Текст книги "Ожерелье планет Эйкумены.Том 1"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

– Кому я могу быть там полезен? – спросил он как-то у господина Гиста, Мобиля и этнографа, с которым они сидели вместе в библиотеке.

Гист, как и все остальные, посмотрел на него чуть насмешливо.

– Вы что же, полагаете, что больше не сможете приносить пользу, господин Харге?

Господин Харге, обычно отличавшийся поразительной сдержанностью, ответил неожиданно страстно:

– Да, я так считаю!

– Что ж, король без королевства, добровольно отправившийся в изгнание, человек, которого на родной земле давным-давно похоронили. – Гист говорил каким-то бесцветным голосом, – да, вы, вероятно, должны ощущать некую неприкаянность, ненужность... Но скажите на милость, зачем же мы тогда столько с вами возились?

– Вы просто добры…

– Ах, добры!.. Как бы мы ни были добры, мы не можем дать вам настоящего счастья! Разве что... Впрочем, довольно. Глупо допускать новые бессмысленные траты. Вы были, бесспорно, наилучшим королем для планеты Зима, для государства Кархайд, для тех целей, которые преследует Экумена. У вас врожденное чувство равновесия. Вы, вполне возможно, даже смогли бы объединить государства планеты. И, безусловно, не стали бы насаждать террор, как, насколько мне известно, поступает ваш нынешний король. Ах, какая это потеря для Гетен! Хотя бы из-за крушения тех надежд, которые питала вся Экумена, господин Харге. Не говоря уж о том, что ваши собственные задатки так и не были до конца реализованы… немудрено, что вы впали в отчаяние… Впрочем, вам еще предстоит лет сорок или пятьдесят весьма полезной жизни…

И, наконец, последний кадр: под залитыми чужим жарким солнцем небесами, в хайнского покроя сером плаще, красивый стройный человек неопределенного пола стоит, утирая пот, посреди зеленой лужайки рядом с главным Стабилем Западных Миров, господином Хоалансом с планеты Альба, в руках которого, по сути дела, судьба сорока миров.

– Я не могу приказать вам лететь туда, Аргавен, – говорит Стабиль Хоаланс. – Ваша собственная совесть…

– У меня хватило совести предать свою страну, так что двенадцать лет назад совесть моя свое уже получила. Хватит, – отвечает Аргавен Харге. Потом неожиданно смеется, да так весело, что и Стабиль тоже начинает смеяться; они прощаются так тепло и ощущая такую душевную близость, о какой прежде Правители Экумены могли только мечтать.

Остров Хорден, что близ южного побережья Кархайда, был передан в собственность Экумене еще во времена правления Аргавена XV. Остров необитаем. Но каждый год там на голых скалах устраивают колонии морские яйцекладущие – высиживают яйца, воспитывают молодняк и уходят длинными вереницами обратно в море. Но раз в десять-двадцать лет по скалам острова вдруг проходит страшный пожар, море вскипает близ его берегов, и все животные, которых в этот миг угораздило оказаться там, гибнут.

В один из таких дней, когда море перестало кипеть, к приземлившемуся космическому кораблю подплыл катер. С ракеты тут же был спущен трап, и два человека двинулись по нему навстречу друг другу; они встретились где-то на середине – как бы между морем и сушей, – что придавало этой встрече некий тайный смысл.

– Посол Хоррсед? Я – Харге, – представился тот, что только что покинул звездолет.

Встречавший его человек почтительно преклонил колени и громко сказал по-кархайдски:

– Добро пожаловать, Аргавен, подлинный король Кархайда!

Поднимаясь с колен, Хоррсед поспешно прошептал:

– Ваше Величество, вы действительно прибыли как подлинный король… Объясню все позже, при первой же возможности..

За спиной Посла, на палубе катера, виднелись люди; все они очень внимательно разглядывали Аргавена. То были, безусловно, кархайдцы, и некоторые из них были очень стары.

Аргавен Харге несколько минут стоял прямо и совершенно неподвижно, серый его плащ развевался на холодном морском ветру. Потом он глянул на бледное закатное солнце, на мрачный скалистый берег, на терпеливо молчавших людей внизу и вдруг бросился к ним так поспешно, что Посол Хоррсед отшатнулся и прижался к перилам. Король подошел к одному из стариков на палубе катера.

– Ты Кер рем ир Керхедер?

– Да.

– Я узнал тебя по высохшей руке, Кер! – Король говорил громко и спокойно; лицо его оставалось невозмутимым. – Однако по лицу я бы сейчас тебя не узнал – прошло все-таки шестьдесят лет... А есть ли здесь кто-то еще, кого я, Аргавен, знал раньше?

Люди молчали. Они по-прежнему не сводили с короля глаз.

Вдруг один старичок, весь скрюченный и почерневший от времени, как головешка, вышел вперед.

– Мой государь, я Баннитх, дворцовый стражник. Я прислуживал вам за столом, когда вы были ребенком, совсем малышом. – И седая голова старика горестно склонилась – похоже, он пытался скрыть слезы. Потом вперед вышел еще один, и еще… Головы, что склонялись перед королем, были убелены сединами либо совсем лишены волос; старческие голоса, приветствовавшие его, дрожали. Один из них, Кер с отсохшей рукой, которого Аргавен знавал еще совсем юным застенчивым пажом, вдруг яростно обернулся к тем, кто стоял позади.

– Это наш король! – выкрикнул он. – Глаза мои помнят его точно таким же, как сейчас. Это наш король!

Аргавен посмотрел на молчавших людей, переводя взгляд с одного лица на другое, со склоненной головы на гордо поднятую.

– Да, я Аргавен, – сказал он. – Я был королем Кархайда. А кто правит страной теперь?

– Эмран, – ответил кто-то.

– Мой сын Эмран?

– Да, Ваше Величество, – подтвердил старый Баннитх.

Лица большей части присутствующих остались бесстрастными, но Кер яростно, дрожащим голосом сказал:

– Аргавен! Только Аргавен – настоящий правитель Кархайда! Я все-таки дожил до светлых дней его возвращения! Да здравствует наш король!

И один из молодых кархайдцев, посмотрев на остальных, решительно произнес:

– Да будет так. Да здравствует король Аргавен! – И все головы склонились перед прибывшим.

Аргавен со спокойным достоинством ответил на их приветствия, но при первой же возможности обратился к Послу Хоррседу с расспросами:

– Что все это значит? Что произошло? И почему меня ввели в заблуждение? Мне сказали, что здесь я буду вашим помощником от Экумены…

– Вам сказали это двадцать четыре года назад, – ответил Посол извиняющимся тоном. – А я здесь только пять лет, Ваше Величество. Дела в Кархайде идут отвратительно. В прошлом году король Эмран разорвал отношения с Экуменой. И мне действительно не совсем ясно, с какой, собственно, целью Стабиль послал вас сюда, каковы тогда были его намерения. В настоящее же время мы планету Зима явно теряем. Так что хайнцы посоветовали мне выдвинуть нового претендента на королевский трон – вас.

– Но ведь я же мертв, – с ужасом сказал Аргавен. – Для Кархайда я умер шестьдесят лет назад!

– Король умер, – сказал Хоррсед. – Да здравствует король!

Тут их снова окружили кархайдцы, Аргавен отвернулся от Посла и прошелся по палубе. Серые волны вскипали за бортом. Сейчас берег континента – серые скалы, покрытые пятнами снега, – находился по левому борту. Было холодно: начиналась настоящая гетенианская зима. Мотор катера мягко урчал. Уже давно не слышал Аргавен знакомого урчания электрического двигателя – единственного из двигателей, который предпочла медлительная и спокойная Техническая Революция в Кархайде. Звук этот был ему необычайно приятен.

Вдруг, не оборачиваясь, как это свойственно тем, кто с детства привык непременно получать ответ на свои вопросы, Аргавен спросил:

– Почему мы плывем на восток?

– Мы направляемся в Керм, Ваше Величество.

– Почему в Керм?

То был один из самых молодых кархайдцев; он сделал шаг вперед и отвечал ему с почтительным поклоном:

– Потому что земля Керм восстала., восстала против ва… против короля Эмрана. Я сам родом из Керма; мое имя Перретх нер Соде.

– А Эмран сейчас в Эренранге?

– Эренранг захвачен Оргорейном шесть лет назад. Король Эмран сейчас в новой столице, восточнее Картава… точнее, в старой столице: в Рире.

– Так Эмран потерял Западный Перевал? – спросил Аргавен, глядя в лицо молодому кархайдцу. – Потерял Западный Перевал? Отдал Эренранг?

Перретх даже чуть отступил назад, однако отвечал решительно и спокойно:

– Да Мы вот уже шесть лет скрываемся за горами.

– Значит, теперь в Эренранге правит Оргота?

– Король Эмран пять лет назад подписал с Оргорейном договор, уступая ему Западные Земли.

– Позорный договор, Ваше Величество! – вмешался в разговор старый Кер, голос его дрожал от ярости. – Договор, подписанный глупцом! Эмран пляшет под музыку барабанов Орготы. Все мы здесь – восставшие, изгнанники. Господин Посол – тоже. Он тоже скрывается!

– Западный Перевал! – повторил Аргавен. – Аргавен I присоединил Западный Перевал к Кархайду семьсот лет назад… – Взгляд короля странно блуждал. – Эмран… – начал было он, но запнулся. – Сколь велики силы тех, кто собрался в Керме? Являются ли жители побережья вашими союзниками?

– Да, большая часть Очагов юга и востока страны солидарна с нами.

Аргавен немного помолчал.

– Был ли у Эмрана наследник?

– Нет, сам он никогда не производил на свет дитя, однако был отцом шестерых, государь мой, – ответил Баннитх.

– Своим наследником он назначил Гирври Харге рем ир Орека, – сказал Перретх.

– Гирври? Что это за имя такое? Короли Кархайда носят только два имени: Эмран и Аргавен, – сказал Аргавен.

И вот наконец довольно темный кадр; изображение на нем как бы выхвачено из тьмы светом камина. Электростанции Рира разрушены, провода обрезаны, полгорода охвачено пожарами. Тяжелые снежные хлопья медленно кружатся в воздухе и падают на горящие руины зданий, лишь мгновение отсвечивая красным – пока не растают с легким шипением, так и не долетев до земли.

Снега, льды и армия повстанцев остановили Орготу у залива, близ восточных отрогов массива Каргав. Никакой помощи король Эмран так и не полнил, когда его собственное королевство восстало против него. Стража его бежала, столица объята пламенем, ему пришлось лицом к лицу столкнуться с противником. И на пороге смерти в короле проснулось нечто вроде беспечной гордости, свойственной его роду. Так что он не обращает на повстанцев ни малейшего внимания Невидящими глазами смотрит он на них, лежа в тронном зале, освещаемом лишь сполохами далеких пожаров, отражающихся в зеркалах Винтовка, из которой король выстрелил в себя, лежит рядом с его холодной безвольной рукой.

Перешагнув через распростертое тело, Аргавен берет эту руку в свои и начинает снимать с пальца массивное резное золотое кольцо; распухшие от старости суставы Эмрана мешают ему сделать это, и он оставляет кольцо на пальце мертвеца.

– Сохрани его, – шепчет он, – сохрани.

На мгновение склоняется он совсем низко и то ли шепчет что-то в мертвое ухо, то ли прижимается щекой к холодному морщинистому лицу покойного. Потом выпрямляется, еще некоторое время молча стоит над телом и поспешно удаляется по темным коридорам. Пора привести свой дом в порядок, решает Аргавен, король планеты Зима.

Слово для «леса» и «мира» одно
роман (пер. И. Гуровой)

1

В момент пробуждения в мозгу капитана Дэвидсона всплыли два обрывка вчерашнего дня, и несколько минут он лежал в темноте, обдумывая их. Плюс: на корабле прибыли женщины. Просто не верится. Они здесь, в Центрвилле, на расстоянии двадцати семи световых лет от Земли и в четырех часах пути от Лагеря Смита на вертолете – вторая партия молодых и здоровых колонисток для Нового Таити, двести двенадцать первосортных баб. Ну, может быть, и не совсем первосортных, но все-таки… Минус: сообщение с острова Свалки – гибель посевов, общая эрозия, полный крах. Вереница из двухсот двенадцати пышногрудых соблазнительных фигур исчезла, и перед мысленным взором Дэвидсона возникла совсем другая картина: он увидел, как дождевые струи рушатся на вспаханные поля, как плодородная земля превращается в грязь, а потом в рыжую жижу и потоками сбегает со скал в исхлестанное дождем море. Эрозия началась еще до того, как он уехал со Свалки, чтобы возглавить Лагерь Смита, а зрительная память у него редкая – что называется, эйдетическая, потому он и видит это так живо, с мельчайшими подробностями. Похоже, умник Кеес прав – на земле, отведенной под фермы, надо оставлять побольше деревьев. И все-таки, если вести хозяйство по-научному, кому нужны на соевой ферме эти чертовы деревья, которые только отнимают землю у людей? В Огайо по-другому: если тебе нужна кукуруза, так и сажаешь кукурузу, и никаких тебе деревьев и прочей дряни, чтоб только зря место занимать. Но с другой стороны, Земля – обжитая планета, а о Новом Таити этого не скажешь. Для того он сюда и приехал, чтобы обжить ее. На Свалке теперь одни овраги и камни? Ну и черт с ней. Начнем снова на другом острове, только теперь основательней. Нас не остановишь – мы люди, мужчины! «Ты скоро почувствуешь, что это такое, эх ты, дурацкая, богом забытая планетишка!» – подумал Дэвидсон и усмехнулся в темноте, потому что любил брать верх над трудностями. Мыслящие люди, подумал он, мужчины-, женщины., и снова перед его глазами поплыла вереница стройных фигур, кокетливые улыбки…

– Бен! – взревел он, сел на постели и спустил босые ноги на пол. – Горячая вода, быстро-быстро!

Собственный оглушительный рев окончательно пробудил его. Он потянулся, почесал грудь, надел шорты и вышел на залитую солнцем вырубку, наслаждаясь легкими движениями своего крупного мускулистого, тренированного тела. У Бена, его пискуна, как обычно, закипала в котле вода, а сам он, как обычно, сидел на корточках, уставившись в пустоту. Все они, пискуны, такие – никогда не спят, а только усядутся, замрут и смотрят невесть на что.

– Завтрак. Быстро-быстро! – скомандовал Дэвидсон, беря бритву с дощатого стола, на который пискун положил ее вместе с полотенцем и зеркалом.

Дел сегодня предстояло много, потому что в самую последнюю минуту, перед тем как спустить ноги с кровати, он решил слетать на Центральный и посмотреть женщин. Хоть их и двести двенадцать, но мужчин-то больше двух тысяч, и им недолго оставаться свободными. К тому же, как и в первой партии, почти все они, конечно, «невесты колонистов», а просто подзаработать приехало опять двадцать-тридцать, не больше. Но зато девочки классные, и уж на этот раз он отхватит какую-нибудь штучку позабористее. Дэвидсон ухмыльнулся левым уголком рта, энергично водя жужжащей бритвой по неподвижной правой щеке.

Старый пискун копошился у стола – целый час идиоту надо, чтобы принести завтрак из лагерной кухни!

– Быстро-быстро! – рявкнул Дэвидсон, и шаркающая вялая походка Бена немного ускорилась.

Бен был ростом около метра. Мех у него на спине из зеленого стал почти белым. Совсем старик и глуп даже для пискуна, ну да ничего! Уж он-то умеет с ними обращаться и любого выдрессирует, если понадобится. Только зачем? Пришлите сюда побольше людей, постройте машины, соберите роботов, заведите фермы и города – кому тогда понадобятся пискуны? Ну и тем лучше. Ведь этот мир, Новое Таити, прямо-таки создан для людей. Расчистить его хорошенько, леса повырубить под поля, покончить с первобытным сумраком, дикарством и невежеством – и будет тут рай, подлинный Эдем. Получше истощенной Земли. И это будет его мир! Ведь кто он такой, Дон Дэвидсон, в сущности говоря? Укротитель миров. Он не хвастун, а просто знает себе цену. Таким уж он родился. Знает, чего хочет, знает, как этого добиться, и всегда добивается.

От завтрака по животу разливалось приятное тепло. И его благодушное настроение не испортилось, даже когда он увидел, что к нему идет толстый, бледный, озабоченный Кеес ван Стен, выпучив маленькие глазки, точно два голубых шарика.

– Дон! – сказал Кеес, не поздоровавшись. – Лесорубы опять охотились за Просеками. В задней комнате клуба прибито восемнадцать пар рогов!

– Покончить с браконьерством еще никому не удавалось, Кеес!

– А вы обязаны покончить. Для того мы тут и подчиняемся законам военного времени, для того управление колонией и поручено армии. Чтобы законы исполнялись неукоснительно.

Ишь ты, умник пузатый! В атаку пошел! Обхохочешься!

– Ну ладно, – невозмутимо сказал Дэвидсон, – покончить с браконьерством я, предположим, могу. Но послушайте, я ведь обязан думать о людях. Для того я и тут, как вы сами сказали. А люди важнее животных. Если немножко противозаконной охоты помогает моим ребятам выдерживать эту поганую жизнь, я зажмурюсь, и дело с концом. Нужно же им как-то поразвлечься.

– У них развлечений хватает! Игры, спорт, коллекционирование, кино, видеозаписи всех крупнейших спортивных состязаний за последние сто лет, алкогольные напитки, марихуана, галлюциногены, поездки в Центр. Они просто-напросто избалованы, эти ваши герои-первопроходцы. Могли бы «развлекаться» чем-нибудь другим, а не истреблять редчайшее местное животное. Если вы не примете меры, я вынужден буду подать капитану Гроссе рапорт о грубейшем нарушении экологической конвенции.

– Валяйте, подавайте, Кеес, если считаете нужным, – сказал Дэвидсон, который никогда не терял власти над собой. Не то что бедняга Кеес – просто жалко смотреть, как евро багровеют. – В конце-то концов это ваша обязанность. Я на вас не обижусь: пусть они там, на Центральном, спорят и решают, кто прав. Беда в том, Кеес, что вы хотите сохранить тут все как есть. Устроить из планеты сплошной заповедник. Чтоб любоваться, чтоб изучать. Вы специал, вам так и положено. Но мы-то – простые ребята, нам нужно дело делать. Земле нужны лесоматериалы, вот так нужны. Мы нашли лес на Новом Таити. И стали лесорубами. Разница между нами одна: для вас Земля – так, в стороне, а для меня она – самое главное.

Кеес покосился на него своими голубыми шариками.

– Вот так? Вы хотите превратить этот мир в подобие Земли? В бетонную пустыню?

– Когда я говорю «Земля», Кеес, я имею в виду людей. Землян. Вас волнуют олени, деревья, фибровник – и отлично. Это ваша область. Но я люблю все рассматривать в перспективе. С самой вершины, а вершиной пока остаются люди. Мы здесь, и значит, этот мир пойдет нашим путем. Хотите вы или нет, но это факт. Смотрите правде в глаза, Кеес. Вам от этого никуда не деться. Да, кстати, я собираюсь в Центр посмотреть на новых колонисточек. Хотите со мной?

– Нет, благодарю вас, капитан Дэвидсон, – отрезал специал и зашагал к полевой лаборатории.

Совсем взбеленился. И все из-за этих проклятых оленей. Ну, они и верно красавцы, ничего не скажешь! Перед глазами Дэвидсона тотчас всплыл первый олень, которого он увидел здесь, на острове Смита, – солнечно-рыжий великан, двух метров в холке, в венце ветвистых золотых рогов, гордый и стремительный. Редкостная дичь! На Земле теперь даже в Скалистых горах и в Гималайских парках тебе предлагают выслеживать оленей-роботов, а настоящих оберегают, как зеницу ока. Да и много ли их осталось! О таких, как здесь, охотники могут только мечтать. Вот потому на них и охотятся. Черт, даже дикие пискуны охотятся на них со своими дурацкими хлипкими луками. На оленей охотились и будут охотиться – для того они и существуют. Но слюнтяю Кеесу этого не понять. В сущности, он неглупый парень, только практичности ему не хватает, твердости. Не понимает, что надо играть на стороне победителей, не то останешься с носом. А побеждает Человек – каждый раз. Человек-Завоеватель.

Дэвидсон широким шагом пошел по поселку, залитому солнечным светом. В теплом воздухе приятно пахло опилками и древесным дымом. Обычный лагерь лесорубов, а выглядит очень аккуратно. За какие-нибудь три земмесяца двести человек привели в порядок приличный участок дикого леса. Лагерь Смита – два купола из коррупласта, сорок бревенчатых хижин, построенных пискунами, лесопильня, печь для сжигания мусора и голубой дым, висящий над бесконечными штабелями бревен и досок, а выше, на холме, – аэродром и большой сборный ангар для вертолетов и машин. Вот и все. Но когда они сюда явились, тут вообще ничего не было. Только деревья – темная, дремучая, непроходимая чащоба, бесконечная, никому не нужная. Медлительная река, еле текущая в туннеле из стволов и ветвей, несколько запрятанных среди деревьев пискуньих нор, солнечные олени, волосатые обезьяны, птицы. И деревья. Корни, стволы, сучья, ветки, листья – листья над головой, листья под ногами, всюду листья, листья, листья, бесчисленные листья на бесчисленных деревьях.

Новое Таити – это мир воды, теплых мелких морей, кое-где омывающих рифы, островки, архипелаги, а на северо-западе дугой в две с половиной тысячи километров протянулись пять Больших островов. И все эти крошки и кусочки суши покрыты деревьями. Океан и лес. Другого выбора на Новом Таити нет:, либо вода и солнечный свет, либо сумрак и листья.

Но теперь тут обосновались люди, чтобы покончить с сумраком и превратить лесную чащу в звонкие светлые доски, которые на Земле ценятся дороже золота. В буквальном смысле слова, потому что золото; можно добывать из морской воды и из-под антарктического льда, а доски добывать неоткуда, доски дает только лес. Земля нуждается в древесине, давно уже ставшей предметом первой необходимости и роскошью. И вот инопланетные леса превращаются в древесину. Двести человек с роботопилами и робототрейлерами за три месяца проложили на острове Смита восемь просек шириной по полтора километра. Пни на ближайшей к лагерю просеке уже стали серыми и трухлявыми. Их обработали химикалиями, и к тому времени, когда остров Смита начнут заселять настоящие колонисты – фермеры, они рассыплются плодородной золой. Фермерам останется только посеять семена и смотреть, как они прорастают.

Все это один раз уже было проделано. Странно, как подумаешь, но ведь это – явное доказательство, что Новое Таити с самого начала предназначалось для человеческого обитания. Все тут завезено с Земли около миллиона лет назад, и эволюция шла настолько сходными путями, что сразу узнаешь старых знакомых – сосну, каштан, дуб, ель, остролист, яблоню, ясень, оленя, мышь, кошку, белку, обезьяну. Гуманоиды на Хейн-Давенанте, ясное дело, утверждают, будто это они все тут устроили – тогда же, когда колонизировали Землю, но если послушать этих инопланетян, так окажется, что они заселили все планеты в Галактике и изобрели вообще все, начиная с баб и кончая скрепками для бумаг. Теории насчет Атлантиды куда правдоподобнее, и вполне возможно, что тут когда-то была колония атлантов. Но люди вымерли, а на смену им из обезьян развились пискуны – ростом в метр, обросшие зеленым мехом. Как инопланетяне они еще так-сяк, но как люди… Куда им! Недотянули, и все тут. Дать бы им еще миллиончик лет, может, у них что и получилось бы. Но Человек-Завоеватель явился раньше. И эволюция теперь не тащится со скоростью одной случайной мутации в тысячу лет, а мчится, как звездные корабли космофлота землян.

– Э-эй! Капитан!

Дэвидсон обернулся, опоздав лишь на тысячную долю секунды, но и такое снижение реакции его рассердило. У, чертова планета! Золотой солнечный свет, дымка в небе, ветерок, пахнущий прелыми листьями и пыльцой, – все это убаюкивает тебя прямо на ходу. Размышляешь о завоевателях, о предназначениях, о судьбах и уже еле ноги волочишь, обалдев, точно пискун.

– Привет, Ок, – коротко поздоровался он с десятником.

Черный, жилистый и крепкий, как проволочный канат, Окнанави Набо внешне был полной противоположностью Кеесу, но вид у него был не менее озабоченный.

– Найдется у вас полминуты?

– Конечно. Что тебя грызет, Ок?

– Да мелюзга чертова!

Они прислонились к жердяной изгороди, и Дэвидсон закурил первую сигарету с марихуаной за день. Подсиненные дымом солнечные лучи косо прорезали теплый воздух. Лес за лагерем – антиэрозийная полоса в полкилометра шириной – был полон тех же тихих, неумолчных, шуршащих, шелестящих, жужжащих, звенящих, серебристых звуков, какими по утрам полны все леса. Эта вырубка могла бы находиться в Айдахо 1950 года. Или в Кентукки 1830 года. Или в Галлии 50 года до нашей эры. «Тью-уит», – свистнула в отдалении какая-то пичуга.

– Я бы предпочел избавиться от них, капитан.

– От пискунов? Ты, собственно, что имеешь в виду, Ок?

– Отпустить их, и все. На лесопилке от них все равно никакого проку. Даже свою жратву не отрабатывают. Они у меня вот где сидят. Не работают, и все тут.

– Надо уметь их заставить! Лагерь-то они построили.

Эбеновое лицо Окнанави насупилось.

– Ну, у вас к ним подход есть, не спорю. А у меня нет. – Он помолчал. – Когда я проходил обучение для работы в космосе, читали нам курс практической истории. Так там говорилось, что от рабства никогда толку не было. Экономически невыгодно.

– Верно! Только какое же это рабство, Ок, детка? Рабы ведь люди. Когда коров разводишь, это что – рабство? Нет. А толку очень даже много.

Десятник безразлично кивнул, а потом добавил:

– Это же такая мелюзга! Я самых упрямых пытался голодом пронять, а они сидят себе, ждут голодной смерти и все равно ни черта не делают.

– Ростом они, конечно, не вышли, Ок, только ты на эту удочку не попадайся. Они жутко крепкие и выносливые, а к боли нечувствительнее людей. Вот ты о чем забываешь, Ок. Тебе кажется, что ударить пискуна – это словно ребенка ударить. А на самом деле это как робота ударить, можешь мне поверить. Послушай, ты ведь наверняка попробовал их самок, значит, заметил, что все они – колоды бесчувственные. Наверное, у них нервы недоразвиты по сравнению с человеком, ну как у рыб. Вот послушай. Когда я еще был на Центральном, до того как меня сюда послали, один прирученный самец вдруг на меня кинулся. Специалы, конечно, говорят, будто они никогда не дерутся, но этот совсем спятил, взбесился. Хорошо еще, что у него не было оружия, не то бы он меня прикончил. И, чтобы он угомонился, мне пришлось его почти до смерти измордовать. Все бросался и бросался на меня. Я его под орех разделал, а он даже не почувствовал ничего – просто поразительно. Ну словно жук, которого бьешь каблуком, а он не желает замечать, что уже раздавлен. Вот погляди! – Дэвидсон наклонил коротко остриженную голову и показал бесформенную шишку за ухом. – Чуть меня не оглушил. И ведь я ему уже руку сломал, а из морды сделал клюквенный кисель. Упадет – и опять кинется, упадет – и опять кинется. Дело в том, Ок, что пискуны ленивы, глупы, коварны и не способны чувствовать боль. Их надо держать в кулаке и кулака не разжимать.

– Да не стоят они того, капитан. Мелюзга зеленая! Драться не хотят, работать не хотят, ничего не хотят. Только одно и могут – душу из меня выматывать.

Ругался Окнанави без всякой злобы, но под его добродушным тоном крылась упрямая решимость. Бить пискунов он не будет – слишком уж они маленькие. Это он знал твердо, а теперь это понял и Дэвидсон. Капитан сразу переменил тактику – он умел обращаться со своими подчиненными.

– Послушай, Ок, попробуй вот что. Выбери зачинщиков и скажи, что впрыснешь им галлюциноген. Назови какой хочешь, они все равно в них не разбираются. Зато боятся их до смерти. Только не слишком перегибай палку, и все будет в порядке. Ручаюсь.

– А почему они их боятся? – с любопытством спросил десятник.

– Откуда я знаю? Почему женщины боятся мышей? Здравого смысла ни у женщин, ни у пискунов искать нечего, Ок! Да, кстати, я сегодня думаю слетать на Центральный, так не приглядеть ли для тебя девочку?

– Нет уж! Лучше до моего отпуска поглядите в другую сторону, – ответил Ок, ухмыльнувшись.

Мимо понуро прошли пискуны, таща длинное толстое бревно для клуба, который строился у реки. Медлительные, неуклюжие, маленькие, они вцепились в бревно, словно муравьи, волочащие мертвую гусеницу. Окнанави проводил их взглядом и сказал:

– По правде, капитан, меня от них жуть берет.

Такой крепкий, спокойный парень, как Ок, и на тебе!

– В общем-то я с тобой согласен, Ок, – не стоят они ни возни, ни риска. Если бы тут не болтался этот трепло Любов, а полковник Донг поменьше молился бы на Кодекс, так, не спорю, куда легче было бы просто очищать районы, предназначенные для заселения, вместо того чтобы тянуть волынку с этим их «использованием добровольного труда». Ведь все равно рано или поздно от пискунов мокрого места не останется, так чего зря откладывать? Таков уж закон природы. Первобытные расы всегда уступают место цивилизованным. Или ассимилируются. Но не ассимилировать же нам кучу зеленых обезьян! И ты верно заметил: у них мозгов хватает как раз на то, чтобы им нельзя было доверять. Ну вроде тех больших обезьян, которые прежде водились в Африке, как они назывались..

– Гориллы?

– Верно. И мы бы прекрасно обошлись тут без пискунов, как прекрасно обходимся без горилл в Африке. Только под ногами путаются. Но полковник Динг-Донг требует: используйте труд пискунов, вот мы и используем труд пискунов. До поры до времени. Ясно? Ну до вечера, Ок.

– Ясно, капитан.

Дэвидсон зашел в штаб Лагеря Смита, записать, что он берет вертолет. В дощатой четырехметровой кубической комнате штаба, где стояли два стола и водоохладитель, лейтенант Бирно чинил радиотелефон.

– Присмотри, чтобы лагерь не сгорел, Бирно.

– Привезите мне блондиночку, капитан. Размер эдак восемьдесят пять, пятьдесят пять, девяносто.

– Всего-навсего?

– Я предпочитаю поподжаристей. – И Бирно выразительным жестом начертил в воздухе свой идеал.

Все еще ухмыляясь, Дэвидсон поднялся по холму к ангару. С воздуха он снова увидел лагерь – детские кубики, ленточки троп, длинные просеки с кружочками пней. Все это быстро проваливалось вниз, и впереди уже развертывалась темная зелень нетронутых лесов большого острова, а дальше, до самого горизонта, простиралась бледная зелень океана. Лагерь Смита казался теперь желтым пятнышком, пылинкой на огромном зеленом ковре.

Вертолет проплыл над проливом Смита, над лесистыми крутыми грядами холмов на севере Центрального острова и в полдень пошел на посадку в Центрвилле. Ну, чем не город! Во всяком случае, после трех месяцев в лесу. Настоящие улицы, настоящие дома – ведь его начали строить четыре года назад, сразу же, как началась колонизация планеты Смотришь и не замечаешь, что, в сущности, это только паршивый поселок первопроходцев, а потом взглянешь на юг – и увидишь над вырубкой и над бетонными площадками сверкающую золотую башню, выше самого высокого здания в Центрвилле. Не такой уж большой космолет, хотя здесь он кажется огромным. Просто челнок, посадочный модуль, корабельная шлюпка, а сам корабль, «Шеклтон», кружит по орбите в полумиллионе километров над планетой. Челнок – это всего лишь намек, всего лишь крупица огромности, мощи, хрустальной точности и величия земной техники, покоряющей звезды.

Вот почему при виде этой частицы родной планеты на глаза Дэвидсона вдруг навернулись слезы. И он не устыдился их. Да, ему дорога Земля, так уж он устроен.

А вскоре, шагая по новым улицам, в конце которых разворачивалась панорама вырубки, он начал улыбаться. Девочки! И сразу видно, что только сейчас прибыли, – на всех длинные юбки в обтяжку, большие туфли вроде ботиков, красные, лиловые или золотые, а блузы золотые или серебряные, все в кружевах. И никаких тебе «грудных иллюминаторов». Значит, мода изменилась, а жаль! Волосы взбиты в пену – наверняка обливают их этим своим клеем, не то рассыпались бы. Редкостное безобразие, но все равно действует, потому что проделывать такое со своими волосами способны только бабы. Дэвидсон подмигнул маленькой грудастой евроафре: вот уж прическа – на голове не умещается! Ответной улыбки он не получил, но удаляющиеся бедра покачивались, яснее слов приглашая: «Иди за мной, иди за мной!» Однако он не принял приглашения. Успеется. Он направился к Центральному штабу – стандартные самотвердеющие блоки, пластиплаты, сорок кабинетов, десять водоохладителей, подземный арсенал – и доложил о своем прибытии новотаитянскому административному командованию. Перекинулся двумя-тремя словами с ребятами из экипажа модуля, заглянул в Лесное бюро, чтобы оставить заявку на новый полуавтомат для слущивания коры и договорился со своим старым приятелем Юю Серенгом встретиться в баре «Лyay» в четырнадцать часов по местному времени.