Текст книги "Повелитель мух"

Автор книги: Уильям Голдинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Они затихли, воочию, с трепетом представив себе все это. Опять из-за рога запищал детский голосок:

– Я испугался и стал Ральфа звать и вдруг вижу: под деревьями идет что-то, большое и страшное.

Он смолк, обмирая от воспоминания, но не без гордости, что сумел напугать и других.

– Это у него был кошмар, – сказал Ральф, – он ходил во сне.

Собрание сдержанным гулом одобрило мудрость Ральфа.

Малыш упрямо затряс головой.

– Нет, когда те, крученые, со мной дрались, это я спал, а когда они пропали, я уже не спал, и я видел, как что-то большое и страшное идет под деревьями.

Ральф потянулся за рогом, малыш сел.

– Нет, ты спал. Никого там не было. Ну, кому охота ночью по лесу бродить? Кому? Выходил кто-нибудь ночью?

Все долго молчали, усмехаясь дикому предположению, что кто-то мог выходить в темноте. Но вот встал Саймон. Ральф глядел на него во все глаза.

– Ты? Тебе-то зачем в темноте по лесу шататься?

Саймон судорожно вцепился в рог.

– Я хотел… я хотел к одному месту пройти.

– Какому еще месту?

– Ну, есть одно место. В джунглях.

Он замялся.

Джек снял напряжение; только он умел говорить так презрительно, так насмешливо и твердо:

– Все ясно! Ему живот схватило.

Ральфу стало обидно и стыдно за Саймона, и, строго глядя ему в лицо, он отобрал у него рог.

– Ладно. Ты больше не надо. Понял? Ночью туда не ходи. И так глупости всякие болтают про зверя, а тут еще ты на глазах у малышей будешь красться, как какой-то…

В издевательских смешках остался призвук страха, и еще в них было осуждение. Саймон открыл рот, но рог был уже у Ральфа, и он сел на свое место.

Когда все угомонились, Ральф повернулся к Хрюше:

– Что у тебя, Хрюша?

– Да тут вон еще один. Этот.

Малыши вытолкали Персиваля на середину треугольника. Он стоял по колено в высокой траве, смотрел на свои увязнувшие в траве ноги и силился вообразить, что никто не видит его, что он в укрытии. Ральфу представилось, как точно так же стоял другой карапуз, и он поскорей отогнал эту картинку.

Он старался больше ее не видеть, вытравил ее, загнал далеко, глубоко, и только от прямого напоминанья, как сейчас, и могла она выплыть. Малышей так и не созывали на перекличку, отчасти потому, что по крайней мере на один из вопросов, которые задавал тогда на горе Хрюша, Ральф знал ответ твердо. Были вокруг малыши светлые, темные, были веснушчатые, и все до единого грязные, но на всех лицах – и тут никуда уж не денешься – была кожа как кожа. Никто никогда больше не видел той багровой отметины. Но зачем только Хрюша тогда, замазывая свою вину, так орал и надсаживался? Без слов давая понять, что он все помнит, Ральф кивнул Хрюше:

– Ну ладно. Сам спрашивай.

Хрюша стал на колени, держа перед малышом рог.

– Хорошо. Как тебя звать?

Малыш отпрянул в свое укрытие. Хрюша растерянно повернулся к Ральфу, тот спросил жестко:

– Как тебя зовут?

Тот опять промолчал. Не выдержав этого запирательства, собрание грянуло хором:

– Как тебя зовут? Как тебя зовут?

– Тихо вы!

Ральф в сумерках разглядывал малыша.

– Ну скажи нам. Как тебя зовут?

– Персиваль Уимз Медисон, дом священника, Хакет Сент-Энтони, Гемпшир, телефон, телефон, теле…

И словно только этот адрес заграждал потоки скорби, малыш расплакался.

Личико скривилось, из глаз брызнули слезы, рот чернел квадратной дырой.

Сначала он постоял немым воплощением скорби; потом плач хлынул, густой и крепкий, как звуки рога.

– Хватит тебе! Умолкни!

Но Персиваль Уимз Медисон умолкнуть не мог. Потоки прорвало так, что не остановить никакой властью, ни даже угрозами. Рыданья сотрясали грудь Персиваля, и он не мог от них вырваться, будто его накрепко пригвоздило к вою.

– Замолчишь ты или нет?!

И других малышей проняло. Каждый вспомнил о своем горе; а возможно, они осознали свое соучастие в горе вселенском. Они расплакались, и двое почти так же громко, как Персиваль.

Спас положение Морис. Он крикнул:

– Эй, поглядите-ка на меня!

Он нарочно упал. Потер крестец, уселся на кувыркалку, плюхнулся. Клоун из Мориса вышел плохой. Но Персиваль и другие малыши отвлеклись, хлюпнули носами, захохотали. И вот они уже зашлись в таком несуразном хохоте, что заразили больших.

Джек и в общем шуме заставил к себе прислушаться. Рога у него не было, он нарушал правила, но этого никто не заметил.

– Ну, так как же насчет зверя?

Что-то странное сделалось с Персивалем. Он зевнул, закачался так, что Джеку пришлось схватить его за плечи и встряхнуть.

– Где обитает этот зверь?

Персиваль оседал в руках у Джека.

– Умный, видать, зверь, – усмехнулся Хрюша, – раз сумел тут запрятаться.

– Джек весь остров обрыскал…

– И где этому зверю жить?..

– Пускай своей бабушке про зверя расскажет!

Персиваль забормотал что-то потонувшее в общем хохоте. Ральф весь подался вперед.

– Что? Что он говорит?

Джек выслушал ответ Персиваля и выпустил его плечи. Персиваль, освобожденный, в утешительном окружении двуногих, упал в высокую траву и погрузился в сон.

Джек откашлялся и бросил небрежно:

– Он говорит, что зверь выходит из моря.

Смешки как-то осеклись. Ральф невольно обернулся – скорченная фигурка, черная на фоне лагуны. Все посмотрели туда же и вслушались. Дали пластались, убегали, ломились за простор густого, чужого и всемогущего ультрамарина; и шептались и всхлипывали у рифа волны.

Вдруг Морис выпалил так громко, что все вздрогнули:

– Мой папа говорит, еще пока не всех морских животных даже открыли.

Опять все загалдели. Ральф протянул блистающий в сумраке рог, и Морис послушно взял его. Собрание угомонилось.

– По-моему, Джек верно сказал, каждому может быть страшно, и от страха никого не убудет, ничего тут такого нет. Ну а вот насчет того, что одни свиньи на этом острове водятся, так это он, возможно, и верно говорит, но ведь же он не знает. Ну, то есть наверняка, точно же он не знает… – Морис шумно сглотнул. – Папа говорит, есть такие штуки, ой, ну как же их, они еще чернилами плюются – спруты, – так те в сто ярдов бывают и китов пожирают – свободно. – Он помолчал и рассмеялся весело. – Конечно, я в зверя не верю.

Вот и Хрюша говорит – в жизни все научно, но ведь же мы не знаем? Ну, то есть наверняка…

Кто-то крикнул:

– Не может спрут этот из воды вылезать!

– Нет, может!

– Не может!

Тотчас площадку заполонили шум, гам и мечущиеся тени. Ральф, не вставая с места, смотрел, и ему казалось, что все с ума посходили. Плетут про зверя, про страх, а того не могут взять в толк, что важней всего – костер. А как только станешь им объяснять, начинают спорить и до разных ужасов добалтываются.

Различив в сумерках робкую белизну рога, он выхватил его у Мориса и стал дуть изо всей мочи. Все смолкли. Саймон подошел и протянул руку к раковине. Необходимость толкала Саймона выступить, но стоять и говорить перед собранием была для него пытка.

– Может, – решился он наконец, – может, зверь этот и есть.

Вокруг неистово заорали, и Ральф встал, потрясенный:

– Саймон – ты? И ты в это веришь?

– Не знаю, – сказал Саймон. Сердце у него совсем зашлось, он задыхался.

– Я…

И тут разразилась буря:

– Сиди уж!

– А ну, клади рог!

– Да пошел ты!..

– Умолкни!

Ральф крикнул:

– Дайте ему сказать! У него рог!

– То есть… может… ну… это мы сами.

– Вот полоумный!

Это уж попирал все приличия не стерпевший Хрюша.

Саймон продолжал:

– Может, мы сами, ну…

Саймон растерял все слова в попытках определить главную немощь рода человеческого. И вдруг его осенило:

– Что самое нечистое на свете?

Вместо ответа Джек бросил в обалделую тишину непристойное слово.

Разрядка пришла как оргазм. Те малыши, которые успели снова забраться на кувыркалку, радостно поплюхались в траву. И взревели ликующие охотники.

Хохот больно ударил Саймона и разбил его решимость вдребезги. Саймон сжался и сел.

Наконец все снова затихли. Кто-то, не попросивши рог, сказал:

– Может, это он про духов разных.

Ральф поднял рог и вглядывался в сумрак. Всего светлей был бледный берег. Малыши как будто подобрались ближе? Ну да, конечно, сжались в кучку на траве посередке. От порыва ветра разворчались пальмы, и шум резко и заметно врубился в темноту и тишину. Два серых ствола терлись друг о дружку с мерзким скрипом, которого днем не замечал никто.

Хрюша взял рог из рук Ральфа. Голос Хрюши звенел негодованьем:

– Не верю я в никаких духов!

Джек тоже вскочил, почему-то ужасно злой.

– Какое кому дело, во что ты веришь, Жирняй!

– У меня рог!

Послышались звуки схватки, рог заметался во тьме.

– А ну положь сюда рог!

Ральф бросился их разнимать, получил по животу, вырвал рог из чьих-то рук и сел, задыхаясь.

– Ну хватит этих разговоров про духов. Давайте отложим до утра.

Тут вмешался приглушенный и неизвестно чей голос:

– Зверь этот, наверно, и есть дух.

Собрание будто ветром встряхнуло.

– Ну, хватит без очереди говорить, – сказал Ральф. – Если мы не будем соблюдать правила, все наши собрания ни к чему.

И снова он осекся. Тщательно составленный план собрания шел насмарку.

– Ну, что же мне теперь сказать? Зря я так поздно вас собрал. Давайте проголосуем насчет них, ну, насчет духов. А потом разойдемся и ляжем спать, мы устали. Нет – это ты, Джек? – нет, погоди минутку. Сначала я сам скажу – я лично в духов не верю. Да, по-моему, я в них не верю. А вот думать про них мне противно. Особенно в темноте. Но мы же решили вообще разобраться что к чему.

Он поднял рог.

– Ну так вот. Значит, давайте разберемся, есть духи или нет…

Он запнулся и переждал мгновенье, поточней составляя вопрос.

– Кто считает, что духи бывают?

Долго все молчали и не шевелились. Потом Ральф всмотрелся в сумрак и разглядел там руки.

И сказал скучно:

– Ясно.

Мир – удобопонятный и упорядоченный – ускользал куда-то. Раньше все было на месте, и вот… и корабль ушел.

У него вырвали рог, и голос Хрюши заорал пронзительно:

– Я ни за каких за духов не голосовал!

Он рывком повернулся к собранию:

– И запомните.

Слышно было, как он топнул ногой.

– Кто мы? Люди? Или зверье? Или дикари? Что про нас взрослые скажут?

Разбегаемся, свиней убиваем, костер бросаем, а теперь еще – вот!

На него надвинулась грозная тень.

– А ну, заткнись, слизняк жирный!

Завязалась мгновенная стычка, и вверх-вниз задергался мерцающий в темноте рог, Ральф вскочил:

– Джек! Джек! Рог не у тебя! Дай ему сказать!

На него наплывало лицо Джека.

– И ты сам тоже заткнись! Да кто ты такой? Сидишь, распоряжаешься! Петь ты не умеешь, охотиться не умеешь…

– Я главный. Меня выбрали.

– Подумаешь, выбрали! Дело большое! Только и знаешь приказы дурацкие отдавать!.. Много ты понимаешь!

– Рог у Хрюши.

– Ах, Хрюша! Ну и цацкайся со своим любимчиком!

– Джек!

Джек передразнил злобно:

– Джек! Джек!

– Правила! – крикнул Ральф. – Ты нарушаешь правила!

– Ну и что?

Ральф взял себя в руки.

– А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.

Но Джек уже орал ему в лицо:

– Катись ты со своими правилами! Мы сильные! Мы охотники! Если зверь этот есть, мы его выследим! Зажмем в кольцо и будем бить, бить, бить!

И с диким воем выбежал на бледный берег. Тотчас площадка наполнилась беготней, сутолокой, воплями, хохотом. Собрание кончилось. Все кинулись врассыпную, к воде, по берегу, во тьму. Ральф почувствовал щекой прохладу раковины и взял рог из рук у Хрюши.

– Что взрослые скажут? – крикнул опять Хрюша. – Ну погляди ты на них!

С берега летели охотничьи кличи, истерический хохот и полные непритворного ужаса взвизги.

– Ты протруби в рог, а, Ральф.

Хрюша стоял так близко, что Ральф видел, как блестит уцелевшее стеклышко.

– Неужели они так и не поняли? Про костер?

– Ты будь с ними твердо. Заставь, чтоб они тебя слушались.

Ральф ответил старательно, словно перед классом теорему доказывал:

– Предположим, я протрублю в рог, а они не придут. Тогда – все. Мы не сможем поддерживать костер. Станем как звери. И нас никогда не спасут.

– А не протрубишь – все равно мы станем как звери. Мне не видать, чего они там делают, но зато мне слыхать.

Разбросанные по песку фигурки слились в густую, черную, вертящуюся массу. Что-то они там пели, выли, а изнемогшие малыши разбредались, голося.

Ральф поднял к губам рог и сразу опустил.

– А главное, Хрюша: есть эти духи? И этот зверь?

– Конечно, нету их.

– Ну почему?

– Да потому, что тогда бы все ни к чему. Дома, улицы. И телевизор бы не работал. И все бы тогда зазря. Без смысла.

Танцевали и пели уже далеко, пенье сливалось вдалеке в бессловесный вой.

– А может, и правда все без смысла. Ну, тут, на острове? И они за нами следят, подстерегают?

Ральфа всего затрясло, он так бросился к Хрюше, что стукнулся об него в темноте, и оба испугались.

– Хватит тебе! И так плохо, Ральф, прямо не могу я больше! Если еще и духи эти…

– Не буду я больше главным. Ну, послушай ты их!

– Ох, господи! Нет! Нет!

Хрюша вцепился в плечо Ральфа.

– Если Джек будет главным, будет одна охота и никакой не костер. И мы тут все перемрем…

И вдруг Хрюша взвизгнул:

– Ой, кто это тут еще?

– Это я, Саймон.

– Да уж. Молодцы, – сказал Ральф. – Три слепых мышонка. Нет, откажусь я.

– Если ты откажешься, – перепугано зашептал Хрюша, – что же со мной-то будет?

– А ничего.

– Он меня ненавидит. За что – не знаю. Тебе-то что. Он тебя уважает. И потом, ты ж в случае чего и садануть можешь.

– Ну да! А сам-то как с ним сейчас подрался!

– У меня же был рог, – просто сказал Хрюша. – Я имел право говорить.

Саймон шевельнулся во тьме:

– Ты оставайся главным!

– Ты бы уж помалкивал, крошка. Ты почему не мог сказать, что никакого зверя нет?

– Я его боюсь, – шептал Хрюша. – И поэтому я его знаю как облупленного.

Когда боишься кого, ты его ненавидишь и все думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он – ничего, а потом как посмотришь на него – и вроде астмы, аж дышать трудно. И знаешь чего, Ральф?

Он ведь и тебя ненавидит.

– Меня? А меня за что же?

– Не знаю я. Ты на него за костер ругался. И потом ты у нас главный, а не он.

– Он зато Джек Меридью!

– Я болел много, лежал в постели и думал. Я насчет людей понимаю. И насчет себя понимаю. И насчет его. Тебя-то он не тронет. Но если ты ему мешать больше не будешь, он на того, кто рядом, накинется. На меня.

– Правда, Ральф. Не ты, так Джек. Ты уж будь главным.

– Конечно, сидим сложа руки, ждем чего-то, вот все у нас и разваливается. Дома всегда взрослые были. Простите, сэр; разрешите, мисс; и на все тебе ответят. Эх, сейчас бы!..

– Эх, была б тут моя тетя!

– Или мой папа… Да теперь-то чего уж!

– Надо, чтоб костер горел.

Танец кончился, охотники шли уже к шалашам.

– Взрослые, они все знают, – сказал Хрюша. – И они не боятся в темноте.

Они бы вместе чай попивали и беседовали. И все бы решили.

– Уж они бы остров не подпалили. У них бы не пропал тот…

– Они бы корабль построили…

Трое мальчиков стояли во тьме, безуспешно пытаясь определить признаки великолепия взрослой жизни.

– Уж они бы не стали ругаться…

– И очки бы мои не кокнули…

– И про зверя бы не болтали…

– Если б они могли нам хоть что-то прислать! – в отчаянии крикнул Ральф. – Хоть бы что-нибудь взрослое… хоть сигнал бы подали…

Вдруг из тьмы вырвался вой, так что они прижались друг к другу и замерли. Вой взвивался, истончался, странный, немыслимый, и перешел в невнятное бормотанье. Персиваль Уимз Медисон, из дома священника в Хакете Сент-Энтони, лежа в высокой траве, вновь проходил через перипетии, против которых бессильна даже магия вызубренного адреса.

Глава шестая. ЗВЕРЬ СХОДИТ С НЕБА

Дневной свет кончился, остались одни звезды. Когда выяснился источник призрачных звуков и Персиваль наконец затих, Ральф и Саймон неловко подняли его и поволокли к шалашу. Хрюша не отставал от них ни на шаг, несмотря на отважные речи, и трое старших разом нырнули в соседний шалаш. Шумно шурша шершавой листвой, долго смотрели на черный в звездную искорку выход к лагуне. В других шалашах то и дело вскрикивали малыши, раз даже кто-то большой заговорил в темноте. Потом и они уснули.

Лунный серп всплыл над горизонтом, такой маленький, что, даже вися над самой водой, почти не бросал в нее дорожки. Но вот в небе зажглись иные огни, они метались, мигали, гасли, а до земли отзвуки боя в десятимильной высоте не доходили и слабеньким треском. Но взрослые все же послали детям сигнал, хотя те уже спали и его не заметили. Вспышка раскроила небо огненной спиралью, и тотчас снова стемнело и вызвездило. В звездной тьме над островом кляксой проступила фигурка, она полетела вниз, бессильно мотаясь под парашютом. Переменные ветры разных высот как хотели болтали, трепали и швыряли фигурку. Потом, в трех милях от земли, ровный ветер проволок ее по нисходящей кривой по всему небу и перетащил через риф и лагуну к горе.

Фигурка повалилась, уткнулась в синие цветы на склоне, но и сюда задувал ветер, парашют захлопал, застучал, вздулся. Тело скользнуло вверх по горе, бесчувственно загребая ногами. Ярд за ярдом, рывок за рывком, ветер тащил его по синим цветам, по камням и скалам и наконец швырнул на вершину, среди розовых глыб. Тут порывом ветра спутало и зацепило стропы; и тело, укрепленное их сплетеньем, село, уткнувшись шлемом в колени. Ветер налетал, стропы натягивались иногда так, что грудь выпрямлялась, вскидывалась голова, и тень будто всматривалась за скалы. И как только ветер стихал, слабели стропы, и тень снова роняла голову между колен. Ночь сияла, по небу брели звезды, тень сидела на горе и кланялась, и выпрямлялась, и кланялась.

В предрассветной тьме склон недалеко от вершины огласился шумами. Двое мальчиков выкатились из вороха сухой листвы, две смутных тени переговаривались заспанными голосами. Это были близнецы, дежурившие у костра. Теоретически им полагалось спать по очереди. Но они не умели ничего делать врозь. А раз бодрствовать всю ночь было немыслимо, оба улеглись спать. И теперь, привычно ступая, позевывая и протирая глаза, оба двигались к оставшемуся от сигнального костра пеплу. Подойдя, они сразу перестали зевать, и один бросился за листвой и хворостом.

Другой опустился на корточки.

– Погас вроде.

Он покопался в золе подоспевшими веточками.

– Хотя нет.

Он припал губами к самому пеплу и легонько подул, и во тьме обозначилось его лицо, подсвеченное снизу красным. На секунду он перестал дуть. – Сэм, нам надо…

– …гнилушку.

Эрик снова стал дуть, пока в золе не зажглось пятнышко. Сэм сунул в жар гнилушку, потом ветку. Жар раздулся, ветка занялась. Сэм подложил еще веток.

– Много не клади, – сказал Эрик, – ты погоди подбрасывать.

– Давай погреемся.

– Тогда надо еще дров натаскать.

– Холодно…

– Ага…

– И вообще…

– Темно. Да уж.

Эрик, не вставая с корточек, смотрел, как Сэм складывает костер. Он поставил сухие прутья шалашиком, и вот заполыхал защищенный от ветра огонь.

– Еще бы чуть-чуть, и…

– Ух, он бы…

– Раскипятился.

– Ага.

Несколько секунд близнецы молча смотрели в костер. Потом Эрик хмыкнул.

– А он жутко тогда кипел, да?

– Тогда, из-за…

– Костра и свиньи.

– Хорошо еще Джеку попало. Не нам.

– Ага. А помнишь в школе Вспыха-Психами?

– Вы-до-ве-де-те-ме-ня-до-безу-у-умия, юноша!

Близнецы закатились в своем неразличимом хохоте, но вспомнили тьму и кое-что другое, осеклись и стали беспокойно озираться, а потом снова уставились в принявшееся уже за шалашик пламя. Эрик разглядывал мечущихся букашек, лихорадочно и безнадежно пытавшихся выбраться из огня, и вспомнил тот, первый костер – там, на круче, где теперь было черным-черно. Вспоминать про это ему не хотелось, и он перевел глаза к вершине.

Жар приятно бил в лицо. Сэм развлекался тем, что, подбрасывая ветки, наклонялся к самому костру. Эрик держал ладошки над костром как раз на таком расстоянии, что еще чуть-чуть ближе – и обожжешься. Его праздный взгляд блуждал поверх огня и наделял сведенные тьмой к плоским теням ночные глыбы их дневной объемностью. Вон там та большая скала, и три камня, и еще расщепленная скала, а дальше щель, а там…

– Сэм!

– А?

– Нет, ничего.

Пламя пожирало ветки, корчилась и отваливалась кора, трещало дерево.

Шалашик рухнул, разметав над вершиной широкий круг света.

– Сэм…

– А?

– Сэм! Сэм!

Сэм раздраженно глядел на Эрика. Застывший, уставленный взгляд Эрика ужаснул Сэма, потому что Эрик смотрел на что-то у него за спиной. Сэм перебрался к нему, сел на корточки рядом, тоже посмотрел. Оба вцепились друг в дружку и замерли – четыре немигающих глаза, два разинутых рта.

Далеко внизу лес охнул и загремел. На головах у них забились волосы, пламя подсеклось и сломалось. В пятнадцати ярдах от них хлопала вздутая ткань.

Ни один не вскрикнул, только крепче вцепились друг в дружку, и у них отвисли челюсти. Так сидели они секунд десять, пока огонь окатывал вершину искрами, дымом и прерывистым, хлещущим светом.

Потом сразу оба, будто в нераздельном ужасе, они перебрались через скалы и бросились наутек.

* * *

Ральфу снился сон. Он уснул наконец, бог знает сколько времени шумно проворочавшись в сухих листьях. Даже стоны и выкрики из других шалашей не достигали его, потому что он был далеко, он был там, где раньше, и он кормил сахаром пони через садовый забор. А потом кто-то затряс его за плечо и сказал, что пора пить чай.

– Ральф! Проснись!

Листья загремели, как море.

– Ральф! Проснись!

– А? Что?

– Мы видели…

– …зверя…

– Совсем близко!

– Кто тут? Близнецы?

– Мы видели зверя!

– Тихо! Хрюша!

Листья все гремели. Хрюша наткнулся на него, потому что он уже кинулся навстречу засматривающим в шалаш потускневшим звездам, но его не пустили близнецы.

– Не ходи! Там ужас!

– Хрюша, где наши копья?

– Ой, слышите…

– Тогда тихо! Ложитесь.

Они лежали и, не веря, а потом ужасаясь, слушали шепот близнецов, то и дело перемежавший оторопелые паузы. Тьма полнилась неизвестным и грозным, когтями, клыками. Рассвет томительно долго стирал с неба звезды, и наконец в шалаш поползло унылое серое утро. Они зашевелились, хотя у входа стерег неотступный страх. Путаная тьма уже расслаивалась на даль и близь, и затеплели подцветкой облачка в вышине. Одинокая морская птица взвилась с хриплым криком, эхо перехватило его, и что-то засвистело в лесу. Лоскуты облаков у горизонта пропитались розовостью, и снова стали зелеными верхушки пальм.

Ральф встал на колени у входа и осторожно выглянул из шалаша.

– Эрик, Сэм. Зовите всех на собрание. Только тихо. Живей.

Близнецы, дрожа и жмясь друг к дружке, ползком одолели расстояние до следующего шалаша и там выложили страшную новость. Ральф заставил себя встать и пошел к площадке, достоинства ради держась очень прямо, хоть по спине у него бегали мурашки; Хрюша и Саймон шли следом, сзади пробирались остальные.

Ральф взял рог с отполированного ствола и поднес к губам; но раздумал и не подул, а вместо этого только поднял раковину и показал всем. И все поняли.

Лучи, пучком расходившиеся над горизонтом, теперь пластались уже вокруг, на уровне глаз. Ральф глянул на взбухаюшую золотую дольку, которая озаряла их справа и будто подбадривала. Кружок мальчиков перед ним ощетинился копьями.

Он передал рог Эрику, потому что тот сидел ближе Сэма.

– Мы видели зверя своими глазами. Нет, не во сне…

Сэм его перебил. Рог служил обоим близнецам сразу, так повелось, ввиду их совершенной нерасторжимости.

– На нем шерсть. И сзади у него что-то – вроде крылья. И он шевелился…

– Ой, жуть. Он, что ли, сел…

– Костер горел вовсю…

– Мы его как раз разожгли…

– Веток подложили…

– У него глаза…

– Зубы…

– Когти…

– Мы ка-ак побежим…

– Прямо по скалам…

– Натыкаемся…

– А он за нами…

– Я видел, он за деревьями прятался…

– Чуть меня не сцапал…

Ральф с испугом показал на лицо Эрика, в кровь исполосованное ветками.

– Как это ты?

Эрик пощупал лицо.

– Весь покарябался. И кровь?

Мальчики, сидевшие рядом с Эриком, в ужасе отпрянули. Джонни, еще не переставший зевать, вдруг разразился слезами, и Билл хлопал его по спине, пока он не затих. Яркое утро было полно угроз, и кружок мальчиков стал меняться. Взгляды уже не устремлялись к центру, все озирались по сторонам, из-за своих деревянных копий, как из-за ограды. Джек заставил их вспомнить, что они не в засаде, а на собрании.

– Вот это будет охота! Кто со мной?

Ральф заерзал на месте.

– Копья у нас – деревянные палки. Не болтай.

Джек ухмыльнулся:

– Ага! Боишься?

– Да, а что? Ты, что ли, не боишься?

И в отчаянной, обреченной надежде он повернулся к близнецам:

– Вы же нам головы не морочите? А?

Протест был такой пламенный, что в его искренности никто бы не мог усомниться.

Рог взял Хрюша.

– А может… может, нам тут остаться? Глядишь, зверь к нам и не сунется.

Если б не ощущение, что за ними кто-то следит, Ральф бы на него накричал.

– Тут остаться? В угол забиться и вечно дрожать? А что мы есть будем? И как же костер?

– Давайте двигаться, – дернулся Джек. – Мы только зря время теряем.

– Нет. Погоди. Как нам с малышами быть?

– А, да ну их!

– Кто-то должен за ними присматривать.

– Пока что они без нас обходились.

– Пока что можно было. А сейчас нельзя. За ними присмотрит Хрюша.

– Вот именно. Трясись над своим драгоценным Хрюшей, пусть тут отсиживается.

– Сам подумай. Ну что Хрюша может с одним глазом?

Остальные с любопытством переводили взгляды с Ральфа на Джека.

– И вот еще что. Обычная охота тут не годится, зверь же не оставляет следов. Оставлял бы – ты бы увидел. Скорей всего, он с дерева на дерево перемахивает, вроде, этих, ну, как их…

Вокруг закивали.

– Так что тут еще подумать надо.

Хрюша снял покалеченные очки и принялся протирать уцелевшее стеклышко.

– Ральф, а мы-то как же?

– Рог не у тебя. На, держи.

– Так я вот чего – мы-то как же? Вдруг зверь придет, когда вас не будет. Я плохо вижу, и если я напугаюсь…

Джек перебил презрительно:

– Ну ты-то вечно пугаисся.

– У меня рог!

– Рог, рог! – заорал Джек. – Причем тут это! Сами уже знаем, кого надо слушать. Много ли умного Саймон, или Билл, или Уолтер скажут? Кое-кому пора бы заткнуться и сообразить, что не им решать…

Это было уже слишком. Кровь прилила к щекам Ральфа.

– Рог не у тебя. Сядь.

Лицо у Джека побелело, веснушки выступили четкими коричневыми крапинками. Он облизнул губы и не сел.

– …И это уж дело охотников.

Все смотрели на них во все глаза. Хрюша от греха подальше сунул рог на колени к Ральфу и сел. Нависала гнетущая тишина, Хрюша затаил дыхание.

– Нет, это дело не только охотников, – выговорил наконец Ральф. – Зверя же не выследишь. И неужели ты не хочешь, чтоб нас спасли?

Он повернулся к собранию:

– Хотите вы или нет, чтобы нас спасли?

И опять посмотрел на Джека:

– Я уже говорил, главное – костер. А сейчас он, конечно, погас…

И опять его взяла злость, она выручила его, подхлестнула, придала духу, он перешел в атаку:

– Соображаете вы все или нет? Надо же костер зажечь! Об этом ты не подумал? Да, Джек? Или, может, никто и не хочет, чтоб нас спасли?

Ну нет, чтоб спасли – кто же не хочет, тут уж все ясно, и перевес снова, одним махом, был на стороне Ральфа. Хрюша выдохнул со свистом, снова глотнул воздуха, задохнулся. Он привалился к бревну, разевая рот, и к его губам подбирались синие тени. На него не обращали внимания.

– Ну-ка вспомни, Джек. Может, есть на острове место, где ты еще не был?

Джек нехотя ответил:

– Если только… А! Ну да! Помнишь? В самом хвосте, где скалы навалены.

Я подходил совсем близко. Там такой перешеек. И другого подступа нет.

– Может, там он и живет.

Все сразу загалдели.

– Тихо! Ну ладно. Пойдем туда. Если там зверя не окажется, заберемся на гору, посмотрим оттуда; и костер разведем.

– Пошли.

– Сперва надо поесть. Потом пойдем. – Ральф помолчал. – Копья, наверно, все же захватим.

Они поели, и Ральф повел старших вдоль берега. Хрюшу так и оставили валяться на площадке. День, как и все эти дни, обещал солнечную баню под синим куполом. Его еще не поволокло зыбящейся дымкой, и потому берег убегал плавной дугой очень далеко, пока не сливался в одно с лесом. Ральф выбрал тропку вдоль пальмовой террасы, не решаясь спускаться на раскаленный песок.

Он предоставил Джеку идти впереди, и тот выступал с комическими предосторожностями, хотя они бы заметили врага уже с двадцати ярдов. А сам Ральф, радуясь тому, что на время избавился от ответственности, замыкал шествие.

Саймон шел впереди Ральфа, и его одолевали сомненья – страшный зверь, с когтями, сидит на вершине горы и не оставляет следов, а за близнецами не мог угнаться? Сколько бы Саймон ни думал про этого зверя, его воображенью явственно рисовался человек – героический и больной.

Он вздохнул. Другие спокойно встают и говорят перед собранием, и видно, что их не мучит стыд за себя, что у них не сжимается все внутри; говорят что придет в голову, будто обращаются к одному кому-то. Он ступил в сторону и обернулся. Ральф шагал, неся копье на плече. Саймон замедлил шаг и робко пошел рядом с Ральфом, заглядывая ему в лицо снизу вверх из-за темной гривы, застилавшей ему теперь глаза. Ральф глянул на него искоса, заставил себя улыбнуться, будто он и не помнит, какого Саймон свалял дурака накануне, и снова устремил куда-то пустой взгляд. Саймон обрадовался, что его признали, и тотчас забыл о себе. Когда он наткнулся на дерево, Ральф нахмурился и отвернулся, а Роберт хмыкнул. Саймон прянул в сторону, белое пятно у него на лбу побагровело и стало сочиться. Ральф оставил Саймона и вернулся к своим собственным мукам. Скоро они подойдут к замку, этого не миновать, и главному придется пойти впереди.

Джек затрусил назад.

– Уже скоро.

– Ладно. Подойдем как можно ближе.

Он пошел за Джеком пологим подъемом в сторону замка. Слева была непроглядная гуща деревьев и лиан.

– Может, и там что-то? А?

– Было бы заметно. Нет, тут никто не входил и не выходил.

– Ну, а в замке?

– Посмотрим.

Ральф раздвинул заслон травы и выглянул. Впереди было всего несколько каменистых ярдов, а дальше два берега сходились, и тут бы острову, казалось, и кончиться острым мысом. Но вместо этого узкая каменная коса в несколько ярдов шириной и ярдов пятнадцати длиной, продолжая остров, уходила в море.

Она утыкалась в один из тех розовых квадратов, которые составляли фундамент острова. Эта стена замка, отвесная скала футов в сто высотой, и была тем розовым бастионом, который они видели тогда сверху. Она вся была в трещинах и сверху завалена грозившими обрушиться камнями.

За Ральфом в высокой траве затаились охотники. Ральф посмотрел на Джека:

– Ты охотник.

Джек багрово покраснел:

– Знаю. Ну, я пошел.

И тогда что-то, очень изглубока, заставило Ральфа вымолвить:

– Я главный. Я сам пойду. И не спорь.

Он повернулся к остальным:

– А вы спрячьтесь. И ждите меня.

Голос не слушался Ральфа, вот-вот совсем замрет или сорвется на крик.

Он посмотрел на Джека:

– Значит, ты думаешь…

Джек пробормотал.

– Я все обшарил. Наверное, тут.

– Понятно.

Саймон промямлил неловко: