Текст книги "Гонолулу"

Автор книги: Уильям Моэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Однажды помощник не явился ни к обеду, ни к чаю. Во время обеда Батлер не обратил внимания на его отсутствие, но за чаем он спросил китайца-кока:

– Где помощник? Он не придет к чаю?

– Нет хотеть чай, – ответил кок.

– Не заболел ли он?

– Не знаю.

На следующий день Бэнанес вернулся, но был он более мрачным, чем когда-либо, и капитан поинтересовался у девушки, не знает ли она, в чем дело. Она улыбнулась и пожала своими прелестными плечами. Она рассказала капитану, что Бэнанес влюбился в нее и огорчен ее отказом. Капитан обладал хорошим чувством юмора и не был ревнивым; ему показалось невероятно смешным, что Бэнанес мог влюбиться. У мужчины, столь косоглазого, как он, слишком мало шансов на взаимность. Во время чая капитан весело его поддразнивал. Делая вид, что он говорит в воздух, так, чтобы у помощника не возникло уверенности, что он все знает, капитан нанес ему несколько чувственных ударов. Девушке, однако, все это не представлялось столь же смешным, и она вскоре попросила капитана прекратить шутки. Батлера удивила ее серьезность. Она пояснила, что он не знает ее народа. Когда в них возбуждается страсть, они способны на все. Она была слегка испугана. Для Батлера это было таким абсурдом, что он искренне расхохотался.

– Если он будет докучать тебе, ты только пригрози, что скажешь мне. Это отрезвит его.

– Я думаю, лучше выгнать его совсем.

– Ну это уж дудки. Я понимаю толк в моряках, и он моряк хороший. Но если он не оставит тебя в покое, я устрою ему хорошенькую взбучку, так, чтобы отбить охоту навсегда.

Может быть, девушка обладала мудростью, не свойственной ее полу. Она знала, что бесполезно спорить с мужчиной, если он уже для себя все решил, ибо это лишь увеличит его сопротивление, и приняла все как есть. И теперь на грязной шхуне, прокладывающей свой путь через спокойное море, меж цветущих островов, назревала мрачная, напряженная драма, о которой маленький толстый капитан и не подозревал. Сопротивление девушки так разожгло Бэнанеса, что он перестал быть человеком, он был полон одним слепым желанием. Его любовь к ней выражалась не в ласке или радости, но в какой-то мрачной и дикой ярости. Ее презрение сменилось ненавистью, и, когда он обращался к ней с мольбой, она отвечала с горькой и, резкой злобой. Но борьба шла невидимая, молчаливая, и когда капитан спросил ее немного позже, оставил ли Бэнанес ее в покое, девушка солгала.

Но однажды ночью, когда они стояли у Гонолулу, Батлер вернулся с берега как раз вовремя. Они отплывали на рассвете. Бэнанес на берегу наглотался туземной водки и был пьян. Капитан, налегая на весла, услышал звуки, поразившие его. Он вскарабкался по трапу. И увидел Бэнанеса, который старался взломать дверь каюты: он проклинал девушку, грозился ее убить, если она не впустит его.

– Ты что, черт возьми, вытворяешь! – закричал Батлер.

Помощник отпустил ручку двери, бросил на капитана взгляд, полный дикой ненависти, и, ни слова не говоря, хотел уйти.

– Постой. Так что ты собирался сделать с этой дверью?

Помощник все еще молчал. Он смотрел на капитана с мрачной бессмысленной яростью.

– Я отучу тебя от твоих дрянных штучек, грязный косоглазый ниггер, – сказал капитан.

Он был на добрый фут ниже помощника и не мог с ним потягаться, но он рассчитывал на поддержку туземной команды, и кроме того, у капитана был удобный кастет. Быть может, это не оружие, каким должен пользоваться джентльмен, но ведь капитан Батлер не был джентльменом. Не привык он и иметь дела с джентльменами. Прежде чем Бэнанес мог что-нибудь сообразить, правая рука капитана выстрелила, и кулак со стальным кольцом угодил ему прямо в челюсть. Он грохнулся, как бык под топором.

– Это ему урок, – сказал капитан.

Бэнанес не шевельнулся. Девушка отперла каюту и вышла.

– Он умер?

– Нет.

Он позвал пару матросов и приказал отнести помощника на его койку. Он с удовлетворением потер руки, и его круглые голубые глаза сверкнули за стеклами очков. Но девушка была странно молчалива. Она обвила капитана руками, как бы стараясь защитить его от незримой беды.

Прошло два или три дня, пока Бэнанес поднялся на ноги, и когда он вышел из своей каюты, можно было видеть, что лицо его распухло и все в ссадинах. Несмотря на темную кожу, синяки были хорошо заметны. Батлер заметил, как он осторожно пробирался вдоль палубы, и окликнул его. Помощник молча направился к нему.

– Послушай-ка, Бэнанес, – сказал капитан, закрепляя очки на вспотевшем носу – жара стояла страшная. – Я не собираюсь тебя выгонять за это, но ты теперь должен знать, что если я бью – я бью больно. Не забывай этого и прекрати заниматься грязными делишками.

Потом он протянул руку и озарил помощника добродушной светлой улыбкой, в которой таилось обаяние капитана. Помощник взял протянутую руку, и его распухшие губы расплылись в дьявольской ухмылке. По мнению капитана, инцидент был окончательно исчерпан, и, когда они втроем сидели за обедом, он опять стал подшучивать над появившимся Бэнанесом. Тот ел с трудом, и его распухшее лицо еще больше было перекошено от боли, так что производил он действительно весьма отталкивающее впечатление.

Этим вечером, когда капитан сидел на верхней палубе, покуривая трубку, его сотрясла дрожь.

– Не понимаю, чего это меня знобит в такую ночь, – пробормотал он. – Может, я подхватил лихорадку? Целый день какое-то недомогание было.

Перед сном он принял хинин, и на следующее утро ему стало лучше, хотя и чувствовал он себя слегка ослабевшим, как после порядочной попойки.

– Видимо, с печенью не в порядке, – подумал капитан и принял таблетку.

Его совсем покинул аппетит в тот день, а к вечеру ему стало и вовсе скверно. Он прибегнул еще к одному средству, какое знал, – выпить две-три стопки горячего виски, но и это не оказалось действенным, и, когда на следующее утро он глянул в зеркало, совсем не узнал себя.

– Если я не поправлюсь к нашему возвращению на Гонолулу, придется позвать доктора Дэнби. Он-то меня поднимет на ноги.

Он уже не мог есть. Во всем теле он ощущал чрезвычайную вялость. Спал он крепко, но пробуждался совсем не отдохнувшим, наоборот, он чувствовал странное изнурение. И этому маленькому энергичному человеку, которому и в голову не могло прийти валяться в постели, приходилось прилагать огромные усилия, чтобы подняться со своей койки. Через несколько дней он обнаружил, что не в силах преодолеть охватившую его слабость, и решил отлежаться.

– Бэнанес может присмотреть за судном, – сказал он. – Он теперь в норме.

Он про себя рассмеялся, вспомнив, как часто ему приходилось валяться безмолвным бревном в своей койке после ночной попойки с приятелями. Это было до того, как он обрел свою девушку. Он улыбнулся ей и пожал ее руку. Девушка была озадачена и встревожена. Он заметил, что она беспокоится за него, и старался ее утешить. За всю свою жизнь он не болел и дня, так что через неделю он будет в полном порядке.

– Я хочу, чтобы ты выгнал Бэнанеса, – сказала она. – Я чувствую, что он всему виной.

– Ну, подобной глупости я не сделаю, кто тогда поведет судно? Я понимаю толк в моряках, и он моряк хороший. – Его голубые глаза, теперь как бы выцветшие, с пожелтевшими белками, блеснули. – Уж не думаешь ли ты, малышка, что он пытался меня отравить?

Она не ответила, но, поговорив раза два с коком-китайцем, сама взяла на себя главную заботу о питании капитана. Но он ел очень мало, и ей с огромным трудом удавалось уговорить его выпить чашку супа раза два-три в день. Было очевидно, что он очень болен, он быстро терял в весе, его упитанная физиономия побледнела и осунулась. Он не испытывал никакой боли, но с каждым днем нарастала слабость и апатия. Слабость его изнуряла. Их плавание продолжалось на этот раз около четырех недель, и к приходу в Гонолулу капитан был не на шутку встревожен своим состоянием. Он не вставал с постели уже две недели и чувствовал себя слишком слабым, чтобы подняться и отправиться к доктору. Он послал ему письмо с просьбой прийти на судно. Врач осмотрел его, но никак не мог объяснить его состояние. Температура была нормальной.

– Послушайте, капитан, – сказал он. – Я буду с вами совершенно откровенным. Я не знаю, что с вами, обследование, которое я провел, не позволяет мне установить диагноз. Вы должны отправиться в больницу, так чтобы мы держали вас под наблюдением. Никаких органических нарушений у вас нет, в этом я уверен, и, я полагаю, несколько недель в больнице приведут вас в порядок.

– Я не собираюсь покидать мое судно.

Китайцы-владельцы были странноватые типы, сказал он; если он оставит судно из-за болезни, хозяин судна может выгнать его, а ему никак нельзя терять работу. Пока он остается здесь, он застрахован контрактом, да и помощник у него первоклассный. К тому же он не хочет расстаться с девушкой. Никто не пожелал бы лучшей сиделки; если кто и мог бы вытащить его из болезни, то это лишь она. Все люди смертны, и единственное, в чем он нуждается, – чтобы его оставили в покое. Он и слушать не желал увещеваний врача, и наконец доктор уступил.

– Я выпишу вам рецепт, – сказал он неуверенно, – и посмотрим, станет ли вам лучше. А пока лучше оставайтесь в постели.

– Об этом не стоит беспокоиться, док, – отвечал капитан. – Я чувствую себя не сильнее кошки.

Но он верил в рецепт доктора так же мало, как сам доктор, и, когда остался один, утешался тем, что поджег его своей сигарой. А развлечься чем-нибудь ему было необходимо, поскольку сигара ему казалась безвкусной, и он курил потому лишь, что хотел себя убедить, что не слишком-то он болен. Вечером несколько друзей, хозяев грузовых пароходов, прослышав, что он болен, пришли его навестить. Они обсуждали его состояние за бутылкой виски и ящиком филиппинских сигар. Один из них припомнил, как с его помощником приключилась подобная же странность и ни один врач в Соединенных Штатах не сумел его вылечить. И тут он прочитал в газете рекламу какого-то патентованного лекарства и подумал, что было бы невредно попробовать его. И окреп и выздоровел всего после двух бутылок этого средства. Но болезнь придала капитану Батлеру новую и странную прозорливость, и пока они говорили, он, казалось, читал их мысли. Они считали, что он умирает. И как только они ушли от него, капитану стало страшно.

Девушка увидела его беспомощность. И решила воспользоваться удобным случаем. Она убеждала его пригласить туземного лекаря, и он решительно отказывался, но теперь она буквально умоляла его. Он слушал с тревогой в глазах. Он колебался. Было очень странным, что доктор-американец не смог сказать, что с ним такое. Но он не хотел, чтобы она подумала, что он напуган. Если он позволит проклятому ниггеру прийти осмотреть себя, то лишь затем, чтобы успокоить ее. Он сказал ей, пусть поступает как хочет.

Туземный лекарь пришел на следующую ночь. Капитан лежал один, в полудреме, каюта освещалась смутным светом керосиновой лампы. Дверь мягко отворилась, и на цыпочках вошла девушка. Она оставила дверь открытой, и кто-то тихо проскользнул вслед за ней. Капитан улыбнулся этой таинственности, но он был таким слабым, что улыбка оказалась не больше, чем слабым мерцанием в его глазах. Лекарь был маленький старичок, очень худой и морщинистый, с совершенно лысой головой и обезьяньим лицом. Он смахивал на сучковатое и согнувшееся старое дерево. Он мало походил на человека, но его глаза были яркими, и в полутьме казалось, что они вспыхивают красноватым пламенем. На нем были грязные хлопчатобумажные штаны, дангари, а верхняя часть тела оставалась обнаженной. Он присел на корточки и минут десять смотрел на капитана. Затем ощупал ладони его рук и ступни ног. Девушка испуганными глазами следила за его действиями. Не было произнесено ни слова. Потом лекарь попросил дать какую-нибудь вещь из одежды капитана. Девушка протянула ему старую фетровую шляпу, которую капитан постоянно носил; лекарь, крепко держа шляпу обеими руками, опустился обратно на пол и, раскачиваясь назад и вперед, тихо забормотал какую-то тарабарщину.

Наконец он издал слабый вздох и выронил шляпу. Он извлек из кармана своих штанов старую трубку и зажег ее. Девушка приблизилась к нему и села рядом. Он что-то прошептал ей, и она сильно вздрогнула. Несколько минут они торопливо вполголоса говорили, а затем оба поднялись. Она дала ему денег и открыла дверь. Он выскользнул так же бесшумно, как и вошел. Девушка тут же вернулась к капитану и склонилась прямо к его уху:

– Это враг молится о твоей смерти.

– Не болтай чепухи, деточка, – раздраженно сказал капитан.

– Это правда. Истинная правда! Вот почему американский доктор не способен ничего сделать. А наши люди могут. Я видела, как они это делают. Я думала, что ты в безопасности, раз ты белый человек.

– У меня нет врага.

– А Бэнанес?

– С какой стати он будет молиться о моей смерти?

– Ты должен был его прогнать до того, как он начал вредить.

– Ну, я полагаю, если меня всего-навсего сглазил Бэнанес, то я через несколько дней поднимусь и ко мне вернется аппетит.

Она некоторое время молчала и пристально смотрела на капитана.

– Неужели ты не понимаешь, что умираешь? – наконец произнесла она.

То же самое думали и приходившие его навещать два шкипера, только они не говорили это вслух. Мурашки пробежали по бледному лицу капитана.

– Доктор говорит, что у меня нет ничего серьезного. Я должен только вылежаться и буду здоров.

Она приблизила свои губы к самому уху капитана, как бы опасаясь, что ее может подслушать воздух.

– Ты умираешь, умираешь, умираешь. Ты уйдешь вместе со старым месяцем.

– Ну, это еще неизвестно.

– Ты умрешь со старым месяцем, если Бэнанес не умрет прежде.

Он был не из робкого десятка и уже пришел в себя, ошарашенный на минуту смыслом ее слов, а в особенности той страстностью и таинственностью, с какими они были произнесены. Снова улыбка промелькнула в его глазах.

– Я думаю, у меня еще есть шанс, малышка.

– Остается двенадцать дней до новолуния.

Что-то в ее тоне насторожило его.

– Послушай, девочка моя, все это – чепуха. Я не верю ни одному твоему слову. Но я не хочу, чтобы ты проделывала свои обезьяньи трюки с Бэнанесом. Он не красавец, нет, но он первоклассный помощник.

Капитан мог бы сказать ей и больше, но он смертельно устал. Он внезапно почувствовал страшную слабость и впал в обморочное состояние. В это время суток он всегда чувствовал себя хуже. Он прикрыл глаза. Девушка с минуту продолжала за ним наблюдать, а потом выскользнула из каюты. Почти полная луна проложила серебристый путь через темное море. Она лила свой свет с безоблачного неба. Девушка смотрела на луну с ужасом, ведь она знала, что с ее исчезновением должен умереть человек. Его жизнь была в ее руках. Она могла спасти его, она одна могла спасти его, но враг был коварен, и она тоже должна быть коварной. Она почувствовала, что кто-то смотрит на нее, и не оборачивалась; скованная внезапным страхом, она по тени догадалась, что на нее устремлены пылающие глаза помощника капитана. Она не знала, что он способен предпринять; если бы он мог прочитать ее мысли, она бы уже погибла, и с отчаянным усилием она выкинула все из головы. Лишь смерть помощника спасла бы ее возлюбленного, и она готова была осуществить убийство. Она знала, что если заставить человека посмотреть в тыкву, наполненную водой, а затем разбить его отражение, он должен умереть, как от удара молнии, ибо отражение – это его душа. Но никто лучше помощника не знал об этой опасности, так что на свое отражение он взглянул бы лишь в том случае, если бы величайшей хитростью усыпили его малейшие подозрения. Ни в коем случае он не должен знать, что у него есть враг, который следит за ним, дабы привести его к гибели. Она знала, что делать. Но времени оставалось мало, времени было ужасно мало. Она поняла, что помощник ушел. Она вздохнула свободнее.

Два дня спустя они отплыли. Оставалось десять дней до новолуния. На капитана Батлера было страшно смотреть. От него остались лишь кожа да кости, он не мог двигаться без посторонней помощи. Говорил он с трудом. Но девушка все еще не отважилась что-нибудь предпринять. Она знала, что должна быть терпеливой. Помощник коварен, очень коварен. Они подошли к одному маленькому острову архипелага и разгрузились, и теперь оставалось всего семь дней до решающего события. Наступил момент действовать. Девушка принесла несколько вещей из каюты, которую занимала с капитаном, и связала их в узел. Она отнесла узел в каюту на палубе, где они с Бэнанесом ели, и в обед, когда она вошла, он быстро обернулся, и она увидела, что он разглядывает вещи. Никто из них ничего не говорил, но-она знала, что Бэнанес охвачен подозрениями. Она готовилась покинуть судно. Он насмешливо смотрел на нее. Постепенно, словно стремясь, чтобы капитан не догадался о ее намерениях, она перетащила в эту каюту все свои вещи и кое-что из одежды капитана и все это связала в узлы. Наконец Бэнанес прервал молчание. Он указал рукой на мужской костюм, лежащий на палубе.

– Что ты собираешься делать с этим?

Она пожала плечами.

– Я собираюсь вернуться на свой остров.

Он рассмеялся, отчего его уродливое лицо перекосилось. Капитан умирал, и она задумала сбежать со всем, что могла унести в руках.

– А что ты сделаешь, если я скажу, что ты не можешь взять эти вещи? Они принадлежат капитану.

– Тебе-то от них какая польза, – ответила девушка.

Там на стене висела выдолбленная тыква. Это была та самая тыква, которую я увидел, войдя в каюту, и о которой мы говорили. Девушка сняла ее. Тыква была вся в пыли, и девушка, наполнив ее водой из кувшина, стала мыть ее руками.

– А что ты собираешься делать с этим?

– Я могу ее продать за пятьдесят долларов.

– Если ты хочешь ее взять, то должна заплатить мне.

– Чего ты хочешь?

– Ты знаешь, чего я хочу.

Легкая улыбка скользнула по ее губам. Девушка бросила быстрый взгляд на него и тут же отвернулась. Он тяжело дышал, охваченный желанием. Она приподняла плечи, как бы недоумевая. В диком прыжке он подскочил к ней и заключил в объятия. Она рассмеялась. Она обвила своими нежными, мягкими руками его шею и сладострастно отдалась ему.

Когда наступило утро, она разбудила его. Ранние солнечные лучи врывались в каюту. Он прижал ее к груди. Потом он сказал ей, что капитан протянет самое большее день-два и хозяину судна не так-то легко будет найти другого белого капитана. Если Бэнанес согласится получать меньше денег, он получит это место, и девушка могла бы остаться с ним. Он смотрел на нее влюбленными глазами. Девушка прильнула к нему. Она целовала в губы, на чужеземный манер, так, как ее учил целоваться капитан. И пообещала остаться. Бэнанес был опьянен счастьем.

Итак, теперь или никогда.

Она поднялась и пошла к столу, чтобы причесаться. Зеркала не было, и она гляделась в свое отражение в воде, налитой в тыкву. Она прибрала свои роскошные волосы. Потом пригласила Бэнанеса подойти. Она указала на тыкву.

– Там что-то на дне, – сказала она.

Машинально, без тени подозрения, Бэнанес стал вглядываться в воду. Его лицо отражалось на гладкой поверхности. В мгновение ока она сильно ударила по воде обеими руками, окунув их до дна, так что вода выплеснулась через край. Отражение разлетелось на мелкие кусочки. Бэнанес отпрянул с хриплым криком и посмотрел на девушку. Она стояла перед ним с выражением торжествующей ненависти на лице. Ужас засветился в его глазах. Его грубые черты исказились в агонии, и, как если бы приняв сильный яд, он с глухим стуком громыхнулся на палубу. Жуткая судорога сотрясла его тело, и он затих. Она с безразличием склонилась над ним. Положила руку ему на сердце и затем оттянула его нижнее веко. Он был мертв.

Она вошла в каюту, где лежал капитан Батлер. На его щеках появилась легкая краска, и он удивленно на нее посмотрел.

– Что случилось? – прошептал он.

Это были первые слова, произнесенные им за двое суток.

– Ничего не случилось, – ответила она.

– Я чувствую себя как-то странно.

Потом его глаза закрылись, и он погрузился в сон. Он проспал весь день и всю ночь и, когда проснулся, попросил есть. Через две недели он поправился.

Мы с Уинтером возвращались на берег уже под утро, порядочно набравшись виски с содовой.

– Что вы думаете об всем этом? – спросил Уинтер.

– Вот это вопрос! Если вы хотите спросить, могу ли я предложить какое-нибудь объяснение этому, то отвечу – нет, не могу.

– Капитан верит каждому слову этой истории.

– Это ясно, но меня здесь больше всего заинтересовало вовсе не то, правда ли это и что все это означает; меня крайне интересует, что такое произошло с подобным человеком. Меня удивляет, чем мог этот маленький, в общем-то заурядный человек возбудить такую страсть в этом очаровательном создании. Когда я смотрел на нее, засыпающую под звуки голоса капитана, рассказывающего эту историю, у меня мелькнула мысль о силе любви, способной творить чудеса.

– Но это вовсе не та девушка, – сказал Уинтер.

– Черт возьми, что вы хотите сказать?

– Вы не обратили внимания на кока?

– Разумеется. Большего урода я в жизни не видел.

– Именно потому Батлер и взял его. Та девушка сбежала с китайцем-коком в прошлом году. Это новый кок. Он у него всего около двух месяцев.

– Ну и ну, будь я проклят!

– Он полагает, что при таком коке-страшилище может не опасаться за девушку. Но я бы на его месте не обольщался. В этом китайце что-то есть. И когда он из кожи вон лезет, чтобы угодить женщине, он способен многого добиться.