Текст книги "Последний звонок"

Автор книги: Уоррен Мэрфи

Соавторы: Ричард Сэпир
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

И пикетчиков, и адвокатов, в свой черед, превосходила числом полиция, которая, с целью исключить возможность нападения, окружила дом со всех четырех сторон.

И всех их, вместе взятых, было меньше, чем репортеров. В унизительном замешательстве журналисты толпились вокруг и брали друг у друга интервью, изобилующие глубокими философскими размышлениями о новом проявлении расизма. Все они сходились на том, что это явление хоть и плохое, но типичное, ибо чего еще ожидать от страны, однажды избравшей себе в президенты Ричарда Никсона.

В десять вечера отбыли телевизионщики, за которыми через несколько секунд последовала пишущая братия. В 22.02 исчезли пикеты, еще через минуту – адвокаты и, наконец, в четыре минуты одиннадцатого уехала полиция. Только двое усталых полицейских в патрульной машине остались дежурить около дома.

В пять минут одиннадцатого нацисты выглянули в окно и, увидев, что горизонт чист, выслали на стражу часового по имени Фредди, вооруженного полицейской дубинкой, Ему было велено стоять на крыльце с устрашающим видом. Остальные пятеро остались внутри.

Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф смахнул с доски шахматные фигурки. Они вынули шахматную доску для какого-нибудь случайного наблюдателя. Если бы он заглянул к ним через окно, то увидел, как молодые интеллектуалы-нацисты проводят время. К сожалению, никто не мог вспомнить, как ходит конь. Теперь один из них достал шашки и расставил их на доске: два нациста знали правила и могли научить остальных.

В 22.06 прибыл Римо и просунул голову в патрульный автомобиль. Полицейские, не заметившие, откуда он взялся, удивленно глядели на него.

– Долгий был денек? – с усмешкой сказал он.

– Уж это точно, – отозвался полицейский, сидящий за рулем.

– Ну так отдохните чуток, – произнес Римо.

Его руки стремительно метнулись вперед и коснулись впадины между шеей и ключицей полицейских. Они открыли рты, как будто пытаясь закричать, потеряли сознание и уронили головы.

Римо лениво направился по каменной дорожке к дому, снаружи выглядевшему очень опрятно.

Стоящий на крыльце и одетый в полную униформу Фредди при его появлении выпрямился и принял надменный вид.

– Вы кто? – требовательно спросил он.

– Я из «Еврейского журнала», хочу взять интервью, – объяснил Римо.

– Мы не даем интервью жидовской прессе! – рявкнул Фредди и ткнул Римо дубинкой в живот.

Темноглазый человек не пошевелился, но удар Фредди почему-то не достиг цели.

– Не делайте так больше, – попросил Римо. – Это не очень любезно.

– Когда придут новые времена, с такими, как ты, любезничать не станут, – заявил Фредди. – Так что привыкай.

Он отвел дубинку назад и на этот раз ударил Римо со всего размаху. Хотя Римо опять не шелохнулся, каким-то образом дубинка не попала в живот, а скользнула по боку.

– Я же сказал, прекратите, – сказал Римо. – Меня послали для переговоров, так что ведите себя хорошо.

– Я тебе покажу переговоры! – зарычал Фредди и поднял дубинку, чтобы разбить голову Римо.

– Ну вот, – вздохнул Римо. – Вот что я получаю, когда пытаюсь быть паинькой.

Дубинка обрушилась на его голову. Внезапно Фредди осознал, что ее вырвали у него из рук. Что-то развернуло его вокруг, и он ощутил конец дубинки возле своего левого уха. Затем он увидел, как кулак скользнул к другому ее концу. Первый же удар вогнал дубинку в ухо Фредди. Другое, еще работавшее ухо, уловило звук двух следующих ударов, а потом Фредди уже не слышал ничего, потому что дубинка, пройдя сквозь голову, вышла с другой стороны.

– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – произнес Фредди, упав на колени.

Концы дубинки, торчащие из его ушей, напоминали руль велосипеда.

– Что вы сказали? – переспросил Римо.

– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – повторил Фредди.

– Грр-ыы-мм! – ответил Римо.

Он постучался и услышал за дверью шаги.

– Кто там?

– Герр Оберлейтенант-штурмбаннфюрер-гауляйтеррайхсфельдмаршал О'Брайен, – представился Римо.

– Кто-кто?

– Не повторять же сначала. Откройте!

– Где Фредди?

– Фредди – это часовой?

– Да. Где он?

Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка.

– Он сейчас занят.

– Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, – настаивал голос.

– Мое удостоверение – это Фредди, – сказал Римо.

– Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь.

– Не пролезет, – засомневался Римо.

– Пролезет.

– Ну ладно, – сдался Римо.

Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то розовое показалось из-под двери. Потом появились еще четыре предмета, оказавшиеся пальцами, затем кисть руки и, наконец, край коричневой рубашки.

– О Боже, ведь это Фредди! – прошептал Эрнест Шайсскопф.

Все бросились к двери. Рука Фредди, словно побывавшая под паровым катком, пролезала в комнату сквозь зазор между дверью и порогом. Фредди был теперь не толще собственной фотографии, наклеенной на картон. Уже показались белокурые волосы, уже затрещал череп, сплющиваясь, чтобы пройти в щель, когда внезапно дверь дрогнула, заскрипела и слетела с петель.

На пороге стоял Римо. То немногое, что осталось от Фредди, лежало у его ног. Пятеро нацистов не могли оторвать глаз от дубинки, ставшей неотъемлемой частью его черепа.

– Привет, – поздоровался Римо, – я же говорил, что не пролезет.

– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – произнес Шайсскопф.

– И Фредди то же самое говорил, – ответил Римо.

– Кто вы такой? – пролепетал один из нацистов.

– Что вам надо? – воскликнул другой.

– Что вы сделали с Фредди? – раздался третий голос.

– Минутку, – сказал Римо. – Мы так ничего не добьемся, если будут говорить все разом. Сначала скажу я. Ты, – указал он на Шайсскопфа, – немедленно прекрати блевать и послушай меня.

– Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, – отозвался Шайсскопф, орошая комнату остатками жареной рыбы с картошкой.

– Прекрати, я кому говорю, – повторил Римо.

Шайсскопф сделал глубокий вдох и попытался остановить рвоту. Он вытер лицо рукавом форменной рубашки.

– Я как-нибудь могу убедить вас отменить завтрашний марш? – спросил Римо. – Меня прислали для переговоров.

– Нет, – заявил Шайсскопф. – Никогда!

– Не торопись, – сказал Римо. – Фредди я уже убедил.

– Никогда! – взвизгнул опять Шайсскопф. – Мы маршируем во имя свободы и во имя прав белого человека. Мы маршируем, чтобы сказать «нет» смешению рас...

– Тогда прощай, – сказал Римо.

Он схватил Фредди за дубинку и втащил его в комнату. Два нациста бросились на него, размахивая полицейскими дубинками. Римо ударил их телом Фредди, и они грудой повалились на пол.

Двое других кинулись на Римо, держа наперевес бейсбольные биты, залитые свинцом. Он закружился между ними, все время подаваясь вперед и назад, направо и налево. Когда оба были уверены, что он находится в пределах досягаемости, на него обрушилось два страшных удара. Римо наклонился, мгновенно выйдя из зоны контакта, и услышал звук слившихся воедино ударов. Его противники поразили друг друга. Следом, как эхо после выстрела, донесся знакомый успокаивающий звук ломающихся и раскалывающихся черепов.

Римо кивнул и отошел в сторону. Тела его противников тяжело рухнули на пол.

Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф забился в угол и выставил перед собой книжку комиксов «Мохаммед Али против Супермена». Темное лицо Али было зачеркнуто двумя жирными коричневыми линиями.

– Убирайся, ты, – прохрипел Шайсскопф. – Я вызову полицию!

– Послушай, Эрнест, – сказал Римо, – ты не расстраивайся. Ты просто не думай, что умираешь.

– О чем же мне еще думать?

– Что наконец становишься человеком, – ответил Римо.

Покончив с ним, Римо произвел уборку помещения, затем приладил сломанную дверь и покинул место событий. До его дома в Компо-бич было три мили, и он решил пробежаться. Давно уже ему не удавалось потренироваться.

Чиун, как и час назад, сидел на полу посреди комнаты и смотрел на лежащий перед ним большой лист пергаментной бумаги. Он держал гусиное перо рядом с чернильницей, как будто собирался вот-вот макнуть. Бумага была девственно чиста.

– А сегодня что, Чиун? – спросил Римо, показывая на нетронутый лист. – В Венесуэле слишком громко играет радио?

– Я так беспокоился за тебя, что не мог работать, – сказал Чиун.

– Беспокоился за меня? Я не думал, что они произвели на тебя такое сильное впечатление. Ты их назвал, помнится, животными в коричневых рубашках.

– С ними все улажено?

– Конечно.

– Хорошо, – произнес Чиун. – Эти нацисты отвратительны.

– Этих уже нет. И вообще, с каких это пор ты не любишь нацистов? Если Дом Синанджу мог работать на Ивана Грозного, фараона Рамзеса и Генриха Восьмого, то чем плохи нацисты? Они что, вам не заплатили?

– Дом Синанджу отказался на них работать. Более того, мы сами вызвались устранить их вождя. Этого, с такими смешными усиками.

– Даром?! Синанджу?

Чиун кивнул:

– Есть некоторые виды зла, с которыми нельзя мириться. Мы не часто работаем бесплатно, потому что деревня голодает, когда мы не приносим денег. Но на этот раз мы должны были так поступить. Этот безумец узнал о нашем скором приходе и отравился, ухитрившись убить сначала свою подругу. Он был грязен до самого конца. – Чиун плюнул от отвращения. – Но как я могу довести до конца мой труд, – произнес он, помолчав, – если ты отвлекаешь меня пустыми разговорами? Я иду спать.

– Приятных сновидений.

Лучшего дня для демонстрации нельзя было и пожелать. Вовсю сияло солнце, разгоняя утренний холод, оставшийся в напоминание о длинной коннектикутской зиме.

В Вестпорте по всей Бостон Пост-роуд вдоль тротуаров стояли тысячи людей с бейсбольными битами, помидорами и велосипедными цепями наготове. Американское общество по охране гражданских свобод призвало добровольцев со всей страны, и теперь четыреста адвокатов бегали вдоль предполагаемого маршрута демонстрации и зачитывали постановление окружного суда о недопустимости насилия. Никто не обращал на них внимания.

Там же присутствовали три сотни полицейских, снабженных всем необходимым для подавления беспорядков. По пути демонстрантов располагались четыре машины скорой помощи и два фургона для перевозки трупов.

Повсюду сновали уличные торговцы, продающие американские флаги. Наиболее предприимчивые из них припасли и нацистские нарукавные повязки, но пока что спроса на них не было заметно.

Все было готово для обещанного нацистского шествия.

Не хватало только самих нацистов.

Римо заметил это, когда ехал к закусочной за номером «Дейли Вэрайети» для Чиуна. Вернувшись домой, он вручил Чиуну журнал и включил телевизор. После назначенного для начала марша времени прошел уже час, и некоторые журналисты догадались наконец посетить штаб-квартиру нацистской партии на Грин Фармс-роуд.

Телевизионный эфир был переполнен сообщениями о произошедшем ночью убийстве руководства нацистской партии. Тела шестерых «коричневых», одно из них частично раздавлено, найдены вмятыми в стену. Они напоминают рыб, снятых с крючка, сказал один комментатор. Тела были расположены двумя соединенными треугольниками, то есть в виде звезды Давида.

– Это ужасно! – воскликнул Чиун.

– Я решил, что это будет что-то вроде уборки, – сказал Римо.

Он улыбнулся при известии о том, что Лига защитников сионизма поставила себе в заслугу эти убийства.

– Катастрофа! – сказал Чиун.

– Я только хотел нанести последние штрихи, – сказал Римо. – Мне понравилась мысль о звезде Давида.

– Замолчи! Меня не интересуют твои дурацкие шутки. Ты читал сегодняшний «Вэрайети»?

– А что там пишут?

– Там пишут, что Роберт Редфорд находится в Колорадо и произносит речи на местном празднике.

– Вот и хорошо. Всем время от времени полезно проветриться.

– А Пол Ньюмен учится во Флориде езде на гоночных автомобилях.

– М-м-м-да, – промычал Римо, наблюдая по телевизору репортаж из дома на Грин Фармс-роуд.

– Почему они не здесь? – вопросил Чиун.

– Я не знаю, Чиун, – сказал Римо.

– Зачем я столько месяцев, в надежде встретить их, ем этот ненавистный морской суп? – продолжал Чиун.

– Понятия не имею.

– Меня гнусно обманули!

– Мир полон обмана.

– Только его часть, – заявил Чиун. – Только его белая часть. В Синанджу такого бы никогда не произошло.

– В Синанджу вообще ничего не происходит.

– Если я когда-нибудь встречу Ньюмена или Редфорда, сделаю из них отбивную, – пообещал Чиун.

– Это им пойдет на пользу.

– Нет, я накажу их еще хуже, – сказал Чиун. – Я не позволю им сниматься в моем фильме.

– Уж это научит их себя вести.

– Я найду кого-нибудь другого, – произнес Чиун.

– Отлично.

– Я возьму Брандо и Аль Пачино, – решил Чиун.

– Правильно. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными.

– Не оставлю. О, коварное вероломство! – воскликнул Чиун.

– Что поделаешь, таков шоу-бизнес.

Глава третья

Доктор Рокко Джованни вошел в гараж, пристроенный к его маленькому дому в Римо, и открыл багажник «фиата». Он заметил, что темно-голубая краска на автомобиле начала выцветать. Может, годик еще удастся подождать и не перекрашивать машину, понадеялся он.

В багажнике находился кожаный чемоданчик доктора, старый и порядком потертый. Несмотря на заботливое смазывание, черная кожа кое-где потрескалась. Там, где была видна сердцевина кожи, появились тонкие коричневые линии. Этот чемоданчик подарили доктору почти двадцать лет назад при окончании медицинского факультета, и он до сих пор с гордостью носил его.

Он брал его с собой в те три дня, когда работал в больнице для бедных, построенной им в одной из самых грязных римских трущоб. Достав чемоданчик, доктор с треском захлопнул багажник.

Сев в машину, он включил зажигание. Мотор издал чахоточный кашель и с явной неохотой заработал.

Каждый раз, когда машина заводилась, доктор с облегчением вздыхал.

Он нажал на пульте кнопку, открывающую дверь гаража. Включив задний ход, он случайно взглянул на стену перед машиной. Затем перевел рычаг передач в нейтральное положение.

Прежде всего доктор Джованни подумал, что теперь он знает, как это выглядит. Лампочка никогда раньше не загоралась, все эти двадцать лет.

Лампочка загорелась один раз, затем последовали две вспышки покороче, затем три еще более короткие. Потом была пауза, и вновь все повторилось в той же последовательности.

Целую минуту он наблюдал за лампочкой, пока не убедился в правильности и безошибочности сигналов. Почувствовав, что его руки судорожно сжали руль, он заставил себя расслабиться.

Наконец доктор Джованни вздохнул и выключил мотор.

Вынув ключ зажигания, он положил старый кожаный чемоданчик назад в багажник.

Затем он подошел к сверкающему новому «феррари», стоящему в другой половине гаража. Из его багажника он достал другой докторский чемоданчик, на этот раз из дорогой коричневой кожи. Этот сверкающий даже в тусклом освещении гаража чемоданчик доктор менял каждые полгода, даже если следы износа не были заметны. Именно такого поведения ожидали от него состоятельные пациенты. Все у него должно было быть новым и богатым. Только бедные доверяют доктору, у которого дыры на подметках, да и то потому, что ничего другого им не остается.

Доктор Джованни завел мотор, и автомобиль мощно взревел. Оставив двигатель работать на холостых оборотах, он вернулся в дом.

Когда он вошел на кухню, его жена Розанна удивленно взглянула на него.

– Ты что-нибудь забыл, Рокко? – Она улыбнулась ему, ополаскивая тарелки, перед тем как опустить их в моечную машину.

– Вот это, – ответил он, подойдя к ней и поцеловав ее в шею.

Его руки нежно обняли ее стройное тело.

– Но ты уже целовал меня на прощанье, – слабо запротестовала она. – Ты сексуальный маньяк, вот ты кто.

– Ты знаешь, как сильно я тебя люблю? – спросил доктор.

– Иногда ты даешь мне это почувствовать, – засмеялась Розанна и повернулась к мужу.

Он обнял ее и крепко поцеловал в губы.

– Я люблю тебя больше всего на свете, – сказал доктор Джованни.

– И я тебя тоже, – произнесла Розанна, – и если бы тебя не ждали пациенты, я бы показала, как сильно.

Доктор заглянул в глаза жены, и ей показалось, что она заметила в его зрачках странный, никогда не виданный ею прежде огонек. Крепко прижав губы к ее шее и полузадушенно пробормотав «До свиданья», доктор ушел.

Когда Розанна услышала звук выезжающей из гаража машины, она подошла к окну. Увидев удаляющийся «Феррари», она удивилась. Ее муж ненавидел эту машину и купил ее только для того, чтобы произвести впечатление на своих богатых пациентов, чьи деньги помогали содержать единственную настоящую любовь в его жизни – бесплатную больницу для бедных.

Его медсестра и секретарша изумились, когда увидели доктора Джованни в его личном офисе неподалеку от Ватикана. Он оставил их недоуменные взгляды без внимания.

Войдя в свой кабинет, он позвонил молодому врачу, который был перед ним в долгу, и договорился, что тот возьмет пациентов бесплатной больницы Джованни себе.

Затем доктор набрал номер русского посольства, представился и его сразу же соединили с послом.

– Как дела, доктор Джованни? – спросил посол со своим гортанным акцентом, из-за которого музыкальный итальянский звучал подобием немецкого.

– Прекрасно, – ответил Джованни. – Но мне нужно поговорить с вами.

– Да? Что-нибудь не в порядке?

– Я только что получил ваши анализы крови, – сообщил доктор, – и хотел бы обсудить их с вами.

– Там что-то не так?

– Это не телефонный разговор, господин посол.

– Я сейчас же приеду.

Ожидая посла, доктор Джованни достал кое-что из сейфа и спрятал на дно кожаного медицинского чемоданчика, затем сложил руки на столе и положил на них голову.

Посол прибыл через десять минут. Как всегда рядом с ним находился его постоянный телохранитель, человек с ястребиным лицом, подозрительно осматривавший все и вся. Счетчики на стоянках, ресторанные счета, уличные торговцы – ко всему он относился как к потенциальным врагам великой коммунистической революции. Он вошел в кабинет доктора Джованни вслед за послом.

– Не мог бы он подождать снаружи? – спросил доктор.

Посол согласно кивнул. С очевидной неохотой телохранитель вышел в приемную и прислонился к стене напротив кабинета.

Секретарша принялась пристально рассматривать его. Заметив это, он вперил в секретаршу бесстрастный взгляд и заставил ее отвернуться.

– Я знаю, в чем дело, – сказал посол. – Наш безгрешный доктор решил перебежать к русским.

Он улыбался, но капли пота на лбу выдавали его волнение.

– Нет, еще нет, – улыбнулся в ответ Джованни.

– Но когда-нибудь вы это сделаете, – заметил посол. – Вы и ваша бесплатная больница, ваша скромная жизнь – такого коммуниста, как вы, больше нет.

– Вот поэтому-то я и не смог бы жить в матушке России, – сказал доктор. – Пожалуйста, сядьте сюда.

Он усадил посла в кресло напротив проектора рентгенограмм. Засунув за стеклянный экран два больших снимка грудной клетки, он включил проектор и убрал верхний свет.

– Это ваши последние рентгенограммы, – пояснил доктор. – Мы сделали их зимой, когда у вас начался тот грудной кашель.

Продолжая говорить, доктор Джованни за спиной посла подошел к своему столу.

– В глубине каждого легкого вы можете увидеть небольшие темные пятна.

Он открыл свой коричневый кожаный чемоданчик и засунул в него руку.

– Да, я вижу их. Что они означают? – посол заметно нервничал.

Доктор Джованни сжал рукоятку пистолета и подошел сзади к послу.

– Ничего, – сказал он. – Совершенно ничего.

Он выстрелил, и пуля вошла в череп русского рядом с левым ухом.

Доктор Джованни был рад, что после всех прошедших лет револьвер все еще стрелял.

Эхо выстрела разнеслось по маленькому кабинету. Снаружи медсестра и секретарша вздрогнули, услышав необычный громкий звук.

Русский телохранитель выхватил из-под куртки пистолет, толкнул незапертую дверь и ворвался в кабинет.

Но было поздно. Доктор Рокко Джованни приставил револьвер к своему правому виску и нажал на курок.

Револьвер вновь выстрелил.

Глава четвертая

Адмирал Уингэйт Стэнтингтон уже взялся за ручку двери своего кабинета, но секретарша остановила его.

– Готово, сэр, – сказала она, протягивая сверкающий медный ключ.

– Отлично, – сказал адмирал. – А другой сделали?

– Да, сэр.

– Он в надежном месте?

– Да, сэр.

– Расскажите-ка мне, где его искать. Вдруг мой потеряется, а с вами что-нибудь случится.

– В верхнем левом ящике моего стола, в глубине за коробкой с «Тутси-Роллс».

– Там он в безопасности?

– Да, сэр, к моему столу никто близко не подходит.

– Хорошо, благодарю вас.

Он взял ключ и опустил его в карман пиджака.

– Да, и еще, адмирал. Вас кто-то ожидает.

– Да? И кто же?

– Он не назвался.

– Как хоть он выглядит?

– Как Рой Роджерс, – сказала секретарша.

– Кто?

– Рой Роджерс. На нем сомбреро, башмаки с узором, подвернутые штаны и габардиновая рубашка с белым кантом на груди. Если бы он был женщиной, я бы его сравнила с Долли Партон.

– Впустите его немедленно, – распорядился Стэнтингтон. – Хотя нет, пусть подождет еще немного. Сначала я проверю, подойдет ли ключ.

Когда вошел посетитель, как будто сошедший со стен Зала Славы кантри-музыки, Стэнтингтон сидел за столом.

– Ну, здравствуйте, Василий Карбенко, – проговорил Стэнтингтон, вставая и протягивая через стол руку.

Русский был одного роста со Стэнтингтоном, и его рукопожатие было крепким и уверенным. Он так и не снял нахлобученную на голову ковбойскую шляпу.

– Здравствуйте, адмирал, – сказал он протяжно, как истинный уроженец Дикого Запада.

– Как дела на культурном фронте, господин культурный атташе? – спросил Стэнтингтон с улыбкой.

– Я пришел не затем, чтобы говорить о культуре, адмирал, разве что об ее отсутствии.

Карбенко слегка улыбался, но глаза его были неприветливо прищурены, а голос звучал холодно.

– Что вы имеете в виду, полковник? – спросил Стэнтингтон.

– Вы сегодня уже читали информационную сводку? – спросил в ответ Карбенко.

Стэнтингтон покачал головой:

– Нет, я только что пришел. Кстати, не хотите ли посетить мою уборную? Мне наконец сделали ключ.

– Нет, я не хочу посещать вашу проклятую уборную! Я хочу знать, почему одни из ваших шпионов убил сегодня в Риме нашего человека.

Острый взгляд Карбенко был почти физически ощутим, и под его давлением директор ЦРУ опустился в свое кожаное кресло.

– Что? Я не понимаю.

– Могу объяснить. Сегодня утром русский посол в Риме был убит итальянским врачом, одним из ваших агентов.

– Наших агентов? – Стэнтингтон покачал головой. – Не может быть. Нет, я бы знал об этом.

– Имя врача – Рокко Джованни. Вам это ни о чем не говорит?

– Нет. Он арестован?

– Он покончил с собой прежде, чем мы смогли его схватить.

– Вы говорите, Рокко Джованни?

Карбенко кивнул.

– Подождите минуту, – сказал Стэнтингтон. Он положил на стол новенький медный ключ. – Если захотите, можете посетить уборную.

Пройдя через приемную, он вошел в кабинет начальника оперативного отдела.

– Черт побери, что происходит? – спросил адмирал.

Начальник оперативного отдела вздрогнул от неожиданности.

– В чем дело, адмирал?

– Этот русский посол, убитый в Риме, – это что, наша работа?

Его подчиненный покачал головой:

– Нет, не наша. Какой-то врач, похоже, спятил и застрелил посла, а затем себя. Но мы тут ни при чем.

– Его имя – Рокко Джованни, – сказал Стэнтингтон. – Немедленно выясните все, что есть у нас на него, и сообщите мне. Этот проклятый русский резидент сидит у меня в кабинете и задает мне жару.

Когда Стэнтингтон вернулся к себе, Карбенко полулежал в кресле, вытянув ноги и надвинув шляпу на лоб.

– Через минуту я все выясню, – произнес Стэнтингтон.

Они сидели в молчании, пока не загорелась лампочка вызова на интеркоме. Стэнтингтон схватил трубку и поднес ее к уху.

Через несколько секунд он положил се на место и, улыбаясь, посмотрел на Карбенко.

– Ваши данные неверны, товарищ. Рокко Джованни не наш человек, в нашем списке агентов о нем нет ни слова.

– Можете подтереться вашим списком, – проговорил Карбенко, выпрямляясь и роняя свою коричневую шляпу на толстый ковер. – На деньги ЦРУ Джованни закончил медицинский институт. На деньги ЦРУ он открыл в Риме больницу. Двадцать лет он состоит у вас на содержании.

– Этого не может быть, – сказал Стэнтингтон.

– Тем не менее это так, – сказал Карбенко, – и мы можем это доказать. Мы даже знаем, под каким кодом он работал.

– И под каким же? – спросил Стэнтингтон.

– Проект «Омега», – ответил Карбенко.

– Никогда не слышал о таком, – начал было Стэнтингтон, но тут же остановился.

Проект «Омега»? Он уже слышал это название. Но когда? И где? Вдруг он вспомнил: это было вчера, ему рассказали о нем, и он его разогнал, потому что никто не знал, что это такое.

– Вы сказали, проект «Омега»?

– Совершенно верно, – подтвердил Карбенко.

– Вы что-нибудь знаете о нем?

– Мы знаем только название, оно занесено в нашу картотеку во времена Хрущева. Еще мы знаем, что это крыша для какой-то организации, рассылающей деньги ЦРУ по всему миру.

– Вы, наверное, не поверите... – начал Стэнтингтон.

– Наверняка не поверю!

– ...Но вы знаете о проекте «Омега» больше, чем мы.

– Вы правы, адмирал, я действительно не верю вам.

– Я не шучу. Я вчера расформировал этот проект «Омега», потому что никто о нем ничего не знал.

– В таком случае вам придется выяснить что-либо как можно быстрей, – сказал Карбенко. – Подобные провокации вызывают у моего правительства несколько более энергичную реакцию, чем у вашего.

– Ну-ну, не расстраивайтесь, Василий, – сказал Стэнтингтон.

– Не расстраиваться?! Один из наших виднейших дипломатов убит вашим агентом, а вы мне советуете не расстраиваться! Теперь я понимаю, что такое эта ваша новая нравственность, которую вы хотели привить в Вашингтоне.

– Я прошу вас!

– Мое правительство, возможно, ответит вам тем же, – сказал Карбенко.

– Постарайтесь поверить нам!

– О, да, вера, это как в Библии, которую вы все так любите цитировать. У нас тоже кое-кто может вспомнить оттуда пару строк.

– Я надеюсь, вы вспомните заповедь «возлюби ближнего своего».

– Скорее слова «око за око, зуб за зуб».

Стэнтингтон встал.

– Василий, – произнес он, – есть только один способ убедить вас, что я говорю правду. Я прошу вас следовать за мной.

Карбенко схватил свою ковбойскую шляпу и вслед за Стэнтингтоном вышел из комнаты. Они доехали на лифте до цокольного этажа, затем пересели в другой лифт, доставивший их на уровень ниже, и, наконец, третий лифт опустил их еще глубже под землю.

– Америка все же удивительная страна, – заметил Карбенко.

– Что так? – спросил Стэнтингтон.

– Вы, американцы, не можете жить без усовершенствований. На лифте всегда можно было ездить вверх и вниз, от подвала и до чердака. Теперь все не так. Я бывал в ваших гостиницах, чтобы перейти там с этажа на этаж, нужно сначала подняться на пятьдесят этажей вверх, а затем уже спуститься вниз. Вы знаете, что в Международном торговом центре в Нью-Йорке вам придется три раза пересесть с лифта на лифт, чтобы доехать от верха до вестибюля? Надо полагать, у вас в университетах инженерам преподают особый предмет: творческий подход к дизайну лифтов.

Стэнтингтон, не видящий в этом ничего смешного, вывел Карбенко из лифта в коридор.

– Вы – первый русский, попавший сюда, – сказал директор ЦРУ.

– Насколько вам об этом известно, – сухо проговорил русский агент.

– Да, это верно.

Стэнтингтон вел русского резидента по длинному лабиринту прямых коридоров. На стальных дверях, встречавшихся им, были не таблички с названиями отделов, а номера.

За дверью под номером 136 они обнаружили лысого человека, который сидел за столом, закрыв лицо руками. Когда адмирал Стэнтингтон вошел, человек взглянул на него, скривился от отвращения и вновь спрятал лицо в ладони.

– Я адмирал Стэнтингтон, – сказал директор.

– Я знаю, – не поднимая головы, произнес человек.

– Вы – Нортон, главный библиотекарь?

– Да.

– Я ищу досье.

– Желаю успеха, – сказал Нортон и махнул рукой по направлению к двери в дальнем конце комнаты.

Стэнтингтон посмотрел на человека, который так и не поднял глаза, затем на Карбенко и пожал плечами.

Они подошли к указанной двери, и Стэнтингтон отворил ее. Она вела в комнату двенадцать футов высотой, размером почти что с городскую площадь. Вдоль стен от пола и до потолка шли ряды библиотечных шкафов, и группа таких же шкафов стояла в центре помещения.

Но сейчас эта комната выглядела так, как будто компания необычайно зловредных домовых трудилась здесь не меньше сотни лет. Все картотечные ящички были открыты. Бумаги, разбросанные вокруг, кое-где покрывали пол слоем в пять футов толщиной. Повсюду валялись папки и скомканные или разорванные документы.

Стэнтингтон ступил в комнату. Он оттолкнул клочки бумаги, которые стайкой собрались вокруг его ног, как осенние листья после порыва ветра.

– Нортон! – заорал он.

Худой лысый человек подошел к нему.

– Да, сэр?

– Что здесь происходит?

– Может быть, вы мне это объясните, – произнес со злостью Нортон.

– Я сыт по горло вашей грубостью! – закричал Стэнтингтон. – Что здесь стряслось?

– А вы не понимаете, адмирал? Это же часть вашей новой политики открытых дверей. Припоминаете? Вы собирались продемонстрировать, как открыто и честно работает нынешнее ЦРУ, и объявили, что намерены соблюдать новый закон о свободе информации. Вы пригласили сюда всех желающих. Они посыпались мне на голову, как саранча, и все с этим вашим заявлением в руках. Вот они-то все и разворотили.

– И вы не пытались их остановить?

– Я пытался, – сказал Нортон. – Я позвонил в юридический отдел, но там мне сказали, что без разрешения суда ничего нельзя сделать.

– Так почему же вы не получили разрешение?

– Я попросил сделать это юристов. Они стали тянуть соломинку, чтобы выяснить, кому идти в суд.

– Это почему еще?

– Они сказали, что всякому, кто этим займется, вы можете оторвать яйца. Или отдадите его под суд.

– Хорошо, хорошо. И кому выпало идти? – спросил Стэнтингтон.

– Никому. Все соломинки оказались короткими.

– И что же вы собираетесь делать? – осведомился Стэнтингтон. – Кстати, сколько вы здесь уже работаете?

– С тех пор, как образовали ЦРУ, сразу после второй мировой войны, – ответил Нортон. – А сейчас я собираюсь дождаться мусорщиков и выкинуть весь этот хлам. А затем я собираюсь подмести пол последний раз, а затем я собираюсь уволиться, а затем я собираюсь послать в задницу все ваше ЦРУ, политику открытых дверей и закон о свободе информации. Надеюсь, у меня хватит на это мужества. Теперь все?

– Не совсем. Мне нужно досье, – сказал Стэнтингтон.

– Скажите мне, какое, и я попрошу мусорщиков приберечь его для вас.

И Нортон, постанывая, вернулся к своему столу.

– Свобода информации, – тихо произнес Карбенко. – Не могу поверить, что вы это сделали. Вы знаете, как мы в России охраняем нашу секретную информацию?

– Могу себе представить.

– Не уверен, что можете хотя бы представить, – возразил русский шпион. – Мы держим ее всю в одном здании, которое окружено высокой и толстой каменной стеной. Стена сама по себе тоже окружена забором, по которому пущено высокое напряжение. Если вы подойдете к забору и каким-то образом ток вас не убьет, тогда вас застрелят. Если вы преодолеете забор, вас разорвут на куски свирепые псы, если, конечно, к тому времени опять же не застрелят. Вы будете застрелены, если коснетесь стены, и если переберетесь через нее, и если подойдете близко к зданию. Если же вам удастся проникнуть внутрь, вас сначала подвергнут пыткам, а затем уже расстреляют. Чтобы воздать вам по заслугам, убьют и вашу родню. О друзьях мы тоже не забудем. А здесь... здесь вы устраиваете проходной двор. – Он присвистнул от удивления. – Скажите, адмирал, вы действительно руководите ЦРУ или это все какое-то телешоу?