Текст книги "Порог (сборник)"

Автор книги: Урсула Кребер Ле Гуин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Нет, ОНО… Вот почему я должен был убить ЕГО… – И протянул руку, словно ища опоры, и пошатнулся.

– Неважно. ОНО мертво.

Он стоял неподвижно, отвернув лицо, глядя на ручей.

– А шпага?..

– Перевязь и ножны где-то здесь, в папоротниках. А шпага… – Она, наверно, тоже выглядела бледной и жалкой, потому что он вдруг резко сказал:

– Мне она не нужна!

– Хью, я считаю, что нам следует идти дальше. Я хочу идти вперед. Если у тебя хватит сил.

– А между прочим, что все-таки со мной случилось?

– ОНО упало на тебя.

Он глубоко вздохнул; лицо его было совершенно растерянным.

– Тебе не кажется, что у тебя что-нибудь сломано?

– Да нет, я в порядке. Согреться вот не могу.

– Тебе бы надо поесть.

Он помотал головой.

– Тогда, может, пойдем? Здесь сыро. Может, тебя ходьба согреет.

– Верно, – сказал он, опускаясь на папоротники, прямо туда, где они спали.

Ирена начала собираться: увязала пакет с едой и все еще влажную куртку так, что легко могла нести все это, и отдала Хью красный плащ.

– Завернись в него как следует, смотри, он на шее завязывается. А твою куртку я пока понесу, она по дороге высохнет.

Он так неуклюже поднялся на ноги, что она спросила:

– У тебя с плечом все в порядке?

– Да, но бок болит, кажется, я что-то там повредил.

– А идти-то сможешь? – нервно спросила она, пряча испуг.

– Думаю, мне полегчает, когда согреюсь, – сказал он извиняющимся тоном.

– Я не знаю, где мы, – сказала она.

Они стояли на тропе там, где ручей метра в полтора шириной, журча, пересекал тропу, нырял в папоротники, в траву и бежал между корнями деревьев вниз по склону.

– Единственный способ понять, где мы сейчас, – вновь подняться по тропе к пещере, а потом идти назад, к Верхнему Перевалу, и потом к Городу и на Южную дорогу.

– Нет, – сказал Хью.

– Ну что ж, – сказала она с большим облегчением, которого старалась не показывать, – мне тоже неохота. Это ужасно далеко. Но отсюда я никак не могу понять, где находится порог.

– Если мы пойдем вниз, – сказал он, – возможно, чувство оси вернется снова.

– Ладно. Если это южная сторона Горы, то наша тропинка ведет на восток. Если нам удастся более или менее придерживаться восточного или юго-восточного направления, то мы должны будем, видимо, пересечь Третью Речку где-нибудь ниже. А потом надо идти вдоль нее до дороги и – прямо к проходу. Это будет по крайней мере в два раза короче, чем возвращаться прежним путем.

Он кивнул, и она пошла вперед по тропе под густыми, тесно стоящими елями. Ходьба доставляла ей радость и решение не возвращаться назад – тоже; вообще-то она боялась, что он все-таки захочет пойти назад…Иди и не оглядывайся назад…

Белые фигуры, стоящие в молчании на сумеречной дороге, – так давно это было и теперь неизменным останется в памяти навсегда.

Тропа, узкая, каменистая, шла по склону холма вниз, спускаясь довольно полого. Идти было приятно – словно в конечностях расходились, рассасывались какие-то болезненные узлы, заживали царапины, дыхание становилось свободнее. Весь бесконечный путь от Верхнего Перевала до пещеры, весь тот день – или дни? – страха и непрерывного движения вперед она не могла дышать полной грудью: легкие ее словно были сдавлены чем-то изнутри. Сейчас она получала от нормального дыхания такое же удовольствие, как если бы пила родниковую воду. Я дышу, дышу, я дыхание, вот так, вот так, ну, иди, иди по земле, я земля, я твое дыхание, и я всему этому рада.

Они шли долго, пока тропа не привела их глубоко в ущелье. Здесь царили густые сумерки, беззвучный родник струился под нависающими над ним травами и папоротниками; скользкие камни, еле видный в сумерках другой берег ручья. Хью медленно переходил ручей вброд. Она видела, что идти ему трудно. Оказалось, что здесь тропа поворачивает обратно и идет на запад.

Если только это был запад.

Вся ее радость как-то незаметно улетучилась в этом темном месте, среди скользких камней. Если они прошли дальше, чем она рассчитывала, а пещера этой твари была на западной стороне Горы, тогда все ее расчеты были неверны. Об этой местности она не знала ничего…Аниротембре… – Земля За Горой – вот название, которое они иногда произносили, но ничего не рассказывали об этих местах. Если здесь и есть какие-то города, то о них тоже никогда не упоминалось. Хью, кажется, что-то говорил однажды о западном крае? Что-то про море. Это плохо. Она должна решить, что делать дальше. Тропа, на которой они находятся сейчас, возможно, описывает круг. Это та же самая тропа, по которой они шли все время с тех пор, как покинули Верхний Перевал, – драконова тропа. Она может без конца вот так извиваться в ущельях, ползти то вверх, то вниз по склонам Горы, опоясывать Гору и наконец все же вернется назад, к Верхнему Перевалу. Дни и дни трудного пути, а Хью уже и так еле держится на ногах и голову опустил – рад передышке. Нет никакого смысла ходить кругами. Они должны сойти с проклятой тропы и во что бы то ни стало выбраться отсюда.

– Мне кажется, нам здесь стоит сойти с тропы, – сказала она. Сказала чуть слышно, потому что в этом глубоком ущелье было страшновато. – Нам надо непременно постараться идти прямо на восток.

Он посмотрел вверх на нависающие над ними темные скалы.

– Без тропы будет трудно сохранить вообще какое-нибудь определенное направление…

– Эта река течет на восток. Я уверена. Мы можем идти вдоль нее.

– Ладно.

– Нет, я не совсем уверена, что она течет на восток, – коротко поправилась Ирена, – но мне так кажется.

– Все равно узнать неоткуда. – Он простил ей самонадеянность без лишних слов. – Сам-то я вообще никуда бы не пришел один, без тебя, – сказал он, глядя на нее в сумеречном свете.

– На волю снова, Бротиган,[8]8
  Джеймс Джойс. «Поминки по Финнегану».


[Закрыть] – сказала она. – Может, и на волю. Если только эта река течет туда, куда надо.

– А это вовсе не река. Это родник, – с удовольствием сказал он.

– Я все их называю реками. Хочешь здесь немного отдохнуть?

– Нет. Земля слишком сырая. Пойдем дальше.

Почему-то, сойдя с тропы, они не испытали никакого беспокойства, словно искать путь самостоятельно было самым обычным делом, словно они знали, куда идти. Во всяком случае, сначала двигаться оказалось вовсе не трудно. Деревья на этой стороне, все больше тсуги,[9]9
  Тсуга – американское хвойное дерево.


[Закрыть] огромные, старые, росли без подлеска прямо по берегу ручья. Склоны были крутые. Ей даже захотелось укоротить свою правую ногу сантиметров на пять. Но шли они неплохо, и здесь было гораздо светлее.

Ручей начал довольно круто спускаться вниз. Ирена старалась держаться подальше от воды и прокладывала путь по сухой гальке, где ступать было легче, а направление указывала сама бегущая вода. Кроме того, ее не оставляла надежда, что отсюда, где чуть повыше, она сумеет увидеть, куда ведет их путь, но перспективу все время закрывали слишком тесно растущие деревья. Не глупо ли они поступили, сойдя с тропы? Возможно, и глупо, но назад поворачивать она не собиралась. Единственное, что им теперь оставалось, это попытаться все же найти выход. Ей хотелось есть. Останавливаться было еще рановато, но она подумала: сколько же они прошли от того места, где спали в папоротниках там, недалеко от пещеры? За эти часы они наверняка оставили позади немало километров. И, обернувшись, она сказала:

– Мне бы хотелось чуточку передохнуть.

Хью тащился следом. Он тут же встал, огляделся и показал на небольшую ровную площадку между корнями двух огромных, косматых деревьев. Туда они и направились. Он все еще кутался в красный плащ, со спины здорово смахивая в нем на чью-то бабушку, зато спереди напоминая короля, одетого в мантию. Они подыскали корни поудобнее и уселись; Ирена развязала сверток с едой.

– Может, нам на этот раз только немножко перекусить, а поплотнее поесть потом? Ты как, сильно проголодался? – спросила она.

– Совсем нет.

– Все же поешь чего-нибудь.

Она приготовила еду – порции, на ее взгляд, были позорно маленькими, – остальное отложила и набросилась на свою долю. Думала, что жует медленно и растягивает удовольствие, но еда исчезла в один миг, исчезла, когда он и половины своей доли не съел, а хлеб еще вообще не тронул. Она смущенно посмотрела на него. Он был бледен, но изнуренный вид ему придавала в основном давно не бритая борода. Выражение лица его больше не казалось таким напряженным. В целом он выглядел спокойным и даже довольным, бездумно смотрел вокруг, на деревья. Очевидно, почувствовав ее взгляд, он обернулся.

– Ты работаешь или учишься? Чем ты занимаешься? – спросил он.

Вопрос показался ей диким, бессмысленным, просто невозможно было отвечать на него здесь, когда они совершенно заблудились на этой Горе. Только потом до нее дошло, почему Хью его задал, и нечто похожее на благодарность шевельнулось в ее душе. Теперь она не находила в его вопросе ничего странного.

– Я работаю. Фирма «Мотг и Зерминг». Я экспедитор.

– Кто-кто?

– Экспедитор. У них по всему городу раскиданы всякие филиалы и дочерние предприятия и полно корреспонденции, уведомлений, разных там «синек» и прочего – они ведь во многом связаны с производством, и им необходимо, чтобы кто-то развозил все это по различным конторам: выгоднее, чем по почте посылать. Для этого требуется довольно много людей, но компания достаточно тесно локализована, да и господин Зерминг любит вести дела по старинке. Ему нравится использовать для экспедиции людей с машинами. Но бензин мне достается бесплатно.

– Но это же кошмар! – сказал он сочувственно. – Значит, ты весь день мотаешься туда-сюда?

– Некоторые поручения проще выполнить пешком, особенно если конторы расположены в центре. Или съездить на автобусе. А иногда из машины действительно не вылезаешь весь день. Это уж как повезет. Мне эта работа нравится, потому что я сама себе хозяйка и делаю все так, как считаю нужным – в какой-то степени, по крайней мере. Я терпеть не могу, когда мне указывают, как именно и что я должна делать.

– К сожалению, почти всякая работа делается именно так.

– Хуже всего то, что моя работа – это что-то ненастоящее. Понимаешь?…Делать… собственно, ничего и не приходится. Ездишь да ездишь и так никуда и не приезжаешь.

– А что бы ты хотела… делать?..

– Не знаю. Вообще-то против теперешней работы я ничего не имею. Знаешь, она не такая уж плохая. Работа как работа. Но мне кажется, что если по-настоящему что-то… делать… то сразу почувствуешь себя иначе. Должно быть так. Например, если ты фермер. Или преподаватель. Или воспитатель. Но для этого у меня ничего нет. А надо по крайней мере иметь свой кусок земли и трактор. Или диплом преподавателя, медсестры или еще какой-нибудь.

– Ты могла бы поступить на вечернее отделение государственного колледжа, – сказал он задумчиво. – А днем работать. Во всяком случае, попробовать можно, если…

– Похоже, ты и сам об этом не раз думал. Или тебя какой-то специальный колледж интересует?

– Почему ты решила?

– Ты вроде говорил, что интересуешься библиотечным делом.

Он снова посмотрел на нее. Долго смотрел.

– Верно, – сказал он, и она совершенно инстинктивно, не задавая вопросов, поняла, что узнала о нем нечто сокровенное и сделала это очень хорошо. Не важно, как именно это получилось, но результат ее обрадовал.

– Сумасшедший, – сказала она. – Возиться с кучами книг! И что только ты с ними собираешься делать, а?

– Не знаю, – сказал он. – Читать, наверно?

Улыбка у него была очень добродушная. Она рассмеялась. Глаза их встретились, и оба тут же стали смотреть в разные стороны. Немного помолчали.

– Если бы я только была уверена, что теперь мы идем на восток… Так было бы здорово!.. А ты как себя сейчас чувствуешь? Ничего?

– Хорошо.

Он всегда говорил спокойно, но она слышала в его голосе твердость, молчаливую уверенность. Наверно, он очень хорошо поет – голос у него музыкальный.

– Ужасно жжет вот здесь, – заметил он вдруг с каким-то удивлением, осторожно ощупывая левый бок.

– Дай-ка я посмотрю.

– Да ладно, ничего.

– Нет уж, давай посмотрим. То-то я вижу, что ты, когда идешь, стараешься этим плечом не двигать.

Он попытался задрать рубашку, но не смог даже поднять левую руку. Расстегнул рубашку. Он стеснялся, и она старалась вести себя безразлично-заботливо, как врач. Примерно на уровне локтя на ребрах было зеленовато-черное пятно величиной с крышку большого кофейника.

– Господи! – вырвалось у нее.

– Что там? – спросил он озадаченно, тщетно пытаясь рассмотреть собственный бок.

– Вроде бы синяк. – Она вспомнила о ручке шпаги, торчащей из живота белой твари. Ее собственное тело все напряглось и как-то подобралось при одном воспоминании об этом. – Это, наверно, когда ОНА… когда эта тварь упала на тебя.

Вокруг ужасного пятна кожа была желтоватой, а вокруг грудины были еще странные пятна и настоящие синяки.

– Ничего удивительного, что тебе так больно, – сказала она. Она пальцами ощущала, какое это пятно горячее, практически его не касаясь.

Он перехватил ее руку своей. Она решила, что сделала больно, и заглянула ему прямо в глаза. Так они и застыли – она на коленях возле него, он, сидя с согнутой в колене ногой.

– Ты сказала, чтобы я никогда тебя не касался, – хрипло проговорил он.

– Это было раньше.

Его плотно сжатые губы расслабились, помягчели, но лицо по-прежнему было сосредоточенным, удивительно серьезным, однажды она уже видела его таким. И она не один раз замечала раньше похожее выражение на лицах других мужчин. И отвернулась. Теперь она не боялась, осторожно, но с любопытством наблюдала за ним, дотронулась до его губ и впадины у виска так же нежно, как касалась того пятна, желая знать ту его боль и эти его мысли. Он прижал ее к себе, но как-то неуклюже, застенчиво, тогда она сама обняла его обеими руками, и тело ее стало таким же нежным и быстрым, как вода, и они слились в страстном объятии; и ее сила поддерживала его.

Радость слияния оба испытали одновременно, а потом лежали рядом, тесно сплетясь телами, грудь к груди, смешав дыхание, и снова слились, растворяясь друг в друге, наполняя друг друга радостью.

Он лежал с закрытыми глазами, голова чуть отвернута в сторону, почти обнаженный. Она провела рукой вдоль его красивого тела от бедра до горла, смотрела на удивительно невинные, совсем светлые шелковистые волосы у него под мышкой.

– Тебе холодно, – сказала она и умудрилась, не вставая, укрыть его и себя красным шерстяным плащом.

– Ты прекрасна, – сказал он, руками пытаясь описать эту красоту, лаская ее, но не настойчиво, а нежно, сонно.

Он лежал, прильнув лицом к ее плечу. В полусне она видела над собой недвижные листья деревьев на фоне тихого неба. Покой, который они обрели друг в друге, был великим даром, но и единственным утешением, которое они могли друг другу дать. Земля под ними была жесткой. Она почувствовала, что его, спящего, пробирает дрожь, и попыталась встать. Он воспротивился было, произнес ее имя и снова погрузился в сон.

Она натянула одежду, слегка дрожа, а когда он проснулся, заставила его надеть кожаную куртку, которая наконец-то высохла, а поверх куртки еще и шерстяной плащ.

– Это шок. Тебе из-за него так холодно, – сказала она.

– Какой шок? – спросил он с идиотской ухмылкой.

– Заткнись. Тебе холодно – потому что ты перенес шок от удара.

– Я думаю, мы уже нашли способ согреться.

– Да, все это, конечно, замечательно, но мы никогда не доберемся до порога, если так и будем лежать здесь и заниматься любовью, Хью.

– Я не знаю, доберемся ли мы туда, если встанем и пойдем, – сказал он. – По крайней мере, будем теперь на стоянках получать удовольствие. – Сказав это, он посмотрел на нее, чтобы убедиться, что не обидел ее, не оскорбил.

Его скромность и уязвимость особенно радовали ее. Сама она гораздо грубее, подумалось ей, и если бы он стал судить ее, то, может, она бы ему и не понравилась; но он не стал ее судить. Он пришел к ней не для того, чтобы судить ее, или как-то оценивать, или просто попользоваться ею. Он пришел к ней, лишь принося ей в дар свою силу и прося у нее защиты.

Он смотрел на нее:

– Ирена, знаешь, это было самым лучшим из всего, что со мной когда-либо происходило.

Она кивнула, не в силах ответить.

– Я думаю, нам следует идти дальше, – сказал он и задумчиво, с отвращением ощупывал свой левый бок. – Хорошо бы это побыстрее прошло.

– Время понадобится. Синяк ужасный.

Он снова посмотрел на нее неуверенно, потом решительно подошел к ней, погладил по голове, по щеке, поцеловал в губы – не очень умело и не очень страстно; но это был их первый поцелуй. И больше, чем поцелуй, ей понравилось прикосновение его огромной руки. Хотелось сказать ему, что он прекрасен, что очень нравится ей, но она как-то не умела говорить подобные вещи.

– Тебе не холодно? – спросил он. – А то я все на себя напялил.

– Я от ходьбы всегда согреваюсь.

Он подождал, пока она первой двинется в путь, даже не пытаясь выяснять, куда они пойдут дальше. С новым чувством полного доверия она пошла вперед, вдоль по берегу ручья, в том самом направлении, которое решила считать восточным.

Они довольно долго упорно молчали. Складка Горы, по которой пролегал их путь, съехала куда-то влево, то поднималась, то исчезала, но общее направление было все время одним и тем же – вниз по склону Горы. Деревья вокруг были редкими, идти нетрудно, и попадались даже довольно длинные участки открытой местности, где было приятно ступать по короткой сухой коричневатой траве, наконец выбравшись из-под нависающих ветвей. Потом спуск пошел очень круто, превратился почти в обрыв. Пришлось ползти вниз, цепляясь за корни или скатываясь на собственном заду, и вскоре они очутились на дне глубокой расщелины, у ручья, среди поднимавшихся круто вверх и густо поросших лесом стен. И сразу же бросились к воде.

Утолив жажду, Ирена взобралась повыше, туда, где упавшее дерево примяло вокруг себя кусты, и там постояла, решая, куда идти дальше, осматриваясь. Ручей был почти такой же большой, как Третья Речка. Если это действительно Третья Речка, то им остается только идти вдоль нее, пока не доберутся до Южной дороги. Скорее это тот же самый ручей, вдоль которого они шли почти от самых его истоков. Тот же, что бежал меж папоротников ниже драконовой пещеры. Он тек по этому ущелью на восток или юго-запад, вниз по склону. Третья-то Речка точно текла на запад, мимо Горы. Должно быть, это ее приток. Он должен течь справа налево, а Третья Речка, если считать отсюда, течет направо, если только сама Ирена в данный момент стоит лицом к югу…

Она стояла и пыталась решить задачу: каким образом ручьи могут течь в разные стороны и в какую сторону она смотрит сейчас. В горле застрял комок. Названия сторон света, принятые в географии – север, запад, юг, восток, – не имели здесь значения. В какую бы сторону она ни повернулась, все это мог быть юг. Или север.

Хью подошел к ней, встал рядом.

– Хочешь отдохнуть? – спросил он, положив ей на плечо руку, но она отшатнулась.

Он тут же отошел, пересек небольшую полянку и уселся, прислонившись спиной к массивному стволу упавшего дерева и закрыв глаза.

Когда Ирена наконец уселась с ним рядом, он сказал:

– Может быть, мы чего-нибудь поедим?

Она разложила всю оставшуюся еду. Еды оказалось больше, чем она думала: с лихвой хватит, чтобы продержаться еще день. Это придало ей мужества, и она сказала:

– Я не знаю, где мы.

– А мы и так никогда этого не знали, – ответил он равнодушно. Потом, с видимым усилием взяв себя в руки, открыл глаза и начал задавать вопросы и сам же на них отвечать. Они долго решали, продолжать ли двигаться вдоль ручья как раньше, ибо ручей, по всей вероятности, все же сольется с более крупной речкой.

– Или, в противном случае, мы придем к морю, – сказал он нарочито веселым тоном, но тут же осекся.

– Можно попробовать, конечно, прямо здесь свернуть левее, – сказала Ирена, трудясь над вторым ломтиком вяленого мяса и чувствуя, как еда оживляет ее. – Вообще-то я считаю, что мы взяли недостаточно к востоку. И пока мы еще на Горе, значит, не совсем заблудились: по крайней мере, понимаем, где находится сама Гора.

– Но мы совсем не приближаемся к проходу.

– Знаю. Только Гора для нас – действительно единственный ориентир. С тех пор как мы утратили ощущение оси.

– Да. Все кругом одинаковое, похожее. Как в тот раз, когда я прошел мимо порога. Мне кажется… Мне кажется, то, чего я боялся, уже повторилось. Прохода там больше нет. Нечего и искать.

– Со мной такого никогда не случалось, – сказала она уверенно, – и не случится! Я не собираюсь здесь оставаться!

Он выкладывал рисунок из еловых иголок на земле возле упавшего дерева.

– Это твое, – сказала она, стараясь не смотреть на его долю.

– Я как-то не очень проголодался.

Помолчав, она сказала:

– Надеюсь, ты не пытаешься сэкономить побольше для меня или еще что-нибудь такое же жалостное, а?

– Нет, – явно изумившись, сказал он, потом улыбнулся и посмотрел на нее. – Просто есть не хочется. Но если я проголодаюсь, тогда только держись!

– Но ты же не можешь без конца идти и идти и ничего не есть!

– Могу. Буду питаться собственным жиром, как верблюд.

Она прыснула. Ей хотелось придвинуться к нему поближе, коснуться его, погладить жесткие волосы и усталое, заросшее щетиной лицо, большую, сильную и все же какую-то детскую руку, но мешало то, что сама она всего несколько минут назад увернулась от его прикосновения. Ей хотелось доказать, что он напрасно занимается самоуничижением, но она не находила нужных слов.

Глаза у него, похоже, снова закрывались сами собой; он откинулся назад, привалился к стволу дерева. Она ничего не сказала, затаилась, настроение у нее все больше и больше портилось. Когда она снова взглянула на него, он спал, лицо его расслабилось, рука безвольно лежала на бедре.

Надо было идти дальше. Обязательно. Они не могут сидеть тут и спать. Так можно никогда не добраться до порога.

– Хью, – позвала она. Он не слышал. И вдруг ее беспокойство полностью растворилось в той немного пугающей ее страстной нежности, из которой, собственно, и родилось. Она подошла к нему и слегка подтолкнула, помогая лечь. Он проснулся. – Спи, – сказала она.

Он послушался. Она немного посидела возле него. Сидела и слушала бормотание ручья. Здесь ручей бежал неспешно; тихонько плыла вода над песчаным, чуть илистым дном и пела свою песенку. Ирена почувствовала усталость. Взяла красный плащ, который он сбросил, согревшись в кожаной куртке, и, накрыв его и себя плащом как одеялом, прижалась к Хью и заснула.

Проснувшись, оба почувствовали, что все у них оцепенело, двигаться было трудно и страшно было подумать о том, чтобы идти дальше. Ирена спустилась к ручью напиться. Умылась. Вода была так приятна, а она чувствовала себя настолько грязной после долгого пути, что нашла ниже по течению неглубокую заводь, стащила с себя одежду и выкупалась. Она стеснялась Хью, который смотрел, как она моется, и поскорее оделась. Он спустился к воде чуть подальше, где берег был ниже, и, с трудом встав на колени, напился.

– Искупайся. Я уже, – предложила Ирена, застегивая рубашку и ощущая приятный озноб.

– Слишком холодно.

– Ты все еще мерзнешь? – спросила она, подходя к нему по болотистому, заросшему папоротниками бережку.

– Все время.

– Это из-за НЕЕ… из-за этой твари… ОНА была ледяная, вспоминать страшно.

– Мне бы снова солнце увидеть… – сказал он. В голосе его звучало такое отчаяние, что она испугалась.

– Мы выберемся отсюда, Хью. Не надо…

– Куда пойдем? – спросил он, вставая на ноги. Ему пришлось цепляться за узловатые ветки кустарника, росшего на берегу, чтобы подняться.

– Мне кажется, лучше по течению ручья.

– Хорошо. Меня что-то больше не тянет лазить по горам, – сказал он, пытаясь казаться веселым.

Она взяла его за руку. Рука была холодная как лед. Это от воды, решила она, но все же ледяное прикосновение потрясло ее необычайно, вызвав в душе былой страх. Она боялась за Хью. Ирена посмотрела на него снизу вверх и произнесла его имя.

Он встретил ее взгляд и смотрел на нее так, словно видел ее насквозь, и с такой страстью, о которой нельзя было даже говорить. Хью положил ей на голову свою правую руку и прижал к себе. Он был стеной, крепостью, опорной башней – и все же был… смертным, хрупким… его гораздо легче было ранить, чем потом вылечить…победитель дракона, дитя дракона… сын короля, бедный, бедная, недолговечная, несведущая душа. Она почувствовала, как в нем проснулось желание, но руки его сжимали ее с куда большей страстью, чем та, что кипела в его теле. Она прильнула к нему, и так они и стояли обнявшись.