Текст книги "Через тысячу лет"

Автор книги: В. Никольский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

И мне представилась другая картина. Моабит – предместье Берлина. Полдневный гудок. Широкая пасть заводских ворот раскрывает свои железные челюсти. Толпа бедно одетых, утомленных существ с землистыми лицами и развинченными движениями грязно-серым потоком выплескивается на скользкую, блестящую от грязи мостовую. Слышны крики и топот тяжелой обуви. Кто-то пробует запеть уличную частушку, но обрывает ее на половине замысловатым ругательством… И над всем серая паутина дождя… Это прошлое…

ГЛАВА VI

Металлургический завод XXX века. Куда исчезли доменные печи? Мир без каменного угля. Чем заменили исчезнувший каменный уголь? Водородная плавка. Уголь из атмосферной углекислоты. Механическая мастерская XXX века. Новые материалы. В тысячу раз прочнее стали. Прозрачное железо. Легкие сплавы. За железом в недра земли. Как была сооружена шахта в 2000 километров глубины? Памятник жертвам труда.

Скоро зеленая заросль сделалась реже, но зато все чаще начали попадаться массивные заводские здания, трубы, необъятные круглые баки, гигантские каменные конуса, – стало слышаться глухое гудение, и в воздухе явно почувствовался запах озона с примесью еще какого-то газа.

– Сейчас мы пролетаем над нашими крупнейшими металлургическими заводами, – объяснил Рени. – По величине и производительности с ними могут соперничать лишь заводы в области Аретии – область эта в ваше время носила имя западной Сибири.

Я изумился тому, что не вижу характерного облака дыма и пара, составлявших необходимую принадлежность всякого, более или менее крупного завода в мое время.

– Дыма? – переспросил меня Рени. – О, с ним давно уже покончено, – и навсегда. Еще в эпоху великих войн двадцатого века облака дыма почти исчезли из пейзажа городов и заводов, чтобы переместиться на поля сражений, служа маскировкой для войска и воздушных судов. Такие дымовые завесы успешно применялись даже в первую мировую войну, когда в них скрывались целые боевые эскадры… Но уже ваши техники поняли, что дым – это не что иное, как расточение народного достояния, так как с дымом и пылью уносилась изрядная доля несгоревшего топлива и других материалов. При помощи электрических пылеуловителей они вполне удачно разрешили эту задачу, сэкономив для промышленности много миллионов тонн угля и разных металлов. С того времени воздух над городом и над заводскими центрами стал почти таким же чистым, как в лесу и в деревне. Больше того: даже бесполезно теряемую углекислоту сумели заставить служить на пользу людей. Газы доменных и металлургических печей очищались и делились на составные части, – горючие газы поступали в двигатели внутреннего сгорания, а углекислота по длинным трубопроводам шла на поля и огороды, где под влиянием солнца в несколько раз увеличивала их урожайность. Это как раз те самые длинные, извивающиеся по земле трубы, которые ты здесь видишь, но их делают все меньше и меньше, так как уголь – будь то в промышленности или домашнем быту, давно уже уступил свое место другим источникам теплоты.

Мы с профессором Фарбенмейстером попросили нашего капитана сделать здесь небольшую остановку, чтобы хоть бегло ознакомиться с современным крупным заводом.

Рени охотно исполнил наше желание, и через несколько минут его аэронеф с характерным свистом, взметывая облако пыли, садился на землю перед крупным величественным зданием, где было сосредоточено управление всем огромным заводом.

Еще до спуска, Рени по беспроволочному телефону известил кое-кого о нашем прибытии; поэтому нас встретило несколько человек, по-видимому принадлежавших к администрации. Это было все то же рослое, крупное поколение людей Нового Мира, с широкими, свободными движениями и ясными, открытыми лицами. Одежда их состояла из такой же металлической кирасы и шлема, только вместо плаща сверху была ещё одежда из глянцевитой, плотной материи, захваченной у запястья рук и на щиколотках.

Солнце уже довольно низко склонилось к горизонту, и мы не заставили себя очень упрашивать, когда нам предложили после осмотра завода остаться здесь на ночь.

Насколько я мог понять из объяснений, это была совокупность десятка заводов, связанных между собою общим характером производства и близостью необходимых сырых материалов.

Свой осмотр мы начали с добычи угля и получения железа, этой основы промышленности двадцатого века. Вначале меня поразила больше всего та чистота, которую я не ожидал встретить здесь, помня о несмываемой копоти, покрывавшей все здания наших старых заводов. А куда же девались исполинские башни доменных печей и коуперов с их сетью трубопроводов, с их ажурной паутиной железных ферм и эстокад?

Высокий пожилой инженер, шедший рядом со мною и почему-то удивительно напоминавший мне одного из безусых казаков – запорожцев известной Репинской картины, рассеял мои недоразумения.

– Угля, – начал он, – на нашей планете оказалось, к сожалению весьма немного. Потребление его для целей промышленности и для нужд отопления достигло уже в 1920 году полутора миллиарда тонн, и ученые того времени предсказывали, что через 700–800 лет последняя вагонетка этого черного минерала будет вывезена на поверхность земли, чтобы занять место под стеклом витрины геологического музея на ряду с ископаемыми остатками когда-то живших чудовищ. Но их расчеты, основанные на известных в то время залежах каменного угля и тогдашнем темпе развития техники, оказались, однако, слишком оптимистичными, так как необычайный расцвет промышленной жизни и все растущая потребность в железе сократили этот срок почти вдвое. Обнаруженные в области южного полюса огромные залежи угля отсрочили момент его полного исчезновения еще лишь на четыре столетия, но уже в XXVII веке угольная промышленность окончательно замерла, и мировая техника, нуждавшаяся в угле, принуждена была обратиться к другим методам и материалам.

– Но чем же вам удалось заменить уголь – хотя бы в процессах восстановления железа из его руд?

– Мы заменили уголь водородом.

– Водородом? Но ведь это в невероятной степени должно было увеличить стоимость металла? Мы могли позволять себе эту роскошь только в лабораторных условиях…

– Да, это было бы так, если бы получение водорода не сделалось чрезвычайно простой и дешевой операцией, благодаря тем огромным источникам всякого рода энергии, которыми обладает современное человечество. Солнечные силовые станции экваториальной зоны, подземные тепловые и океанские волновые централи дают нам электрическую энергию; последняя разлагает воду на кислород и водород, служащие нам в ожиженном состоянии лучшим топливом, какого только можно желать – легким, теплотворным, бездымным и легко регулируемым.

Действительно, возразить было нечего. Я припомнил, что килограмм лучшего сорта угля давал не больше 8000 калорий, тогда как килограмм водорода выделяет почти в четыре раза больше тепла, не давая в остатке ничего, кроме восьми килограмм горючего пара…

– На всех крупных заводах имеются свои станции, – продолжал свои объяснения мой спутник, – где вырабатываются и заготовляются запасы водорода и кислорода. Там, где идут восстановительные процессы, как, например, при получении железа из его руд, там мы пользуемся чистым водородом, для плавки и резки металлов мы употребляем гремучий газ, а также пламя электрической вольтовой дуги.

Мы подошли тем временем к одной из таких печей. По внешнему виду она мало напоминала собою наши прежние доменные печи. Измельченная в мелкий порошок руда непрерывным потоком падала в узкую шахту; здесь навстречу ей неслись струи раскаленного водорода, почти мгновенно освобождавшего частицы железа, сыпавшиеся вместе с остальными примесями на дно шахты; отсюда вся смесь шла в магнитные сепараторы, отделявшие козлищ от овец: чистый железный порошок сыпался в одну сторону, а остальные примеси – в другую. Дальше я видел, как полученное, таким образом, химически почти чистое железо шло в электрические печи, где без доступа воздуха сплавлялось в большие слитки, которые поступали в другие отделения завода для дальнейшей обработки. Здесь же нам показали, как шла работа смешивания чистого железа с молекулярной мелкой пылью других веществ, вроде углерода, вольфрама, титана и пр., придававших будущему сплаву требуемое качество стали. Почти всюду плавка шла в огромных электрических печах, при чем около них я видел очень мало рабочих – настолько механизированы были все операции по загрузке, перемешиванию и литью. И снова это полное отсутствие копоти. Чистые, огромные и светлые помещения, залитые морем света, мало чем напоминали наши старые мрачные мастерские. Бесшумно скользили над головой гигантские краны, с легким шорохом извивались ленты конвейеров, и только изредка начинало звучать и тотчас же умолкало резкое пение не отрегулированной вольтовой дуги электрической печи.

Но неужели уголь так-таки окончательно исчез из человеческого обихода? Неужели снова, как 1500 лет тому назад, растения сделались единственными, верными поставщиками этого ценного вещества?

– Растения, – ответил мой спутник, – конечно, нет. Мы слишком любим и ценим зеленый ковер нашей планеты, чтобы подвергнуть его снова варварскому истреблению прежнего времени. Деревья – наши друзья и украшение нашего дома. Да их, все равно, было бы слишком мало для удовлетворения потребности современного человечества в угле. Наука давно уже раскрыла тайну листьев растений и теперь, совместным действием света и электричества, мы можем извлекать из углекислоты, находящейся в атмосфере, любое количество углерода. Химия еще в наше время, в XX веке, овладела целым рядом тайн и секретов природы. Последующие века тоже не прошли бесследно для этой науки. Наша техника легко и свободно справляется с такими задачами, о которых вы не могли и мечтать. Ты уже знаком с некоторыми ее успехами в области изготовления искусственной пищи, поэтому не удивишься тому, что теперь нет такого материала и даже химического элемента, которые не могли бы быть искусственно изготовлены на наших заводах.

Мы вошли в следующий корпус.

Под стеклянной выгнутой крышей тянулись длинные полупрозрачные трубы, неясно мерцавшие тусклым фиолетовым блеском. Ряды шарообразных стальных камер, целая заросль изогнутых труб и паутина электрических проводов уходили вдаль, теряясь в сумраке вечера.

– Здесь идет извлечение углерода из атмосферной углекислоты. Последняя в сжатом состоянии идет по этим трубопроводам, где подвергается ряду последовательных химических и физических операций, в результате которых мы можем иметь углерод в чистом виде или в форме его различных газообразных и жидких углеводородных соединений. Наши угольные копи лежат, как вы видели, на поверхности земли, под ясным солнечным небом. О старых шахтах, о взрывах в копях, о горах черного угля с отпечатками когда-то живых растений мы читаем лишь в книгах, так же, как вы в свое время читали об изнурительных работах по постройке египетских пирамид…

– Неужели они еще сохранились? – перебил я рассказчика.

– Они сейчас выглядят даже лучше, чем в ваше время, – вмешался Фер, – так как в XXI веке им придали былое великолепие, облицевав плитами мрамора, сорванного когда-то хищными арабскими завоевателями.

– Само собою разумеется, – продолжал наш руководитель, – для такого извлечения углерода нам надо затратить немалое количество энергии извне. Но ведь уголь нам сейчас не нужен в качестве источника тепла, а наши запасы энергии неистощимы…

Новые корпуса, новые отделения завода.

Конца краю не было этим легким, изящным и вместе с тем таким монументальным зданиям, перекрытым смелыми, прозрачными сводами.

– Ты, кажется, особенно интересовался нашими механическими мастерскими? – обратился ко мне с полувопросом один из инженеров. – До них еще несколько километров, поэтому я предложу вам поехать туда в поезде для перевозки изделий.

С этими словами он нажал какую-то кнопку, сказав несколько слов в стенной рупор, и через две-три секунды перед нами остановилась небольшая платформа, наполовину груженая брусками какого-то серого металла. Еще секунда, платформа ринулась в полутемный тоннель и вскоре остановилась у широкого темного здания, откуда слышался знакомый мне грохот и лязг металла, упорно сопротивлявшегося стремлению людей придать ему новую форму.

Сперва, после полумрака тоннеля, я не мог ничего разобрать. Освоившись с ярким светом, заливавшим все необъятное помещение мастерской, куда могло бы поместиться целиком два-три наших завода, я увидел сотни станков, пиливших, резавших, стругавших, сверливших, фрезеровавших, точивших и полировавших куски металла самого разнообразного размера и вида… Сверху, сбоку, снизу – отовсюду шли движущиеся ленты и цепи, подхватывавшие полуготовые части и переносившие их от одной машины к другой. Почти все операции шли автоматически. Фордовские станки и его пресловутые конвейеры могли бы дать лишь слабое представление об этой изумительной, полной механизации человеческого труда. Я безмолвно шел вдоль ряда этих почти одухотворенных стальных созданий; осмысленность, быстрота и точность движения их отдельных частей подавляли меня. Я вгляделся в лица работающих – спокойные, уверенные движения, никакого напряжения и спешки. Нас приветствовали поднятием руки и провожали ласковым взглядом. Этот взгляд, как я потом заметил, был характерен для большинства жителей Нового Мира. Та настороженность и недоверчивость, – в лучшем случае хорошо имитированное добродушие, которое чаще всего мелькало в лицах моих современников, уступили место истинной ясности духа, действительному чувству всеобщего братства и взаимной симпатии…

Некоторые механизмы поражали своими размерами. Я видел пресс, шутя плющивший глыбу стали величиной в добрый вагон, – токарный станок, бесшумно обтачивавший длинный стальной вал, толщиной в рост человека и весом, наверно, не в одну сотню тонн, – видел части будущих таких огромных машин, что не верилось – неужели для них найдется достаточно прочный фундамент? Вот машина с десятками гибких стальных рук, – точно зрячая берет она с движущей ленты отдельные машинные части и с математической точностью ставит их на свое место. В несколько минут бесформенный, испещренный отверстиями металлический остов обрастает рычагами, колесами и осями. Еще минута, и машина плавно скользит куда-то, вниз под пол…

Я готов был здесь провести хоть всю ночь – легкую усталость, которую я было почувствовал, сняло точно рукой. Но профессор Фарбенмейстер завел оживленный спор о каких-то молекулярных прессах с одним из наших новых знакомых и настойчиво тянул меня к выходу, обещая, что сейчас мы увидим действительно нечто удивительное.

Неохотно расставшись с этим машинным грохочущим раем, я последовал за нашими спутниками. Мы направились к группе высоких зданий, разбросанных в полкилометре от механической мастерской.

– Сейчас вы увидите, – рассказывал нам по дороге Рени, – отделение завода, где вырабатываются новые искусственные материалы, необходимые для нашей промышленности. Уже в ваше время техника не могла довольствоваться теми материалами, которые природа давала в распоряжение человека: ты, Антреа, конечно знаешь, что, например, медь, или железо не всегда могут быть использованы в чистом своем виде.

Несколько тысяч лет тому назад, прибавляя к меди немного олова, человек научился приготовлять твердую бронзу, а сочетая железо с разными примесями других металлов, ему удалось, создать сталь самого разнообразного качества. Легкие металлы – алюминий и магний – могли сделаться самыми распространенными металлами нового времени только оттого, что их собственную незначительную крепость удалось во много раз увеличить прибавлением некоторых других элементов. В настоящее время мы пошли еще дальше – мы вникли не только в то, какие частицы должны входить в состав того или иного сплава, но так же и в то, как они должны быть между собою расположены. И вот мы обладаем теперь сталью и легкими сплавами в сотню раз более прочными, чем сталь и сплавы вашей эпохи. Мы имеем сейчас гибкое стекло, прочнее железа и сталь, более прозрачную, чем стекло. Неорганизованные толпы молекул мы заставили работать по строгому плану и…

– Одним словом, употребляя сравнение из вашей эпохи, – перебил говорящего неугомонный Фер, – одним словом, частицы прежних сплавов можно было сравнить с разрозненной толпой, тянущей канат, а молекулы наших металлов действуют, подобно солдатам воинской части: дружно и согласовано…

– Достигается это довольно сложной обработкой, – продолжал Рени, – при помощи высоких температур и давлений в мощном электрическом поле. Надо вам сказать, что легкие сплавы сейчас почти вытеснили прежнее железо и сталь. Конечно, железо и теперь еще находится в целом ряде производств и машин, но алюминий давно уже стал на первое место в мировой технике.

– Значит, железный голод, о котором говорили еще в наше время, – вставил профессор Фарбенмейстер, – оказался не вымыслом, и человечество истощило свои рудные запасы?

– Да, это так, – ответил один из наших спутников, – уже в XXIV веке начал остро ощущаться недостаток в железе. Все известные железные месторождения были к тому времени почти совершенно истощены, и если бы не мощное развитие добычи алюминия, запасы коего практически безграничны, – то технике последующих веков, несомненно, угрожала бы большая репрессия. По счастливому совпадению, приблизительно в то же самое время горной технике удалось преодолеть ряд затруднений по прокладке сверхглубоких шахт, считавшихся ранее невозможными.

Как известно, наша планета при среднем удельном весе около 5,4 обладает поверхностными породами, удельный вес которых не превышает в среднем значении 3. Это обстоятельство уже около тысячи лет тому назад заставило признать, что внутренние слои земли отличаются значительно большей плотностью и состоят из тяжелых металлов – вроде железа, кобальта, никеля и даже золота. Позднейшие изыскания и изучение распространения сейсмических волн полностью подтвердили эти догадки – основное ядро земного шара на глубине 2600 километров оказалось состоящим из чистого железа, какое встречается в метеоритах… Те залежи железа, находившиеся в верхних слоях, были лишь мелкими брызгами когда-то огненно-жидкого железного ядра, просочившимися на поверхность нашей планеты и превратившимися затем в тонкие прослойки железной руды. Техники того времени не хотели примириться с мыслью, что человечеству суждено терпеть недостаток в железе, в то время, как где-то там, глубоко под его ногами, бесполезно лежат миллиарды миллиардов тонн этого ценного металла. Все трудности заключались не столько в прорытии такой глубокой шахты – с этим легко справилась бы техника XXV века – сколько в преодолении высокой температуры, повышавшейся, как думали раньше, на один градус через каждые 30–50 метров, так что на глубине сорока километров должно бы уже плавиться железо. Но позднейшие исследования показали, что такое повышение температуры земной коры далеко не всюду идет одинаково быстро. Расплавленная масса облегает землю не в виде сплошного компресса, а скорей в виде отдельных припарок или обширных местных очагов подземного жара. Многочисленные буровые скважины, достигавшие глубины сотен километров, позволили установить несколько мест, где наибольшая температура слоев достигала лишь 600–700 градусов, а дальше вновь падала до 100–120 градусов.

В одном из этих «холодных» мест земной коры решили заложить шахту, которая достигла бы глубоких железоносных слоев. Почти полвека ушло на эту титаническую работу, несмотря на огромные технические ресурсы того времени. Шахта была взята диаметром в двадцать пять метров, при чем стенки ее строились из двойного слоя особого прочного цемента и тугоплавкой стали. Размельчение породы и извлечение ее на поверхность земли не составило особого труда, так как и здесь не считались с затратой энергии. Самое трудное началось с глубины 300 километров, когда окружающая температура достигла 600 градусов. Несмотря на возможно полную механизацию, нужен был все-таки некоторый надзор за работой машин. Но и при самом интенсивном охлаждении жидким воздухом даже кратковременный труд был так тяжел, что жертвы насчитывались десятками и сотнями.

Однако, никто не думал о прекращении начатой грандиозной работы.

На место одного погибшего тотчас же выходили сотни новых добровольцев – пока наконец трудный участок не был преодолен, и через несколько лет с глубины 2400 километров были извлечены первые куски внутри-земного железа… Работы эти останутся навсегда памятны…

Рассказчик умолк и, задумчиво глядя куда-то вдаль, подвел нас к огромному неправильной формы массиву из отполированного железа, лежавшего на невысоком холме посреди зеленой лужайки, в рамке кроваво-красных цветов. Одна из сторон железной глыбы была срезана и на ней золотыми буквами блестели какие-то даты и имена…

– Здесь их памятник и их могила…

– Значит, – не удержался я от вопроса, – здесь неподалеку и эта исполинская шахта?

– Да, Андреа, – ответил Рени, – вот это круглое здание неподалеку построено над ее устьем.

– Дорогой Рени, – взволнованно воскликнул я, – неужели нам нельзя будет взглянуть поближе на это поразительное произведение техники Нового Мира?

– Отчего же нет? – ответил за него один из наших заводских руководителей. – Если вы еще не достаточно устали и если вы чувствуете себя в силах потратить на это путешествие в недра земли три-четыре часа, то мы с своей стороны будем очень рады показать вам сооружения, которым по справедливости может гордиться современная техника.

Тем временем мы вошли в круглое здание. Внутренность его ничем не выдавала тайны скрытого под ним бездонного колодца. Я тщетно прикидывал в уме, сколько же времени потребуется, чтобы, упав туда, достигнуть дна этой чудовищной шахты в 2000 километров. Выходило что-то совсем несуразное: считая для простоты, что сила тяжести остается неизменной, надо было лететь до дна целых одиннадцать минут, ударившись о него с чисто космической скоростью около 6400 метров в секунду… Страшно было даже подумать… Инженер, которому я сообщил свои выкладки, только рассмеялся в ответ.

– Ну, этого можете не опасаться. Шахта разделена через каждые пять километров прочными герметически закрывающимися перегородками, так что такой воображаемый полет был бы значительно меньше… Только сбоку устроена сплошная металлическая труба диаметром в один метр, идущая до самого дна и служащая для разного рода научных наблюдений. Рассказывают, впрочем, что когда-то один из работавших там ученых, в припадке внезапного умопомешательства бросился в это отверстие и…

Я не стал расспрашивать о подробностях.