Текст книги "Лунный камень(ил. В.Высоцкого)"

Автор книги: Уильям Уилки Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава XVI

В комнате миледи горела только маленькая лампа, при которой она обычно читала. Абажур был опущен так низко, что закрывал ее лицо. Вместо того чтобы поднять на нас глаза со своей обычной прямотой, она сидела возле стола и упорно не отрывала глаз от раскрытой книги.

– Мистер Кафф, – сказала она, – важно ли вам знать заранее для следствия, которое вы теперь ведете, не пожелает ли кто покинуть этот дом?

– Чрезвычайно важно, миледи.

– Стало быть, я должна сказать вам, что мисс Вериндер намерена переехать во Фризинголл, к своей тетке, миссис Эбльуайт. Она покидает нас завтра рано утром.

Сыщик Кафф взглянул на меня. Я шагнул было вперед, чтобы заговорить с моей госпожой, но, признаюсь вам, почувствовал, что у меня не хватает духу на это, и опять шагнул назад, так и не сказав ни слова.

– Могу я спросить, ваше сиятельство, когда мисс Вериндер надумала поехать к своей тетке? – осведомился сыщик.

– Около часу тому назад, – ответила моя госпожа.

Сыщик Кафф опять взглянул на меня. Говорят, сердце у старых людей не может биться быстро. Мое сердце не могло бы забиться сильнее, чем оно билось сейчас, если б даже мне снова сделалось двадцать пять лет!

– Я не имею никакого права, – сказал сыщик, – контролировать поступки мисс Вериндер. Я только покорнейше прошу вас отложить ее отъезд, если возможно. Мне самому необходимо съездить во Фризинголл завтра утром и вернуться к двум часам дня, если не раньше. Если б мисс Вериндер смогла задержаться здесь до этого времени, я желал бы сказать ей два слова, неожиданно, перед самым ее отъездом.

Миледи тотчас приказала мне передать кучеру ее распоряжение, чтобы карета была подана для мисс Рэчель не ранее двух часов дня.

– Имеете ли вы сказать еще что-нибудь? – спросила она затем сыщика.

– Только одно, ваше сиятельство. Если мисс Вериндер удивится этой перемене в распоряжении, пожалуйста, не упоминайте, что я причиною замедления ее путешествия.

Госпожа моя вдруг подняла голову от книги, как будто хотела сказать что-то, удержалась с большим усилием и, опять опустив глаза на раскрытую страницу, движением руки отпустила нас.

– Удивительная женщина, – сказал сыщик Кафф, когда мы вышли в переднюю, – если б не ее самообладание, тайна, озадачивающая вас, мистер Беттередж, раскрылась бы сегодня.

При этих словах истина наконец промелькнула в моей глупой старой голове. На минуту я, должно быть, совсем лишился рассудка. Я схватил сыщика за ворот и припер его к стене.

– Черт вас возьми! – закричал я. – С мисс Рэчель что-то неладно, а вы скрывали это от меня все время!

Припертый к стене сыщик не пошевелил ни рукою, ни единым мускулом на своем меланхолическом лице и только взглянул на меня.

– Ага! – произнес он. – Вы отгадали наконец.

Я выпустил воротник его сюртука, и голова моя опустилась на грудь.

Вспомните, пожалуйста, в оправдание моей вспышки, что я служил этому семейству пятьдесят лет. Я попросил у сыщика Каффа извинения, но боюсь, что сделал это с влажными глазами и не весьма приличным образом.

– Не сокрушайтесь, мистер Беттередж, – сказал сыщик с большей добротой, чем я имел право ожидать от него. – Если бы мы, при нашей профессии, были обидчивы, мы не стоили бы ничего. Если это может служить для вас хоть каким-нибудь утешением, схватите меня опять за шиворот. Вы не имеете ни малейшего понятия, как это делать, но я извиню вашу неловкость, принимая во внимание ваши чувства.

Он скривил углы губ, по-видимому, воображая, что отпустил удачную шуточку. Я провел его в свой маленький кабинет и запер дверь.

– Скажите мне правду, мистер Кафф, – начал я, – что именно вы подозреваете? Было бы жестоко скрывать это от меня теперь.

– Я не подозреваю, – ответил сыщик Кафф, – я знаю.

Мой горячий характер снова заявил о себе.

– Вы, кажется, просто хотите меня уверить, – воскликнул я, – что мисс Рэчель украла свой собственный алмаз!

– Да, – ответил сыщик, – я именно это хотел вам сказать. Мисс Вериндер прятала у себя, втайне от всех, Лунный камень с начала и до конца и доверилась в этом только Розанне Спирман, потому что она была уверена, что мы будем подозревать Розанну Спирман в воровстве. Вот вам все дело как на ладони. Схватите меня опять за шиворот, мистер Беттередж. Если вы таким образом облегчите ваши чувства, схватите меня опять за шиворот!

Помоги мне господь! Моим чувствам это не принесло бы облегчения.

– Приведите мне свои доводы, – вот все, что я мог ему сказать.

– Бы услышите мои доводы завтра, – ответил сыщик, – если мисс Вериндер откажется отложить поездку к своей тетке, – а вы увидите, что она откажется, – я буду принужден завтра изложить все дело перед вашей госпожою. А так как я не знаю, что может из этого выйти, прошу вас находиться при этом и быть свидетелем того, что произойдет. Пока же оставим это дело. Больше, мистер Беттередж, вы ни слова не услышите от меня о Лунном камне. Ваш стол накрыт для ужина. Это одна из многих человеческих слабостей, с которыми я всегда обращаюсь нежно. Пока вы позвоните слугам, я прочту молитву. Что касается до того, что нам подадут…

– Желаю вам хорошего аппетита, мистер Кафф, – сказал я. – Мой аппетит пропал. Я подожду и присмотрю, чтобы вам все было подано как следует, а потом, уж извините меня, я уйду и постараюсь наедине совладать с собою.

Я видел, что ему подали все самое лучшее, и ничуть не пожалел бы, если б он подавился всем этим.

Будучи встревожен и несчастен и не имея комнаты, где я мог бы уединиться, я пошел прогуляться по террасе и подумать обо всем в тишине и спокойствии.

Размышления мои были прерваны Самюэлем, он принес мне записку от моей госпожи.

В то время как я направился домой, чтобы прочитать эту записку при свете, Самюэль заметил, что будет перемена погоды. Мое встревоженное состояние помешало мне заметить это самому. Но сейчас, когда он обратил на это мое внимание, я услышал, что собаки беспокойны и ветер тихо воет.

Подняв глаза к небу, я увидел, что тучи становятся все чернее и чернее и все быстрее и быстрее затягивают бледную луну. Близилась буря, Самюэль был прав, близилась буря.

Миледи уведомляла меня в записке, что фризинголлский судья написал ей о трех индусах. В начале будущей недели мошенников надо будет выпустить на волю, – следовательно, дать свободу их действиям. Если мы намереваемся задать им еще какие-нибудь вопросы, то времени терять нельзя. Забыв упомянуть об этом при встрече с сыщиком Каффом, госпожа моя приказывала мне теперь же исправить ее забывчивость. Индусы совсем выскочили у меня из головы (как, без сомнения, выскочили они из вашей). Я не видел большой пользы в том, чтобы опять возвращаться к этому предмету. Но, разумеется, тотчас же повиновался отданному мне приказу.

Сыщика Каффа я нашел сидящим за бутылкой шотландского виски и положил записку миледи перед ним на стол.

В то время я уже почти ненавидел сыщика. Но в интересах истины должен сознаться, что в смысле находчивости это был все-таки удивительный человек.

Спустя полминуты после того, как он прочитал записку, он уже вспомнил то место в донесении инспектора Сигрэва, где говорилось об индусах, и ответ его был готов. В донесении инспектора Сигрэва сказано об одном знаменитом индийском путешественнике, хорошо знавшем индусов и их язык, не так ли? Очень хорошо. Не знаю ли я имя и адрес этого джентльмена? Опять очень хорошо. Не напишу ли их на обороте записки миледи? Очень обязан.

Сыщик Кафф сам заедет к этому джентльмену, когда отправится во Фризинголл.

– Вы надеетесь, что из этого выйдет что-нибудь? – спросил я. – Инспектор Сигрэв считает, что индусы так же невинны, как младенцы.

– До сих пор все предположения инспектора Сигрэва оказывались неверными, – ответил сыщик. – Не худо бы проверить завтра, но ошибся ли инспектор Сигрэв и насчет индусов.

В коридоре я встретил Пенелопу и спросил, чего она ждет.

Она ждала звонка своей барышни, чтобы укладываться для завтрашнего путешествия. Из дальнейших расспросов выяснилось, что причиной желания мисс Рэчель переехать к тетке во Фризинголл было то, что дом сделался для нее нестерпим и что она не может больше переносить гнусного присутствия полицейского под одной крышей с нею. Узнав полчаса назад, что ее отъезд отложен до двух часов дня, она ужасно рассердилась. Миледи, бывшая при этом, сделала ей строгий выговор, а потом (желая, по-видимому, сказать что-то дочери наедине) выслала Пенелопу из комнаты. Дочь моя чрезвычайно приуныла от перемены обстоятельств в нашем доме.

– Все идет не так, как следует, батюшка, все идет не так, как прежде. Я чувствую, что нам всем угрожает какое-то ужасное несчастье.

Я сам это чувствовал, но при Пенелопе старался придать всему благополучный вид. Пока мы говорили, раздался звонок мисс Рэчель. Пенелопа побежала наверх укладываться. Я пошел другой дорогой в переднюю – посмотреть, что говорит барометр о перемене погоды.

Когда я приблизился к двери, которая затворялась сама собою, на пружинах, и вела в нижнюю залу из людской, она распахнулась мне навстречу, и Розанна Спирман пробежала мимо меня с выражением ужасного страдания на лице, крепко прижимая руку к сердцу, как будто оно у нее болело.

– Что с вами, милая моя? – спросил я, останавливая ее. – Не больны ли вы?

– Ради бога, не говорите со мною, – ответила она и, вырвавшись из моих рук, побежала на черную лестницу.

Я попросил кухарку (которая была недалеко) пойти вслед за бедной девушкой. Два другие лица оказались так же недалеко, как и кухарка. Сыщик Кафф тихо вышел из моей комнаты и спросил, что случилось. Я ответил, что ничего. Мистер Фрэнклин с другой стороны отворил дверь и, выглянув в переднюю, спросил, не видел ли я Розанны Спирман.

– Она сейчас пробежала мимо меня, сэр, с весьма расстроенным лицом и сказала что-то весьма странное.

– Я боюсь, что я сам – невольная причина этого расстройства, Беттередж.

– Вы, сэр?

– Не могу себе этого объяснить, – но если девушка замешана в пропаже алмаза, я, право, думаю, что она готова была признаться во всем, избрав почему-то для этого меня, не долее как две минуты тому назад.

Когда он произносил последние слова, я случайно взглянул на дверь, и мне показалось, будто она немножко приотворилась с внутренней стороны.

Неужели там кто-то подслушивал? Дверь была снова плотно притворена, когда я подошел к ней; выглянув в коридор, я увидел, как мне показалось, фалды черного фрака сыщика Каффа, исчезавшие за углом. Он знал так же хорошо, как и я, что уже не может рассчитывать на мою помощь при том обороте, какой приняло его следствие. В подобных обстоятельствах от него можно было ожидать, что он сам придет себе на помощь, и притом именно таким тайным способом.

Не будучи вполне уверен, что видел сыщика, и не желая натворить беды там, где беды уже и так было достаточно, я сказал мистеру Фрэнклину, что, должно быть, одна из собак вошла в дом, и просил его передать мне, что именно произошло между ним и Розанной.

Мистер Фрэнклин указал на бильярд.

– Я катал шары, – сказал он, – и пытался выбросить из головы это несчастное дело об алмазе; поднял случайно глаза – и возле меня, как привидение, стоит Розанна Спирман! Она прокралась в комнату так незаметно, что сначала я просто не знал, как поступить. Увидя, что она сильно перепугана, я спросил, не хочет ли она сообщить мне что-нибудь. Она ответила: “Да, если я смею”. Зная, в чем ее подозревают, я мог только в одном смысле истолковать эти слова. Признаюсь, мне стало неловко. Я не желал вызывать откровенности этой девушки. В то же время, при тех трудностях, какие сейчас окружают нас, я был бы просто не вправе отказаться выслушать ее, если она действительно желала что-то сказать мне.

Положение было неудобное, и, кажется, я вышел из него довольно неловко. Я сказал ей: “Я не совсем понимаю вас. Чем могу вам служить?” Имейте в виду, Беттередж, что я говорил с ней отнюдь не сурово; бедная девушка не виновата в том, что она некрасива. Кий еще был в моих руках, и я продолжал катать шары, чтобы скрыть свою неловкость. Между тем, этим я еще более ухудшил дело. Кажется, я оскорбил ее, не имея ни малейшего намерения. Она вдруг отвернулась, и я услышал, как она сказала: “Он смотрит на бильярдные шары, ему приятнее смотреть на что угодно, только не на меня!” И прежде чем я успел удержать ее, она выбежала из залы. У меня неспокойно на душе, Беттередж, не возьметесь ли вы передать Розанне, что я не хотел быть неласковым с нею. Может быть, в мыслях своих я был немного жесток к ней, – я чуть ли не надеялся, что пропажу алмаза можно приписать ей. Не из недоброжелательства к бедной девушке, но…

Тут он замолк и, вернувшись к бильярду, принялся опять катать шары.

После того, что произошло между сыщиком и мною, я знал, что именно не договорил мистер Фрэнклин, не хуже его самого.

Только открытие, что Лунный камень был украден нашей второй служанкой, могло теперь избавить мисс Рэчель от подозрений, поселившихся против нее в душе сыщика Каффа. Вопрос шел уже не о том, чтобы успокоить нервное раздражение моей барышни; вопрос шел о том, чтобы доказать ее невиновность. Если бы Розанна ничем не скомпрометировала себя, надежда, которую испытывал мистер Фрэнклин, была бы, как сам он признался, по совести говоря, жестокою в отношении нее. Но дело было не так. Она притворилась больною и тайно ходила во Фризинголл. Она не спала всю ночь или уничтожала что-то такое секретно. И она ходила к Зыбучим пескам в этот вечер при обстоятельствах чрезвычайно подозрительных, чтобы не сказать больше. По всем этим причинам (как ни жаль мне было Розанны) я не мог не думать, что взгляд мистера Фрэнклина на это дело был естествен и не безрассуден.

Я сказал ему об этом.

– Да, да, – ответил он. – Но есть еще надежда, – конечно, очень слабая, – что поведение Розанны может иметь какое-то объяснение, которого мы сейчас еще не видим. Я терпеть не могу оскорблять чувства женщины, Беттередж. Передайте бедной девушке то, о чем я просил вас. Если она пожелает говорить со мною, – все равно, попаду я через это в беду или нет, – пришлите ее ко мне в библиотеку.

С этими добрыми словами он положил кий и оставил меня.

Наведя справки в людской, я узнал, что Розанна ушла в свою комнату, отклонивши всякую помощь кухарки и прося только об одном: чтобы ее оставили в покое. Вопрос об ее исповеди кому бы то ни было отпал на сегодня. Я передал это мистеру Фрэнклину, который покинул тотчас же библиотеку и пошел спать.

Я гасил огни и запирал окна, когда Самюэль пришел ко мне с известием о сыщике Каффе, – его нигде нельзя было отыскать в нижнем этаже дома. Я заглянул в свою комнату. Совершенно справедливо, там никого не было; я нашел только пустой стакан и сильный запах горячего грога. Может быть, сыщик сам ушел в спальню, приготовленную для него? Я пошел наверх посмотреть.

Когда я добрался до второй площадки, мне послышался слева звук тихого и мерного дыхания. Левая сторона площадки вела в коридор, сообщавшийся с комнатой мисс Рэчель. Я заглянул туда, и там, свернувшись на трех стульях, поставленных поперек коридора, с красным носовым платком, обвязанным вокруг седовласой головы, со свернутым черным фраком у изголовья, лежал и спал сыщик Кафф!

Он проснулся тотчас, тихо, как собака, как только я подошел к нему.

– Спокойной ночи, мистер Беттередж, – сказал он.

– Что вы тут делаете? – спросил я. – Почему вы не легли в постель?

– Я не лег в постель, – ответил сыщик, – потому, что принадлежу к числу тех многих людей на этом жалком свете, которые не могут зарабатывать свои деньги зараз – быстро, легко и честно. Сегодня вечером произошел ряд странных событий в отрезок времени между возвращением Розанны Спирман с Зыбучих песков и решением мисс Вериндер оставить дом. Что бы ни спрятала Розанна, мне ясно, что ваша молодая барышня не сможет уехать, пока не узнает, что это спрятано. Обе они должны сегодня же ночью секретно снестись друг с другом, когда в доме все стихнет, и я хочу этому помешать.

Браните не меня за то, что я нарушил ваши распоряжения насчет спальни, мистер Беттередж, браните алмаз.

– Желал бы я, чтобы этот алмаз никогда не попадал в наш дом! – вырвалось у меня.

Сыщик Кафф с плачевной миной взглянул на три стула, к которым он сам себя приговорил в эту ночь, и ответил серьезно:

– И я также.

Глава XVII

Ночью ничего не произошло, и (я счастлив добавить!) мисс Рэчель и Розанна не делали никаких попыток к свиданию, – бдительность сыщика Каффа осталась невознагражденной.

Я ожидал, что сыщик Кафф тотчас же, утром, отправится во Фризинголл.

Однако он задержался, словно хотел проделать прежде что-то другое. Я предоставил Каффа его собственным замыслам и, выйдя вскоре из дома, встретил мистера Фрэнклина в его любимой аллее у кустарника.

Прежде чем мы успели обменяться двумя словами, сыщик неожиданно подошел к нам. Должен признаться, мистер Фрэнклин принял его довольно надменно.

– Вы хотите что-нибудь сказать мне? – вот все, что Кафф получил в ответ на свое вежливое пожелание мистеру Фрэнклину доброго утра.

– Да, я хочу кое-что сказать вам, сэр, – ответил сыщик, – по поводу следствия, которое здесь произвожу. Вчера вы узнали, какой оборот принимает это следствие. Весьма естественно, что, в вашем положении, вы оскорбились и огорчились. Весьма естественно также, что вы вымещаете на мне свой гнев, возбужденный семейным скандалом.

– Что вам нужно? – перебил мистер Фрэнклин довольно резко.

– Мне нужно напомнить вам, сэр, что до сих пор обстоятельства не подтвердили, что я ошибаюсь. Имея это в виду, вспомните также, что я полицейский чиновник и действую здесь по поручению хозяйки дома. При настоящем положении дела, скажите, обязаны вы или нет, как добрый гражданин, помочь мне особенными сведениями, которыми вы, весьма возможно, располагаете?

– Я не имею никаких особенных сведений, – ответил мистер Фрэнклин.

Сыщик Кафф отклонил этот ответ, как если бы мистер Фрэнклин не ответил вовсе.

– Вы сможете сберечь мне время, сэр, – продолжал он, – если захотите понять и высказаться откровенно.

– Я вас не понимаю, – ответил мистер Фрэнклин, – и мне не о чем высказываться.

Стоя молча возле них, я вспомнил о приотворенной накануне двери и о фалдах фрака, исчезнувших в коридоре. Сыщик Кафф, без всякого сомнения, слышал достаточно до той минуты, как я помешал ему, – чтобы возыметь подозрение, что Розанна облегчила свою душу, признавшись в чем-то мистеру Фрэнклину Блэку.

Не успела эта мысль прийти мне в голову, как в конце дорожки у кустарника появилась сама Розанна Спирман. За нею шла Пенелопа, старавшаяся, по-видимому, заставить ее вернуться назад в дом. Видя, что мистер Фрэнклин не один, Розанна остановилась, как бы в большом недоумении – что ей делать? Пенелопа ждала позади нее. Мистер Фрэнклин заметил девушек в одно время со мной. Сыщик со своей дьявольской хитростью сделал вид, будто совсем не заметил их. Все это случилось в одно мгновение.

Прежде чем мистер Фрэнклин и я успели сказать хоть слово, сыщик Кафф как ни в чем не бывало, будто продолжая начатый разговор, проговорил громким голосом так, чтобы Розанна могла его услышать:

– Вам нечего бояться причинить кому-либо вред, сэр! Напротив, я прошу вас удостоить меня своим доверием, если вы принимаете участие в Розанне Спирман.

Мистер Фрэнклин тотчас же сделал вид, будто и он тоже не заметил девушки. Он ответил так же громко:

– Я не принимаю никакого участия в Розанне Спирман.

Взглянув на другой конец дорожки, я увидел издали, как Розанна вдруг повернула обратно, едва только мистер Фрэнклин проговорил эти слова.

Вместо того чтобы сопротивляться Пенелопе, как это она делала за минуту перед тем, она позволила теперь моей дочери взять ее за руку и отвести в дом.

Раздался звонок к первому завтраку, и сыщик Кафф был теперь вынужден отказаться от дальнейших попыток узнать что-либо. Он сказал мне спокойно:

– Я поеду во Фризинголл, мистер Беттередж, и вернусь до двух часов дня.

Не сказав более ни слова, он пошел своей дорогой, и мы освободились от него на несколько часов.

– Вы должны поправить это дело перед Резанной, – сказал мне мистер Фрэнклин, как только мы остались одни, – судьба словно предназначила меня говорить или делать неловкости при этой несчастной девушке. Вы видите сами, что сыщик Кафф обоим нам подстроил ловушку. Если бы он добился того, чтобы сконфузить меня или раздражить ее, он мог бы заставить меня или ее сказать что-нибудь, отвечающее ого цели. Под влиянием минуты я но нашел лучшего исхода, чем тот, который выбрал. Этим я помешал девушке сказать лишнее и дал понять сыщику, что вижу его насквозь. Очевидно, он подслушивал, Беттередж, когда мы с вами беседовали вчера.

“Мало того, что подслушивал, – хуже! – подумал я. – Сыщик вспомнил мои слова о том, что девушка влюблена в мистера Фрэнклина, и нарочно заговорил об участии мистера Фрэнклина к Розанне, – так, чтобы Розанна могла услышать его ответ”.

– Что до подслушивания, сэр, – заметил я (оставив при себе второй вывод), – мы все, как говорится, окажемся товарищами по несчастию, если такого рода вещи станут продолжаться. Подсматривать, подглядывать и подслушивать – естественное занятие людей, находящихся в нашем теперешнем положении. Я не забуду того, что вы мне сказали. Я воспользуюсь первым случаем, чтобы поправить дело с Розанной Спирман.

– Вы еще ничего не говорили ей о прошлом вечере? – спросил мистер Фрэнклин.

– Ничего, сэр.

– Так и не говорите ничего. Мне лучше не вызывать признаний девушки, когда сыщик только того и ждет, чтобы застать нас вдвоем. Мое поведение не очень-то последовательно, Беттередж, не так ли? Если только алмаза не окажется у Розанны, я не представляю себе выхода из этого дела, о котором нельзя подумать без ужаса. А между тем я не могу и не хочу помогать сыщику Каффу уличать эту девушку.

Довольно нелогично, без сомнения. Но я и сам чувствовал то же. Я вполне его понимал. И если хоть раз в жизни вы вспомните, что вы смертны, может быть, и вы тоже вполне поймете его.

Положение дела в нашем доме и вне дома, пока сыщик ездил во Фризинголл, было вкратце следующее.

Мисс Рэчель, упорно запершись в своей комнате, ожидала, когда ей подадут карету, чтобы ехать к тетке. Миледи и мистер Фрэнклин позавтракали вдвоем. После завтрака мистер Фрэнклин вдруг принял одно из своих внезапных решений – стремительно вышел из дому успокоить свои нервы довольно продолжительной прогулкой. Только я один видел, как он ушел; он сообщил мне, что вернется до возвращения сыщика. Перемена в погоде, предвиденная накануне, настала. За проливным дождем вскоре после рассвета подул сильный ветер. Весь день было свежо и ветрено. Хотя тучи нависли мрачнее прежнего, дождя не было. Погода для прогулки человека молодого и сильного, способного вынести редкие порывы ветра с моря, была недурна.

После завтрака я помогал миледи просматривать наши домашние счета. Она только раз намекнула на Лунный камень, и только для того, чтобы запретить упоминать о нем.

– Подождите, пока вернется этот человек, – сказала она, имея в виду сыщика, – мы тогда будем обязаны говорить об этом, сейчас нас никто к тому не принуждает.

Расставшись с миледи, я нашел в своей комнате поджидавшую меня Пенелопу.

– Батюшка, прошу вас, пойдите и поговорите с Розанной, – сказала она, – я очень беспокоюсь за нее.

Я отлично понимал, в чем дело. Но у меня правило, чтобы мужчины, как существа высшие, воздействовали на женщин где только возможно. Если женщина хочет заставить меня что-нибудь сделать (дочь моя или кто другой), я всегда желаю знать: для чего? Чем чаще вы заставите их ломать голову, выискивая резон, тем более покладистыми будут они в течение всей жизни. Не вина этих бедняжек, что они сперва действуют, а уже потом соображают. Это вина тех, кто потакает им, как дурак. Причину, приведенную по данному поводу Пенелопой, передаю ее собственными словами:

– Я очень боюсь, батюшка, что мистер Фрэнклин, сам не желая того, жестоко оскорбил Розанну.

– А зачем она пошла тогда в рощу? – спросил я.

– Из-за собственного сумасбродства, – ответила Пенелопа, – не могу назвать это другим словом. Она хотела говорить с мистером Фрэнклином сегодня утром во что бы то ни стало. Я употребила все усилия, чтобы остановить ее; вы сами видели это. Если бы только я могла увести ее прежде, чем она услышала эти ужасные слова!

– Полно, полно! – сказал я. – Не преувеличивай. Ничего особенного не произошло, чтобы привести Розанну в отчаяние.

– Ничего особенного не произошло, чтобы привести ее в отчаяние, батюшка, только мистер Фрэнклин сказал, что не принимает в ней никакого участия и – ох! – таким жестоким тоном.

– Он сказал это, чтобы заткнуть рот сыщику.

– Я говорила ей: но, батюшка, он уже много недель подряд унижал и огорчал ее; и в довершение еще и это! Она просто ужаснула меня, батюшка, когда мистер Фрэнклин сказал эти слова. Она как будто окаменела, услышав их. Она вдруг сделалась необыкновенно спокойна и продолжает с тех пор работать как во сне.

Я почувствовал тревогу на душе. Было что-то в голосе Пенелопы, заставившее замолчать мой рассудок. Я вспомнил, что произошло между мистером Фрэнклином и Розанной вчера в бильярдной. Она была тогда поражена в самое сердце, а сейчас опять, на беду, бедняжку уязвили в самое чувствительное место.

Вспомнив данное мною мистеру Фрэнклину слово поговорить с Розанной, я решил, что наступило самое подходящее время сдержать это слово.

Розанна подметала коридор, бледная и спокойная, опрятная, как всегда, в своем скромном ситцевом платье. Только глаза ее были странно тусклы – не то чтобы они были заплаканы, по как будто смотрели на что-то слишком пристально. Может быть, то был туман, нагнанный ее собственными мыслями.

Вокруг нее не было, конечно, ничего, что она бы уже не видала и перевидала сотни и сотни раз.

– Поднимите-ка голову, Розанна! – сказал я. – Не мучайте себя собственными фантазиями. Я пришел передать вам кое-что от мистера Фрэнклина.

Я изложил перед нею все дело с настоящей точки зрения в самых дружелюбных и успокоительных словах, какие только мог придумать. Мои правила относительно слабого пола, как вы уже могли приметить, очень строги. Но каким-то образом, когда я сталкиваюсь лицом к лицу с женщинами, правила эти, признаюсь, на практике не применяются.

– Мистер Фрэнклин очень добр и внимателен. Пожалуйста, поблагодарите его.

Вот все, что она сказала мне в ответ. Дочь моя уже заметила, что Розанна занималась своим делом, как во сне; прибавлю, что она и слушала, и говорила тоже как во сне. Сомневаюсь, поняла ли она то, о чем я ей говорил.

– Уверены ли вы, Розанна, что понимаете мои слова? – спросил я.

– Совершенно уверена.

Она повторила это не как живая женщина, а как заводная кукла. Говоря, она продолжала все время мести коридор. Я взял у нее из рук щетку, так кротко и ласково, как только мог.

– Полно, полно, милая моя, – сказал я, – вы как будто сами не своя. У вас есть что-то на душе. Я ваш друг, и останусь вашим другом, даже если за вами есть какой-нибудь грешок. Будьте откровенны со мной, Розанна, будьте откровенны!

Было время, когда, говоря с нею таким образом, я вызвал бы слезы на ее глаза. Теперь я не увидел в них никакой перемены.

– Да, – механически произнесла она, – я расскажу все откровенно.

– Миледи?

– Нет.

– Мистеру Фрэнклину?

– Да, мистеру Фрэнклину.

Я сам не знал, что ей ответить на это. Она находилась в таком состоянии, что никак не смогла бы понять предостережения не говорить с мистером Фрэнклином наедине, которое он посоветовал мне сделать ей. Пробуя ощупью следующий свой шаг, я сказал ей, что мистер Фрэнклин вышел погулять.

– Это все равно, – ответила она, – я больше не стану беспокоить мистера Фрэнклина сегодня.

– Почему бы вам не поговорить с миледи? – спросил я. – Вы облегчили бы себе душу в беседе с такой сострадательной госпожой, всегда относившейся к вам сердечно.

Она смотрела на меня с минуту с серьезным и пристальным вниманием, будто старалась запечатлеть в памяти мои слова. Потом взяла из рук моих щетку и пошла с нею медленно вдоль коридора.

– Нет, – сказала она, продолжая мести, – я знаю лучший способ облегчить свою душу.

– Какой?

– Пожалуйста, позвольте мне продолжать мою работу!

Пенелопа пошла вслед за нею, предлагая ей помощь. Она ответила:

– Нет. Я хочу исполнить свою обязанность. Благодарю вас, Пенелопа.

Она взглянула на меня.

– Благодарю вас, мистер Беттередж.

Ничем нельзя было тронуть ее, не о чем было говорить с ней. Я сделал знак Пенелопе уйти со мною. Мы оставили ее, как нашли, метущую коридор словно во сне.

– Это дело нашего доктора, – сказал я, – тут мы бессильны.

Дочь моя напомнила мне о том, что наш доктор, мистер Канди, был болен.

Он простудился, – как вы, может быть, помните, – еще в тот самый вечер, после званого обеда у нас. Его помощник, некий мистер Эзра Дженнингс, был, разумеется, к нашим услугам. Но в нашей местности мало кто его знал.

Я решил переговорить с миледи. Но миледи заперлась с мисс Рэчель. Мне было невозможно увидеть ее, покуда она не выйдет оттуда.

Я долго ждал понапрасну, пока часы на парадной лестнице не пробили без четверти два. Через пять минут меня окликнули с дорожки перед домом. Я тотчас узнал этот голос. Сыщик Кафф вернулся из Фризинголла.