Текст книги "Лунный камень"

Автор книги: Уильям Уилки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Я не мог решиться даже тогда рассказать ему историю этой девушки. Ведь это попросту значило бы обвинить ее в этой краже. Кроме того, предположив даже, что я рассказал бы ему все откровенно, и допустив, что алмаз украла она, – причина, почему из всех людей на свете Розанна выбрала именно мистера Фрэнклина, чтобы открыть свою тайну, все равно осталась бы неразгаданной.

– Я не могу решиться обвинить эту бедную девушку только потому, что она ветрена и говорит очень странно, – продолжал мистер Фрэнклин. – А между тем, если она сказала инспектору то, что сказала мне, – как он ни глуп, я боюсь…

Он остановился, не досказав остального.

– Лучше всего будет, сэр, – ответил я, – если я передам об этом миледи при первом удобном случае. Миледи принимает дружеское участие в Розанне, и очень может быть, что эта девушка была только развязна и безрассудна. Когда в доме какие-нибудь неприятности, сэр, служанки всегда любят смотреть на дело с мрачной стороны, – это придает бедняжкам некоторый вес в их собственных глазах. Если кто-нибудь болен, уж наверное они будут предсказывать, что больной умрет, а если пропала драгоценность, они заявят, что ее уже никогда не найти.

Такой взгляд на дело, кажется, очень облегчил мистера Фрэнклина; он сложил телеграмму и прекратил разговор. Отправляясь на конюшню, чтобы приказать заложить кабриолет, я заглянул в людскую, где слуги как раз обедали. Розанны Спирман между ними не было. Спросив о ней, я узнал, что она вдруг занемогла и пошла в свою комнату прилечь.

– Странно! Она казалась совсем здоровой, когда я недавно видел ее, – заметил я.

Пенелопа вышла вслед за мной.

– Батюшка, не говорите так, – сказала она, – вы этим еще более вооружите прислугу против Розанны. Бедняжка сохнет по мистеру Фрэнклину Блэку.

Это было уже другое объяснение странностей Розанны. Если Пенелопа была права, это значило, что девушка готова была наболтать что угодно, лишь бы мистер Фрэнклин заговорил с ней.

Я сам наблюдал, как запрягали пони. В адской сети тайн и неизвестностей, теперь окружавших нас, право, утешительно было глядеть, как пряжки и ремни понимали Друг друга. Когда вы видите, как пони запрягают в оглобли, – это уже нечто, не подлежащее сомнению. А это, позвольте вам сказать, уже нечто в доме, где всех раздирают сомнения.

Подъезжая в кабриолете к парадной двери, я увидел не только мистера Фрэнклина, но и мистера Годфри и инспектора Сигрэва, ожидавших меня на лестнице.

Размышления инспектора (после того как ему не удалось найти алмаз в комнатах или в сундуках слуг), по-видимому, привели его к новому заключению. Все еще будучи убежден, что алмаз украден кем-то в доме, наш опытный сыщик был теперь такого мнения, что вор действовал заодно с индусами, и он предложил перенести следствие к фокусникам в фризинголлскую тюрьму. Узнав об этом новом решении, мистер Фрэнклин вызвался отвезти инспектора обратно в город, откуда можно было телеграфировать в Лондон так же просто, как с нашей станции. Мистер Годфри, все так же упорно веривший в мистера Сигрэва и чрезвычайно желавший присутствовать при допросе индусов, просил позволения поехать с инспектором во Фризинголл. Один из полицейских должен был остаться в доме на случай какого-нибудь непредвиденного обстоятельства. Другой возвращался с инспектором в город. Таким образом, все четыре места в кабриолете были заняты.

Прежде чем мистер Фрэнклин взялся за вожжи, он отвел меня в сторону на несколько шагов, чтобы никто не мог нас слышать.

– Я подожду посылать депешу в Лондон, – сказал он, – пока не увижу, что выйдет из допроса индусов. Я, собственно, убежден, что этот тупоголовый полицейский ровно ничего не обнаружит и просто старается выиграть время. Мысль, что кто-нибудь из слуг был в заговоре с индусами, по моему мнению, сущая нелепость. Наблюдайте-ка хорошенько в доме, Беттередж, до моего возвращения и постарайтесь выпытать что-нибудь у Розанны Спирман. Я не прошу у вас чего-нибудь унизительного для вашего достоинства или жестокого по отношению к девушке – я только прошу вас пустить в ход всю вашу наблюдательность. Тетушке мы представим все это как пустяки, но дело гораздо серьезнее, чем вы, может быть, предполагаете.

– Дело в двадцати тысячах фунтов, сэр, – сказал я, думая о ценности алмаза.

– Дело в том, чтобы успокоить Рэчел, – серьезно ответил мистер Фрэнклин. – Я очень беспокоюсь за нее.

Он вдруг отошел от меня, как будто желал прекратить дальнейший разговор. Мне показалось, я понял почему. Он побоялся, что выдаст мне тайну слов, сказанных ему мисс Рэчел.

Таким-то образом они уехали во Фризинголл. За полчаса до обеда оба молодых джентльмена воротились из Фризинголла, условившись с инспектором Сигрэвом, что он вернется к нам на следующий день. Они заезжали к мистеру Мертуэту, индийскому путешественнику, проживавшему близ города. По просьбе мистера Фрэнклина, путешественник очень любезно согласился служить переводчиком при допросе тех двух индусов, которые совершенно не знали английского языка. Допрос, подробный и тщательный, не кончился ничем: не было ни малейших оснований подозревать фокусников в заговоре с кем-нибудь из наших слуг. Придя к этому заключению, мистер Фрэнклин послал в Лондон депешу; на том дело и кончилось до завтрашнего дня.

Но довольно об истории дня, последовавшего за днем рождения. Ни малейший свет не озарил тогда нас. Только дня через два туман как будто начал немножко рассеиваться. Как и с какими результатами, вы сейчас узнаете.

Глава XII

Прошла ночь четверга, и ничего не случилось. Утро пятницы принесло две новости.

Первая: приказчик булочника объявил, что он встретил Розанну Спирман накануне, под вечер, пробиравшуюся в густой вуали во Фризинголл по тропинке, которая шла через болото. Странно, что кого-то могли принять за Розанну, плечо которой делало бедняжку слишком заметной, – но этот человек наверняка ошибся, потому что Розанна, как вам известно, весь четверг пролежала больная у себя наверху.

Вторую новость принес почтальон. Достойный мистер Канди опять отпустил неудачную остроту, когда, уезжая под дождем вечером в день рождения, сказал мне, что кожа доктора непромокаема. В этот вечер он простудился и теперь лежал в горячке. По рассказам почтальона, он молол вздор в бреду так же бегло и безостановочно, как, бывало, в здравом рассудке. Мы все жалели маленького доктора, но особенно сожалел о его болезни мистер Фрэнклин – из-за мисс Рэчел. Из слов, сказанных им миледи за завтраком, когда я присутствовал в комнате, можно было понять, что если неизвестность относительно Лунного камня не разрешится вскорости, то мисс Рэчел понадобится совет самого лучшего доктора, какого только мы сможем найти.

Вскоре после завтрака пришла ответная телеграмма от мистера Блэка-старшего. Депеша сообщала нам, что он напал (через своего приятеля, начальника полиции) именно на такого человека, который может нам помочь. Звали его сыщик Кафф, а приезда его из Лондона можно было ожидать с утренним поездом.

Прочтя имя нового полицейского чиновника, мистер Фрэнклин вздрогнул. Кажется, он слышал разные любопытные анекдоты о сыщике Каффе от стряпчего своего отца во время пребывания в Лондоне.

– Я начинаю надеяться, что мы скоро увидим конец нашим беспокойствам, – сказал он. – Если половина рассказов, слышанных мной, справедлива, то в Англии никто не может сравниться с сыщиком Каффом, когда дело идет о том, чтобы раскрыть тайну.

Мы все пришли в волнение и в нетерпение, когда приблизилось время появления этого знаменитого и талантливого человека. Инспектор Сигрэв, возвратившийся к нам в назначенное время и узнавший, что ожидают лондонского сыщика, тотчас заперся в отдельной комнате и взял перо, чернила и бумагу, чтобы написать отчет, который, без сомнения, потребуют от него. Мне хотелось самому встретить сыщика на станции. Но о карете и лошадях миледи нечего было и думать даже для мистера Каффа, а кабриолет был нужен позже для мистера Годфри. Он глубоко сожалел, что вынужден оставить свою тетку в такое тревожное время, и любезно отложил час отъезда до последнего поезда, чтобы узнать об этом деле мнение искусного лондонского сыщика. Но в пятницу вечером он непременно должен был быть в Лондоне, потому что дамский комитет ввиду каких-то серьезных затруднений нуждался в его советах в субботу утром.

Приближалось время приезда сыщика, и я вышел к воротам ожидать его.

Когда я подошел к сторожке, со станции подъехала извозчичья карета и из нее вышел седоватый пожилой человек, до того худой, что казалось, у него нет ни одной унции мяса на костях. Одет он был в приличное черное платье, с белым галстуком на шее. Лицо его было остро, как топор, а кожа такая желтая, сухая и поблекшая, как осенний лист. В его стальных светло-серых глазах появлялось весьма неутешительное выражение, когда они встречались с вашими глазами, – словно они ожидали от вас более того, что было известно вам самим. Походка его была медленная, голос меланхолический; длинные сухощавые пальцы были крючковаты, как когти. Он походил на пастора, на подрядчика похоронного бюро – на кого угодно, только не на того, кем он был. Большей противоположности инспектору Сигрэву, нежели сыщик Кафф, и полицейского менее успокоительной наружности (для встревоженной семьи), сколько бы ни искали, вы не могли бы найти.

– Это дом леди Вериндер? – спросил он.

– Точно так, сэр.

– Я сыщик Кафф.

– Пожалуйте сюда.

По дороге к дому я упомянул о моем имени и положении в семействе, чтобы дать ему возможность говорить о деле, которое собиралась поручить ему миледи. Однако он ни слова о нем не сказал. Он восхищался парком, заметил, что морской воздух очень свеж и приятен. Я удивился про себя, чем это знаменитый сыщик Кафф заслужил свою репутацию. Мы дошли до дома подобно двум незнакомым собакам, первый раз в жизни посаженным вместе на одну цепь.

Спросив о миледи и услышав, что она в оранжерее, мы отправились в сад позади дома и послали слугу доложить ей. Пока мы ждали, сыщик Кафф разглядел сквозь арку, увитую плющом, наш питомник роз и прямо вошел туда, в первый раз выказав нечто похожее на интерес. К удивлению садовника и к моему негодованию, этот знаменитый полицейский оказался кладезем учености в пустячном искусстве разведения роз.

Хорош же был человек, который должен отыскать алмаз мисс Рэчел и узнать вора, укравшего его!

– Вы, кажется, любите розы, сэр? – заметил я.

– Не имею времени любить что-нибудь, – ответил сыщик Кафф. – Но, когда у меня есть свободная минутка, я всегда посвящаю ее розам, мистер Беттередж. Я начал жизнь среди них, в питомнике моего отца, и кончу жизнь среди них, если смогу. Да. В один прекрасный день – с божьей помощью – я перестану ловить воров и попробую ухаживать за розами. Между моими клумбами, господин садовник, будут травяные дорожки!

По-видимому, сыщика неприятно поразили наши дорожки, посыпанные песком.

– Для человека вашей профессии, сэр, это довольно странный вкус, – решился я заметить.

– Если вы посмотрите вокруг себя – а это делают немногие, – сказал сыщик Кафф, – вы увидите, что вкус человека по большей части совершенно не согласуется с его занятиями. Покажите мне две вещи, более противоположные, чем роза и вор, и я тотчас же изменю мой вкус, если еще не поздно в мои лета. Вы не находите, что дамасская роза – красивый фон почти для всех более нежных сортов, господин садовник?. А, я так и думал… Вот идет дама. Это леди Вериндер?

Он увидел ее, прежде чем ее заметили я или садовник, хотя мы знали, в какую сторону смотреть, а он нет. Я начал его считать гораздо наблюдательнее, чем он показался мне с первого взгляда.

Наружность сыщика, или дело, по которому он приехал, или то и другое как будто несколько смутили миледи. Первый раз в жизни видел я, как она не нашлась, что сказать постороннему. Сыщик Кафф тотчас же вывел ее из затруднения. Он спросил, не поручили ли уже кому-нибудь дело о краже, прежде чем мы послали за ним, и, услыхав, что был приглашен другой человек, который и теперь еще находится в доме, просил позволения прежде всего переговорить с ним. Миледи пошла к дому. Прежде чем инспектор последовал за нею, он на прощание ругнул дорожки, посыпанные песком.

– Уговорите миледи попробовать травяные дорожки, – сказал он садовнику, бросив кислый взгляд на песок.

Почему инспектор Сигрэв сделался гораздо ниже ростом, когда его представили Каффу, я не берусь объяснить. Я могу только упомянуть этот факт. Они удалились вместе и очень долго сидели запершись и не впуская к себе никого. Когда они вышли, инспектор был взволнован, а сыщик зевал.

– Мистер Кафф желает посмотреть гостиную мисс Вериндер! – сказал Сигрэв, обращаясь ко мне чрезвычайно торжественно и с большим воодушевлением. – Он, может быть, вздумает задать несколько вопросов. Пожалуйста, проводите его.

Пока мною распоряжались таким образом, я взглянул на знаменитого Каффа. Знаменитый Кафф, в свою очередь, смотрел на инспектора с тем спокойным ожиданием, которое я уже заметил. Не берусь утверждать, что он ожидал какой-нибудь глупости от своего собрата, но подозреваю, что это было именно так.

Я повел их наверх. Сыщик внимательно осмотрел индийский шкафчик и обошел вокруг всего будуара, задавая вопросы (лишь изредка инспектору и постоянно мне), цель которых, я полагаю, была непонятна для обоих нас в равной мере. Он дошел наконец до двери и очутился лицом к лицу с известной нам разрисовкой. Он положил свой сухой палец на небольшое пятнышко под замком, которое инспектор Сигрэв уже приметил, когда выговаривал служанкам, толпившимся в комнате.

– Какая жалость! – сказал сыщик Кафф. – Как это случилось?

Он задал вопрос мне. Я ответил, что служанки столпились в этой комнате накануне утром и что эту беду наделали их юбки.

– Инспектор Сигрэв приказал им выйти, сэр, – прибавил я, – чтобы они не наделали еще больших бед.

– Правда, – сказал инспектор своим военным тоном, – я велел им убраться вон. Это сделали юбки, мистер Кафф, это сделали юбки…

– Вы приметили, чьи юбки это сделали? – спросил сыщик Кафф, все еще обращаясь не к своему собрату по службе, а ко мне.

– Нет, сэр.

Тогда он обратился к инспектору Сигрэву и спросил:

– А вы это заметили, я полагаю?

Инспектор, казалось, был застигнут врасплох, но поспешил оправиться.

– Я не могу обременять свою память, – сказал он, – это пустяки, сущие пустяки.

Сыщик Кафф посмотрел на Сигрэва, как смотрел на дорожки, посыпанные песком в питомнике роз, и со своей обычной меланхолией в первый раз дал нам почувствовать, на что он способен.

– На прошлой неделе я производил одно секретное следствие, господин инспектор, – сказал он. – На одном конце следствия было убийство, а на другом чернильное пятно на скатерти, которого никто не мог объяснить. Во всех моих странствованиях по грязным закоулкам этого грязного света я еще не встречался с тем, что можно назвать пустяками. Прежде чем мы сделаем еще шаг в этом деле, мы должны увидеть юбку, которая сделала это пятно, и должны узнать наверное, когда высохла эта краска.

Инспектор, довольно угрюмо приняв это замечание, спросил, надо ли позвать женщин. Сыщик Кафф, подумав с минуту, вздохнул и покачал головой:

– Нет, мы прежде займемся краской. Вопрос о краске потребует двух слов: да или нет, – это недолго. Вопрос о женской юбке длинен. В котором часу служанки были в этой комнате вчера утром?.. В одиннадцать часов? Знает ли кто-нибудь в доме, сыра или суха была краска в одиннадцать часов утра?

– Племянник миледи, мистер Фрэнклин Блэк, знает, – сказал я.

– Он здесь?

Мистер Фрэнклин был очень близко, ожидая удобного случая быть представленным знаменитому Каффу. Через полминуты он был уже в комнате и давал следующее показание:

– Эту дверь разрисовывала мисс Вериндер под моим наблюдением, с моей помощью и составом моего изобретения. Этот состав высыхает, с какими бы красками ни употребили его, через двенадцать часов.

– Вы помните, сэр, когда было закончено то место, на котором теперь пятно? – спросил сыщик.

– Помню очень хорошо, – ответил мистер Фрэнклин. – Это место было окончено последним. Нам надо было кончить к прошлой среде, и я сам закончил его к трем часам пополудни или вскоре после этого…

– Сегодня пятница, – сказал сыщик Кафф, обращаясь к инспектору Сигрэву. – Вернемся назад, сэр. В три часа в среду это место было окончено. Состав должен был высохнуть через двенадцать часов – то есть к трем часам утра в четверг. Вы производили здесь следствие в одиннадцать часов утра. Вычтите три из одиннадцати, и останется восемь. Эта краска была суха уже восемь часов, господин инспектор, когда вы предположили, что женские юбки ее смазали.

Первый жестокий удар для мистера Сигрэва! Если б он не заподозрил бедную Пенелопу, я пожалел бы его.

Решив вопрос о краске, сыщик Кафф с этой минуты словно забыл о своем товарище по профессии и стал обращаться к мистеру Фрэнклину, как к более надежному помощнику.

– Весьма возможно, что вы дали нам ключ к тайне, сэр, – сказал он.

Не успели эти слова сорваться у него с губ, как дверь спальни распахнулась и мисс Рэчел неожиданно появилась перед нами. Она заговорила с сыщиком, словно не замечая или не обращая внимания на то, что он был ей совершенно незнаком.

– Вы сказали, – спросила она, указывая на мистера Фрэнклина, – что именно он дал вам ключ к тайне?

– Это мисс Вериндер, – шепнул я сыщику.

– Очень возможно, что этот джентльмен, мисс, – проговорил сыщик, внимательно изучая лицо моей барышни своими стальными серыми глазами, – дал нам в руки ключ.

На мгновение она повернулась и сделала попытку взглянуть на мистера Фрэнклина. Я говорю «сделала попытку», потому что она тотчас же опять отвернулась, прежде чем глаза их встретились. Ее мысли, по-видимому, были чем-то странно встревожены. Она покраснела, потом опять побледнела. Вместе с бледностью на ее лице появилось новое выражение – выражение, испугавшее меня.

– Ответив на ваш вопрос, мисс, – сказал сыщик, – я прошу у вас позволения, в свою очередь, задать вам вопрос. Здесь, на вашей двери, есть пятно. Известно ли вам, когда оно было сделано или кто его сделал?

Вместо того чтобы ответить ему, мисс Рэчел продолжала говорить свое, как если бы сыщик ни о чем не спросил ее или она ничего не слышала.

– Вы новый полицейский офицер?

– Я сыщик Кафф, мисс, из сыскной полиции.

– Как вы думаете, стоит ли вам выслушать совет молодой девушки?

– Очень буду рад выслушать его, мисс.

– Так исполняйте вашу обязанность сами и не позволяйте мистеру Фрэнклину Блэку помогать вам!

Она сказала эти слова с таким озлоблением и с такой яростью, с таким необыкновенным взрывом недоброжелательства к мистеру Фрэнклину в голосе и в выражении лица, что, хотя я знал ее с младенчества, хотя я любил и уважал ее больше всех после миледи, мне первый раз в моей жизни сделалось стыдно за мисс Рэчел.

Сыщик Кафф не отрывал от ее лица своего неподвижного взгляда.

– Благодарю вас, мисс, – сказал он. – Не знаете ли вы чего-нибудь об этом пятне? Может быть, вы сами нечаянно смазали краску?

– Я ничего не знаю об этом пятне.

С этим ответом она отвернулась от нас и опять заперлась в своей спальне. На этот раз и я услышал, как услышала прежде Пенелопа, что она зарыдала, лишь только осталась одна. Я не мог решиться взглянуть на сыщика и взглянул на мистера Фрэнклина, который стоял ближе всех ко мне. Он казался еще более огорченным, нежели я, тем, что случилось.

– Я говорил вам, что встревожен за нее, – шепнул он. – Теперь вы понимаете, почему?

– Мисс Вериндер, кажется, не в духе из-за пропажи алмаза, – заметил сыщик. – Это вещь ценная… Весьма естественно.

Извинение, которое я придумал за нее вчера (когда она забылась при инспекторе Сигрэве), сделал за нее сегодня человек, не принимавший в ней такого участия, как я, потому что он был посторонним ей человеком. Холодная дрожь пробежала у меня по спине – почему, я тогда не знал; думаю, что в ту минуту у меня, должно быть, мелькнуло первое подозрение о новой мысли (и мысли ужасной), которая появилась у сыщика Каффа лишь на основании того, что он усмотрел в мисс Рэчел и услышал от нее при этом первом их свидании.

– Язык молодых девиц имеет свои достоинства, сэр, – продолжал сыщик, обращаясь к мистеру Фрэнклину. – Забудем о том, что произошло, и приступим прямо к делу. Благодаря вам мы знаем, когда краска высохла. Теперь остается узнать, когда в последний раз эту дверь видели без пятна. У вас, по крайней мере, есть голова на плечах, и вы понимаете, о чем я говорю.

Мистер Фрэнклин постарался успокоиться и с усилием оторвал свои мысли от мисс Рэчел.

– Кажется, я понимаю. Чем точнее мы установим время, тем более мы ограничим поле розысков.

– Именно так, сэр, – ответил сыщик. – Вы смотрели на вашу работу в среду, после того как кончили ее?

Мистер Фрэнклин покачал головой и ответил:

– Не помню.

– А вы? – обратился сыщик Кафф ко мне.

– И я также не могу сказать, сэр.

– Кто был последним в этой комнате вечером в среду?

– Я полагаю, мисс Рэчел, сэр.

– Или, может быть, ваша дочь, Беттередж, – вмешался мистер Фрэнклин.

Он обернулся к мистеру Каффу и объяснил, что моя дочь – горничная мисс Вериндер.

– Мистер Беттередж, попросите вашу дочь сюда… Постойте, – сказал сыщик, отводя меня к окну, где нас никто не мог услышать. – Инспектор Сигрэв, – продолжал он шепотом, – дал мне подробный отчет о том, как он вел дело. Между прочим, он, по своему собственному признанию, рассердил всех слуг, а для меня очень важно успокоить их. Кланяйтесь от меня вашей дочери и всем остальным и скажите им, что, во-первых, я не имею еще доказательств, что алмаз был украден, я только знаю, что алмаз пропал. И во-вторых, обращение мое к слугам заключается просто в том, чтобы просить их помочь мне.

Зная, какое действие произвело на женскую прислугу запрещение, наложенное инспектором Сигрэвом на их комнаты, я поспешил спросить:

– Могу ли я, мистер Кафф, сказать женщинам еще третье? Могу ли я им сообщить, что вы приказали им кланяться и сказать, что они свободно могут бегать по лестницам взад и вперед и заглядывать в свои комнаты, когда это им вздумается?

– Можете, – сказал сыщик.

– Это их всех тотчас успокоит, сэр, – заметил я, – начиная с кухарки и кончая судомойкой.

– Ступайте же и сделайте это немедленно, мистер Беттередж.

Я сделал это менее чем за пять минут. Возникло только одно затруднение: когда я сообщил, что им можно теперь свободно входить в свои комнаты, мне понадобилось употребить всю свою власть, чтобы удержать женскую прислугу от попытки влететь наверх вслед за мной и Пенелопой в качестве добровольных свидетельниц, горячо желавших помочь сыщику Каффу.

Сыщику, по-видимому, понравилась Пенелопа. Он стал несколько менее сух, и на лице его появилось точно такое же выражение, какое было в то время, когда он приметил белую мускатную розу в цветнике. Вот показание моей дочери, взятое с нее сыщиком. Она дала его, мне кажется, очень мило, но ведь она вся в меня! В ней ничего нет материнского; слава богу, в ней ничего нет материнского!

Пенелопа показала, что ее весьма интересовала разрисовка двери, так как она помогала смешивать краски; она приметила место под замком, потому что его раскрашивали последним; видела его несколько часов спустя без пятна; оставила его в двенадцать часов ночи без пятна. Простившись со своей барышней в этот час в ее спальне, она слышала, как часы пробили в будуаре; она держалась в это время за ручку разрисованной двери; знала, что краска еще не высохла (так как помогала смешивать краски, как было выше сказано); особенно старалась поэтому не дотрагиваться до двери; могла присягнуть, что подобрала подол платья и что тогда на двери пятна не было; не могла присягнуть, что ее платье случайно не коснулось двери, когда она выходила; помнила, какое платье было на ней, потому что оно было новое, подарок мисс Рэчел; отец ее тоже помнил и тоже мог это подтвердить; она может принести платье, бывшее на ней в тот вечер, и сейчас за ним сходит.

Юбку понадобилось рассматривать долго, ввиду обширности ее размеров, и ни одного пятнышка на ней нигде не оказалось.

Потом сыщик стал расспрашивать меня, нет ли у нас в доме больших собак, которые могли бы вбежать в комнату и размазать краску хвостом. Услышав, что это невозможно, он послал за увеличительным стеклом и попробовал разглядеть пятно с его помощью. На краске не было следов человеческой руки. Все видимые признаки показывали, что краска была размазана чьим-то платьем. Тот, на ком было это платье, судя по показаниям Пенелопы и мистера Фрэнклина, чтобы сделать это пятно, должен был находиться в комнате между полуночью и тремя часами утра в четверг.

Доведя следствие до этого пункта, сыщик Кафф вспомнил, что в комнате еще находится инспектор Сигрэв, и, в назидание своему собрату, следующим образом подвел итог всему, что узнал.

– Эти ваши пустяки, господин инспектор, – сказал он, указывая на пятно, – сделались довольно важными после того, как вы видели их в последний раз. В том положении, в каком находится теперь следствие, это пятно должно привести к трем открытиям. Следует, во-первых, узнать, есть ли в этом доме одежда, запачканная такой краской. Во-вторых, выяснить, кому эта одежда принадлежит. В-третьих, добиться объяснений от этой особы: почему она была в этой комнате между полуночью и тремя часами утра? Если эта особа не сможет дать удовлетворительного объяснения, то вам незачем искать далеко руку, похитившую алмаз. Я сделаю это сам, с вашего позволения, а вас не стану больше отрывать от ваших обязанностей. Я вижу, что у вас здесь есть один из ваших подчиненных. Оставьте его мне на всякий случай и позвольте мне пожелать вам доброго утра.

Уважение инспектора Сигрэва к сыщику было велико, но уважение его к себе самому было еще больше. Метко задетый знаменитым Каффом, он отразил удар не менее ловко.

– До сих пор я воздерживался от высказывания своего мнения, – сказал инспектор все тем же нисколько не изменившимся воинственным тоном. – Теперь мне остается заметить, оставляя следствие в ваших руках, что из мухи очень легко сделать слона. Прощайте!

– Легко также совсем не заметить мухи тем людям, которые слишком высоко задирают голову.

Ответив на комплимент своего собрата в таких выражениях, сыщик Кафф отвернулся от него и отошел к окну.

Мистер Фрэнклин и я ждали, что будет дальше. Сыщик стоял, засунув руки в карманы, глядел в окно и тихо насвистывал про себя мотив: «Последняя летняя роза».

Позднее я заметил, что мистер Кафф начинал свистеть, забывая о правилах хорошего тона, только когда его мысль напряженно работала, с каждой секундой приближая его к какой-то ему одному ведомой цели. «Последняя летняя роза», очевидно, помогала ему и ободряла его. Вероятно, она чем-нибудь соответствовала его характеру, напоминая ему о любимых розах; и насвистывал он эту песенку на самый заунывный мотив.

Постояв у окна минуты две, сыщик дошел до середины комнаты и остановился в глубокой задумчивости, устремив взгляд на спальню мисс Рэчел. Через несколько мгновений он опомнился, кивнул головой, как бы говоря: «Так будет лучше!» и, обратясь ко мне, изъявил желание поговорить десять минут с моей госпожой, как только миледи это будет возможно.

Выходя из комнаты с этим поручением, я слышал, как мистер Фрэнклин задал сыщику вопрос, и остановился на пороге двери выслушать ответ.

– Вы еще не догадываетесь, – спросил мистер Фрэнклин, – кто украл алмаз?

– Алмаза никто не крал, – ответил мистер Кафф. Такой необыкновенный взгляд на дело привел нас обоих в недоумение, и мы оба стали убедительно просить его объяснить, что он хотел этим сказать.

– Подождите немного, – ответил сыщик. – Собраны еще не все звенья цепи.