Текст книги "Браслет певицы"

Автор книги: У. Уилер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Манто? Причём тут манто? Английская полиция – сборище идиотов! А что, этот доморощенный детектив, полковник Брюстер – это он подозревает тебя?

– Да нет же! Нет!

– Я не могу быть замешан ни в какой тёмной истории. В конце концов, после развода ты сможете ввязываться в любые истории, в какие тебе только заблагорассудится, но я не позволю бросать хоть тень подозрения на фамилию фон Мюкк!

– Ах, да причём тут ваша фамилия! Всё совершенно не так. Полковник сказал, что он знает, кто совершил преступление, но не хочет сообщать полиции, потому, что всё равно никто не поверит. А полковник всё видел совершенно точно, и вообще… – тут Мелисанда осеклась.

Ей совершенно не хотелось заговаривать теперь о браслете: она была уверена, что Фердинанд разъярится ещё более, едва услышав одно это слово. А полковник сказал, что совершенно точно видел – каким образом браслет упал с её руки. И это для Мелисанды было куда важнее и интереснее, чем всякое убийство. В конце концов, люди имеют обыкновение убивать друг друга по всякому поводу, и Мелисанду мало волновало – кто и зачем пырнул барона. Более того, она была уверена, что и сама знает, кто это был. Конечно, её знакомство с преступным миром ограничивалось лишь оперными злодеями, но, что ни говори, с таким неприятным лицом и ужасной фигурой… А Мелисанда, будучи актрисой, прекрасно знала, как убедительно сыграть скорбь. Она делала это много раз. И полковник Брюстер тоже намекал… Но пусть этим занимается полиция, и бедняжку баронессу Фицгилберт даже жалко – она не виновата в том, что природа была так сурова к ней.

На самом деле Мелисанду гораздо больше волновали другие намёки полковника. Ведь, и вправду, когда она положила руки перед собой, сидя уже между бароном Фицгилбертом и полковником, браслета на ней уже не было. Иначе он, несомненно, мешал бы ей. Ах, всё сходится!

– Что – вообще? – сурово спросил фон Мюкк, прерывая размышления Мелисанды.

– И вообще, он говорил всякую ерунду! – закончила певица и посмотрела на мужа невинным взором.

– Так значит, он знает, кто убийца? – спросил фон Мюкк, презрительно кривя губы.

– Он так считает, – осторожно ответила Мелисанда.

– Я запрещаю тебе впредь разговаривать об этом убийстве с кем бы то ни было. И с инспектором ты будешь говорить только в моём присутствии, ясно?

Барон поднялся, раздражённо поправил сюртук – он ворвался к Мелисанде, не раздевшись с улицы – и, кинув на прощанье презрительный взгляд на супругу, вышел.

– Мавр! – с аффектацией произнесла примадонна, когда дверь за ним закрылась, и вновь принялась за роман.

Теперь, у Ивы, она словно вновь пережила весь ужас разговора с супругом и даже, разволновавшись, достала крошечный, расшитый узором «ришелье», платочек.

– Мисс Ива, ради всего святого, скажите – что в этой записке? Я могу надеяться?

– Да, мадам. Шумерские духи открыли мне смысл этого послания. Вас призывают хранить терпение, ибо ваше избавление уже близко.

– Там прямо так и написано? – придирчиво, несмотря на расстройство, спросила Мелисанда.

– Именно так. «Наберитесь терпения, избавление уже близко».

– О-о-о-о… – немного разочарованно протянула певица, досадуя на лапидарность тайного послания, – а там ничего не написано о… чувствах? – на всякий случай поинтересовалась она.

– Здесь – ничего, – отрезала Ива, – но я могу вам сказать. Ваш друг – человек чести. Он не станет играть чувствами.

– Я могу забрать эту записку? – спросила Мелисанда, попутно пытаясь расшифровать для себя это заявление ведуньи.

– Конечно. И берегите её, как зеницу ока.

Мелисанда вышла из дома прорицательницы в прекрасном настроении, вполголоса напевая финальную арию из «Набукко», села в ожидавшую её коляску и тут же постаралась укрыться под глубоким козырьком, так, чтобы её не видели.

* * *

Гай Флитгейл с выцветшими на солнце волосами и тёмным от загара лицом долго тряс руку инспектора, громко и многословно радуясь встрече. Суон сдержанно, но всё же не без воодушевления бубнил ответные заверения в своём полном восторге. Ива наблюдала за этой сценой с нескрываемым удовольствием. Глаза её лучились радостным лукавством. Она позволила мужчинам обменяться горячими приветствиями и даже поговорить о раскопках и новостях. Суон обнаружил прекрасную осведомлённость в делах археологии и особенно – в вопросах бумажной волокиты, задержавших Флитгейла в Турции почти на месяц.

Когда джентльмены удовлетворили первое любопытство, Ива напомнила об обеде – Алоиз предупредительно помаячил в дверях, сообщая о том, что стол накрыт. Суон уверенно взял курс на маленькую столовую.

– Инспектор Суон стал в последнее время частым гостем в этом доме, – мило заметила Ива, приглашая Флитгейла.

Гай встревожено кинул взгляд на Суона, затем на Иву: в его глазах читалась смесь недоверия, обиды и робкой ревности.

– Ах, дорогой Гай, вы совершенно не в курсе здешних новостей, – утешительно проговорила Ива, беря его под руку. – Я имела неосторожность вновь побывать у графа Бёрлингтона.

– В прошлый раз это дурно закончилось, – пробормотал Гай, дотрагиваясь до шрама от ожога на лбу.

– Боюсь, что в этот раз вышло не лучше, – вступил Суон, уже занимая место за накрытым к обеду столом.

– Пусть инспектор Суон вкратце расскажет, а ты, Алоиз, подавай суп и присоединяйся к нам, – распорядилась Ива.

Флитгейл был совершенно поражён рассказом Суона. Он только-только прибыл из мест малоцивилизованных с британской точки зрения, и ему все эти события казались историей в совершенно опереточном восточном духе: с тайными убийцами и украденными драгоценностями.

– Ну вот, – резюмировал он, – не могу сказать, чтобы история с лордом Карнивалем особо пришлась мне по вкусу, но даже как-то обидно, что пока я там… тут…

– Не переживайте, дорогой мистер Флитгейл, вы будете свидетелем всех дальнейших событий, а они только начинают разворачиваться. Надеюсь – не их участником.

– Ну что же, тогда, быть может, инспектор Суон поделится последними новостями? – предложила Ива.

– Хорошо, тогда я расскажу вам, что нового я успел узнать о действующих лицах этой драмы. Чтобы покончить с партией мадам фон Мюкк, скажу вам, что мои люди навёли справки в страховой компании «Зигель и Браун», где она имеет обыкновение страховать свои драгоценности. «Зигель и Браун» являются её страховщиками три года, и за это время уже трижды выплачивали ей крупные страховки. Один раз что-то пропало из её багажа, когда она путешествовала экспрессом, потом – на неё напал грабитель на улице, в третий раз – мадам обвинила в воровстве свою горничную.

– Боже мой, прямо злой рок преследует бедняжку, – заметил Флитгейл, с аппетитом приступая к мясу.

– Да, и поскольку все эти драгоценности являются личной собственностью певицы – это, знаете ли, в основном подарки от мужа и почитателей таланта – то этот самый злой рок значительно пополняет её счета, – сообщил Суон.

– Очень выгодный рок, – вставила своё замечание Ива.

– Подождите, инспектор, как вы сказали? Фон Мюкк? – Гай наморщил лоб.

– Именно, мой друг.

– Я встретил одного барона фон Мюкк в Турции…

– В Турции? – в один голос спросили Суон и Ива.

– Ну да, а собственно – где я был? Это случилось, когда я мыкался по чиновникам. Из Антепа меня направили в Стамбул, где я должен был подписать какие-то бумаги, и мне пришлось несколько дней блуждать по чиновничьим кабинетам. Восточная бюрократия… о… я завидую археологам будущего! Если они раскопают все эти горы бумаг, все эти сокровищницы никчёмных документов – они получат восхитительную картину полного беспорядка в государственном аппарате Порты! Полная бессмыслица! Все курят и пьют кофе. Куда ни приди – бакшиш и разговоры. Да, простите. Я впадаю в грех любого путешественника – начинаю делиться впечатлениями, – смущённо улыбнулся Флитгейл и продолжил. – Так вот, мне пришлось довольно долго дожидаться одного исключительно важного визиря из таможенного управления – надо было оформить бумаги на вывоз находок. Я маялся в коридоре, когда из кабинета вышел немец, за ним шёл турок-чиновник. Они говорили по-немецки. Турок несколько раз назвал его господином фон Мюкк и много раз повторил, что был счастлив его видеть и всё исполнит в точности, как господин фон Мюкк распорядился.

– Как выглядел этот немец?

– Такой крепкий господин, челюсть вперёд. Глаза светлые. Типичный немец, – с трудом справился с описанием Флитгейл. – Несомненно, если бы ему пришлось описывать осколок керамики или обломок костяной ложки, он справился бы намного успешнее.

– И что это был за кабинет? – спросил Суон, весь подбираясь и подаваясь вперёд.

– Боже мой, инспектор, неужели вы думаете, что я что-то понимал там? Меня привели к дверям и сказали – ждите, вас примут. Это было в Таможенном управлении. Говорю же – там полная неразбериха, куча кабинетов, все ходят, пьют кофе и никто ничего не знает…

– И когда это было?

– В середине сентября. Точно – это было после того, как я проводил мисс Иву в Лондон, а сам остался в Стамбуле оформлять бумаги.

– Почти месяц назад… – Суон помрачнел и закрыл свой блокнот. – Честно говоря, я думаю, что эта вот ветвь – всё, что касается нашей примадонны, это, если позволите – «из другой оперы». По крайней мере, я так считал до недавнего времени, теперь не уверен. Мелисанда очень подозрительна, но – никаких связей с убитым Фицгилбертом, ни малейшего намёка, кроме того, что Фицгилберт поздоровался с Мелисандой и передал поклон её супругу… Но они – люди одного круга, могли встретиться где угодно. Мы почти ничего не знаем об этом бароне фон Мюкк. Конечно, нет ничего сверхъестественного в том, что он мог по каким-то деловым причинам оказаться в Турции, нет ничего странного в том, что он ревнует свою жену, ничего… Но хорошо бы познакомиться с ним поближе. Меня крайне интересует вся эта история с ценностями мадам. Но как это организовать? – Суон нахмурился и сердито посмотрел на Иву.

– О! Я, кажется, знаю, кто может пойти к фон Мюкку! – подняв вверх изящный пальчик, сказала Ива и выразительно посмотрела на Алоиза, который в это время был увлечённо занят бараньими рёбрышками. Прислушавшись к повисшей паузе, Алоиз с непониманием поднял взгляд и встретился глазами с мисс Ивой, глядящей многозначительно и повелительно.

– Я? – растерянно переспросил Алоиз, и рука его непроизвольно потянулась к пробору.

– Конечно, Алоиз, конечно, ты, – медовым голосом отозвалась Ива.

– Хм… А безопасно ли это? – с сомнением пробурчал Суон.

– Совершенно безопасно, – заверила Ива. – Вам, инспектор, формально нечего делать у фон Мюкка; я вряд ли найду убедительный повод для визита, а мистера Флитгейла, пожалуй, он мог запомнить. Это может быть хорошо, но может быть и плохо. А Алоиз… Он прекрасно справится с ролью. К тому же, говорит по-немецки, это может пригодиться.

– Что же, неплохая идея, – согласился Суон.

Алоиз, который всё это время переводил взгляд с госпожи на инспектора и обратно с выражением крайнего страдания на лице, начал робко отнекиваться.

– Право, я ведь совершенно лишён сценического дара…

– Тебе не придётся ничего играть, Алоиз!

– Госпожа, я составил гороскоп на ближайшие дни. Он крайне неблагоприятен. Он просто ужасен, госпожа… Я не стал бы… Юпитер стоит очень дурно…

– Альвизе! – в голосе Ивы зазвучал металл, и секретарь мучительно-покорно опустил голову.

– Нет, разумеется, если это необходимо… Надеюсь, мне не придётся э-э-э… изменять мою внешность? – с надеждой добавил он.

– Полагаю, сойдёт и так, – милостиво сказал Суон, наслаждаясь замешательством секретаря, – хотя… может быть, усы? Как вы полагаете, мисс Ива?

– Хорошо и без усов, – рассудила Ива.

Алоиз вздохнул с огромным облегчением.

Глава 8. Зигель и Браун терпят убытки

Алоиз послал визитную карточку с лакеем и был очень скоро принят фон Мюкком. Барон был мужчиной лет сорока, атлетического телосложения, с лицом приятным, хотя довольно высокомерным. Несмотря на утренний час, он был безупречно одет и тщательно выбрит, напомаженная голова была аккуратно покрыта сеткой. Барон окинул Алоиза оценивающим взглядом льдистых голубых глаз, но, кажется, остался доволен увиденным.

– Чем обязан, мистер… Вейсе? – спросил фон Мюкк, приглашая Алоиза сесть к столу и сверяясь с визиткой.

– Ваше превосходительство, я, как вы изволите видеть, являюсь представителем страховой компании «Зигель и Браун». Приношу тысячу извинений за беспокойство, но я вынужден потревожить вас по крайне деликатному делу.

– Что же это за дело?

– Это касается вашей супруги, мадам Мелисанды фон Мюкк, которая является нашей клиенткой.

– Вы – немец? – спросил фон Мюкк резко.

– Да, ваше превосходительство, – ответил страховой клерк так, словно признавался в невинной слабости.

– Тогда, ради бога, давайте говорить по-немецки. Я не доверяю английской прислуге. Она крайне любознательна. Теперь я готов слушать вас, хотя подозреваю, что дело не из приятных, – фон Мюкк перешёл на немецкий.

– О, да… Ваше превосходительство, ваша супруга – одна из наших особо важных клиенток, сами понимаете – престиж и реклама… Она застраховала в нашей компании некоторое количество своих драгоценностей, что само по себе, конечно, является со стороны мадам похвальной осмотрительностью, – Алоиз говорил, тщательно подбирая слова, от усердия слегка склонив набок гладко причёсанную голову, и глядя на фон Мюкка взглядом, призванным заверить его в своих самых искренних намерениях.

– Как стало известно руководству нашей компании, а именно господину Зигелю и мистеру Брауну, сейчас начинается бракоразводный процесс, который призван положить конец вашему брачному союзу, – продолжил он с сочувствующими нотками в голосе.

– Совершенно верно, герр Вейсе.

– Это очень печально. Однако насколько я понимаю, в данный момент мадам является вашей законной супругой?

– Совершенно верно.

– Знаете ли, мы вовсе не уполномочены доводить до вашего сведения эту информацию, и мы никогда не действуем в ущерб интересам наших клиентов, но, учитывая возможные осложнения и двусмысленность ситуации… мы крайне обеспокоены, и герр Зигель просил меня урегулировать этот вопрос в частном порядке.

– Так в чём дело? – проявляя нордическое терпение, спросил, наконец, фон Мюкк.

– Видите ли, ваше превосходительство, около недели назад мадам фон Мюкк посетила наш офис и застраховала прекрасный гарнитур с аквамаринами. Мы не нашли возможным отказать такой клиентке, как мадам фон Мюкк, но нам показалось, что будет довольно разумным предупредить вас о действиях вашей супруги… Страховые суммы исключительно, исключительно высоки, даже по сравнению с прежними. Герр Зигель, который лично занимается такими клиентами как мадам, позволил себе несколько поднять сумму страховых взносов в этом конкретном случае, поскольку мы имели уже три страховых заявления от вашей супруги, и в каждом случае потери нашей компании оказывались очень значительными. Конечно, в том и состоит наша святая цель, чтобы возместить нашим клиентам любые убытки при утрате собственности, но… право… мне очень неловко, ваше превосходительство, но мы даже подумываем о том, как ограничить наше сотрудничество с мадам фон Мюкк, пусть бы это даже в какой-то мере неблагоприятно сказалось на репутации нашей конторы. Герр Зигель разумно предположил, что будет вполне естественно деликатно поставить вас в известность. Исключительно в порядке дружеского расположения, никоим образом не официально!

– Так вот в чём дело… Так что же, у вас есть основания полагать, что мадам мошенничает со страховками?.. Какая мерзость, – барон фон Мюкк брезгливо фыркнул, даже отвернувшись от своего собеседника с досадой.

– Увы, герр барон, боюсь, что вы совершенно правы. Этот неприятный инцидент в Восточном экспрессе, и странное исчезновение жемчужного колье… И ни одно ограбление не было раскрыто, даже в случае, когда мадам обвинила свою горничную… – сокрушённо закивал герр Вейсе. Неожиданно фон Мюкк посмотрел на агента с настороженностью.

– Вот как? Я ничего не знал про Восточный экспресс… А что там пропало?

– Кольцо. Кольцо с сапфиром и бриллиантами. Оно вроде бы упало у мадам с руки, из окна… и его не нашли. И последний случай с браслетом – он крайне подозрителен.

Фон Мюкк окинул Вейсе внимательным холодным взглядом:

– А что случилось с браслетом?

– О, герр барон… Только в связи с непосредственной целью моего визита…

– Так что было с браслетом? – едва сдерживая нетерпение, переспросил фон Мюкк.

– Этот браслет был нами застрахован, признаюсь – на неоправданно высокую стоимость. Браслет из низкопробного ремесленного серебра, украшен грубо, камни низкого качества…

– Я знаю. Его всё-таки крали?

– И да, и нет. Как нам стало известно, ваша супруга присутствовала на приёме у графа Бёрлингтона и была очевидицей трагических событий. Нам также стало известно, что, по её заверениям, браслет пропал у неё с руки во время сеанса. А потом чудесным образом нашёлся в муфте её манто, на следующее же утро.

Фон Мюкк откинулся на спинку кресла. Желваки заиграли у него на скулах. Он посмотрел на Алоиза взглядом человека, оскорблённого в лучших своих чувствах.

– Вы должны понять мою реакцию. Конечно, браслет – чепуха, дешёвый базарный сувенир, но, признаюсь, герр Вейсе, я до сих пор не могу принять перемены в Мелисанде. Наш брак, конечно, вызвал массу пересудов и крайнее недовольство моей семьи, но мне казалось, что Мелисса вполне отдаёт себе отчёт в тех обязательствах, которые возлагает на неё наш брак. Я не настаивал на том, чтобы она покинула сцену: о, я прекрасно знаю, что Мелисанда – великая певица и гениальная актриса, и было бы непозволительной глупостью с моей стороны рассчитывать на завершение её карьеры. Но всё же это не даёт ей права пренебрегать супружескими обязанностями и вести себя столь оскорбительным образом.

– Я совершенно согласен с вами, герр барон, – горячо заверил Алоиз-Вейсе.

– Уверяю вас, она не нуждалась ни в чём, и даже более того – я находил естественным и приятным делать ей дорогие подарки. И что же, герр Вейсе?! Я стал замечать, что она тратит мои деньги на сомнительные развлечения и раздаривает драгоценности своим паладинам. Я не желаю говорить о бесконечных скандалах и отвратительных слухах, которые доносились до меня, но я не мог мириться с тем, что она использовала мою щедрость для обеспечения любовных интрижек. Я заставил её поместить часть драгоценностей в банк, и мне неоднократно приходилось проверять – на месте ли её украшения после очередных гастролей и турне!

Сокрушение Алоиза не поддаётся никакому описанию – он закачал головой так, словно не мог поверить своим ушам.

– Да! И не говорите мне, что это мелко, герр Вейсе, я сам себе был отвратителен, когда копался в её картонках! Но гораздо отвратительнее знать, что жена раздаривает драгоценности, купленные на твои деньги, своим любовникам!

– О, как можно, ваше превосходительство! На мой взгляд, вы лишь проявляли целесообразную предосторожность! – искренне возмутился страховой агент.

– Я рад, что вы так считаете, герр Вейсе. Я бы не удивился, если бы этот браслет, память о лучших днях нашего брака, в конце концов оказался в руках какого-нибудь оперного прощелыги, очередного любовника Мелисанды. Но, оказывается, она ещё и мошенница… Простите, я вышел из себя. Всё равно всё это скоро станет достоянием гласности: развод будет громким. Значит, вы говорите, браслет нашёлся?

– Именно так, герр барон. На следующий же день. Можно предположить, что он и не пропадал вовсе, просто мадам фон Мюкк оказалась не очень внимательна, когда искала его. В любом случае, обратившись за страховкой по поводу его пропажи, мадам поставила бы нашу фирму в крайне сложное положение.

– Ну, что же… в любом случае, я не позволю так обращаться со мной. Ей придётся горько пожалеть о своём поведении. Прошу вас, герр Вейсе, передать мою глубочайшую признательность господину Зигелю и мистеру Брауну, и заверить в том, что я смогу сохранить совершенную конфиденциальность этой информации. И предприму самые решительные меры. Благодарю вас, герр Вейсе.

Когда Алоиз, многократно откланявшись, покинул кабинет фон Мюкка, барон опустился в кресло, со сдержанной яростью ударил кулаком по подлокотнику и выругался по-немецки – свистящим, сдавленным шёпотом, с таким презрением и ненавистью, что, казалось, сам воздух его кабинета был отравлен его голосом.

* * *

В ожидании секретаря мисс Ива расположилась в маленькой гостиной, смежной с ателье, и задумчиво перебирала карты на столике для курительных принадлежностей, временно приспособленном для карт.

Теперь, когда Гай Флитгейл часто заходил к ней, и инспектор Суон наведывался регулярно, чтобы поделиться новостями о деле по убийству барона Фицгилберта, маленькое ателье с золотыми экранами ширм казалось неподходящим для приёмов. Этот маленький салон был святилищем, её убежищем и её миром. Несмотря на скромность пространства, это ателье не имело ни стен, ни пределов: повсюду – за золотистыми ширмами, в затемнённом эркере, в зеркале над камином – зияли бреши в нереальность, и лёгкий сквознячок небытия гулял по тесному ателье. Этот странный мир следовало охранять от обыденности, даже если эта обыденность – убийства, махинации с драгоценностями и оперные страсти.

А гостиная… Её надо было ввести в обращение для земных нужд. Вчера тут появились удобные кресла, афганский ковёр, курительный столик с ящичками для сигар и подставкой для трубок (в Турции Гай пристрастился к трубке), и теперь Ива пришла с картами именно сюда, чтобы заполнить собой это место, примирить его с собой.

Когда семь лет назад, почти сразу после вступления в совершеннолетие, она купила этот дом, и не было ещё никакого Алоиза в помине, – здесь, в этой гостиной, оставленной прежними хозяевами с полной обстановкой и всем имуществом, висело зловещее, смутное ощущение страха и отчаяния. Прекрасный дом с тремя жилыми этажами в Портмановских владениях продавался срочно, не только со всем скарбом, но и даже с кухаркой и горничной, которым было выплачено на год вперёд, чтобы те могли сразу освободить новых владельцев от необходимости искать прислугу. В этом доме, казалось, осталось всё так, будто хозяева лишь вышли на прогулку: даже коробка для сигар в бывшей курительной комнате была открыта, ожидая возвращения курильщика.

Старый Айзек Эшлер, представлявший интересы Ивы ещё тогда, когда она была несовершеннолетней, доверительно предостерегал её от покупки этого дома. «Дитя моё, – говорил он, – это дурной дом. Дурной дом для юной леди». Он был неправ, старый, добрый, заботливый Айзек – это был чудесный, восхитительный дом! В нём была лишь одна комната – гостиная на втором этаже, – которая наводила грусть на юную хозяйку. Причина открылась Иве сразу – ей не пришлось даже применять свои способности, поскольку горничная Рози, пытавшаяся поначалу навести с юной хозяйкой почти фамильярные отношения, тут же ввела её в курс дела, употребляя в основном такие выражения, как «страсть, что такое» и «ужас нечеловеческий».

Дом на Глостер-плейс принадлежал одному весьма респектабельному и исключительно обеспеченному банкиру по фамилии Розенталь. Розенталь подарил его своей единственной и очень поздней дочери, Эбигайль, по случаю её бракосочетания со своим младшим компаньоном. Брак был прекрасным деловым соглашением: он обеспечивал целостность капитала и переход бизнеса по наследству самым естественным образом. Чувства Эбигайль не принимались в расчет, как, впрочем, и чувства её жениха, мистера Хоппера. Впрочем, Хоппер с лёгкостью переступил через свои чувства, чтобы получить бóльшую долю дела своего свёкра и этот дом в качестве свадебного подарка. В картонной коробке на чердаке Ива нашла фотографию молодой четы: Эбигайль была довольно невзрачной девушкой. Её портили унылый крупный нос и сильно опущенные углы глаз – это придавало её лицу почти трагикомическое выражение. Мистер Хоппер был просто невыразительным молодым человеком, но с упрямым выражением лица. Были ли они счастливы? Они могли бы быть счастливы по-своему, как многие и многие семьи, брак которых был заключён по обоюдному расчету семейств, но – увы! – Господь наделил Эбигайль чувствительным сердцем и чувством справедливости и долга, и это не могло не привести к трагедии. Несомненно, она старалась любить своего супруга – так, как представляла необходимым в рамках своего воспитания, и как подсказывало её нежное сердце. В любом случае она была бесконечно предана мужу и не смела подвергать критике любое его поведение. Вероятно, она могла бы пережить неверность мужа, как её переживали тысячи женщин, воспитанных в строгих правилах времён королевы Виктории, но пережить его непорядочность она была не в силах.

Дело в том, что у Хоппера имелась любовница, некая женщина, отношения с которой начались у него задолго до женитьбы на Эбигайль. Они продолжались и после. Мистер Хоппер с нетерпением ожидал смерти своего престарелого свёкра, чтобы заполучить фирму, затем каким-нибудь образом избавиться от супруги и спокойно жить со своей возлюбленной и унаследованным бизнесом. Но Розенталь оказался невероятно живучим стариком, и через пять лет все участники этой драмы стали терять терпение.

Нетерпение заставило каждого из участников драмы совершить по роковой ошибке. Мистер Хоппер начал понемногу обворовывать своего патрона, заключая какие-то сделки без его ведома и мухлюя с банковскими счетами. Его любовница обнаружила себя перед законной супругой, явившись в её дом и сообщив о своём интересном положении. И, наконец, бедняжка Эбигайль в этой самой злополучной гостиной потребовала от мужа решительного объяснения, и получила его. Рози не без удовольствия пересказала Иве тот разговор, и из её рассказа выходило, что раздосадованный Хоппер не пощадил ни супружеских, ни дочерних чувств Эбигайль. И, по её же словам, бедняжка стоически стерпела обвинения в женской несостоятельности, но, когда супруг в весьма дерзких выражениях сообщил, что «обирал глупого старика без сожаления» – упала в обморок.

Несчастная женщина нашла самый трагический способ выйти из создавшейся ситуации. Её тело всплыло у Лондонских доков. Маловразумительная записка, обнаруженная в корзинке для рукоделия сообщала только о неверности своего супруга – но ни слова о его деловой нечистоплотности.

Разумеется, убитый горем Розенталь сделал всё, чтобы Хоппер, оправданный судом, не мог устроиться куда бы то ни было даже курьером. Рози говорила, что они с любовницей уехали куда-то за границу. Розенталь продал дом задёшево, очень быстро и со всей обстановкой. Рози быстро ушла на новое место, не в силах осознать необычные требования новой хозяйки и её нежелание заводить с ней короткие отношения, а гостиная почти всегда стояла без дела. Гостей Ива не принимала, заходить туда ей было незачем. Нет, её не беспокоили духи прежнего, ей не было страшно, быть может – наоборот: ей казалось, что прошлому должно остаться хотя бы малое место в этом доме, какой-то заповедный уголок, где это прошлое могло бы оплакать себя.

Теперь пришло время расстаться и с этой историей. Слишком многое произошло за последние полгода, и это изменило жизнь Ивы. Пора было измениться и дому.

Думая обо всём этом, Ива раскидывала карты машинально, почти не обращая внимания на то, что выходило из расклада. Но когда линия воспоминаний привела её к настоящему, она словно очнулась и с волнением стала смотреть на карты, лежащие перед ней.

Что это? Ах, да, она думала об Эбигайль… Именно так всё и выходило: не очень счастливая и исключительно порядочная женщина, которую обманывали холодно и расчётливо в её самых высоких добродетелях, вернее – чьи чувства вовсе не принимали во внимание. Но нет же, этот расклад не на прошлое, карты лежали самым замысловатым образом, тем старинным, почти забытым манером, который давал удивительно полную картину нынешнего положения дел. Перед мысленным взором Ивы снова появилась старая, сильно выцветшая фотокарточка. Молодая пара: некрасивая женщина и мужчина с упрямым подбородком… Конечно, это было так похоже на…

Ива вздрогнула, когда в дверь гостиной постучали. Такой характерный, переливчатый стук мог выйти только из-под пальцев Алоиза. Он вошёл, сияя. Ива смешала карты и рассеянным кивком поприветствовала секретаря.

– Я сделал всё, что было нужно. Что-то не так? – взволновался он, заметив странное выражение лица госпожи.

– О, нет. Всё в порядке. Я пойду к себе. Позови меня, когда придут инспектор Суон и мистер Флитгейл, тогда расскажешь всем.

Ива стремительно вышла в ателье, и появилась в гостиной лишь тогда, когда Суон уже расположился перед камином со своей записной книжкой, а Гай раскуривал трубку. Ива выглядела как обычно, хотя в глазах у неё была особенная сосредоточенность, а отчёт Алоиза она слушала будто бы вполуха.

– Алоиз, вы справились бесподобно. Мне бы не хотелось злоупотреблять вашими талантами, но это неоценимо… – с удовольствием сказал инспектор.

Он что-то записал в своей книжице и заметил:

– Помнится, в эту квартиру можно попасть через цветочную лавку, не так ли?

Ива кивнула:

– Да, именно так. Этим входом воспользовался наш дорогой доктор Флитгейл, чтобы эффектно появиться в финале нашего разговора с лордом Карнивалем. Хозяева цветочного магазина, супруги Дэниэлс – чудные люди, и совершенно лишены такого порока, как болтливость. Надо сказать, что и служащая у них в магазине девица Нилс – на удивление добродетельная девушка. Задние дворы наших домов сообщаются маленькой калиткой, и я изредка пользуюсь магазином, если мне нужно выйти или войти, не привлекая внимания.

– Нельзя ли как-нибудь договориться с вашими замечательными соседями, чтобы я также имел возможность пользоваться этим входом?

– Что же, нет ничего проще. Впредь, если вам понадобится воспользоваться чёрным ходом, вы войдёте в магазин, и скажете девице Нилс, что хотите выбрать ирисы для мисс Ивы. Она вас проводит. А сюда вы войдёте через дверь мимо кухни, за утренней столовой. Спросите Флитгейла, он знает.

Гай смущённо улыбнулся.

– Я и сам не помню, как нашёл этот ход. Я действительно попросил букет для вас, и девушка проводила меня через двор. Я тогда удивился, но решил не противиться.

– Инспектор, но к чему такие предосторожности? – спросила Ива, сузив глаза.

– Ничего экстраординарного, – поспешно заверил её Суон, – это на всякий случай. И… у меня возникла одна идея. Не знаю, как вы к ней отнесётесь. В этом деле много неясного, и в первую очередь – отношения, которые связывают её участников. Я подумал… Было бы неплохо вновь собрать всех, кто был у Бёрлингтонов. В неформальной обстановке. Я, конечно, не могу быть там, не вызывая некоторой неловкости в обществе. Но ведь у меня есть вы, мисс Ива, и вы, мой отважный друг, мистер Флитгейл.