Текст книги "Джонни-Мнемоник"

Автор книги: Уильям Гибсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Гибсон Уильям
Джонни мнемоник

Уильям ГИБСОН

ДЖОННИ МНЕМОНИК

Я сунул пушку в сумку "Адидас" и заложил четырьмя парами теннисных носков; это не мой стиль, но как раз то, что мне нужно – если они думают, что ты работаешь грубо, будь техничным, если они думают, что ты работаешь технично, будь грубым. Я техничный малый, поэтому решил делать все максимально грубо. В наши дни, впрочем, надо быть супертехничным профессионалом, чтобы подняться до грубого стиля. Мне пришлось выточить обе гильзы двенадцатого калибра из медной заготовки (на токарном станке) и потом вручную их зарядить; мне пришлось раздобыть древнюю микрофишу с инструкциями по изготовлению самодельных патронов; пришлось сконструировать рычажный пресс для впечатывания капсюлей – все это очень непростые процедуры. Но я знаю, эти патроны сработают.

Встреча была назначена в Дроме на 23:00, однако я проехал в Трубе три остановки после ближайшей к нему платформы и обратный путь проделал пешком. Необходимая предосторожность.

Я взглянул на свое отражение в хроме кофейной будки. Острые европейские черты лица, ежик темных жестких волос. Девицы в парикмахерской "Под Бритвой" балдеют от Сони Мао, и все сложнее удержать их от добавления к вашей прическе какого-то шикарного намека на геройскую внешность. Возможно, это и не одурачит Ральфи Фэйса, но по крайней мере даст мне подобраться к его столику.

Дром – узкое помещение с баром по одну сторону и столиками по другую, где обитают сутенеры, сводники и богатый набор торгашей любой масти. Сегодня вечером вход сторожили Сестры Магнетической Собаки, и мне совсем не улыбалось пытаться пробираться мимо них, если все вдруг сорвется. Они были двухметрового роста и худые, как борзые псины. Одна – черная, другая – белокожая, но не считая этого они были настолько одинаковы, насколько это может сделать пластическая хирургия. Уже много лет они были любовниками, а также плохим знаком в потасовке. Точно не знаю, кто из них раньше был мужчиной.

Ральфи сидел за своим обычным столиком. Должен мне целую кучу денег. Я храню в башке сотни мегабайт информации (в режиме идиот-всезнайка), к которой у моего сознания нет доступа. Ральфи ее здесь оставил, но так за ней и не вернулся. Только он может заполучить эти данные – при помощи ключевой фразы, сконструированной им самим. Для начала скажу, что я не особенно дешев, и у меня уже накопились астрономические сверхурочные. Ральфи был очень небрежен.

Потом я услыхал, что Ральфи подбирает наемных убийц. Для меня. Так что я договорился с ним о встрече (в Дроме), но представился как Эдвард Бэкс, подпольный импортер, недавно из Рио и Пекина.

Дром купался в БИЗе, металлическое клацанье нервного напряжения. Парни-качки, разбросанные по толпе, пытались произвести впечатление друг на друга, сгибая и разгибая профессиональные части тела и демонстрируя узкие холодные ухмылки; некоторые из них настолько затерялись под суперструктурой наращенных мышц, что уже не походили очертаниями на людей.

Прошу прощения. Прошу прощения, друзья. Это всего лишь Эдди Бэкс, Шустрый Эдди Бэкс, импортер, со своей профессиональной, совершенно обычной спортивной сумкой, и, пожалуйста, не обращайте внимания на это отверстие в аккурат для правой руки.

Ральфи был не один. Рядом с ним на кресле громоздился, настороженно пялясь на толпу, восьмидесятикилограммовый светловолосый калифорнийский бык. Живой символ боевых искусств.

Шустрый Эдди Бэкс оказался в кресле напротив них прежде, чем бык успел оторвать руки от стола.

– У тебя черный пояс? – спросил я с энтузиазмом. Он кивнул, голубые глаза работали в режиме автоматического сканирования моих глаз и рук. – У меня тоже, – сказал я. – Принес свой с собой, здесь в сумке. – Тут я просунул руку в щель и спустил предохранитель. Щелк. – Два двенадцатых калибра со сдвоенными курками.

– Ничего себе пушка, – сказал Ральфи, опуская пухлую останавливающую ладонь на синий нейлон, который обтягивал крепкую бычью грудь. – У Джонни в сумке антикварное огнестрельное оружие. – Слишком много для Эдварда Бэкса.

Мне кажется, он всегда был Ральфи Таким-то или Каким-то, а новой фамилией он был обязан своему необычайному тщеславию. Сложенный как переспелая груша, он носил некогда знаменитое лицо Кристиана Уайта уже лет двадцать – Кристиан Уайт из Арийского Рэггей Бэнд, Сони Мао своего поколения, безусловный чемпион расистского рока. Я эрудит по части тривиального.

Кристиан Уайт: классическая физиономия артиста эстрады с хорошо развитыми мускулами лица, отточенными скулами. Ангельское или неотразимо-греховное – смотря с какой стороны смотреть. Но глаза Ральфи жили совсем другой жизнью: они были холодными, маленькими, черными.

– Пожалуйста, – сказал он, – давай уладим все как бизнесмены. – Голос звучал гипнотически искренно, уголки рта всегда оставались влажными. Льюис, – сказал он, кивая в сторону качка, – просто кусок мяса. – Льюис отнесся к этим словам бесстрастно, как марионетка из набора "Сделай Сам". – Но ты, Джонни, не кусок мяса.

– А кто же я еще, Ральфи? Отличный кусок мяса, битком набитый имплантированными чипами памяти, в которых ты хранишь свое грязное белье, пока нанимаешь киллеров для меня. И этому куску мяса, Ральфи, кажется, что ты должен кое-что объяснить.

– Все из-за этой новой партии товара, Джонни. – Он глубоко вздохнул. – Как брокер...

– Скупщик краденого, – поправил я.

– Как брокер, я обычно очень тщательно подбираю свои каналы.

– Ты покупаешь только у тех, кто крадет лучшее. Понял.

Он снова вздохнул.

– Я стараюсь, – сказал он устало, – не покупать у дураков. Но на этот раз, боюсь, сделал это. – Третий вздох был сигналом для Льюиса. Он нажал кнопку нейропрерывателя, который они закрепили под столом с моей стороны.

Я собрал все силы, пытаясь согнуть указательный палец правой руки, но казалось, что он принадлежит кому-то другому. Я мог чувствовать металл оружия, мягкую поролоновую ленту, обмотанную вокруг неудобной рукоятки, но руки были далекими и неподвижными, как из воска, холодного воска. Я надеялся, что Льюис был настоящим куском мяса, достаточно тупым, чтобы потянуться за сумкой и задеть мой лежащий неподвижно на курке палец, но я ошибся.

– Мы очень беспокоились о тебе, Джонни. Очень беспокоились. Видишь ли, то, что хранится в тебе, – собственность Якудз. Дурак стащил у них это, Джонни. Мертвый дурак.

Льюис усмехнулся.

Во всем этом был смысл, очень неприятный смысл, словно мешки с мокрым песком, падающие на голову. Убийство – не стиль Ральфи. Даже Льюис был не в стиле Ральфи. Но он дал себе влипнуть где-то между Сыновьями Неоновой Хризантемы и тем, что им принадлежало (или, скорее, чем-то таким, что принадлежало кому-то еще). Ральфи, конечно же, мог использовать ключевую фразу, чтобы ввести меня в режим идиота-всезнайки, и я выплесну их драгоценную программу, не запомнив при этом ни одного ключа. Для скупщика краденного, как Ральфи, этого было бы вполне достаточно. Но не для Якудз. Якудзы знают о Спрутах и не хотят беспокоиться из-за того, что один из них может вытащить едва заметные следы их программы из моей башки. Я мало знаю о Спрутах, но до меня доходили слухи, и я сделал одним из принципов никогда не повторять их моим клиентам. Нет, это точно не понравилось бы Якудзам: слишком похоже на вещественное доказательство. Они бы не добились всего того, чем владеют сейчас, оставляя за собой вещественные доказательства повсюду. И в живых.

Льюис ухмылялся. Я полагаю, сейчас он думал о точке, расположенной неглубоко под моим лбом, и о том, как добраться туда, не особенно церемонясь.

– Эй, – произнес низкий женский голос откуда-то у меня из-за плеча, ковбои, вы определенно проводите время не очень-то весело.

– Убирайся, сука, – сказал Льюис, его загорелое лицо было неподвижно. Ральфи выглядел непроницаемо.

– Развейтесь. Хотите купить немного дешевого сырья? – Она отодвинула кресло и села прежде, чем ее успели остановить. Она была в пределах моего неподвижного поля зрения – худая девица в зеркальных очках, темные волосы зачесаны в непослушную гриву. Она была одета в черную кожаную куртку, распахнутую так, что видна футболка, расчерченная черными и красными полосами. – Восемь тыщ за грам веса.

Льюис раздраженно фыркнул и попытался ударом выбить ее из кресла. Каким-то образом он промахнулся, ее ладонь метнулась вверх и, казалось, на мгновение коснулась его запястья. Яркая кровь брызнула на стол. Он схватился за руку и зажал запястье так, что побелели костяшки пальцев. Между пальцами сочилась кровь.

Но, кажется, в руке у нее ничего не было?

Льюису понадобится операция по сшивке сухожилия. Он с предосторожностями поднялся, забыв о кресле. Оно перевернулось. Парень шагнул из моего поля зрения, не произнося ни слова.

– Ему не мешало бы обратиться к врачу, – сказала она. – Ужасный порез.

– Ты даже не подозреваешь, – сказал Ральфи неожиданно усталым голосом, – в какое дерьмо ты только что вляпалась.

– Что, серьезно? Детектив. Меня так возбуждают разные детективные истории. Например, почему твой друг здесь ведет себя так тихо. Будто замороженный. Или для чего нужна вот эта штуковина, – она держала миниатюрный пульт, который непонятно как вытащила у Льюиса. Ральфи выглядел больным.

– Может быть, ты хочешь получить четверть миллиона, отдать это мне и сходить прогуляться? – Жирная ладонь поднялась, нервно провела по побледневшему худому лицу.

– Чего я хочу, – сказала она, щелкнув пальцами, и пульт стал крутиться, поблескивая, – это работу. Контракт. Твой парень повредил себе запястье. Но четверть сойдет для аванса.

Ральфи резко выпустил воздух из легких и начал хохотать, демонстрируя зубы, которые не поддерживались на уровне стандартов Кристиана Уайта. Тут она отключила прерыватель.

– Два миллиона, – сказал я.

– Мой человек, – сказала она и засмеялась. – Что в сумке?

– Дробовик.

– Грубо. – Это мог быть и комплимент.

Ральфи промолчал.

– Зовут Миллионс. Молли Миллионс. Хочешь убраться отсюда, босс? Люди начинают оборачиваться. – Она поднялась. Она носила кожаные джинсы цвета высохшей крови.

И в первый раз я увидел, что зеркальные очки были хирургической накладкой, их серебристый металл плавно поднимался с ее высоких скул, словно запечатывая глаза в глазницах. Я увидел в них двойное отражение своего лица.

– Мое имя Джонни, сказал я. – Мы возьмем мистера Фэйса с собой.

Он ждал нас на улице. Выглядел, как обычный Тех-турист, одет в синтетические шорты и дурацкую гавайку, покрытую рекламами самого популярного микропроцессора его фирмы; уютный типичный маленький человечек, такой скорее всего закончит свой путь, свалившись пьяным на стойку бара, где подают миниатюрные рисовые крекеры с гарниром из водорослей. Он выглядел в точности как человек, который будет петь гимн корпорации и плакать при этом, будет бесконечно трясти руку бармену. И сводники, и спекулянты оставят его в покое, заклеймив прирожденным консерватором. Неспособный на многое и осторожный с кредитом, когда он есть.

Впоследствии я догадался, что они ему ампутировали часть большого пальца левой руки, где-то за первым суставом, и заменили его пустотелым протезом, в котором были спрятаны катушка и раструб из псевдоалмазов Оно-Сендай. И аккуратно намотали на катушку три метра мономолекулярного волокна.

Молли отправилась что-то выяснять с Сестрами Магнетической Собаки, и дала мне шанс вывести Ральфи за дверь с помощью спортивной сумки, прижатой к его пояснице. По-моему, она их знала: я слышал, как темнокожая рассмеялась.

Я рефлексивно взглянул вверх – может быть, потому, что никак не могу к этому всему привыкнуть: к парящим аркам света и росчеркам теней от геодезики над ними. Может быть, именно это и спасло мне жизнь.

Ральфи продолжал шагать, но не думаю, что он пытался убежать. Думаю, он сразу сдался. Возможно, он успел догадаться, с чем мы столкнулись.

Я опустил взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть, как он разваливается.

Если прокрутить пленку назад, можно увидеть, как Ральфи делает шаг и в это мгновение маленький Тех, улыбаясь, выскальзывает ниоткуда. Имитация поклона, и большой палец его левой руки отваливается. Настоящий трюк иллюзиониста. Палец повисает в воздухе. Зеркала? Проволочки? Ральфи останавливается, спиной к нам, темные полумесяцы пота проступают в подмышках его светлого летнего костюма. Он знает. Он должен был знать. И тут этот смешной кончик пальца, тяжелый как свинец, описывает дугу, как в цирковом фокусе, и невидимая нить, соединяющая его с ладонью убийцы, проходит сбоку через череп Ральфи, немного выше бровей, как хлыст огибает все тело и опускается, рассекая грушевидное туловище по диагонали от плеча через грудную клетку. Разрез настолько тонкий, что кровь не брызнула до тех пор, пока не дали осечку синапсы и первые судороги не подчинили тело гравитации.

Окутанный розовым облаком, Ральфи развалился на части. Три куска плоти покатились по булыжной мостовой. Абсолютная тишина.

Я поднял спортивную сумку. Отдача чуть не оторвала мне запястье.

Как будто шел дождь; потоки воды лились каскадом с лопнувшей геодезики и падали на плиты позади нас. Мы притаились в узком проеме между хирургической и антикварной лавочками. Она просто выставила край зеркального глаза из-за угла и сообщила, что перед Дромом стоит модуль Фольксваген с мигалкой. Они счищали с мостовой Ральфи. Задавали разные вопросы.

Я был весь покрыт опаленным белым пухом. Теннисные носки. Спортивная сумка превратилась в изодранный пластиковый наручник вокруг запястья.

– Не пойму, черт возьми, как я мог промахнуться.

– Потому что он быстрый, очень быстрый. – Она сидела на корточках, обняв руками колени, и раскачивалась на каблуках взад-вперед. – Его нервная система перевозбуждена. Заказная сборка. – Она ухмыльнулась и слегка взвизгнула, демонстрируя восторг, – Я собираюсь заполучить этого парня. Немедленно. Он – номер один, самый дорогой, самый лучший, произведение искусства.

– За два миллиона этого парня ты получишь возможность вытащить отсюда мою задницу. Твой приятель большей частью выращен в пробирке в Чиба Сити. Он киллер у Якудз.

– Чиба. О да. Видишь, Молли тоже была в Чибе. – И она показала мне свои ладони, слегка разведя пальцы. Длинные и тонкие пальцы, очень белые в сравнении с ярко-красными полированными ногтями. Из укрытий под ногтями выступали десять лезвий; каждое – узкий обоюдоострый клинок из голубой сверкающей стали.

Я никогда не проводил много времени в Ночном Городе. Здесь никто не платил мне достаточно для того, чтобы я об этом помнил, и многие из них платили за то, чтобы о них забыли. Поколения метких стрелков долбали по неону до тех пор, пока ремонтники не плюнули на свою работу. Даже в полдень световые дуги были пепельно-черные в сравнении с бледнейшей из жемчужин.

Куда податься, когда богатейшая криминальная организация мира пытается нащупать тебя своими спокойными длинными пальцами? Где скрыться от Якудз, которые настолько могущественны, что владеют трансляционными спутниками и как минимум тремя шаттлами? Якудзы – настоящая межнациональная корпорация, как Ай-Ти-Ти и Оно-Сендай. За пятьдесят лет до моего рождения Якудзы уже поглотили китайские Триады, Мафию и Юнион Корс.

У Молли был готовый ответ: Ты прячешься в Аду, в самом нижнем круге, где любое действие извне создает быстро расходящиеся концентрические волны сырой угрозы. Ты прячешься в Ночном Городе. Еще лучше, ты прячешься _н_а_д Ночным Городом, потому что ад вывернут наизнанку и дно его котла касается неба – неба, которое Ночной Город никогда не видит, потея под своим покрывалом из акриопластика – наверху, там, где Прим Техи притаились в темноте подобно горгулам, прилепив к губам контрабандные сигареты.

У нее был также еще один ответ.

– Итак, ты прочно и надежно заперт, Джонни-сан? До той программы никак нельзя добраться без пароля? – Она увела меня в тень, которая ждала за освещенной платформой Трубы. Бетонные стены были покрыты слоями граффити, накопившимися за многие годы, закрученными в единую метакаракулю гнева и нигилизма.

– Хранящаяся информация загружается через каскад модифицированных микрохирургических протезов. – Я протараторил сокращенную версию моей стандартной рекламной легенды. – Код клиента хранится в специальной микросхеме; кроме Спрутов, о которых в нашей профессии не любят говорить, не существует путей доступа к кодовой фразе. Ее нельзя раздобыть с помощью наркотиков или пыток. Я ее не знаю, никогда не знал.

– Спруты? Такие извивающиеся твари с массой рук? – Мы вышли на пустынный уличный рынок. Фигуры в тени наблюдали за нами через импровизированную площадь, заваленную рыбьими головами и гниющими фруктами.

– Сверхпроводниковые квантовые детекторы возмущений. Использовались во время войны для обнаружения подводных лодок и блокады вражеских киберсистем.

– Что, правда? Военные штучки? Со времен войны? А Спрут прочтет эту твою микросхему? – Она остановилась, и я почувствовал на себе ее взгляд, скрытый двойными зеркалами очков.

– Даже самые примитивные модели могут измерять магнитное поле мощностью в одну миллионную от земного; это как подслушивать шепот на ревущем стадионе.

– Полиция уже может делать такое, с лазерами и параболическими микрофонами.

– Но тем не менее ваши данные в безопасности. – Профессиональная гордость. – Никакое правительство не позволит своим полицейским использовать Спрутов, даже в интересах безопасности. Слишком велик риск конфликтов между различными службами; они могут устроить что-то вроде Уотергейта.

– Военные штучки, – сказала она. Ее улыбка сверкнула в темноте. Военные штучки. У меня есть друг, там внизу, который служил в армии, зовут Джонс. Я думаю, тебе стоит с ним встретиться. Он сидит на игле. Так что придется ему что-нибудь принести.

– Он наркоман?

– Он дельфин.

Он был больше чем дельфин, хотя с точки зрения другого дельфина он мог бы показаться чем-то меньшим. Я видел, как он лениво кружит в своей оцинкованный цистерне. Вода плеснула через край, замочив мои туфли. Он был реликтом последней войны. Киборг.

Он поднялся из воды, показывая нам покрытые налетом пластины вдоль своих боков, еще один визуальный трюк; сила и легкость его движений были скованы чешуей из нелепой доисторической брони. Две выпуклости по обе стороны черепа были созданы для помещения в них сенсорных устройств. Серебристые рубцы поблескивали на открытых участках его серо-белой шкуры.

Молли свистнула. Джонс мотнул хвостом, и еще один каскад воды хлынул через край цистерны.

– Что это за место? – Я разглядывал смутные очертания в сумраке, ржавые цепи и хлам под брезентом. Над цистерной висела уродливая деревянная конструкция, увешанная рождественскими гирляндами.

– Парк Развлечений. Зоопарк и карнавальные аттракционы. "Поговори с боевым китом". И все такое. В каком-то смысле Джонс, конечно, кит...

Джонс снова поднялся над водой и уставился на меня своим печальным древним глазом.

– Как он разговаривает? – Мне вдруг захотелось уйти отсюда.

– В этом весь трюк. Скажи "Привет", Джонс.

И сразу все лампочки вспыхнули одновременно. Они светились красным, белым, синим.

КБСКБСКБС

КБСКБСКБС

КБСКБСКБС

КБСКБСКБС

– Хорошо разбирается в символах, но набор кодов ограничен. Военные подключали его к аудиовизуальному дисплею. – Она вытащила узкий пакетик из кармана куртки. – Чистая дрянь, Джонс. Хочешь? – Он замер в воде и сразу начал погружаться. Я слегка встревожился, вспомнив, что он не рыба и может утонуть. – Нам нужен ключ к банку данных, Джонс. Срочно.

Огни вспыхнули, погасли.

– Ищи, Джонс.

С

ССССССССС

С

С

С

Синие лампочки, крестом.

Темнота.

– Чистая! Очищенная. Ну давай, Джонс.

БББББББББ

БББББББББ

БББББББББ

БББББББББ

Белое матовое зарево высветило черты ее лица; монохром, тени на ее скулах.

К ККККК

К К

ККККККККК

К К

ККККК К

Лапы красной свастики искажались в ее зеркальных линзах.

– Отдай ему, – сказал я. – Ключ у нас.

Ральфи Фэйс. Никакой фантазии.

Джонс перекинул половину своего бронированного туловища через край цистерны, и я подумал, что металл может не выдержать. Молли ткнула в него большим шприцем, вводя иглу между двух пластин. Поршень заскрипел. Цветные узоры взорвались, судорожно прыгая по раме, потом угасли.

Мы оставили его дрейфовать, вяло покачиваясь, в темной воде. Может, ему снилась война на Тихом океане, роботы-мины; он выводил их из строя, мягко прощупывая их электрические цепи Спрутом, тем самым, который сейчас использовал для взлома жалкого кода Ральфи в микросхеме в моей голове.

– Я могу понять промашку, которую они сделали, позволив ему демобилизоваться с этим устройством, но как кибернетический дельфин пристрастился к лекарству?

– Война, – сказала она. – Они все были такие. Как еще можно их заставить работать на тебя?

– Я не уверен, что мне нравится это дело, – сказал пират, набивая себе цену. – Спецификация цели на спутнике – это не по правилам...

– Если будешь впустую тратить мое время, ты вообще окажешься не у дела, – сказала Молли, наклонившись над исцарапанным пластиковым столом и направив на него свой указательный палец.

– Хочешь попробовать купить свои микроволны где-то еще? – Крутой паренек – несмотря на свою Мао-работу. В Ночном Городе с самого рождения, наверное.

Ее рука превратилась в размытое пятно на фоне его куртки, полностью отрезав лацкан и даже не распустив срез ткани.

– Ну так что, по рукам или нет?

– По рукам, – сказал он, пытаясь сделать вид, что разглядывает свой изуродованный лацкан только из вежливого интереса. – По рукам.

Пока я проверял два купленных нами рекордера, она вытащила из-под молнии на запястье куртки лист бумаги, который я ей дал. Развернула его и прочитала, молча шевеля губами. Потом пожала плечами.

– Это оно?

– Начали, – сказал я, одновременно вдавливая на двух деках кнопку "ЗАПИСЬ".

– Кристиан Уайт, – прочла она, – и его Арийское Рэггей Бэнд.

Преданный Ральфи, фанат до самого последнего дня.

Переход в режим идиот-всезнайка всегда оказывается менее резким, чем я ожидаю. Фасадом для пиратской радиоустановки служил офис загнувшегося турагентства – куб, окрашенный в пастельные тона, где были выставлены стол, три стула и выцветший постер швейцарской космостанции. На полке близ плеча Молли две игрушечные птички дутого стекла с оловянными лапками монотонно прихлебывали из стиропластовой чашки с водой. Я достигал нужной фазы, и они постепенно ускорялись, пока венчики их фосфоресцирующих перьев не превратились в сплошные цветные дуги. Светодиоды в настенных пластиковых часах стали бессмысленными пульсирующими ячейками, и Молли, и Маолицый парень обернулись пятнами тумана, их руки иногда расплывались в призрачных быстрых насекомообразных движениях. Затем все это перешло в холодный белый шум, бесконечную модулированную поэму на искусственном языке.

Я сидел и пел украденную покойником Ральфи программу целых три часа.

Навес простирается от края до края на сорок километров превратившееся в лохмотья перекрытие из куполов Фуллера над тем, что некогда было пригородной артерией. Если в ясный день отключить осветительные дуги, серая аппроксимация солнечного света будет фильтроваться через слои акриопластика: пейзаж, напоминающий тюремные наброски Джованни Пиранези. Три самых южных километра покрывают Ночной Город. Ночной Город не платит налогов и коммунальных сборов. Неоновые дуги безжизненны, и геодезика закопчена десятилетиями обеденных костров. В почти полной тьме полудня Ночного Города кто обратит внимание на несколько дюжин сумасшедших детей, затерявшихся среди балок и стропил?

В течение двух часов мы карабкались вверх по бетонным ступеням и стальным лестницам из перфорированных балок; мимо заброшенных платформ и покрытых пылью механизмов. Мы стартовали в месте, которое выглядело как покинутая ремонтная база, уставленная треугольными сегментами каркасов. Там все было покрыто слоем уже надоевшего пульверизаторного граффити: названия банд, инициалы, даты примерно от начала столетия. Граффити следовало за нами вверх, постепенно редея до тех пор, пока только одно имя не стало повторяться через интервалы. ПРИМ ТЕХ. Стекающими черными заглавными буквами.

– Кто такие Прим Тех?

– Не мы, босс. – Она вскарабкалась по шатающейся алюминиевой лестнице и исчезла в дыре, проделанной в листе гофрированного пластика. "Примитивная техника, примитивная технология." – Пластик приглушал ее голос. Я последовал за ней вверх, стараясь быть поосторожнее с больным запястьем. – Прим Техи, они бы сочли бездарным твой трюк с дробовиком.

Часом позже я протиснул себя через еще одну дыру, на этот раз небрежно выпиленную в перекосившемся фанерном листе, и встретил своего первого Прим Теха.

– Все в порядке, – сказала Молли, ее ладонь опустилась мне на плечо. – Это всего лишь Пес. Эй, Пес.

В узком луче от ее фонаря он рассматривал нас своим единственным глазом, медленно высовывая длинный серый язык и облизывая огромные собачьи клыки. Я удивился, почему они называют трансплантацию челюстной ткани добермана примитивной технологией. Иммуноподавители на деревьях особенно не растут.

– Молл. – Увеличенные зубы мешали его речи. Ручеек слюны стекал с его искривившейся нижней губы. – Услышал твое приближение. Давно. – Ему должно было быть пятнадцать, но клыки и яркая мозаика шрамов складывались с пустующей глазницей в абсолютно звериную маску. Требовалось время и художественный вкус, чтобы создать такое лицо, и, как сообщало мне его позерство, он за ним наслаждался жизнью. Он носил истлевшие джинсы черные, покрытые глубоко въевшейся грязью и лоснящиеся на складках. Грудь ничем не прикрыта, ноги босы. Он изобразил что-то своим ртом, что должно было обозначать ухмылку. – Шел за вами следом.

Далеко внизу послышались крики разносчика воды.

– Прыгаешь по струнам, Пес? – Она направила свой фонарь в сторону, и я увидел тонкие канаты, привязанные к крючьям-болтам, тянущиеся к краю платформы и исчезающие за ним в темноте.

– Убери этот чертов свет!

Она щелчком отжала кнопку.

– Почему тот, кто вас преследует, идет без света?

– Он в нем не нуждается. Он – плохая новость, Пес. Если твои часовые попробуют поставить ему подножку, они прибудут домой легко транспортабельными частями.

– Это друг нашего друга, Молл? – Его голос звучал тревожно. Я услышал, как он переступает с ноги на ногу на изношенной фанере.

– Нет. Но он мой. А вот этот, – похлопывая по моему плечу, – он друг. Уловил?

– Конечно, – сказал он без особого энтузиазма, шагая к краю платформы, где были крючья-болты. Он начал дергать канаты, передавая какое-то сообщение.

Ночной Город простирался внизу, как игрушечная деревушка для крыс; крохотные окошки озарялись светом свечей, и только очень немногие – резкие яркие квадраты, освещенные фонарями на батареях и ацетиленовыми лампами. Я представил себе стариков за их бесконечной игрой в домино под теплыми жирными каплями воды, падающими с влажного стиранного белья, висящего на жердях между фанерными лачугами. Затем я попробовал представить его, терпеливо карабкающегося вверх сквозь тьму в своих шортах и уродливой туристической рубашке. Легко и не торопясь. Каким образом он нас выследил?

– Отлично, – сказала Молли. – Он нас чует.

– Сигарету? – Пес вытащил мятую пачку из кармана и выдавил расплющенную сигарету. Я бросил взгляд на торговую марку, пока он зажигал ее для меня кухонной спичкой. Йехьян Филтерз. Сигаретная фабрика Бейджинга. Я решил, что Прим Техи работали на черном рынке. Пес и Молли вернулись к своему спору, который, казалось, вращался вокруг желания Молли воспользоваться какой-то специальной частью имущества Прим Техов.

– Я оказала тебе целую кучу услуг, приятель. Мне нужен этот пол. И мне нужна музыка.

– Ты не принадлежишь к Прим Техам...

Так продолжалось, наверное, большую часть скрученного километра, Пес вел нас вперед по качающимся навесным мостам и вверх по веревочным лестницам. Прим Техи клеят свою паутину и потайные места к ткани города толстыми сгустками эпоксидной смолы и спят над бездной в сетчатых гамаках. Их место обитания настолько шаткое, что местами оно состоит лишь из креплений для рук и ног, выпиленных в опорах геодезики.

Смертельный Пол, так она его назвала. Карабкаясь следом за ней, мои новые туфли Эдди Бэкса скользили на стертом металле и сырой фанере; я пытался угадать, каким образом это место может быть более гибельным, чем остальная часть территории. В то же время я чувствовал, что протесты Пса были символическими и что она уже ожидала это получить, чего бы там она не хотела.

Где-то внизу Джонс кружил в своей цистерне, чувствуя приближение наркотической ломки. Полиция докучала завсегдатаям Дрома вопросами о Ральфи. Чем он занимался? С кем он был до того, как вышел из Дрома? Якудзы опускались своей призрачной громадой на городские банки данных, зондируя в поисках мельчайших моих отражений пронумерованные отчеты, протоколы служб безопасности, коммунальные счета. У нас информационная экономика. Этому они тебя учат в школе. Чего они не говорят тебе, так это что невозможно двигаться, жить, действовать на каком-либо уровне, не оставляя следов, кусочков, кажущихся бессмысленными, фрагментов информации личного свойства. Фрагментов, которые могут быть извлечены, усилены...

Сейчас пират уже должен был направить наше сообщение в очередь для закрытой передачи на коммуникационный спутник Якудз. Простое сообщение: отзовите собак, или мы про транслируем вашу программу во всех диапазонах.

Программа. У меня не было ни малейшего представления, что она содержала. И нет до сих пор. Я пою песню, не понимая смысла. Вероятно, это были исследовательские данные, – Якудзы, попавшиеся на усовершенствованных методах промышленного шпионажа. Милое дело, воровать у Оно-Сендай как-само-собой-разумеется и вежливо требовать выкупа, угрожая затупить исследовательский край конгломерата, сделав продукт достоянием общественности.

Но почему их игра не сложилась? Не будут ли они счастливее, имея что-то для торговли с Оно-Сендай, счастливее, чем они были бы с одним мертвым Джонни из Переулка Торговцев Памятью?

Их программа была на своем пути к адресату в Сиднее, к месту, где держали письма для клиентов и не задавали вопросов, если ты внес скромную предварительную плату. Наземная почта, четвертый класс. Я стер большую часть второй копии и записал наше сообщение в образовавшийся промежуток, оставляя ровно столько от программы, чтобы можно было определить ее подлинность.

Мое запястье болело. Я хотел остановиться, прилечь, уснуть. Я знал, что я скоро потеряю хватку и упаду, знал, что острые черные туфли, купленные для вечера как Эдди Бэксом, потеряют точку опоры и понесут меня вниз в Ночной Город. Но он возник в моем воображении как дешевая религиозная голограмма, светящаяся увеличенная микросхема в своей Гавайской рубашке, точно разведснимок какого-то обреченного городского микроорганизма.