Текст книги "Клоунада"

Автор книги: Уолтер Саттертуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– За нами слежка.

Ледок взглянул на меня.

– Полиция?

– Думаю, Лагранд вряд ли успел нас продать. Но даже если успел, Рейли наверняка не смог бы так скоро приставить к нам хвост.

– А мне позарез нужно попасть к себе в квартиру, – сказал он. – Я просто должен все это с себя снять.

– Мы туда и едем, – сказал я. – Да и какая разница. В полиции про вас уж точно все знают. И там наверняка уже кто-нибудь крутится.

Ледок нахмурился.

– Мы от них отвяжемся, – пообещал я. – Потом. Как только вы возьмете из дома самое необходимое.

Он уставился в окно и задумчиво погладил бородку.

– Простите, что втянул вас в эту историю, Анри, – сказал я. – В заваруху с Рейли. И с полицейскими.

Ледок повернулся ко мне.

– Нет, нет, mon ami. Я не сержусь. Просто пытаюсь сообразить, что мне нужно взять с собой. Очень трудное решение в нашем положении. Какой галстук больше подходит к канализационным стокам? – Он засмеялся и хлопнул меня по колену. – Нет-нет, я получаю большое удовольствие от нашего приключения, честное слово.

– Анри, – напомнил я, – ведь я убил человека.

Он печально кивнул.

– Да, согласен, тут нам не повезло. Но ему-то пришлось куда хуже, а? А нам еще нужно разгадать эту загадку.

– Не слишком далеко мы продвинулись.

Ледок широко улыбнулся.

– Зато мы прекрасно провели время, разве не так? Поразмышляли, подрались, побегали ночью по канализации Парижа. Все просто замечательно. – Он нахмурился. – Если не считать смерти. К тому же раза два мы с вами вполне сносно поели. – Ледок пожал плечами. – Разве можно требовать большего? А, вот мы и приехали.

Такси остановилось у дома, мало чем отличавшегося от соседних домов в этой части города. Ледок взялся за ручку дверцы и повернулся ко мне.

– Вернусь через минуту.

– Анри, берите вещи на несколько дней.

– Ясное дело, – сказал он. – Трудно сказать почему, но меня его слова не убедили.

Он вышел из такси, а я повернулся и глянул в заднее стекло. Маленькая черная машина остановилась примерно в тридцати метрах от нас. Я откинулся на спинку сиденья и стал ждать.

Через несколько минут водитель посмотрел в зеркало заднего вида и сказал:

– Vous parlez français, m’sieur?

– Нет, – ответил я, – извините.

Он печально кивнул. Как и старик у отеля, он этого как будто ожидал.

Ледоку понадобилось на сборы полчаса, но наконец он вышел из парадной двери в новом черном костюме и с большими чемоданами в руках. Судя по напряжению, с каким он их нес, они были нагружены пушечными ядрами. Водитель что-то пробормотал, открыл свою дверцу и вылез, чтобы помочь Ледоку погрузить чемоданы в багажник.

Они еще несколько минут стояли, что-то обсуждая. То повышали голоса, то говорили потише, затем вдруг снова переходили на крик, а потом опять приглушали голоса. Наконец переговоры закончились, водитель сел на свое место, а Ледок открыл дверцу и плюхнулся на заднее сиденье. От него уже попахивало ромом.

– Это все на два дня? – спросил я.

– Лучше иметь запас, чем потом сожалеть, – ответил он. Водитель завел машину и выехал на дорогу. Стоявший неподалеку черный автомобиль тоже тронулся с места.

Ледок повернулся ко мне.

– У вас найдется двести франков?

– Зачем?

– Заплатить водителю.

– За такси?

– Я обещал доплатить только за чистку машины. А теперь придется ему доплачивать еще за проворство и за отрыв от слежки.

– Хорошо, я заплачу две сотни.

– Bon. Не могли бы вы дать мне сто франков прямо сейчас?

Я достал пачку денег, отсчитал при свете мелькающих фонарей сто франков. И отдал их Ледоку. Он наклонился, тронул водителя за плечо и передал ему деньги. Тот взял их, не оборачиваясь и не отрывая глаз от дороги, и спрятал в карман.

Ледок снова откинулся на сиденье и улыбнулся.

– Все будет в порядке, – сказал он.

Вскоре мы снова переехали через реку. Ледок посмотрел в окно.

– Ах, – вздохнул он. – Ночной Париж. Правда, красиво?

Он был прав. Париж красив и днем, но при солнечном свете в глаза бросается грязь, покрывающая все это великолепие. А ночью она незаметна. Все выглядит четким, чистым и прекрасным. Ослепительные, полные надежды огни города ярко отражались в чёрной водной глади. Выше по реке мелькнул и исчез красный огонек какой-то баржи, когда она скрылась за плавным извивом реки.

Неужели канализационные стоки сливают прямо в реку, подумал я. А коли так, есть ли у выпускных отверстий защитные решетки, не позволяющие крупным предметам, вроде трупов, попасть в реку?

– А сейчас держитесь, – предупредил Ледок. – Если шофер не преувеличил своих водительских способностей, нас ожидает занятное приключение.

Мы проезжали через реку по самому западному мосту на острове Сите, где располагались парижская префектура и собор Парижской Богоматери. Выехав на правый берег, мы оказались на Севастопольском бульваре, ведущем почти прямо на север. Водитель ехал нормально, пока пересекал широкую улицу Риволи, где еще сегодня утром мы с Ледоком с наслаждением пили кофе, – казалось, это было неделю назад. Улица была прекрасно освещена, ярко горели фонари, сверкали огнями витрины кафе. Даже сейчас, в час ночи, хорошо одетые люди беспечно гуляли по тротуарам. Наверняка никто из прохожих даже не думал о канализации, которая бурлила и пузырилась у них под ногами.

Через два квартала от Риволи водитель вдруг резко повернул руль влево и прямо перед встречным транспортом юркнул в узенькую боковую улочку.

Шофер не преувеличил своих способностей. Он был мастер.

Мы промчались по улочке, стремительно объехав большой, еле ползущий грузовик, при этом такси заехало на тротуар, балансируя на левых колесах, затем снова подпрыгнуло, когда колеса встали на мостовую, отчего мы с Ледоком аж подскочили. Водитель грузовика оглушил нас воем клаксона. Я глянул в заднее стекло. Черная машина все еще сидела у нас на хвосте, силясь объехать грузовик, хотя расстояние между нами значительно увеличилось.

Нас с Ледоком бросило в сторону, когда такси опять резко свернуло налево, еще в одну боковую улицу. Здесь грузовиков оказалось еще больше, но водитель и не думал сбросить скорость. Мы довольно долго то выскакивали на тротуары, то соскакивали обратно на дорогу под оглушительную какофонию автомобильных гудков. Но оторваться от черной машины нам все никак не удавалось.

– Подъезжаем к «Ле Заль», – сказал Ледок, – центральному парижскому рынку. А рядом есть ресторанчик, открыт всю ночь, там готовят отличный луковый суп.

Меня бросило на Ледока, когда такси в очередной раз круто, с визгом свернуло влево. Еще больше грузовиков и сплошные тротуары. И несмолкающие гудки.

– Рецепт, – сказал Ледок, – до смешного прост. Нужно всего лишь порезать лук и обжарить в сливочном масле, пока он не станет коричневым. Потом – добавить щепотку муки и помешать, чтобы не было комков, и залить крепким светлым бульоном. Хотя, говорят, годится и темный бульон. Но лично я…

Такси с визгом вписалось еще в один крутой поворот, проскочив в пяти сантиметрах от грузовика, ехавшего в противоположном направлении.

– …считаю, что суп тогда получается слишком густой. Важно, чтобы бульон был светлый. Затем щедро добавляете хорошего портвейна…

Мы снова летели по тротуару, обгоняя очередной грузовик. Он показался мне знакомым, как и сама улица, и, когда взвыл его клаксон, я понял – это та самая, первая машина, которую мы обогнали. Мы сделали полный круг.

– … или мадеры. Варите все это на слабом огне около получаса. Затем кладете в глиняный горшок кусок хлеба, который…

Мы петляли по огромной площади примерно в два километра шириной, посреди которой возвышалось огромное здание из сварочного железа и стекла. Оно напомнило мне железнодорожный вокзал «Виктория» в Лондоне, только это сооружение было куда более внушительным. Остроконечная крыша центральной части вздымалась на три-четыре этажа, а крылья здания, с плоскими крышами, были всего на один этаж ниже. Все строение целиком занимало никак не меньше тридцати – сорока акров. Со всех сторон оно было окружено грузовиками и повозками; они тянулись ко входу, а там, в желтом свете уличных фонарей, дюжие молодцы выгружали тяжелые мешки, корзины и коробки. Но некоторые грузовики петляли между шаткими штабелями деревянных ящиков и поддонов. Между ними осторожно сновали люди – большинство их несли на спинах мешки, корзины и ящики. Такси принялось лавировать в этом хаосе, сворачивая то влево, то вправо, под непрерывные сигналы водителя. Люди впереди, завидев нас, изумленно замирали на месте, потом бросали свою ношу и мгновенно разбегались врассыпную.

– …надо предварительно подсушить в духовке, и voilà – супчик готов. Soupe à l’oignon. В том ресторане, о котором я говорил, придумали изумительную приправу. Сверху они посыпают суп толстым слоем тертого сыра и…

Теперь уже надрывались другие клаксоны, ржали лошади, вскидывая головы, люди орали на нас, потрясая кулаками, срывая кепки и швыряя их на землю. Мы увернулись от одного грузовика и едва не столкнулись с другим. Нас занесло влево, и левым краем бампера мы задели штабель пустых деревянных ящиков – такси аж вздрогнуло от удара, – и они разлетелись в разные стороны. Водитель прекрасно справился с поворотом, удержав машину, и мы снова помчались, разгоняя толпы людей.

– …ставят горшок на сильный огонь и держат, пока сыр не станет коричневым.

Мы уже почти объехали всю площадь кругом, оставив за собой несколько сотен разозленных людей и кучу трясшихся от страха лошадей. Я оглянулся, но черной машины не заметил.

– К этому супу, – продолжал свое Ледок, – очень подходит белое сухое вино.

Внезапно такси резко затормозило у поворота в очередную узкую улочку. Впереди под фонарем какие-то мужчины выгружали плоские квадратные ящики из припаркованного грузовика и складывали их прямо на улице. Наш водитель открыл свое окно, сунул пальцы в рот и свистнул. Мужчины оглянулись. Один из них, грузный, в черном свитере, подбежал к такси.

Я взглянул на Ледока.

– Его кузен, – объяснил он.

Я посмотрел в зеркало заднего вида. Черная машина только сворачивала за угол на площади, в сотне метров от нас.

Водитель что-то быстро протараторил по-французски, обращаясь к мужчине в свитере, отдал ему мою сотню, затем вдавил педаль газа в пол и резко свернул в боковую улицу.

Мы мчались по улице. Наблюдая в зеркало, я успел заметить, что черная машина подъехала к перекрестку как раз в тот миг, когда двери кузова грузовика распахнулись и оттуда вывалились пятнадцать или двадцать квадратных ящиков, заполонивших дорогу. В свете фонарей их содержимое сверкало серебром и золотом. Черная машина въехала в эту сверкающую гущу, ее занесло, и больше я ее уже не видел.

– Рыба, – объяснил Ледок, повернувшись, чтобы тоже глянуть в заднее стекло. – Напомните мне завтра рыбу не заказывать.

Такси мчалось по переулку, но, когда мы подъехали к следующему широкому проспекту, водитель сбавил ход и по всем правилам повернул направо. Некоторое время мы ехали на север, во всяком случае мне так казалось, пока не доехали до следующего проспекта, где свернули направо.

Я обратился к Ледоку:

– Можно вопрос?

– Ну конечно, mon ami.

– Вы случайно не сказали водителю, чтобы он высадил нас где-нибудь поблизости от той квартиры?

– Естественно, нет. Я назвал ему другой адрес, неподалеку от того дома. Когда он нас туда привезет, мы пересядем в другое такси. А может, потом и в третье. Полиция наверняка уже знает номер этой машины. И еще до завтрашнего утра арестует этого сумасшедшего.

Как и у Сибил Нортон, квартира подруги Ледока располагалась на верхнем этаже. Довольно долгий подъем для человека с чемоданом Ледока.

– Что там у вас? – поинтересовался я, когда мы остановились передохнуть на лестничной площадке. – Эта штука весит не меньше пятидесяти килограммов.

– Мои гантели, – сказал он. – Зарядку делать. Я не пропускаю ни одного дня. – Он сжал пальцы в кулаки и замолотил ими по воздуху для наглядности. – В здоровом теле здоровый дух.

– Угу. – Я сунул руку в карман, достал пистолет и протянул ему. – Тогда можете прихватить и это.

– Благодарю, дружище. – Он сунул пистолет в карман.

– Спасибо, что не забыли взять с собой, – сказал я.

Мы снова подняли чемоданы и поползли дальше вверх по лестнице.

Квартира оказалась большой, просторной и обставленной по-женски. Мебель только антикварная: хрупкие кривые деревянные ножки у кресел и диванов, обивка – в оборках. На стенах – обои в цветочек. Абажуры на лампах – с бахромой. Над белым камином – картина маслом в золоченой раме: пестро разодетые пастушки поигрывают на флейтах, отдыхая на мшистом берегу пенного ручья. Тут же дремлют овечки. В воздухе квартиры помимо слегка затхлого запаха ощущался аромат дорогих духов.

Ледок уронил чемодан на персидский ковер и упал в одно из кресал. Я поставил чемодан, который нес, на пол и сел в другое кресло.

– Ничего, что зажгли свет? – спросил я.

– Нормально, – ответил он. – Матильда иногда пускает сюда друзей – переночевать. Соседей этим не удивишь.

– Она часом не приглашала гостей на ближайшие два дня?

Ледок улыбнулся.

– Завтра я ей позвоню и позабочусь, чтобы она и не думала об этом. – Он полез в карман и достал часы. – Только половина третьего. У нас еще есть время съездить на баржу и поговорить с Астер Лавинг.

– Анри, сегодня выдался слишком длинный день. Давайте подождем до завтра.

Но завтра будет поздно. Впрочем, и сейчас было поздно. В половине третьего, когда мы сидели в гостиной, Астер Лавинг была уже мертва по меньшей мере пять часов.

* * *

Остров Сен-Луи, Франция

11 мая 1923 года

Дорогая Евангелина!

Какой выдался денек! И он все еще продолжается!

Подозреваю, сейчас я самая занятая женщина в Париже; события чередуются с такой быстротой, что я совершенно не успеваю все разложить по полочкам. Я напоминаю сама себе белку в колесе. Хотя, думаю, куда лучше провожу время, чем белка в колесе или без оного.

Писать пространное письмо сейчас некогда. Сегодня попозже, когда мы вернемся от Гертруды Стайн, я напишу другое. Если верить Эжени, там должен быть Эрнест Хемингуэй, и я с нетерпением жду возможности с ним познакомиться. Как говорит Эжени, мисс Стайн тоже писательница и даже, по парижским свободным меркам, несколько эксцентрична. К тому же она лесбиянка. Кстати, Эжени тоже. Как и, похоже на то, большая часть женского населения Парижа.

Хотя, возможно, я что-то перепутала. Если тебе в гиды по Парижу попадает карлик, это вовсе на значит, что в Париже живут одни только карлики.

Но подробнее об этом позже. В смысле – о лесбиянках.

Вот тебе краткий отчет за сегодняшний день; утром я ездила на машине (на огромном «Роллс-ройсе»), угощалась улитками, немного захмелела за обедом, и все это первый раз в своей жизни; зашла в несколько замечательных маленьких бутиков, включая тот, где заправляет Коко Шанель, которая оказалась совсем крошечной, chic [51]51
  Роскошный (фр.).


[Закрыть]и совершенно изумительной; побродила по «Бон Марше», моему самому любимому магазину в Париже, и таращилась во все глаза подобно вестготке в римских чертогах.

Когда я спросила у Эжени, не можем ли мы туда зайти, она заморгала и стала чуть бледнее, чем обычно. Ведь «Бон Марше» – торговый оплот буржуазии, а Эжени, как дочь графа, подозреваю, привыкла смотреть на буржуазию искоса (впрочем, это вовсе не означает свысока). Но когда я рассказала, что ходила туда много лет назад с мамой и что это одно из самых дорогих моих воспоминаний, она отправилась туда почти с такой же радостью, как и я.

Мне нужно рассказать тебе еще кое-что. Если помнишь, когда-то я упоминала о Филе Бомоне, американце, который устроил меня на работу в свое агентство. И о том, что он может когда-нибудь вернуться в Европу. Так вот, сегодня, когда мы бродили по «Бон Марше», я краем глаза заметила движение справа. Посмотрела в ту сторону и увидела удаляющегося мужчину – я не разглядела его лица, но сзади он очень напоминал господина Бомона: те же темные волосы, те же широкие плечи. На мгновение у меня даже перехватило дыхание и затрепетало сердце.

(Правда. Затрепетало. Справа налево. Но, кто знает, может, это все от устриц?)

Только я подумала, что это наверняка господин Бомон, как Эжени с улыбкой спросила меня, не кажется ли мне какая-то брошь spirituelle [52]52
  Здесь – «занятной» (фр.).


[Закрыть]и отвлекла мое внимание. Когда я снова посмотрела в ту сторону, мужчины уже и след простыл.

Скорее всего, это был не господин Бомон. Если бы он находился в Париже, меня бы об этом предупредили. И, знаешь, почему-то я не могу представить его себе в «Бон Марше», среди всяких безделушек и мишуры.

Но мне показалось забавным, что он мне привиделся, да еще в «Бон Марше». Похоже, я надеялась на его возвращение больше, чем мне казалось.

Но тебе-то, думаю, все казалось правильно. Ева, я тебя ненавижу.

Так, что же еще было сегодня? Да. Я узнала кое-что очень интересное и, не исключено, очень важное о Сабине фон Штубен. Помнишь, это та женщина, которая умерла вместе с Ричардом Форсайтом. (Жизнь пинкертона состоит не только из походов по магазинам.) Еще я узнала кое-что не менее интересное и, не исключено, не менее важное о Сибил Нортон, которая пишет детективы и тоже, как и я, родилась в Торки. Я знаю, тебе нравятся ее книги, но, возможно, ты в них разочаруешься, когда узнаешь, что я расскажу.

Да, а кроме всего прочего, я получила предложение от одной на редкость красивой американской наследницы, которая пишет и говорит на прекрасном французском.

Больше нет времени. Опущу это письмо на выходе из отеля.

С любовью, Джейн

Р. S. Я взяла напрокат костюм для завтрашнего бала. Но пока не решаюсь признаться тебе, что это такое.

Твоя

Д.

Глава девятая

Я спал в комнате горничной. Горничная явно была меньше меня ростом, потому что обе мои ноги свешивались с матраса. И на кровати не было подушки – только валик, круглый, как телефонный столб, но намного жестче. Я сбросил его на пол, выиграв в длине кровати сантиметра два, но все равно мне казалось, что уснуть не удастся, хотя казалось недолго, потому что через пять минут я буквально отключился.

Когда я проснулся, сквозь щель между задернутыми шторами пробивался тонкий луч света, рисуя на кружевных занавесках замысловатый желтый узор. Где-то вдалеке послышался глухой автомобильный гудок. Я взглянул на часы. Девять. Поздно.

Я откинул простыню, сбросил ноги с кровати и встал. И вдруг почувствовал острую боль в спине, прямо под лопаткой.

Может, дело в слишком маленькой кровати. Я уже слишком стар, чтобы спать в маленьких кроватях.

Или, может, вчера я потянул какую-то мышцу, когда бросал француза через плечо.

Я порылся в чемодане, нашел халат, надел и пошел искать Ледока.

Он сидел на диване в гостиной, уже полностью одетый, склонившись над газетой на журнальном столике, с чашкой кофе в руке.

– А, mon ami, – сказал он и поставил чашку на блюдце. – Никак вернулись в мир живых, а?

– Не совсем, – сказал я. – Пока не полностью.

Он улыбнулся. Сегодня на нем была легкая тройка из серой шерсти, такая же безукоризненно чистая, каким был и вчерашний костюм, правда, до нашего путешествия по канализации. Он умудрился сложить новый галстук и разложить его так, что на нем не осталось ни морщинки. Еще на нем была белая рубашка с жестким воротником, серая бабочка, черные туфли и белые, аккуратно застегнутые гамаши.

– Присаживайтесь, – махнул он рукой, а сам встал. – Какой кофе предпочитаете?

– Горячий. Черный. Два кусочка сахара. – Я уселся в одно из хрупких кресел. – Спасибо.

– Не желаете круассанчик? Я выходил на улицу и купил несколько штук в кафе по соседству. Вполне съедобные.

– Нет, спасибо, Анри. Кофе достаточно.

– Bon. – Он кивнул и вышел из комнаты. Я устроился поудобнее и принялся рассматривать нарядных пастушков на картине. Овцы все еще спали. Я им позавидовал.

Вошел Ледок с чашкой на блюдце. И передал ее мне.

– Спасибо, – сказал я. Он снова уселся. Я кивком показал на газету. – Что-нибудь насчет нашего приятеля из канализации?

– Non. Но, боюсь, плохие новости все же есть.

Я отпил несколько глотков кофе. Он был великолепный, что меня, впрочем, не удивило. Я придерживался мнения, что тот, кто знал, как приготовить лягушачьи лапки à la meunière, уж с чашкой-то кофе справится вполне.

– Какие именно?

– Астер Лавинг. Певичка. Умерла.

– Умерла? – как попугай повторил я.

– Передозировка героина, – объяснил он. – Вчера ночью.

Я опустил чашку с кофе.

– Надо было сходить на эту проклятую баржу.

– Мы бы все равно опоздали, дружище. Она умерла раньше, вечером. – Он поднял газету. – Перевести?

– Да. – Я глянул в сторону. – Черт!

Ледок откинулся на спинку дивана и принялся читать:

– «Астер Лавинг – прекрасная негритянская chanteuse, то есть певица, чье великолепное исполнение чудесной песни „Дрозд“ сделало ее…» – Ледок нахмурился. – Merde. Чушь. «…Сделало ее жемчужиной в короне парижской ночной жизни». – Он поднял голову. – Откуда они берут такие дикие словосочетания?

Я кивнул.

– Дальше.

Ледок снова обратился к газете.

– «…была найдена вечером во вторник мёртвой – смерть наступила от передозировки героина. Тело мисс Лавинг обнаружил в одиннадцать часов ее менеджер Жак Моррэ, который вызвал полицию и скорую помощь. Помочь певице уже не могли, и врач констатировал смерть. Как считают в полиции, мисс Лавинг умерла примерно между девятью и десятью часами утра».

Ледок пробежал глазами по статье.

– Здесь еще некоторые биографические сведения, с описанием ее бурной жизни в Соединенных Штатах до того, как она стала жемчужиной в парижской короне, и еще поэтический некролог на английском. «Прощай, дрозд», – говорится в ней. Дальше читать?

Я покачал головой.

– Черт бы все побрал, – сказал я. – Ничего себе совпадение. Только начали дознание, и тут нате вам, на следующий день она умирает.

Ледок погладил бородку.

– Согласен, очень любопытно. Но, mon ami, какое отношение ее смерть имеет к нашему расследованию? Мы говорили только с Розой Форсайт и Сибил Нортон, и ни одна из них не знала о связи мадемуазель Лавинг с Ричардом Форсайтом.

– Я им пока об этом не рассказывал.

Ледок нахмурился и на минуту задумался.

– Но вы же сами говорили, что не объясняли, какие между ними были отношения. По крайней мере, мадам Форсайт.

– Роза не такая уж дурочка, какой кажется. Я расследую смерть ее мужа, называю женское имя. Она вполне могла сообразить. Как и Сибил Нортон.

– Но зачем кому-то из них убивать Астер Лавинг? В газете пишут, она умерла от передозировки. И если она сидела на героине, разве не рисковала жизнью постоянно?

– Возможно. Но «постоянно» – понятие растяжимое, Анри. А она умерла вчера. В тот день, когда я объявился в Париже. Мне это не нравится.

Ледок молчал. Наконец он сказал:

– Мне пришла в голову еще одна возможность. Помимо мадам Форсайт и мадам Нортон.

Я напрочь забыл про кофе. Он уже не казался мне таким вкусным, как раньше, но все равно это был кофе, и я в нем нуждался.

– Вы о чем?

– О мсье префекте. Предположим, вы правы и Ричард Форсайт не покончил жизнь самоубийством. Вдруг Лагранд знал об Астер Лавинг? Может, она что-то знала о смерти Форсайта. И Лагранду стало об этом известно. Возможно, он боялся, что и вы узнаете о ее связи с Форсайтом, и решил от нее избавиться.

Я кивнул.

– Или же это сделал Рейли.

Ледок нахмурился.

– Не исключено, – продолжал я, – Рейли тоже что-то знал. Об Астер Лавинг и Форсайте. И когда увидел вчера, что мы разговариваем с Джепсоном, решил, что тот нам все выложил.

– Но Джепсон даже не заикнулся об Астер Лавинг.

– Но Рейли-то об этом не знал.

Ледок на секунду задумался.

– Да, конечно, вы правы. Но ведь все это только домыслы, так?

– Верно, только домыслы.

– Эта женщина могла умереть от передозировки по собственной вине – ввела себе слишком большую дозу. Несчастный случай.

– Угу. – Я отпил еще глоток кофе. – Ладно, – сказал я. – У нас в полдень в «Великобритании» встреча с инспектором. С тем, который вел дело о смерти Форсайта. Мне нужно заглянуть на телеграф и отправить телеграмму в Лондон – попросить их узнать побольше об этой Сабине фон Штубен в Мюнхене. А еще – в банк за чеком для Лагранда и его сироток. У вас есть адрес этого общества?

– Узнаем. Пока вы одеваетесь, я кое-куда позвоню по телефону.

– Договорились. Спасибо. А пока я буду бегать по городу, вы сможете разыскать менеджера Астер Лавинг? Как там его зовут?

– Жак… – Ледок порылся в бумагах. – Моррэ.

– Постарайтесь назначить с ним встречу днем, чтобы мы могли поговорить. Давайте на… сколько? Два часа подойдет?

– Конечно. Все устрою.

– Прекрасно. Спасибо, Анри.

Он отмахнулся.

– Не стоит благодарности.

Я вернулся в комнату горничной, вытащил из чемодана чистую рубашку, белье и носки и бросит все на кровать. В углу комнаты виднелась маленькая ниша, не больше стенного шкафа, где помещались ванна и умывальник. Ванна, как и кровать, не была рассчитана на мои габариты. Я мог сидеть в ней, только выпрямившись – больше никак не получалось – и чувствуя себя медведем в бочке.

Затем я побрился, надел все чистое и единственный оставшийся костюм. Прежде чем выйти из комнаты, я достал из чемодана остальные вещи, поднял двойное дно, вытащил автоматический «кольт» 32-го калибра. И положил его в карман брюк.

До банка «Барклай» я доехал на такси. Там я распорядился отправить чек на две тысячи франков на счет Общества сироток Лагранда. Банк находился на улице 4-го сентября, довольно близко от улицы Капуцинов и «Дыры в стене», так что все время приходилось оглядываться.

Мне показалось, что, когда я выходил из банка, за мной никто не следил, поэтому я взял другое такси и поехал на телеграф. За такси тоже никто не увязался. Я послал телеграмму в Лондон и проверил, не поступило ли на мое имя каких-либо сообщений, возможно, отчета другого агента, который работал в семье Форсайтов, тем более что он должен был переслать его через лондонскую контору. Но для меня ничего не было.

Была уже половина одиннадцатого. Мне предстояло как-то скоротать больше часа до своей встречи с Ледоком и инспектором в «Великобритании». Я решил прогуляться и спросил у клерка из «Вестерн Юнион», как туда пройти.

Погода снова выдалась хорошей – ясной, сухой и теплой. Несмотря на сажу и грязь, покрывающую все вокруг, Париж был очень красивым городом. Мне нравились плавные изгибы его бульваров, изысканно-величавые старинные здания, медленно-мерное движение судов по спокойной коричневой реке.

Вот город, о котором мне хотелось узнать побольше, и я бы сделал это с удовольствием, если бы не старался узнать побольше о вероятном убийстве.

Я остановился у кафе. Официант не говорил по-английски, поэтому я зашел внутрь и ощутил себя цирковым клоуном, показывая то на одно, то на другое и при этом то кивая, то качая головой. Потом я снова вышел на улицу, сел за столик и через минуту получил бутерброд, кофе и непомерный счет. Бутерброд был так себе. Хлеб вкусный, что отчасти возмещало недостаток вкусовых качеств мяса. К счастью, мяса оказалось не слишком много. Зато кофе был отменный.

Я пришел в «Великобританию» в пять минут первого. Анри Ледок стоял у конторки, опустив руку с перчатками и серой шляпой вниз и прижав другую, с часами, к груди. Он то и дело поглядывал на часы.

– Привет, Анри, – сказал я.

– А, вот и вы. – Ледок улыбнулся и опустил часы в карман.

– Инспектор здесь? – спросил я.

– Пока нет. Но я поговорил по телефону с менеджером Астер Лавинг и договорился встретиться с ним в два часа у него в конторе.

– Прекрасно. Спасибо, Анри.

Холл был огромный, с колоннами, растениями в кадках, дорогими гобеленами на стенах, дорогими коврами на мраморном полу и легким запахом дорогих сигар и еще более дорогих духов. Кругом мягкая красивая мебель, чтобы постояльцам не пришлось подниматься в свои номера, если им вдруг взбрело бы в голову посидеть и посчитать деньги.

Если бы Лагранд разозлился на нас за то, что мы накануне сбросили хвост и устроили беспорядок в «Ле Заль», он вполне мог бы посадить здесь филеров. Но он этого не сделал. Хотя какой-то тип все же сидел на диване в одиночестве. Вот он поднялся и направился к нам. Он не носил вокруг шеи цепочки с табличкой «ПОЛИЦЕЙСКИЙ», но у него не было в том никакой надобности.

Он был в черном костюме, белой рубашке с галстуком в полоску, в тяжелых черных ботинках и держал в руке мягкую черную шляпу. Крупный, широкоплечий, степенный. Черные волосы с пробором слева. Лицо мясистое, нос слегка картошкой, нижняя губа слегка обвисшая. Лицо некрасивое, но довольно интересное. Глядя на него, казалось, что выражение на нем было установлено еще в детстве и с той поры не менялось – скрытное, сонное лицо человека, который видел все, на что способны люди, и выслушал все причины их деяний.

– Господин Бомон? – обратился он ко мне.

Я отозвался.

– Мсье Ледок?

Анри тоже отозвался.

Инспектор кивнул, затем представился сам. Руки он нам не подал, мы с Ледоком со своей стороны – тоже.

– Спасибо, что пришли, – сказал я.

Выражение на его лице не изменилось.

– Пожалуйста, следовать за мной, – предложил он на ломаном английском.

Он неспешно направился к лифтам. Их было два, и двери одного из них открылись как по мановению волшебной палочки, стоило нам приблизиться. Мы вошли. Лифтер, паренек, одетый на манер южно-американского генерала на параде, произнес что-то по-французски. Инспектор буркнул что-то в ответ. Никто больше не вымолвил ни слова, пока мы поднялись на седьмой этаж, вышли из лифта, прошли по застеленному ковром коридору и остановились у двери справа.

Инспектор сунул руку в карман брюк, вытащил казенный ключ. И повернулся ко мне.

– Это не та дверь, что была раньше. Ту разбили, когда мы пытались попасть в номер.

– Понял, – сказал я.

Инспектор вставил ключ в замочную скважину и повернул. Дверь распахнулась. Он отступил и легким движением большой руки предложил нам войти. Мы последовали его жесту. Инспектор вошел следом.

Он уже закрывал дверь, когда я сказал:

– Простите, инспектор.

Он повернулся ко мне, не отпуская ручку двери.

– Позвольте взглянуть? – сказал я, показывая на дверь.

Он поднял брови на три миллиметра, слегка пожал крепкими плечами и отступил в сторонку.

На торце двери я увидел собачку и задвижку, закрепленные на бронзовых пластинах. Собачка, как и все собачки, реагировала на поворот дверной ручки, задвижка же была сейчас утоплена. Я попросил у инспектора ключ, который он мне протянул без всякого выражения на лице, только сунул руки в карманы и уставился на меня. Я сунул ключ в замочную скважину и повернул влево; защелка, в виде прямоугольного бронзового язычка, тут же выскочила.

Я взглянул на инспектора.

– Задвижка была закрыта, когда вы сюда пришли?

Инспектор нахмурился.

Я повернулся к Ледоку, который стоял в сторонке, заложив руки за спину.