, где виден замок, и еще гораздо дальше, храбрый род Цоллернов внушал людям страх, а имя их знали и почитали по всей немецкой земле. И вот много сот лет тому назад, кажется, порох тогда еще только что был изобретен, жил в этой крепости один Цоллерн – странный от природы человек. Нельзя сказать, чтобы он очень теснил своих подданных или вступал в распри с соседями, и все-таки все избегали его за мрачные взоры, нахмуренный лоб и односложную и неприветливую речь. Кроме замковой челяди, мало кто слыхал, чтобы он разговаривал как следует, как все люди. Когда же он скакал на коне по долине и кто-нибудь из встречных, быстро скинув шапку, останавливался и говорил ему: "Добрый вечер, господин граф, сегодня хорошая погода", он бормотал в ответ: "Вздор" или "Без тебя знаю". Если же случалось кому-нибудь не угодить ему или сделать что-нибудь не так для его лошадей, или же в тесном ущелье попадался ему крестьянин с возом, и он не мог быстро проскакать на своем Вороном, – его гнев разражался громом проклятий; однако никто не слыхал, чтобы он в таких случаях ударил человека. В округе же звали его "Цоллерн-Злая непогода".

У Цоллерна-Злой непогоды была жена – полная противоположность ему, кроткая и приветливая, как майский день. Нередко случалось ей ласковой речью и добрым взглядом примирять со своим супругом людей, обиженных его суровым обращением. Бедным она помогала, чем только могла, и не тяготилась даже жарким летом или в ужасную метель спускаться с крутой горы, чтобы навестить бедняков или больных детей. Если случалось ей в таких случаях встретить графа, он ворчливо говорил: "Без тебя знаю! Вздор!" и ехал на своем коне дальше.

Другую женщину такой угрюмый нрав супруга запугал бы или оттолкнул, а еще другая подумала бы: "Какое дело мне до бедных, когда мой муж считает это вздором?" В сердце третьей от обиды и гордости угасла бы любовь к мрачному супругу. Но не такова была госпожа Хедвиг фон-Цоллерн. Она неизменно любила его, стараясь своей прекрасной белой рукой разгладить морщины на его загорелом лбу; она и любила и чтила его. Когда же, по прошествии года и дней, небо даровало им маленького графа, она и тогда не стала любить мужа меньше, хотя и заботилась о малютке-сыне с истинно материнской нежностью. Прошло три долгих года, и граф фон-Цоллерн видел своего сына только по воскресеньям после обеда, – мальчика приносила ему кормилица. Он пристально глядел на него, ворчал что-то себе под нос и отдавал ребенка кормилице. Когда же мальчик мог сказать "отец", граф подарил кормилице гульден, а ребенку даже не улыбнулся. Зато когда ему исполнилось три года, граф велел надеть на него первые штанишки, нарядил его в шелка и бархат, потом приказал привести себе Вороного и еще другого прекрасного коня, взял мальчика на руки и, звеня шпорами, стал спускаться по винтовой лестнице. Увидав это, госпожа Хедвиг остолбенела. Она не имела обыкновения спрашивать мужа, куда он едет и когда вернется, но на этот раз страх за ее дитя заставил ее раскрыть рот:

– Вы собираетесь ехать верхом, господин граф? Ответа не последовало.

– Зачем же вы берете ребенка? – спросила она опять. – Сейчас Куно пойдет гулять со мной.

– Без вас знаю, – отвечал Цоллерн,-3лая непогода и прошел дальше; на дворе он поднял мальчика за ножку, быстро вскинул его в седло, привязал крепко платком, сам вскочил на Вороного и поскакал за ворота замка, держа в руках поводья лошади своего сына.

Сначала, казалось, мальчик испытывал большое удовольствие, съезжая с отцом с горы. Он хлопал в ладоши, смеялся и теребил гриву лошадки, чтобы та скорее бежала, и граф тоже был доволен и раза два воскликнул: "Будет толк из молодца!"

Когда же они выехали на равнину и граф пустил лошадей рысью, у мальчика помутилось в голове; сперва он скромно попросил отца ехать потише, но когда они понеслись все быстрее и быстрее и встречный ветер перехватил бедному Куно дыхание, он потихоньку заплакал, а потом, потеряв терпение, заревел во все горло.

– Без тебя знаю, вздор! – начал было отец. – В первый раз на лошади и ревет. Молчи, не то... – Но в ту минуту, как он проклятием хотел ободрить маленького сына, конь под ним встал на дыбы, и поводья другой лошади выскользнули у него из рук. Он стал укрощать своего коня и, когда, наконец, справился с ним и со страхом оглянулся на ребенка, увидал, как освободившаяся от маленького всадника лошадь неслась по направлению к замку.

Как ни был суров и жестокосерд граф фон-Цоллерн, его сердце не вынесло этого зрелища. Он представил себе, что его ребенок лежит разбитый у дороги, стал рвать себе бороду и горько жаловаться. Он повернул назад, но нигде не было следов его мальчика; он подумал было, что испугавшись, лошадь сбросила его в ров с водой, что тянулся вдоль дороги, как услыхал позади себя детский голосок, звавший его по имени. Он быстро обернулся и увидал старуху, сидевшую под придорожным деревом и качавшую на коленях его мальчика.

– Как попал к тебе мальчик, старая ведьма? – закричал разгневанный граф. Сейчас же подай его мне!

– Потише, потише, ваша милость! – смеялась безобразная старуха. – Чего доброго и с вами на вашем гордом коне стрясется беда! Вы спрашиваете, как попал ко мне маленький графчик? Лошадь понесла, мальчик повис, привязанный за ножку, – волосами он почти касался земли, – тут я его и подхватила в свой передник.

– Без тебя знаю! – воскликнул в гневе граф фон-Цоллерн. – Давай его сюда! Я не могу слезть с коня: он горяч и может убить ребенка.

– Подарите мне гульден с изображением оленя! – смиренно попросила женщина.

– Вздор! – крикнул граф и бросил ей под дерево несколько пфеннигов.

– Не то, – мне бы очень пригодился гульден с оленем.

– Гульден с оленем? Сама-то ты не стоишь такого гульдена, – горячился граф. – Подай сюда ребенка или я натравлю на тебя собак.

– Так? Я не стою гульдена с оленем? – отвечала старуха, язвительно улыбаясь. – Ну что ж, увидим, что из вашего наследства будет стоить гульден с оленем. А эти пфенниги оставьте себе. – С этими словами она бросила графу три медных монетки, – и так метко бросила их, что все три упали прямо в кожаный кошель, который граф все еще держал в руке.

Пораженный такой необычной ловкостью, граф несколько минут не мог произнести ни слова, но вскоре его удивление перешло в ярость. Он схватил ружье, взвел курок и нацелился на старуху. Она же продолжала ласкать и целовать маленького графа, но при этом держала его перед собою так, что пуля неизбежно попала бы в него.

– Ты славный, кроткий мальчуган, – говорила она, – оставайся таким всегда, и тебе будет хорошо.

И она спустила его с колен, погрозив графу пальцем.

– Цоллерн, Цоллерн! Гульден с оленем за вами! – крикнула она и, не обращая внимания на ругательства графа, опираясь на самшитовую палочку, медленно побрела в лес. Конрад, оруженосец, слез, дрожа, со своей лошади, посадил в седло своего маленького господина, сам вскочил на коня позади него и поехал вслед за своим повелителем к замку.

Так Цоллерн-Злая непогода в первый и последний раз взял на верховую прогулку малютку-сына, ибо из-за того, что мальчик заплакал и закричал, когда лошади пошли рысью, он стал считать его изнеженным ребенком, из которого не выйдет толка. Он глядел на него с неудовольствием, и когда мальчик, искренне любивший отца, ласкаясь прижимался к его коленям, он отгонял его и восклицал: "Знаю вас! Вздор!" Госпожа Хедвиг охотно сносила дурное настроение мужа, но это неприязненное отношение к невинному ребенку глубоко оскорбляло ее; не раз она заболевала от страха, когда жестокий граф за ничтожный проступок сурово карал ребенка. И она умерла, наконец, в расцвете лет, оплаканная слугами и всей округой, и горше всего – своим сыном.

С той поры граф окончательно отвернулся от сына, передал его на воспитание кормилице и замковому капеллану и сам уже не занимался им, тем более, что вскоре женился на богатой девушке, которая, по прошествии года, подарила ему двух юных графов-близнецов.

Любимой прогулкой Куно была прогулка к старушке, которая когда-то спасла ему жизнь. Она часто рассказывала ему о его покойной матери и о том, как много добра она сделала ей, старухе. Слуги и служанки часто предостерегали его, чтобы он не ходил к госпоже Фельдгеймер, – так звали старуху, – так как она не что иное, как ведьма; но мальчик не боялся: капеллан объяснил ему, что ведьмы не существуют вовсе и что россказни о том, будто некоторые женщины умеют колдовать или на помеле по воздуху летают на Брокен, – сплошная выдумка. Правда, у госпожи Фельдгеймер доводилось ему видеть вещи, которые он не мог понять, и он хорошо еще помнил фокус с тремя пфеннигами, так ловко брошенными ею в кошель отца. Также умела она приготовлять всевозможные мудреные снадобья и напитки, которыми исцеляла людей и скот. Но вовсе несправедлив был слух о том, будто у нее есть такая сковорода, которая вызывает ужаснейшую грозу, стоит только повесить ее над огнем. Она научила маленького графа многим полезным вещам, например, как приготовлять лекарства для больных лошадей, питье против бешенства или приваду для рыб, и многому другому полезному. Вскоре госпожа Фельдгеймер сделалась его единственным другом, так как кормилица умерла, а мачехе не было до него дела.

Когда постепенно подросли его братья, жизнь Куно сделалась еще печальнее. Близнецам посчастливилось на первой поездке верхом не упасть с лошади, и Цоллерн-Злая непогода считал их поэтому разумными и дельными парнями, любил исключительно их, каждый день выезжал с ними и научил их всему, что знал сам. Но немногому хорошему научились они таким образом, – читать и писать он и сам не умел, и оба его превосходных сына также не должны были терять за этим занятием время; зато уже на десятом году умели они ругаться так же отвратительно, как отец, со всеми затевали ссоры, друг с другом жили, как собака с кошкой, и мирились, чтобы сообща учинить какую-нибудь злую шутку над Куно.

Их мать это ничуть не огорчало, она считала, что мальчикам для здоровья полезно драться. Когда раз один слуга сообщил об этом графу, тот, правда, возразил: "Вздор, без тебя знаю", но все же решил в будущем придумать какое-нибудь средство, чтобы сыновья его не убили друг друга. Ибо он никак не мог забыть угрозы госпожи Фельдгеймер, – которую в глубине души считал самой настоящей ведьмой, – "Ну что ж, увидим, что из вашего наследства будет стоить гульден с оленем".

Однажды, когда он охотился в окрестностях замка, ему попались на глаза две горы, словно созданных для того, чтобы построить на них замки, и он тотчас порешил это сделать. На одной горе он выстроил замок Шальксберг, названный так в честь младшего из близнецов, который давно уже за свои злые проделки был прозван "маленьким Шальком", то есть плутом; другой же замок, построенный им, должен был сначала называться Хиршгульденберг, то есть замок гульдена с оленем, – это он придумал в насмешку над ведьмой, считавшей, что все его наследие не стоит гульдена. Но потом за замком осталось более простое название Хиршберг, и так называются обе горы и по сию пору, и путешествующий по Альбу может видеть их.

Цоллерн-Злая непогода намеревался сначала оставить по завещанию своему старшему сыну Цоллерн, маленькому Шальку – Шальксберг, а третьему – Хиршберг. Но жена его не знала покоя, пока он не отменил своего первоначального решения. "Глупый Куно, – так называла она бедного мальчика, потому что он не был таким диким и необузданным, как ее сыновья, – глупый Куно и без того достаточно богат благодаря тому, что он наследовал от матери, неужели же он получит еще и прекрасный богатый Цоллерн? А у моих сыновей ничего не будет, кроме крепостей, окруженных только лесом".

Напрасно доказывал ей граф, что несправедливо было бы лишать Куно его права первородства, – она плакала и ссорилась с ним до тех пор, пока Злая непогода, который обычно никому не подчинялся, не уступил ей, домашнего мира ради, и не отказал в завещании маленькому Шальку – Шальксберг, Вольфу, старшему из близнецов – Цоллерн, а Куно – Хиршберг с городком Баллинген. Едва сделав эти распоряжения, он тяжко заболел. Врачу, который ему сказал, что он умрет, отвечал: "Без вас знаю", а замковому капеллану, который хотел напутствовать его и подготовить к христианской кончине, возразил: "Вздор!", продолжал браниться и бесноваться и умер, как и жил, грубым и нераскаянным грешником.

Тело его не было еще предано погребению, как появилась графиня с завещанием и насмешливо предложила Куно, пасынку, доказать теперь свою ученость и самому прочесть, что сказано в завещании, а именно, что в Цоллерне ему больше нечего делать; и радовалась со своими сыновьями богатству и замкам, отторгнутым ею у него, у первенца.

Куно без ропота подчинился воле усопшего, но со слезами простился с замком, где родился, где была похоронена его дорогая матушка, где жил добрый капеллан, а поблизости – единственная его старая приятельница, госпожа Фельдгеймер. Замок Хиршберг хотя и был красивым, величественным зданием, все же там было слишком одиноко и пустынно, и Куно чуть не заболел от тоски по Гогенцоллерну.

Графиня и близнецы, которым исполнилось теперь по восемнадцати лет, сидели как-то вечером на вышке замка и глядели вниз в долину; и вот увидали они статного рыцаря, въезжавшего на коне в гору, за ним следовали великолепные носилки, несомые двумя мулами, и множество слуг. Они долго недоумевали, кто бы это мог быть, и наконец маленький Шальк воскликнул:

– Да ведь это не кто иной, как господин наш брат из Хиршберга!

– Как? Глупый Куно? – удивленно сказала графиня. – Верно, он хочет оказать нам честь и пригласить нас к себе; и прелестные носилки он захватил с собой, чтобы я могла отправиться в них в Хиршберг. Не ожидала я такой обходительности и знания света от господина моего сына, глупого Куно. Но – вежливость за вежливость: давайте спустимся к воротам замка, чтобы встретить его. А вы сделайте приветливые лица, может, он подарит нам что-нибудь в Хиршберге – тебе лошадь, а тебе панцирь, а мне уж давно хочется иметь драгоценности его матери.

– Я не хочу принимать подарков от глупого Куно, – отвечал Вольф, – и ласкового лица я тоже делать не стану. Но я ничего не имел бы против, чтобы он поскорее последовал за нашим покойным батюшкой, тогда бы нам достался Хиршберг и все остальное, а драгоценности мы уступили бы вам, маменька, за сходную цену.

– Ах ты свинья! – заволновалась мать. – Мне покупать у вас драгоценности? Так вот награда за то, что я выхлопотала вам Цоллерн! Маленький Шальк, ведь правда я получу эти драгоценности даром?

– Даром бывает только смерть, госпожа наша маменька! – возразил, смеясь, сынок.

– И если правда, что драгоценности эти стоят не меньше любого замка, не будем же мы так глупы, что повесим их вам на шею. Как только Куно закроет глаза навеки, мы съездим вниз, произведем раздел, и я продам свою часть драгоценностей. Если вы дадите мне больше ростовщика, маменька, я уступлю их вам.

Разговаривая таким образом, они дошли до ворот замка, и графиня с трудом принудила себя подавить досаду на слова сыновей, так как в это время граф Куно въезжал на подъемный мост. Увидав мачеху и братьев, он тотчас остановил коня, спешился и вежливо им поклонился. Хотя они и причинили ему много зла, он все же твердо помнил, что они ему братья и что эту злую женщину любил его отец.

– Ах, как это мило со стороны нашего сына, что он навестил нас, – сказала сладким голосом и с благосклонной улыбкой графиня. – Как дела в Хиршберге? Прижились ли вы там? Я вижу, вы завели себе и носилки, и притом такие нарядные, что сама королева не постыдилась бы их. Верно, и хозяйка им скоро найдется и будет разъезжать в них по всей стране.

– Об этом я пока еще не думал, уважаемая матушка! – возразил Куно, – а потому, чтоб не было так скучно, хочу звать к себе гостей. Вот я и приехал сюда с носилками.

– Ах, вы очень любезны и заботливы, – прервала его дама, раскланиваясь и улыбаясь.

– Ехать верхом ему было бы, пожалуй, трудно, – как ни в чем не бывало продолжал Куно. – Я говорю о патере Иозефе, капеллане. Я хочу взять его к себе; он был моим учителем, и мы с ним так и условились, когда я покидал Цоллерн. А на обратном пути, под горой, я прихвачу и госпожу Фельдгеймер. Боже мой! – она стала совсем дряхлой старушкой, а когда-то, когда я с покойным отцом в первый раз поехал верхом, она спасла мне жизнь. В Хиршберге у меня достаточно комнат, там пусть и умрет. – Сказав это, он пересек двор, чтобы позвать с собой отца капеллана.

Юнкер Вольф с досады прикусил губы, графиня пожелтела от злости, а маленький Шальк расхохотался.

– Что дадите вы мне за клячу, которую он подарит мне? – сказал он. Братец Вольф, отдай мне за нее панцирь, полученный тобой в подарок! Ха-ха-ха! Он берет к себе патера и старую ведьму. Отличная парочка! По утрам он сможет брать уроки греческого у капеллана, а после обеда учиться колдовству у госпожи Фельдгеймер. Ну и штуки выкидывает глупый Куно!

– Он подлый человек! – воскликнула графиня. – Тут не над чем смеяться, маленький Шальк! Это позор для всего семейства, и мне заранее стыдно перед соседями, что граф фон-Цоллерн приезжал за старой ведьмой и увез ее к себе в великолепных носилках и на мулах. Это у него от матери, – она тоже вечно возилась с больными и со всякой сволочью. Отец перевернулся бы в гробу, если б узнал об этом.

– Да, – добавил маленький Шальк, – отец и в могиле сказал бы: "Без вас знаю, вздор!"

– В самом деле. Вот он идет со стариком и не стыдится вести его под руку! – возмущенно воскликнула графиня. – Пойдемте, я не хочу с ним больше встречаться.

Они удалились, а Куно проводил своего старого учителя до моста и помог ему сесть в носилки. Внизу же, у подножья горы, он остановился перед хижиной госпожи Фельдгеймер и застал ее совсем готовой к отъезду, с узлом склянок, горшочков и снадобий и другою утварью, а также и с самшитовой палочкой.

Впрочем, вышло совсем не так, как это представлялось злобному уму графини фон-Цоллерн. Никого из соседей не удивил поступок рыцаря Куно; нашли прекрасным и достойным похвалы, что он захотел скрасить последние дни госпожи Фельдгеймер; а в том, что он взял к себе патера Иозефа, видели проявление благочестия. Единственные недовольные им и поносившие его были его братья и графиня, но только во вред себе: неестественные отношения родных братьев возбудили всеобщее негодование, и, как бы в отместку им, прошел слух, что они дурно живут с матерью, в постоянной с ней вражде, и что всегда стараются поступать наперекор друг другу. Граф Куно фон-Цоллерн-Хиршберг делал неоднократные попытки примирить с собой братьев. Он не мог выносить, что они, часто проезжая мимо его крепости, никогда не заговаривали с ним, а когда встречались с ним в поле или в лесу, приветствовали его холоднее, чем незнакомца. Но все его попытки ни к чему не привели, и они над ним же еще подсмеивались. Однажды ему пришло в голову еще одно средство, которое могло бы, как он предполагал, привлечь к нему их сердца, ибо он знал их скупость и жадность. Почти посередине их владений находился пруд, принадлежавший, однако, к участку Куно. В этом пруду водились щуки и карпы, славившиеся по всей округе, и, к великой досаде братьев, любивших удить, отец забыл приписать этот пруд к их участкам. Они были слишком горды, чтобы без ведома брата удить там, и в то же время не хотели просить у него разрешения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю