Текст книги "Война"

Автор книги: Уолтер Йон Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Он перевел потрясенный взгляд со статуи на двух слуг, вытянувшихся по стойке смирно у открытых кофров, в которые складывали вещи капитана.

– Что это? – не удержался он от вопроса.

– Часть коллекции капитана Флетчера, милорд, – ответил тот, что постарше: седеющий, длинноносый, с влажными подвижными губами.

– Вы Нарбонн? – предположил Мартинес.

– Да, милорд.

– Подождите минутку.

Мартинес отправил сообщение Марсдену, секретарю капитана. Когда тот пришел, Мартинес обратился к нему:

– Мне нужен полный инвентарный список вещей капитана Флетчера. Подписанный вами и всеми присутствующими, включая…– Он кивнул констеблю: – Как вас зовут?

– Хуань, милорд.

– Включая Хуань.

Марсден кивнул лысой головой:

– Слушаюсь, милорд.

– Когда я получу доступ к сейфу, сделаем опись его содержимого.

– Так точно, милорд.

Открыть сейф Флетчера оказалось сложнее, чем ожидал Мартинес. Он думал, что знает код, но выяснилось, что Флетчер менял комбинацию как минимум однажды, и сейф не открывался. Мартинес взял у Миши капитанский ключ Флетчера, но и он не помог. В конце концов ему пришлось вызвать старшего машиниста Гобьяна. Этот обладатель шикарнейших завитых усов, доходящих почти до бровей, прибыл вместе с помощником и ящиком с инструментами. Когда сейф наконец открыли, внутри не оказалось ничего интересного: немного денег, изящно инкрустированный пистолет с коробкой патронов, банковские счета, акции и пара шкатулок. В первой была старинная книжечка на непонятном древнем языке. Во второй – белая нефритовая статуэтка, обнаженной шестирукой женщины, танцующей на черепе, что уже не так шокировало после распятого на дереве человека.

Мартинес решил, что книга и статуэтка, возможно, довольно ценные и стоит временно поместить их свой сейф, пока Гобьян не устранит повреждения, которые сам же причинил при взломе.

– Запишите, что я беру на хранение книжку и статуэтку, – сказал Мартинес Марсдену.

– Так точно, милорд, – секретарь внес запись в планшет.

Мартинес отнес вещицы и, возвращаясь обратно, столкнулся у лестницы с пахнувшим дезинфекцией доктором Цзаем, поднимающимся наверх. Неловко отсалютовав, Цзай сказал:

– Я как раз с отчетом к леди Миши.

– Да?

Грустными глазами доктор посмотрел на Мартинеса, а потом серьезно предложил:

– Если хотите, пойдемте со мной.

Их провели в кабинет Миши, и Цзай вновь неуклюже вытянулся по стойке смирно.

– Я провел вскрытие, – начал он, – но в нем не было необходимости, потому что с самого начала стало понятно, что это убийство.

Миши с силой сжала губы, а потом сказала:

– Убийство? Вы уверены?

– Я прикрепил сенсоры к голове лорда капитана и получил трехмерное изображение черепа. Капитану нанесли три удара в правый висок. При поверхностном осмотре это незаметно, но трехмерное изображение все расставило по своим местам.

– То есть его трижды ударили об стол? – спросила Миши.

– Или дважды ударили тупым предметом, а потом об стол, чтобы было похоже на несчастный случай.

Миши произнесла в настольный коммуникатор:

– Вызовите такелажника первого класса Гарсиа в мой кабинет. – Она взглянула на Мартинеса: – Как зовут офицера военной полиции?

– Корбиньи, миледи.

Миши повернулась к столу.

– А также Корбиньи.

Мартинес обратился к Цзаю:

– Полагаю, что тела лейтенанта Козинича уже нет на корабле.

– Оно еще в морге. Его не кремировали.

– Возможно, вам стоит на него взглянуть.

Цзай отвернулся и уставился на стену над головой Миши. Он поджал губы, а потом сказал:

– Думаю, да. Жаль, что я не сделал этого сразу.

– А почему не осмотрели?

За доктора ответила Миши:

– Потому что причина смерти была слишком очевидна. В день мятежа на Харзапиде Козинича ранили, в том числе в голову. На борту он настаивал, что здоров, но из госпиталя сообщили, что его мучают мигрени, головокружения и обмороки. Когда нашли тело, всем было ясно, что он потерял сознание и ударился головой.

– А где его нашли?

– В командном центре.

Мартинес удивился:

– Что он там делал в одиночку?

Миши задумалась.

– Ли и Коэн говорили мне, что иногда он ходил туда поработать, потому что, в отличие от кают-компании, там его никто не отвлекал.

– Он работал над чем-то определенным?

– Он был тактическим офицером. Я велела ему спланировать маневры эскадры и сосредоточиться на защите Заншаа.

Мартинес оглянулся, услышав шаги за спиной. Гарсиа вошел в комнату и замер по стойке смирно.

– Такелажник первого класса Гарсиа прибыл, миледи.

– Благодарю. Вольно. Если надо, ведите запись.

Почти тут же пришла Корбиньи; она явно смущалась в присутствии командующей эскадрой. Эта стройная темноволосая девушка была самым младшим офицером на корабле и выполняла все, от чего отказывались другие. Так ей достались обязанности офицера военной полиции и теоретический надзор за констеблями. Если бы Корбиньи действительно руководила ими, то при желании быстро научилась бы изворачиваться, унижать и угрожать не хуже любого флотского захребетника, качества весьма полезные для карьеры.

Гарсиа настроил нарукавный дисплей.

– Я все записываю, миледи.

Миши говорила сжато и четко, словно хотела поскорее завершить дело:

– Вскрытие показало, что капитана Флетчера убили. Вам поручается расследование.

Глаза Гарсиа расширились, а Корбиньи побледнела. Гарсиа попытался что-то сказать, но Миши сразу продолжила:

– Кабинет капитана Флетчера необходимо опечатать и тщательно обыскать. Ищите остатки ткани, волоски, отпечатки пальцев, все, что мог оставить преступник. Обратите особое внимание…

– Миледи! – почти отчаянно воскликнул Гарсиа.

Миши сделала паузу.

– Да, Гарсиа?

– Но я же не умею ни снимать отпечатки, ни проводить анализы, – сказал он. – К этому готовят следователей, а не констеблей!

Мартинес неожиданно для себя пожалел его. Констебли расследовали случаи хулиганства и мелких краж, разнимали дерущихся или задерживали перебравших самодельной браги. Все остальное было вне их компетенции.

Миши опять поджала губы, побарабанила пальцами по столу и расслабилась.

– Наверное, я насмотрелась детективов, – сказала она. – Думала, есть профессионалы, способные справиться с этим.

– Есть. Но вряд ли на этом корабле, – ответил Гарсиа.

Миши потерла лоб под прямой челкой.

– И все же тщательно обыщите кабинет.

Доктор Цзай улыбнулся в седую бородку и сказал Гарсиа:

– Я бы мог из того, что есть в лаборатории, сделать дактилоскопический порошок. Посмотрим, что получится.

– Хорошо, – сказала Миши. – А почему бы вам не заняться этим прямо сейчас?

– Конечно, – Цзай чуть подтянулся, изобразив воинский салют, и пошел к выходу. Потом остановился, как будто что-то вспомнил, порылся в карманах и вытащил прозрачный пластиковый коробок, в каком обычно хранят образцы.

– Я снял с тела капитана драгоценности. Кому их передать? – спросил он.

– Я составляю инвентарный список вещей капитана, – сказал Мартинес. – Если позволите, я заберу коробочку.

Мартинес взял ее и посмотрел сквозь прозрачную крышку. Внутри лежала пара перстней, массивная эмалевая печатка из золота со слитыми воедино гербами Гомбергов и Флетчеров, серебристое колечко с изящным резным узором и брелок на цепочке. Подойдя поближе к свету, он разглядел, что брелок выполнен в форме цветущего дерева аяка и усыпан великолепными бриллиантами, рубинами и изумрудами.

– Необходимо выяснить, кто где находился во время убийства и не видели ли кого-нибудь поблизости от места преступления, – продолжила Миши.

И вновь вид Гарсиа говорил, что его схватили за горло.

– На "Прославленном" около трехсот человек, а у меня только двое констеблей, – произнес он.

– Большая часть экипажа спала, – сказала Миши. – Пусть старшины напишут отчеты, и вам не придется допрашивать каждого в отдельности.

– Чуть позже я разошлю всем инструкции, – добавил Мартинес.

Миши спокойно взглянула на Гарсиа.

– Начните прямо сейчас с внимательного осмотра места преступления.

– Слушаюсь, миледи.

Он отдал честь и с явным облегчением покинул кабинет. Миши подождала, пока он уйдет, и, иронично улыбаясь, повернулась к Мартинесу:

– Есть мысли, капитан?

– Не понимаю, как связаны три смерти. Будь их две… – ответил Мартинес.

Миши удивленно подняла бровь.

– Три смерти?

– Если бы убили только Козинича и Флетчера, – продолжил капитан, – я бы сказал, что у кого-то зуб на офицеров. Если бы это оказались Тук и Флетчер, значит, отомстили за старшину. Но что общего в трёх случаях…

– Возможно, ничего.

Мартинес подумал и возразил:

– Мне в это не верится.

Миши откинулась на спинку кресла, искоса разглядывая полуголую бронзовую женщину с фруктами, помещенную Флетчером в угол кабинета. Подсказки там не нашлось.

– Не знаю, как быть… налью-ка себе коктейль. Присоединитесь, капитан? – она вновь посмотрела на Мартинеса.

Он почти согласился, но передумал:

– Наверное, будет лучше, если я прослежу, чем там занимается Гарсиа.

– Наверное, – пожала плечами Миши. – Если что найдете, дайте мне знать.

Мартинес четко выполнил воинское приветствие и развернулся к дверям, где весь разговор молча простояла Корбиньи.

– Вопросы есть, лейтенант? – спросил он.

Она широко распахнула глаза.

– Нет, милорд.

– Можете идти, – отпустила её Миши. Корбиньи отсалютовала и быстренько скрылась.

– Завтра проводим маневры? – спросил Мартинес, задержавшись в дверях.

– Отложите.

– Слушаюсь, миледи.

***

В кабинете Флетчера почти ничего не нашли: Нарбонн и слуги слишком хорошо там убирались. Полазив на четвереньках, Гарсиа с Мартинесом обнаружили несколько волосков, упаковали их в пакетики для вещественных доказательств и отправили доктору Цзаю. Когда врач появился с бутылочкой самодельного дактилоскопического порошка, они обработали все твердые поверхности и сняли несколько дюжин отпечатков, большинство из которых оказались достаточно четкими, чтобы их распознал обычный сканер на столе Марсдена.

Пока они работали, Миши Чен объявила экипажу, что капитан Флетчер погиб, а на его место назначен Мартинес. Сам Мартинес, стоя на коленях и пристально глядя на подобранную пинцетом ресничку, почему-то не почувствовал торжественности официального назначения.

"С огромным сожалением довожу до сведения всех на борту "Прославленного", – продолжала Миши, – что смерть капитана Флетчера не была случайной. Если кто-то из членов экипажа знает подробности произошедшего, прошу доложить об этом констеблю или офицеру. Лорд капитан был убит между 03:01 и 05:01. Сведения обо всём подозрительном, имевшим место в этот промежуток, могут оказаться чрезвычайно важными."

Неожиданно голос Миши стал твердым, почти жестким: "Эскадра без поддержки со стороны продвигается вглубь вражеской территории. Мы слишком уязвимы для удара и не можем позволить ни малейшего нарушения порядка и закона в собственных рядах. Любая наша слабость делает врага сильнее. Я решительно, – она почти перешла на крик, – решительно настроена найти и покарать убийцу или убийц капитана Флетчера. Еще раз, – более спокойно подытожила Миши, – прошу тех, кто что-либо знает, сообщить об этом пока не совершено новых преступлений. Вы слушали обращение командующей эскадрой Чен от имени Праксиса."

Выступление впечатлило Мартинеса. "Коктейли пошли на пользу", – подумал он.

Он уже начал жалеть, что не присоединился к ней. Если все так пойдет и дальше – со сравнением отпечатков пальцев, анализом волосков и волокон, то расследование займет прорву времени, которого у него не было.

Зато были обязанности капитана крейсера.

Наконец они закончили, Мартинес поднялся и осмотрел кабинет: изысканная плитка, изящные панели, статуи рыцарей в доспехах, стеклянные шкафчики с красивыми вещицами – и все это в отпечатках пальцев и порошке. Если бы он поставил перед собой задачу свести на нет то прекрасное и совершенное, чем Флетчер наполнял свою жизнь, вряд ли справился бы лучше.

– Лорд капитан, могу ли я получить доступ к базе отпечатков пальцев экипажа? – спросил Цзай.

– Да, как найду, перешлю вам.

– Я вернусь к себе, постараюсь продвинуться дальше, – сказал доктор.

Мартинес опять вспомнил о коктейлях Миши.

– Могу ли я сначала предложить вам пропустить стаканчик?

Цзай согласился. Мартинес позвонил Алихану и сказал налить доктору коктейль в своем старом кабинете.

– Я присоединюсь к вам через пару минут. Надо кое-что закончить, – объяснил он Цзаю.

Затем взял у Марсдена заверенную копию описи имущества капитана и убрал вещи в шкафчик, воспользовавшись собственным ключом и новым паролем. Слугам Флетчера он поручил незавидную уборку и вернулся в свою каюту, где на фоне амурчиков, бросив собранные улики на стол и попивая виски, уже расположился доктор Цзай.

Алихан предусмотрительно оставил на столе поднос с еще одним стаканом, графином виски и кувшином с охлажденной водой. На кувшине застыли блестящие капельки конденсата. Мартинес налил себе выпить и сел в кресло.

– У виски интересный привкус, милорд, – начал Цзай. – Дымный.

– Привезли из моих родных мест, с Ларедо, – сказал Мартинес. Отец присылал ему лучшие образцы в надежде на расширение рынка сбыта.

– Ему не хватает мягкости, но есть свой характер, – продолжил Цзай.

Мартинес с наслаждением посмаковал запах напитка и поднял стакан:

– За характер!

Горло словно обожгло огнем. Он посмотрел на темную жидкость сквозь хрустальные грани стакана и вспомнил, каким долгим и необычным оказался день.

– Что вы думаете обо всем случившемся, милорд? Есть какие-то мысли?

Кажется, Цзай понял, на что намекает капитан.

– Хотите знать, кто за этим стоит? Понятия не имею.

– А из-за чего все это?

– Тоже не знаю.

Мартинес поиграл с напитком в стакане.

– Вы знали капитана Флетчера много лет.

– Да, помню его еще мальчишкой.

Мартинес поставил виски и посмотрел на сидящего напротив седобородого человека.

– Расскажите мне о нем, – попросил он.

Цзай ответил не сразу. Его пальцы побелели, сжимая стакан. Потом ослабили хватку.

– Лорд Гомберг Флетчер был исключительно знатен и исключительно богат. Как правило, люди, рожденные в знатных и богатых семьях, не думают, что им просто повезло, а считают свое происхождение проявлением высшей мировой справедливости, иными словами, если человек красив и добродетелен, как они, он, естественно, родится в благородном семействе. – Доктор нахмурил брови. – Но, по-моему, капитан Флетчер полагал, что его высокое положение скорее обуза, чем награда.

Мартинес удивился:

– Мне… мне так не показалось.

– Жить в соответствии с ожиданиями других – тяжкий труд, и я думаю, что он старательно нес свою ношу, – сказал Цзай. – И весьма преуспел в этом. Но не был счастлив.

Мартинес посмотрел на порхающую на стене розовощекую крылатую ребятню.

– А его коллекция? Все это? – Он показал на летающих детишек. – Разве оно не приносило ему счастья?

– С его статусом выбор ролей невелик. Пожалуй, роль эстета самая интересная. – Между бровей Цзая пролегла крестообразная морщинка. – Любовь к прекрасному стала частью его жизни, поглотив все, что не поглотило военное дело. Разрываясь между двумя этими предназначениями, он не задумывался о счастье, у него вообще не оставалось времени на раздумья. – Доктор посмотрел на Мартинеса. – Вас удивляли все эти проверки, постоянная муштра? Соблюдение традиций – парадная форма во время приемов пищи, письма вместо простого вызова по коммуникатору? Причиной тому, если хотите знать мое мнение, была боязнь остаться наедине со своими мыслями.

" Тупой, как ржавый нож", – слова Чандры звучали в ушах Мартинеса.

Он глотнул виски, размышляя над словами Цзая.

– Вот вы говорите, – осторожно начал он, – он не жил, а играл роль.

– Человек познает себя, попадая в трудности, или сталкиваясь с сопротивлением, или пожиная плоды неверно принятых решений. У Флетчера не было ни трудностей, ни сопротивления, ни удручающих последствий. Ему дали роль, и он старался более или менее убедительно играть ее, не отступая ни на шаг. А жаль. – Доктор наклонил голову и погрузился в созерцание стакана, стоящего у него на круглом животике.

Мартинес опустил свой стакан на стол. Получилось чуть громче, чем надо, и Цзай вздрогнул.

– Без последствий, пока он не убил инженера Тука, – сказал капитан.

Цзай промолчал.

– Он заполнил свою пустоту этим? – спросил Мартинес. – Перерезав человеку глотку?

Цзай бросил взгляд на Мартинеса из-под опущенных седых бровей, сверкнув темными глазами.

– Знаете, я спрашивал его. В тот же день, по просьбе леди Миши. Кажется, она надеялась, что я признаю Флетчера невменяемым и она сможет отстранить его от командования. – Он скривил рот. – Боюсь, я ее разочаровал. Капитан Флетчер был в абсолютно здравом уме.

Мартинес почти сорвался на крик:

– Так почему же он убил Тука?

Цзай быстро облизал губы.

– Сказал, что убил, потому что того требовала честь "Прославленного".

Мартинес уставился на врача. Слова замерли на языке. Он глотнул виски.

– Что он имел в виду? – наконец выговорил капитан.

Цзай пожал плечами.

– Вы дружили?

Цзай покачал головой.

– На корабле у Гомберга не было друзей. Он полностью погрузился в свое дело и ожидал того же от остальных.

– Но вы же отправились за ним на "Прославленный".

Цзай чуть улыбнулся и потер ногу.

– У этой работы свои преимущества. Моя практика на Сандаме процветала, но было скучно, так скучно, что моя жена ушла к другому. Дети почти взрослые. Когда молодой Гомберг получил корабль и предложил мне место, я понял, что не видел ни Заншаа, ни Пасти, ни Торговых рядов Харзапиды. И я посетил все это и даже больше.

Мартинес неожиданно разозлился. Ответы доктора не приблизили к разгадке смерти Флетчера, запутывая всё сильнее, а ведь единственное, что он действительно хотел узнать о капитане, было имя его убийцы. Даже плевать на мотивы. Он просто хотел найти преступника и забыть об этом деле.

– А что там висит у Флетчера в спальне? – спросил Мартинес. – Что за человек привязан к дереву?

На губах доктора заиграла легкая улыбка.

– Часть коллекции, которую нельзя показывать чужим. У капитана Флетчера было специальное разрешение от Управления цензуры, позволявшее собирать религиозное искусство.

Мартинес онемел. Религии давно запретили – во благо общества. Праксис гласил, что верования приводят к иррациональным и бездоказательным умозаключениям по поводу устройства вселенной. Под запрет попали и произведения искусства, вдохновленные такой верой. Обычно их можно было увидеть только в музеях предрассудков, построенных в главных мегаполисах империи.

Конечно, всегда существовали коллекционеры и ученые, которым доверялось иметь дело со столь опасным материалом. Но то, что на борту "Прославленного" оказался не только один из них, но и с частью такой коллекции, в голове не укладывалось.

– Его интересовали какие-то определенные культы? – наконец спросил Мартинес.

– Те, после которых остались замечательные образчики живописи и скульптуры, – ответил Цзай. – Не знаю, знакомы ли вы с искусством древней Терры…

– Нет.

– Множество произведений, особенно относящихся к ранней эпохе, было связано с той или иной религией. Конечно, сегодня многие из тех культов позабылись и связанные с ними предметы выставляются в обычных музеях.

– Вот как. – Мартинес побарабанил пальцами по столу. – А почему капитан Флетчер повесил это… этот предмет… на стену, ведь каждый раз, засыпая, он видел именно его?

Цзай казался искренним.

– Не знаю. Но хотел бы знать, лорд капитан.

– Ведь это никак не связано с эротикой, нет?

Вопрос развеселил доктора.

– Вряд ли Гомберг увлекался гомосексуальным бичеванием. – Он пожал плечами. – Но люди такие разные, вы меня понимаете?

Ещё одно разочарование. Мартинес рассердился.

– Кажется, да.

Цзай поставил пустой стакан на поднос.

– Благодарю, лорд капитан. Жаль, что почти не помог вам.

Мартинес многозначительно посмотрел на вещественные доказательства:

– Зато нам поможет это.

– Надеюсь. – Цзай встал и собрал коробочки. – Пойду делать анализы. С вашего разрешения.

Мартинес вздохнул:

– Удачи, лорд доктор.

Цзай поплелся к двери, даже не пытаясь салютовать. Мартинес проводил его взглядом и вызвал Алихана.

– Передай Перри, что можно подавать ужин, если все готово. До завтрашнего дня я останусь в своей каюте, распакуй вещи, которые понадобятся мне до завтрака.

– Хорошо, милорд. – Алихан наклонился и наполнил стакан Мартинеса. – Будут еще указания, милорд?

Мартинес посмотрел на него.

– Что слышно?

Алихан ответил извиняющимся тоном:

– Я весь день провел здесь, милорд, упаковка и так далее. У меня просто не было возможности поговорить с кем-либо на корабле.

– Ясно, – пробормотал Мартинес. – Спасибо.

Алихан ушел. Гарет просмотрел файлы, доступные с его капитанского ключа, и послал Цзаю разрешение для базы отпечатков пальцев экипажа. Через несколько минут Перри принес ужин. Мартинес ел левой рукой, а правой держал стило, перелистывая документы на столе.

Он просмотрел все необходимое для командования кораблем.

***

После того как Перри убрал посуду, Мартинес разослал сообщения всем старшинам и главам отделов с приказом отчитаться о действиях подчиненных этим утром. Лучше сделать это сразу, пока свежи воспоминания. Потом он вызвал первого лейтенанта Фульвию Казакову.

– Вы на вахте, лейтенант?

– Нет, милорд. – Она явно удивилась вопросу.

– Буду признателен, если вы зайдете в мой кабинет.

– Будет сделано, милорд. – Она помешкала. – В который из них, милорд?

Мартинес улыбнулся.

– В прежний. В ваш.

Когда он попал на корабль третьим по старшинству офицером, ему предоставили третью по роскоши каюту, которую до него занимала первый лейтенант. Казакову переселили в каюту другого лейтенанта, того – в другую и так далее, пока самый младший лейтенант не был перемещен к кадетам. "Завтра, – подумал Гарет, – все вздохнут с облегчением, получив свои места обратно."

Кроме, конечно, капитана Флетчера, чье тело медленно кристаллизовалось в морге "Прославленного".

Казакова пришла, наполнив воздух резким ароматом духов. Она была при полном параде, высокий воротник подчеркивал длину шеи. Лицо по форме напоминало сердечко. Перламутровая инкрустация, украшавшая палочки в пучке волос на затылке, переливалась.

– Присаживайтесь, миледи, – сказал Мартинес в ответ на приветствие. – Вина? Может, чего покрепче?

– Что нальете, милорд, спасибо.

Он налил вина из бутылки, открытой Перри к ужину. Она взяла бокал, сделала небольшой глоток и поставила вино на стол.

– Я не такой, как капитан Флетчер, – начал Мартинес.

Казакову это высказывание не удивило.

– Да, милорд.

– Но я постараюсь быть похожим на него, по крайней мере, в первое время, – продолжил Мартинес.

Казакова задумчиво кивнула.

– Понимаю, милорд.

Преемственность была необходима. Флетчер много лет командовал "Прославленным", и его привычки и причуды стали неотъемлемой частью корабельного распорядка. Неожиданные перемены могли нарушить баланс огромного организма, каким стал экипаж судна, а его и так после событий последних дней постигли потрясения.

– Я продолжу строгие проверки, которые проводил капитан Флетчер, – сказал Мартинес. – Не подскажете, была ли в его обходах система или он выбирал спонтанно?

– Кажется, спонтанно. Я не видела какого-либо плана. Но каждый раз перед самым выходом он сообщал старшине о том, что идет. Хотел, чтобы проверка была внезапной, но не неожиданной, предпочитая не прерывать проведение важных работ.

– Понятно. Спасибо.

Он глотнул вина. Оно показалось ему кисловатым. Терза отправила ему лучшие сорта из погребов клана Чен в Верхнем городе, но он все равно не понимал, что в этом вине особенного.

– Не сообщите о состоянии корабля? – спросил Мартинес. – Неофициально, без всех этих цифр.

Казакова улыбнулась и настроила нарукавный дисплей.

– Я и с цифрами могу, если надо, – сказала она.

– Не сейчас. Просто устный отчет, пожалуйста.

Состояние "Прославленного" оказалось хорошим, в чем не было ничего удивительного. Он не пострадал ни во время мятежа на Харзапиде, ни в сражении на Протипане. Еды, воды и топлива имелось в количестве более чем достаточном для предполагаемой продолжительности полета. Хотя ракет оказалось маловато: во время битвы и рейда они опустошили арсеналы на две пятых.

Это может стать проблемой, если они столкнутся с более многочисленными силами или наксидские корабли будут не в столь плотном строю, как при Протипане.

– Спасибо, леди Фульвия, – поблагодарил Мартинес. – А что насчет офицеров? Я с ними просто знаком, но не по работе.

Казакова улыбнулась:

– Счастлива сообщить, что на борту замечательный офицерский коллектив. Все, за малым исключением, отобраны капитаном Флетчером. Многие из нас дружили задолго до этого назначения. Мы очень хорошо сработались.

По мнению Мартинеса, то, что команду выбирал Флетчер, не являлось рекомендацией, но он кивнул.

– А кто исключение? – спросил он.

Казакова чуть задумалась, но ответила:

– С этим офицером тоже никаких проблем. Она очень компетентна.

Мартинес не подал вида, что понял, что это одобрение не вполне искренне. Ему понравилось, что Казакова достаточно преданна команде, чтобы не воткнуть нож в спину Чандре при первой возможности.

– Расскажите о каждом офицере, – попросил капитан.

Из слов Казаковой стало ясно, что три лейтенанта принадлежали к кланам-клиентам Флетчеров или Гомбергов и делали карьеру с их помощью. Двое, Хусейн и сама Казакова, попали в команду в результате сложной системы взаимных услуг и обменов, принятой среди пэров: они становились офицерами на "Прославленном", а в обмен их кланы продвигали друзей и клиентов Флетчеров.

Мартинес осознал, что скорее всего Казакова считает семейные отношения и обязательства чем-то особо важным или, заглядывая в будущее, намекает на готовность ее родни помочь друзьям Мартинеса в обмен на те же услуги, какие им оказывал Флетчер. Он был благодарен, но спросил, насколько хорошо офицеры справляются со своими обязанностями.

Казакова заверила, что очень хорошо. Самые младшие, лорд Филлипс и Корбиньи, неопытны, но подают большие надежды, а остальные выше всяких похвал. У Мартинеса не было основания не верить ей.

– Живете дружно? – спросил капитан.

– Удивительно дружно, – очень уверенно сказала Казакова.

– Как отношения с адъютантами леди Миши? С Коэном и Ли?

– Очень приятные люди.

– А Козинич? Как он вписывался в коллектив?

Казакова моргнула.

– Козинич? Он был новичком на корабле, но, по-моему, он хорошо ладил с остальными, учитывая обстоятельства.

Мартинес вскинул брови:

– Обстоятельства?

– Ну, он простолюдин. В этом нет ничего плохого, – быстро исправилась лейтенант, возможно, поняв, что сболтнула лишнее, – лично я ничего против не имею, но его семья была бедна, а сам он жил на жалование. Козиничу приходилось брать аванс, чтобы платить взносы в кают-компанию, и на деликатесы, выпивку и прочее денег у него не хватало. Да мы бы за него заплатили сами, но было видно, он слишком щепетильно относится к этому: отказывался от бокала вина или другого алкоголя, не заказывал самые дорогие блюда. И никогда не играл в азартные игры… хотя и ставки-то у нас не очень велики, – вновь поправила она себя, – просто играем по-дружески на карманные деньги, но даже этого Козинич позволить себе не мог. – Казакова потянулась за бокалом и глотнула вина. – А потом, конечно, был мятеж, и Козинича ранили. Ранение что-то изменило в нем, он стал угрюмым и каким-то озлобленным. Иногда сидит на стуле, а сам весь кипит – желваки играют, жилы на шее вздулись, глаза горят. Даже страшно становилось… Очень хорошее вино, милорд.

– Рад, что вам нравится. Как вы думаете, почему Козинич злился?

– Не знаю, милорд. Не думаю, что это из-за шуточек в кают-компании. – Она слегка улыбнулась, и вновь стала серьезной. – Ранение казалось мне достаточной причиной. Но, в любом случае, Козинич замкнулся, почти всё время просиживал и работал в командном центре.

Мартинес тоже отпил из своего бокала. Кажется, он отлично понимал Козинича.

Сам он был пэром и отнюдь не бедным. Но оставался провинциалом, о чем напоминал его акцент. Он знал, как высокородные аристократы относятся к менее знатным людям: кто-то снисходительно, кто-то намеренно унижает, или видит в них слуг, или просто игнорирует. Даже если офицеры не показывали своего превосходства, мнительный и чуткий простолюдин мог увидеть пренебрежение там, где его не было.

– А почему леди Миши взяла Козинича в свой штаб? – поинтересовался Мартинес мнением Казаковой.

– Кажется, он был кадетом в ее прежней команде. Он ей понравился, и после сдачи лейтенантских экзаменов она взяла его с собой.

"Какое отсутствие предрассудков", – подумал капитан. Она могла предложить это место любому из клиентов своего клана или другого могущественного семейства в качестве услуги, как это делал Флетчер. Вместо этого леди Чен из клана, не менее древнего и благородного, чем Гомберги или Флетчеры, предпочла отдать одно из самых престижных мест при штабе бедному простолюдину.

И теперь, когда прошло время, можно сказать, что затеянный Миши эксперимент по смешению социальных групп потерпел крах.

– Козинич был хорошим тактиком? – спросил Мартинес.

– Да. Очень. Конечно, он не привнес ничего нового, как вы.

Мартинес опять отпил вина. Даже после комплимента Казаковой, оно казалось ему кислятиной.

– Что скажете об унтер-офицерах?

Казакова объяснила, что, подбирая старшин, Флетчер руководствовался исключительно их опытом. Количество новобранцев было сведено к минимуму, поэтому на корабле оказалась чрезвычайно умелая команда настоящих профессионалов.

– Но капитан Флетчер своими руками казнил одного из них, – сказал Мартинес.

– Да, милорд.

– Не знаете почему?

Лейтенант покачала головой.

– Нет, милорд. Инженер Тук был одним из самых опытных старшин на корабле.

– Капитан Флетчер в вашем присутствии когда-нибудь упоминал о своих намерениях казнить его?

Вопрос застал ее врасплох.

– Нет. Никогда, милорд. Но вы могли бы спросить… – Она наморщила лоб и опять покачала головой. – Нет, это нелепо.

– Продолжайте.

– Лучше спросите лейтенанта Прасад. – Она говорила очень быстро, будто хотела поскорее покончить с темой. – Вы, наверное, слышали, что они с капитаном были любовниками. Он мог сказать ей то, что не говорил остальным, – произнесла она на одном дыхании.

– Спасибо, – произнес Мартинес. – Я побеседую со всеми лейтенантами по отдельности.

Он не мог вообразить, что Флетчер одновременно нашептывал слова любви и планы убийства, если он вообще был способен шептать о любви. Не мог Мартинес представить и того, что Чандра сохранила все в секрете, особенно в припадке гнева после разрыва с Флетчером.

– Благодарю за прямоту, – сказал Мартинес, прекрасно понимая, что Казакова не договаривает. В целом, он одобрял ее сдержанность и думал, что легко сработается с ней.

В завершение они поговорили о карьере Казаковой. Ее продвижение, казалось, исключало любые случайности: была запланирована сделка, в результате которой друг ее семьи обещал назначить Фульвию капитаном фрегата, но в первый же день мятежа наксиды захватили и друга, и фрегат.