Текст книги "День позора"

Автор книги: Уолтер Лорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Между тем, корреспондент агентства "Ассошиэйтед пресс" Юджин Барнс позвонил в полицию: может быть, имеет смысл обыскать консульство? Шеф местного отделения ФБР Роберт Шиверс склонялся к тому же, и где-то около 11 часов лейтенант Иошио Хосигава – офицер местной полиции японского происхождения – поехХл в консульство, взяв с собой дюжину полицейских. Когда они прибыли, Кита на заднем дворе консульства нервно отмахивался от Накацука, упорно пытавшегося взять у него интервью.

Оставив людей у входа, Хасегава с консулом вошли в помещение. Из дверей одной комнаты валил дым. Кто-то спросил: не пожар ли? "Нет, – не очень внятно сказал Кита. – Это кое-что другое".

Полицейские открыли дверь и обнаружили двух мужчин, жгущих бумаги в стоявшем на полу тазу. Полицейские затоптали огонь и захватили толстый манильский конверт, набитый документами. За другой дверью нашли еще четырех работников консульства, готовых сжечь пять холщовых мешков, заполненных бумагами. Лейтенант Хасегава установил охрану, запер всех сотрудников консульства в одной комнате и приказал подготовить захваченные документы к передаче ФБР и представителям флота. Он также задал генеральному консулу и его сотрудникам вопрос, на который безуспешно искал ответ репортер Накацука: знали ли они о нападении японской авиации? "Нет, – скорбно ответили все, – мы ничего не знали".

Наконец наступило время и для выполнения некоторых формальностей, вызванных внезапным открытием военных действий. В 11 часов 15 минут утра 72-летний губернатор островов Джозеф Пойндекстер; выступая по каналу радиостанции Кей-Джи-Ю, зачитал указ о введении на островах чрезвычайного положения. Голос старого губернатора дрожал, на что были свои веские причины. Зенитчики с кораблей в Перл-Харбтаре не очень заботились о направлении стрельбы и зенитные снаряды дождем падали на Гонолулу. Один из них разорвался на дорожке губернаторского сада, а второй влетел прямо в кабинет, уничтожив дорогую мебель. Кроме того, в момент самого выступления пришло предупреждение по армейским каналам о неизбежности еще одного налета. Помощники губернатора, едва он кончил читать указ, схватили старика под руки и потащили к автомобилю. Перепуганный губернатор решил, что сказал по радио что-то не то и за это был арестован по приказу военного командования.

В 11.42 всем радиостанциям островов военные власти приказали не выходить в эфир до особого распоряжения. Это было сделано для предотвращения использования станций самолетами противника в качестве радиомаяков – весьма правильная и своевременная мера, если вспомнить, насколько успешно использовал гавайскую станцию капитан 2-го ранга Футида. Но молчание радиостанций только способствовало распространению новых, еще более диких слухов о японцах, планирующих захватить Гавайские острова.

У японцев, проживающих на Гавайских островах, были свои, не менее зловещие прорицатели. Еще падали бомбы, когда среди них распространился слух, что американцы приняли решение вырезать их всех до единого человека. Потом слух несколько изменился: убить решено только мужчин, а женщин и детей – уморить голодом.

Некоторые признаки существования подобного решения уже имели место. Пять японских жителей острова на одной из проселочных дорог повстречали грузовик с боеприпасами, направляющийся в Перл-Харбор. В грузовике находились несколько матросов. Один из них – Джордж Кичон – попросил остановить машину и, схватив автомат, заявил, что намерен прикончить всех пятерых.

Вначале никто не возражал, но когда Кичон поднял автомат, кто-то из матросов сказал: "Что мы звери какие-нибудь? Какое отношение эти люди имеют к тому, что произошло?" Все одобрительно загудели. Кичон положил автомат и грузовик поехал дальше. Никто из японцев при этом не проронил ни слова.

В такой атмосфере юный японец Тадао Фучиками, одетый в униформу цвета хаки, подъезжал в 11.45 на мотоцикле к форту Шафтер. Фучиками работал посыльным телеграфной компании и в это утро выполнял свою обычную работу. Придя на почту в 7.30, он посмотрел на целую пачку телеграмм, подлежащих доставке, и пo их адресам составил план своего маршрута. Некоторые телеграммы находились в конвертах, одна была адресована на форт Шафтер. Фучиками решил отвезти ее в последнюю очередь. На конверте ничего не было сказано о срочности послания, а было просто написано: "Командующему округом".

Когда он выехал развозить телеграммы, то уже знал о начале войны. Телеграфист рассказал ему о воздушном бое над Гонолулу, да и сам он мог видеть разрывы зенитных снарядов над Перл-Харбором. Он также знал, что это были японцы. Но война или не война – он должен выполнять свои обязанности.

По пути на форт его остановил патруль национальной гвардии. Ему посоветовали вернуться домой, сказав, что чуть не приняли его за японского парашютиста. Фучиками так и не понял, как это форма служащего почтовой кампании может напоминать форму японского парашютиста, но принял предупреждение к сведению.

Затем его задержала полиция. Пропускали только работающих в воинских частях. Фучиками подвел свой мотоцикл к барьеру и показал полицейским телеграмму, адресованную командующему округом. Посовещавшись, полицейские разрешили ему проехать дальше. Удивительно, но на самом форту никаких трудностей у него не возникло. Не останавливая его, часовой взмахом руки показал, что он может проезжать. Фучиками поехал прямо на узел связи, где и сдал телеграмму под расписку.

Телеграмма была расшифрована ив 14.58 передана адъютанту генерала Шорта. Тот сразу же бросился к командующему округом, а тот, едва ознакомившись с ней, приказал направить копию адмиралу Киммелу. Телеграмма была от генерала Маршалла из Вашингтона, принятая Центром связи армии США и переданная по линии компании "Вестерн-Юнион" в 12.01 (6.31 по Гавайскому времени). Телеграмма была получена в Гонолулу в 7.33 – за 22 минуты до начала атаки. В телеграмме говорилось, что японцы собираются предъявить Соединенным Штатам ультиматум в 13.00 по Восточному Стандартному времени (7.30 по Гавайскому времени). Далее разъяснялось: "Что именно может произойти в назначенный час, нам неизвестно, однако будьте в соответствующей готовности..." Прочтя телеграмму, адмирал Киммел бросил ее в мусорную корзину, сказав доставившему ее армейскому курьеру, что это сообщение уже не имеет никакого значения.

Адмирал ждал другого сообщения, которое указало бы, где сейчас находится японский флот.

Инстинктивно Киммел склонялся к мысли, что японцы пришли с севера. Он сам всегда считал, что Перл-Харбор гораздо легче атаковать с севера, чем с юга. В 9.42 он даже радировал адмиралу Хелси на "Энтерпрайз" о "некоторых данных", указывающих, что японское соединение находится на северо-западе.

Но вскоре вся поступающая из разных мест информация стала говорить обратное. В 9.50 командующий крейсерскими силами доложил о двух авианосцах противника в 30 милях к юго-западу от Барберс Пойнт. Уже находящийся в этом районе тяжелый крейсер "Миннеаполис", зная, что это не так, пытался внести ясность, дав радио: "НЕ ВИЖУ АВИАНОСЦЕВ". Пройдя через шифровальщиков и штабные инстанции, эта радиограмма приняла следующий вид: "Вижу два авианосца".

В 12.58 четыре японских транспорта были обнаружены на юго-западе. В 13.00 пришло сообщение о корабле противника в четырех милях от Барберс Пойнт.

Радиопеленг на японский авианосец, нарушивший радиомолчание, мог быть прочитан, как пришедший прямо с севера или прямо с юга. Пеленгаторщик бросил монету и доложил, что пеленг показывает прямо на юг.

Вспомнив, что два японских авианосца были замечены недавно у атолла Кваджелейн, и на основании поступающей информации, адмирал Хелси начал концентрировать поиск противника на юге и юго-западе.

Корабли, выходящие из Перл-Харбора, также включались в поиск японцев. Когда пришло сообщение об обнаружении противника у Барберс Пойнт, адмирал Дремел поднял сигнал: "Построиться и атаковать!" Строй получился не очень впечатляющим: крейсера "Сент-Луис", "Детройт" и "Феникс" с дюжиной эсминцев, но они отважно ринулись вперед. Естественно, никого не обнаружив, крейсера и эсминцы пошли на соединение с "Энтерпрайзом" и сами были опознаны как корабли противника разведывательным самолетом с авианосца. Это породило еще кучу сообщений, указывающих на юго-запад. Некоторые из этих сообщений были ретранслированы адмиралу Дремелу, и его корабли, не понимая этого, стали вести поиск самих себя.

Не лучше дело обстояло и с воздушной разведкой. Единственными самолетами, способными взлететь, оказались старые, не вооруженные летающие лодки, уцелевшие на острове Форд. Все они входили в состав 1-й вспомогательной эскадрильи, которая занималась массой полезных вещей: возила почту, буксировала цели, фотографировала учения. Теперь их решили использовать в качестве боевых разведчиков, выдав экипажам для бодрости винтовки. Однако лететь на них ни у кого желания не возникло. "Мне нужны три добровольца: ты... ты... и ты", – объявил главстаршина Джакобс трем радистам, назначая их в полет. Конечно, и они ничего не обнаружили, но подтвердили информацию, что противника нет около острова Оаху. Это мало помогло. Слухи продолжали множиться.

Тех же, кто мог дать информацию об отходе японских самолетов на север, никто не слушал. Радиолокационная станция на горе Опана, которая засекла подход самолетов, видела и их отход на север. Но когда армию запросили: имеются ли у них какие-либо данные об отходе японцев, никто ничего не знал.

Все это имело уже мало значения для капитана 2-го ранга Футида. Он даже и не пытался хоть как-то замаскировать пути возвращения своих самолетов на авианосцы. У них оставалось слишком мало горючего, чтобы вводить противника в заблуждение какими-нибудь ложными направлениями. Когда бомбардировщики закончили свою работу, они пошли на рандеву с истребителями в 20 милях северо-западнее мыса Каена. Истребители не имели приводных станций и их возвращение на авианосцы зависело от бомбардировщиков.

Сам Футида еще некоторое время продолжал кружиться над Перл-Харбором, оценивая уровень нанесенного ущерба. Дым от пожаров мешал наблюдению, но ему удалось сделать несколько хороших снимков гавани. Можно было с уверенностью сказать, что четыре линкора были потоплены, а три других тяжело повреждены. Об уроне, нанесенном авиации противника, сказать было трудно. Но в воздухе не находилось ни одного американского самолета. Это и было ответом на вопрос.

Около одиннадцати часов утра Футида направился к авианосцам. Со всех сторон на него неожиданно кинулись истребители, качая крыльями. Секунда напряжения – и вздох облегчения при виде красных кругов на крыльях. Летчики заблудились и были рады появлению своего командира, чтобы вернуться вместе с ним на авианосцы.

С мостика "Акаги" адмирал Кусака пытался помочь, чем мог, возвращающимся самолетам. Он приказал авианосцам подойти к Перл-Харбору на 190 миль. План операции не предусматривал подхода ближе чем на 200 миль, но адмирал знал, насколько важны эти несколько миль для летчиков, у которых кончается горючее или чьи самолеты повреждены противником.

Стоя на мостике флагманского авианосца, адмирал Кусака напряженно водил биноклем вдоль южного горизонта. Вскоре после 10 часов утра далеко в небе появились блеклые черточки. Многие самолеты возвращались группами, парами, некоторые – в одиночку. Стрелки указателей расхода горючего дрожали около нулевой отметки, нервы были напряжены до предела – полетное время заканчивалось. При таких обстоятельствах все уставные правила посадки были отброшены. Как только самолет садился, его тут же откатывали в сторону, чтобы освободить место для посадки следующего. Несколько самолетов сели на воду, не дотянув до кораблей. На "Секаку" один истребитель скапотировал, когда авианосец внезапно клюнул носом. Но летчик не пострадал.

Некоторые не вернулись вообще. 27-летний Иппей Гото, который сегодня утром впервые надел офицерскую форму младшего лейтенанта, не вернулся на авианосец "Kaгa". Помешанный на бейсболе лейтенант Фусата Иида не вернулся на "Сорю". Артистичный лейтенант Мимори Судзуки не вернулся на "Акаги". Это он врезался в авиатранспорт "Картис".

Всего не вернулись 29 самолетов и 55 летчиков, штурманов и стрелков. Но 324 самолета были приняты благополучно на палубы авианосцев. Летчиков встречали криками восторга, засыпали вопросами. Некоторые пилоты сокрушались, что их торпеды и бомбы "чуть-чуть не попали", надеясь, что командование прикажет нанести еще один удар по Перл-Харбору. Командир палубного дивизиона на "Хирю" капитан 2-го ранга Амагаи, пытаясь подбодрить их, уверял, что близкие разрывы часто наносят гораздо более серьезные повреждения, чем прямые попадания. Чтобы пилоты не унывали, он некоторым сообщал по секрету собственную выдумку: "Мы не вернемся домой. Теперь мы нанесем такой же удар по Сан-Франциско".

Во всяком случае все вернувшиеся исправные самолеты заправлялись горючим, перевооружались и выстраивались для взлета. Пилоты жадно ловили слухи, страстно желая нанести еще один удар по противнику. В 13.00 колеса последнего самолета ударились о палубу "Акаги". На авианосец вернулся Футида.

Он поднялся на мостик в разгар оживленной дискуссии: наносить еще один удар или нет. Дискуссию прервали, чтобы выслушать мнение руководителя операции. Когда Футида закончил свой рапорт, адмирал Нагумо как-то неуверенно заявил: "Можно прийти к выводу, что все желаемые результаты достигнуты".

Это заявление хорошо продемонстрировало, в каком направлении работали мысли адмирала Нагумо. Он всегда был против этой операции, но командование, не посчитавшись с его мнением, настояло на ее проведении. Подчинившись, он выполнил приказ, сделав все, что от него хотели. И больше не хотел искушать судьбу.

Напрасно капитан 2-го ранга Футида приводил свои доводы: в Перл-Харборе еще много очень хороших целей, а обороны уже практически нет никакой. Если нанести еще один удар, то есть шанс поймать в гавани вернувшиеся авианосцы. Затем, если отходить не на север, а в сторону Маршалловых островов, то удастся перехватить американские авианосцы в открытом море.

Кто-то заметил, что это невозможно – танкеры отправлены на север в точку встречи с соединением и их не удастся вовремя переориентировать в южном направлении. "Хорошо, – согласился Футида, – но в любом случае нужно нанести еще один удар по Перл-Харбору!"

Тревожно посматривавший в небо адмирал Кусака неожиданно прервал дискуссию, повернувшись к адмиралу Нагумо:

– Разрешите считать атаку оконченной и ложиться на обратный курс?

– Разрешаю! – ответил командующий соединением. Было 13.30.

На военно-морской базе в Куре адмирал Ямамото чувствовал, что должно произойти. Окруженный гудящими от возбуждения штабными, главком невозмутимо сидел в рубке флагманской связи линейного корабля "Нагато". После такого успеха первой атаки все считали, что необходима вторая. Адмирал Ямамото молчал. Он слишком хорошо знал адмирала Нагумо. Не обращаясь ни к кому конкретно, Ямамото почти прошептал: "Адмирал Нагумо начнет отход". Через несколько минут радио принесло сообщение, подтверждавшее предсказание адмирала Ямамото.

Далеко на просторах Тихого океана сигнальные флаги, взлетевшие на мачте "Акаги", приказали всему соединению изменить курс. В 13.35 огромное соединение развернулось и направилось к родным берегам через свинцовые воды северной части Тихого океана.

А южнее Оаху младший лейтенант Сакамаки все еще пытался выполнить свою задачу. Несмотря на все усилия "малютке" так и не удавалось подойти к входному каналу. В итоге они налетели на коралловый риф и разбили один торпедный аппарат. Около полудня они снова налетели на риф и разбили второй торпедный аппарат. Им удалось снова сняться с рифа, но у них уже не осталось никакого оружия.

– Что будем делать, командир? – спросил матрос Инагаки.

– Мы тараним какой-нибудь из вражеских кораблей. Желательно "Пенсильванию", – ответил Сакамаки. – Мы врежемся в него и, если останемся живы, то убьем столько американцев, сколько сможем!

Инагаки заорал "Полный вперед!" и весь остаток дня они предпринимали новые попытки, приносящие одни разочарования. Лодка не управлялась, давление воздуха в системах падало, дышать в рубке становилось невозможно от паров хлора и соляной кислоты. Они всплыли. Сакамаки высунул голову на свежий воздух. Глаза его плохо видели и слезились. Он был в каком-то полубессознательном состоянии. Время от времени из темноты доносился плач Инагаки. Он заметил, что и сам плачет тоже.

Глава 11.

"Этот меч я получил от своих родителей"

Что бы ни происходило в других местах, а в Перл-Харборе были уверены, что еще одна атака неизбежна.

Мощные 14-дюймовые орудия стоявшей в доке "Пенсильвании" были направлены на входной канал, готовые встретить любую неожиданность. Матросы и гражданские рабочие грузили боезапас, монтировали новые зенитные установки, ремонтировали старые.

На линейном корабле "Мэриленд" гремела музыка корабельного оркестра. Расчеты зенитных орудий и пулеметов внимательно вглядывались в небо, готовые встретить огнем новую волну самолетов противника. Линкор "Теннесси" также был готов к бою, но остальной "линкорный ряд" был окончательно выбит из игры.

Полузатонувшая, искореженная "Аризона" продолжала гореть. Лейтенант Мастерсон, подойдя на катере к ее корме, взобрался на борт и спустил разодранный осколками и перепачканный мазутом флаг, все еще развевавшийся на корме погибшего линкора. Офицер решил, что флаг заслуживает того, чтобы его сохранили как память о первом дне войны.

Старшина Эдвард Весера на "Вест-Вирджинии" заменил изодранный и полуобгоревший флаг новым, одолженным с другого корабля. Он спросил одного из офицеров, что делать с остатками старого флага? Офицер ответил, что вообще-то все отслужившие флаги направляют в Аннаполис, где их демонстрируют в специальных витринах. Но этот, конечно, лучше бы сжечь. Весера так и поступил.

На "Вест-Вирджинии" еще несколько наиболее самоотверженных офицеров продолжали бороться с огнем, бушующем по всему кораблю. Капитан 3-го ранга Дойр Джонсон, глядя на расплавленные стекла иллюминаторов, вспомнил расплавленные часы на картине Сальвадора Дали.

Огонь продолжал буйствовать, жара становилась нестерпимой и около 17.00 последние офицеры покинули корабль.

Но на линкоре еще оставались люди. Глубоко внизу трое матросов оказались безнадежно отрезанными в насосном отделении. Они боролись за жизнь до самого сочельника.

А на днище перевернувшейся "Оклахомы" суетились люди. Они слышали сигналы оказавшихся в западне моряков и стучали в ответ по днищу, чтобы их подбодрить. Целые команды, присланные с линкора "Мэриленд" и разных спасательных судов, начали вскрывать днище по всей длине огромного корпуса.

Работа была очень сложной. Она не ограничивалась тем, чтобы просто сделать отверстие и вытащить кого-нибудь наружу. Крики и сигналы погибающих отражались от пустот под килем линкора, и никто не мог сказать точно, откуда в действительности приходили призывы о помощи. В проделанные отверстия опускались спасатели, пытавшиеся в призрачном перевернутом мире отыскать точное расположение несчастных, чтобы вырезать новое отверстие прямо над ними.

Первые два человека, обнаруженные спасателями, были мертвыми. Они задохнулись, поскольку ацетиленовая горелка съела весь кислород в их помещении. От горелок пришлось отказаться и перейти на пневматические резаки. Они не были такими быстрыми, как горелки, но зато менее опасными. Но возникло новое осложнение. Из-за медленности работы воздух из помещений корабля уходил быстрее, чем удавалось сделать отверстие. По мере выхода воздуха поднималась вода, и люди могли утонуть прежде, чем их смогли бы вытащить. В прорезаемые отверстия подавали хлеб и воду.

Внутри "Оклахомы" моряки ждали решения своей судьбы. Восемь человек, добравшихся до помещения рулевых машин, устроили своего рода демократическое правление. Каждое решение о дальнейших действиях принималось путем голосования. Сперва они набрали в помещении тряпок и матрасов, чтобы заткнуть вентиляционную трубу, через которую хлестала вода. Затем они пытались разведать, есть ли из этого помещения куда-нибудь путь. Но пути не было. Отовсюду била вода. Тогда они проголосовали сидеть здесь и ждать. У них было несколько гаечных ключей, которыми они время от времени били по переборкам. Но большую часть времени просто сидели и ждали. Оставалось только медитировать, как заметил семнадцатилетний матрос Виллард Бол.

Чуть ближе к носу корабля, в коридоре, ведущим из боевого погреба башни главного калибра No 4, сидели и ждали еще 30 человек. Они сидели в одних трусах, перемазанные мазутом, имея на всех один фонарик. Единственной надеждой для них казался люк, который вел на палубу выше. Естественно, что сейчас эта палуба находилась под ними. Теоретически можно было, набрав воздуху, нырнуть на десять метров, пролезть в люк, пересечь палубу и вынырнуть в порту рядом с кораблем. Но такой нырок был людям не под силу. Некоторые пытались, но вернулись назад, не способные преодолеть толщу воды. Удалось это сделать только одному – не умеющему плавать, хилому пареньку из Бруклина по фамилии Вейсман. Его вытащили на днище и он указал спасателям точное место, где надо резать обшивку.

Оставшиеся в проходе ничего не знали об этом, уверенные, что Вейсман утонул. Воздух портился, вода прибывала. Некоторые куда-то ушли и не вернулись. В итоге, в коридоре осталось десять человек. Матрос Стефен Янг предложил своему другу матросу Вилберу Хинсбергеру пари на доллар: они сначала задохнутся, а потом утонут. Вилбер принял пари. Оба достали по мокрому доллару.

Они потеряли всякую надежду и лежали, ожидая конца. Шли часы. Внезапно – невероятно – они услышали грохот отбойных молотков и кувалд прямо над головой. Схватив гаечный ключ, Янг отстучал по днищу "СОС". Скрежет пневматических сверел, первое отверстие, через которое пробился дневной свет и крики спасателей: продержатся ли они, пока удастся высверлить достаточно большую дыру? Они хором закричали "да", хотя далеко не были в этом уверены. Воздух со свистом уходил, вода столь же стремительно прибывала. Наконец лист обшивки отогнулся. Матросы и гражданские рабочие, крича от радости и волнения, вытащили их одного за другим на днище "Оклахомы", на холодный, свежий воздух солнечного воскресного дня.

Спасатели сразу раздали всем апельсины и сигареты, а через несколько минут подбежал Джесси Кинворти – старший помощник командира "Оклахомы". Он руководил спасательными работами, начав их организацию, когда на корабли еще падали бомбы. Он еще находился на корпусе корабля, когда в половине шестого утра в понедельник на днище вытащили Вилларда Бола и его "демократов" из помещения рулевых машин. Офицер не уходил с корабля, пока последний из 32 спасенных не был вытащен из недр "Оклахомы" – через 36 часов после того, как линкор опрокинулся.

На "Неваде", плотно сидевшей на грунте, среди обломков каюты командира на разбитом бюро лежал обгоревший и погнутый офицерский палаш. Позднее, когда капитан 1-го ранга Скенленд нашел его, он схватил палаш двумя руками и сказал главстаршине Джеку Хели, который случайно оказался вблизи: "Старшина, этот палаш я получил от своих родителей много лет назад, когда кончил военно-морское училище". Хели мог понять эмоции и горе командира, которого не было на "Неваде" во время нападения. Он мог его понять лучше других. Для него самого "Невада" была первым и последним кораблем, который в течение 12 лет служил ему домом. Теперь старшина не мог сдержать слез.

Внизу, в центральном посту "Невады" лейтенант Мердинжер упрямо отказывался покинуть свое место по боевому расписанию. Вода, которая просачивалась сверху, давала лейтенанту знать, что палуба над ним затоплена. По молчавшим телефонам он понял, что внизу осталось очень мало людей. Не было уже никакой необходимости в боевом информационном центре. Но лейтенант оставался на посту. Около 15.00 поток воды, прорвавшийся через водонепроницаемую дверь, не оставил ему выбора. Они отключили все телефоны и стали выбираться. Все быстро вскарабкались по скобтрапу в боевую рубку. Даже те, у кого это никогда не получалось.

Солнце уже садилось, когда лейтенант Эд Джако-би добрался до берега, проиграв бой с огнем на "Вест-Вирджинии". Он направился в столовую острова Форд, чтобы съесть хотя бы сэндвич, когда услышал звук горна, объявляющий о спуске флага. Он очнулся, встал смирно, вспомнив, что его страна еще жива, а сам он уцелел под первым ударом и готов воевать дальше.

Многие еще не понимали, что началась настоящая война и они находятся на передовой.

Стемнело. Языки пламени еще плясали над "Аризоной". Сверкали ацетиленовые горелки на днище "Оклахомы". А вся остальная гавань погрузилась в полную темноту. На затемненных кораблях люди получили первую возможность за день немножко отдохнуть. Мысли почти у всех моряков были направлены одинаково: увидят ли они снова своих родных? Удастся ли еще когда-нибудь посмотреть футбол, любить девушку, попить пива или покататься с друзьями на автомобиле?

С темнотой поползли новые слухи. На форту Шафтер стало известно, что японский адмирал поклялся в следующее воскресенье дать обед в Королевском Гавайском отеле. Главстаршина Хондлер на эсминце "Хелм" слышал, что все соединение во главе с авианосцем "Энтерпрайз" было потоплено. На "Танжере" старшина Уилльям Ленд получил сообщение, что авианосец "Лексингтон" также погиб. Сигнальщик Уолтер Грабанский с "Калифорнии" узнал, что погиб не только "Лексингтон", но и "Саратога".

Поговаривали о том, что никакой помощи с материка не будет. Старшине Джеку Хели с "Невады" кто-то поведал, что Панамский канал разбомблен и блокирован. Это значит, что Атлантический флот отрезан от Тихоокеанского. На "Хелене" передавали друг другу новость о бомбардировке Сан-Франциско. На "Теннесси" слышали, что японцы высадились на Западном побережье США. На "Пенсильвании" говорили, что японцы захватили Лонг-Бич и наступают в сторону Лос-Анджелеса.

В потоке панических слухов было и несколько бодрящих. На "Калифорнии" матросы узнали, что русские уже бомбят Токио, а среди матросов "Вест-Вирджинии" потел слух, что японцы наполняют некоторые свои бомбы устричными раковинами из-за нехватки стали. Лучшая новость гуляла среди спасенных с "Оклахомы": всем уцелевшим дадут 30 суток отпуска.

На линкоре "Мэриленд" по корабельной трансляции объявили о потоплении двух японских авианосцев. Более дикая версия этой истории распространилась по военно-морскому госпиталю: "Пенсильвания" захватила два японских авианосца и прибуксировала их в Перл-Харбор. Все верили, хотя каждый знал, что "Пенсильвания" находится в сухом доке.

На "Неваде" каждый верил сообщению, что японцы высадились на острове, но армия сбросила их обратно в море.

Нервы у всех были напряжены до предела и стрельба возникала по любому поводу. На авиабазе Эва часовой, увидев вспышку зажженной спички, чуть не пристрелил своего командира части подполковника Ларкина, который, вопреки собственному приказу, решил прикурить сигарету. Старый рыбак японец Сутемацу Кида, его сын Киичи и двое других рыбаков были убиты пулеметной очередью с патрульного самолета, когда их сампан, возвращаясь с лова, проходил мимо Барберс Пойнт. Они вышли в море еще до нападения и вероятно ничего не знали о начале войны. В самом Перл-Харборе во время одной из многочисленных ложных тревог пулеметной очередью с "Калифорнии" были убиты двое спасенных с "Юты", стоявшие на палубе "Аргонны".

Лейтенант Фритц Хебел чувствовал, что то же самое может произойти и с ним, когда около 19.30 он вел шестерку истребителей с "Энтерпрайза" на аэродром острова Форд. Весь день они пытались обнаружить японские авианосцы, а когда прибыли обратно на "Энтерпрайз", было уже слишком темно, чтобы совершить посадку на авианосце, и им приказали лететь на Оаху.

Хебел запросил разрешение на посадку. С КДП ответили, чтобы он зажег посадочные огни, сделал круг над аэродромом и садился. По всем кораблям был передан приказ: "Не стрелять – самолеты свои". Но стоило им появиться над базой, как все, что могло стрелять, открыло огонь. Разноцветные трассы со всех сторон потянулись к самолетам. Напрасно с КДП острова Форд пытались дозвониться до штаба флота. Огонь продолжался. В воздухе лейтенант Хебел крикнул по радио: "Боже мой! Что случилось?" Лейтенант Джеме Даниэле с включенными фарами спикировал на зенитчиков, ослепил их, а затем, сделав круг, совершил посадку. Но так везло не всем. Лейтенант Херб Межес потерял управление и упал прямо на город, врезавшись в таверну Палм Инн. Лейтенант Эрик Аллен выбросился с парашютом из горящего самолета, но был убит в воздухе. А самолет упал на город. Лейтенант Хебел пытался посадить свою поврежденную машину на аэродроме Уиллер, скапотировал на полосе и погиб. Лейтенант Флин выкинулся на парашюте над морем, и был подобран на следующий день.

Зенитчики на кораблях ревели от восторга и возбуждения. Вид самолетов, горящих в ночном небе, был просто великолепен. Наконец-то они отомстили японцам! Они до сих пор не верят, что самолеты были своими. Но никакими другими они быть не могли.

Соединение адмирала Нагумо находилось уже в 500 милях севернее Гавайских островов, направляясь к родным островам через океанский шторм. Эмоции приутихли. Наступила разрядка. Механики капитана 2-го ранга Тенбо даже отказались от праздничной чашки саке. Радость от малых побед всегда уступает место депрессии, когда одерживается крупная победа. Капитан 2-го ранга Тенбо это понимал.

Японские подводные лодки, развернутые южнее острова Оаху, тоже не представляли уже никакой угрозы. Большинство из них взяли на себя пассивную роль наблюдателей. Капитан 2-го ранга Катсуи Ватанабе время от времени рассматривал Перл-Харбор в бинокль с рубки "Джи-69", находящейся в нескольких милях от побережья. Он видел пламя, все еще бушующее над "Аризоной", и в 9.01 отметил сильный взрыв на ее борту. Это был хороший отдых для командира подводной лодки, за которой весь день охотились эсминцы. Вероятно, они даже думали, что утопили его. Но Ватанабе был мастером в деле обмана противника. Он приказал выпустить из лодки специальное устройство, разливающее солярку по поверхности, чтобы на эсминцах решили, что он уничтожен, и успокоились.

Лейтенант Хасимото на рубке "Джи-24", рассматривая побережье, отметил произошедшие изменения. Яркие, разноцветные огни, которые он наблюдал накануне, исчезли. Остров Оаху лежал в полной темноте. Развернув "Джи-24" на восток, Хасимото поспешил на рандеву с "малюткой" младшего лейтенанта Сакамаки. Все сверхмалые лодки должны были собраться в заранее условленном месте в семи милях юго-западнее мыса Ланай, где намечалась встреча с заранее прибывшими океанскими лодками-носителями. Океанские лодки ждали всю ночь, ходя невычисленными курсами взад и вперед через океанскую зыбь, на расстоянии визуальной видимости друг от друга. Ни одна малютка не появилась.