Текст книги "Приключения одной теории"

Автор книги: Тур Хейердал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Такая убежденность американистов, которые теоретически изучили основные принципы перуанского судостроения, повлияла двояко на современных этнологов. Этнологи, заклеймив мореходные качества бальсового плота и считая его «немореходным», тем самым лишили аборигенов Перу важнейшего навигационного средства и составили представление о них как о чуждом мореходству, сугубо сухопутном народе. Это однобокое представление о ранних высокоразвитых культурах тихоокеанского побережья Южной Америки внедрилось как в специальную, так и в общую литературу и повлияло на изучение узловых проблем полинезийской этнологии.

В 1932 году видному знатоку Тихоокеанской области Диксону удалось показать, что батат вместе с его кечуа-перуанским названием «кумара» был доставлен человеком из Перу в Полинезию до прихода испанцев в Южную Америку. Указывая на бальсовый плот, он предположил, что переносчиками батата были перуанские или иные американские индейцы. В том же году Лотрон опубликовал свой упомянутый выше обзор перуанского судоходства, а двумя годами позже Диксон в новой статье вернулся к этому вопросу. Теперь он писал:

«Так как у нас нет никаких свидетельств, что у индейцев тихоокеанского побережья Южной Америки, где возделывался батат, когда-либо были суда или навыки дальних морских плаваний, приходится заключить, что переносчиками растения были полинезийцы».(31) Известный американский специалист по археологии Полинезии Эмори(32) писал в 1933 году по поводу древних мегалитических сооружений на острове Пасхи, островах Общества, Маркизских, Гавайских, Тубуаи и Тонга: «Вполне правомерно предположить американское происхождение такого специализированного элемента культуры, как эта каменная кладка. Это очень характерный элемент, и сосредоточен он в той части Америки, которая находится ближе всего к Полинезии и откуда течения устремляются по направлению к острову Пасхи и архипелагу Туамоту… Разве не мог какой-нибудь мореходный плот ранних инков, подхваченный этим течением, доставить уцелевших за 2 тысячи миль на остров Пасхи на западе?».

Но в 1942 году в одной из своих последующих статей Эмори(33) отказался от этого взгляда, ибо, как он говорил, Диксон смог убедить его, что бальсовый плот тихоокеанского приморья Южной Америки быстро пропитывается водой. В свою очередь Морган(34) в 1946 году ссылается уже на Эмори, который сообщил ему, что «бальсовые плоты в несколько дней пропитываются водой, если их не вытаскивать на берег для просушки».

К этому времени негативное суждение о бальсовом плоте стало аксиомой, и Питер Бак(35) в 1945 году в своем «Введении в полинезийскую этнологию» сбросил со счетов половину прилегающих к Тихому океану областей, заявив: «Поскольку у индейцев Южной Америки не было ни судов, ни мореходных навыков, необходимых, чтобы пересечь просторы океана, отделяющие их берега от ближайших полинезийских островов, их никак нельзя считать переносчиками элементов культуры».

Столь же убежденно американский этнолог Уэклер(36) писал в 1943 году в монографии «Полинезийские первооткрыватели Тихого океана»: »…у американских индейцев не было морских судов, способных на такие переходы, как плавание в Полинезию».

Этот взгляд так утвердился среди американистов и тихоокеанистов, что, когда я попытался оспорить его в 1941 году, моя статья, как и следовало ожидать, не вызвала отклика. Стало очевидно, что есть лишь один способ решить вопрос: построить такое же судно и проверить его на деле.

В 1947 году я организовал и возглавил экспедицию «Кон-Тики».

Плот, названный «Кон-Тики», был сделан из девяти бальсовых бревен двухфутокой толщины, длиной от 30 до 45 футов; среднее бревно было самым длинным. Основа была связана с поперечинами, на которых лежал бамбуковый настил и стояла открытая надстройка. Конструкцию довершали двуногая мачта с прямым парусом, пять гуар и рулевое весло. 28 апреля 1947 года плот вышел из Кальяо с командой, состоящей из шести человек; спустя девяносто три дня он миновал первые обитаемые полинезийские острова. Пройдя за 101 день 4300 миль, «Кон-Тики» сел на риф атолла Рароиа в архипелаге Туамоту; при этом команда не пострадала, а груз был спасен почти полностью.

Цель экспедиции заключалась в том, чтобы практически изучить и проверить качества и возможности бальсового плота, а также получить ответ на старый спорный вопрос: были ли острова Полинезии досягаемы для плотоводов древнего Перу?

Судно продемонстрировало замечательные мореходные качества и отлично доказало свою способность перевозить тяжелые грузы в открытом океане. Из всех его ценных свойств нас больше всего удивила и поразила исключительная надежность и остойчивость при любой погоде. Кроме способности справляться с волнами, стоит, пожалуй, назвать грузоподъемность. Впрочем, тут нечему удивляться, ведь еще первые испанцы описывали бальсовые плоты, перевозившие больше тридцати тонн.

Теоретики отрицательно отозвались о плавучести бальсового плота, ссылаясь на то, что из-за гигроскопичности бальсы он-де без регулярной просушки затонет. Кроме того, считали, что найтовы, соединяющие бревна и всю остальную конструкцию, будут истерты при качании бревен на волнах. О легкой пористой древесине говорили, что она не выдержит сосредоточенной в центре нагрузки (команда и груз), если нос и корму одновременно поднимет двумя волнами. Наконец, при высоте надводного борта всего полтора фута команда и груз на открытом плоском плоту окажутся не защищенными от океанских волн.

Наш опыт дал ответ на эти вопросы и показал, что у представителей древних культур Перу и Эквадора были все основания создать именно такой тип мореходного судна.

Поступающая в продажу сухая бальса чрезвычайно гигроскопична и не подходит для строительства плотов, но древесина только что срубленных стволов еще насыщена соком и почти не впитывает морской воды. Правда, вода постепенно проникает в просушиваемые солнцем внешние слои, но внутрь ее не пускает сок. Когда «Кон-Тики» через год после экспедиции вытащили на берег для консервации, он еще мог поднять не одну тонну груза.

Бальсовые бревна не истирали найтовы по той простой причине, что их поверхность стала мягкой, губчатой, и веревки оказались словно утопленными в пробке. Двухфутовой толщины было достаточно, чтобы бревна устояли против двух штормов, во время которых волны вздымались выше плота; они выдержали даже столкновение с рифом в Полинезии.

Секрет надежности и остойчивости открытого бальсового плота, несмотря на незначительную высоту надводного борта, объясняется его исключительной способностью прилаживаться к волне. Плот переваливал через грозные горы воды, которые подмяли бы почти любое другое малое судно. Вторая причина – гениальная конструкция, благодаря которой вода тотчас уходила, как сквозь сито. Ни могучие валы, ни разбивающиеся ветровые волны не могли застичь плот врасплох; результатом было чувство безопасности, какого не дает никакое другое открытое или малое судно. Больше того, низкий борт и обеспечиваемая независимыми креплениями гибкость конструкции позволили посадить плот прямо на риф с подветренной стороны коварного архипелага Туамоту.

Во время плавания было проведено несколько опытов с упоминавшимися выше выдвижными швертами, которые индейцы называют гуарами. Выяснилось, что пяти надежно укрепленных гуар шириной в два фута и длиной в шесть футов достаточно, чтобы плот мог идти почти под прямым углом к ветру. Подтвердилось также, что править плотом можно без рулевого весла, если поднимать или опускать гуару на носу или на корме.

Однако попытка идти галсами против ветра кончилась полной неудачей, и команда склонилась к общепринятому взгляду, что перуанский бальсовый плот, подобно любому другому плоскодонному плоту, может ходить только в общем направлении попутного ветра.

Но последующие исследования, проведенные после экспедиции, убедили меня, что наша неудача объясняется скорее незнанием забытых приемов, чем несовершенством системы, которую так долго с успехом применяли инки. Это подтвердилось во время второго эксперимента с плотом, проведенного в 1953 году у берегов Эквадора.

Гуары бальсовых плотов заметно отличаются друг от друга размерами (в зависимости от величины и типа судна) и материалом, из которого они сделаны. Обычная длина гуары 1,25-2 метра, ширина 10-25 сантиметров; правда, в районах, прилегающих к лесным массивам Эквадора, известны гуары длиной до 3,5 метра и шириной 0,5 метра. Гуары представляют собой прямоугольные доски с выступом или вырезом в верхнем конце.

Если для изучения древнеперуанских судов мы располагали только записками хронистов, схематическими изображениями в аборигенном искусстве и «духами плотов», то для знакомства с гуарами к нашим услугам есть подлинные экземпляры, которыми пользовались древние мореплаватели.

Такие гуары, чаще всего вырезанные из твердой и прочной древесины перуанского альгарробо, принадлежат к наиболее многочисленным находкам в доиспанских погребениях на побережье Перу. Есть мастерски выполненные гуары, которые представляют художественную ценность, и многие из них являются гордостью перуанских разделов музеев всего мира. Но большинство гуар сделано просто, без всяких украшений, а так как представляющие чисто прикладной интерес изделия не привлекали кладоискателей, они часто бесследно исчезали.

Пожалуй, можно сказать так: соотношение между профессиональной археологией и простым кладоискательством на перуанском побережье прямо пропорционально соотношению примитивных и богато украшенных гуар или соотношению между гладкой перуанской керамикой и красующимися в музеях декорированными фигурными сосудами.

Наиболее искусно обработаны гуары из районов Писко, Паракас и Ика в южной части побережья Среднего Перу. Но и здесь при раскопках находят примитивные, грубо сделанные гуары из альгарробо. Если на резных гуарах из района Чиму на севере Перу мы обычно видим только изображение одной птицы или одного животного на нерабочей части рукоятки (как и на местных веслах), то на лучших образцах из Паракаса резные или рисованные изображения птиц, рыб, людей или символические орнаменты расположены в два-три ряда. Часто верхний ряд составляют фигуры шести – восьми мужчин, которые стоят бок о бок, держась за руки так, что получается волнообразная линия.

Высказывались предположения, что некоторые гуары с особенно тщательно вырезанными украшениями были ритуальными эмблемами ранга; вероятно, это так и есть. Однако я не видел еще ни одного образца, который нельзя было бы использовать по прямому назначению: в каждом случае взята достаточно твердая древесина, а резные изображения размещены так, что они не мешают пользованию гуарой. Резьба, как правило, ограничивается рукояткой; в редких случаях орнамент спускается ниже, тогда он нанесен на боковую грань, и доска все равно может свободно ходить в прорези или щели между мягкими бальсовыми бревнами.

Характерно, что резьбой в основном покрывали только ту часть гуар, которая оставалась на виду над палубой, а погруженную часть, скрытую от глаз команды и пассажиров, не украшали.

Естественно было ожидать, что чисто ритуальный предмет будет украшен во всю длину, подобно рукояткам обрядовых топоров или жезлам. Учитывая функции гуары, верхняя часть которой, а также рукоятка остаются на виду и не изнашиваются (к ним лишь изредка прикасается рука), можно уверенно предположить, что подавляющее большинство даже наиболее богато орнаментированных образцов использовалось по прямому назначению – вероятно, более высокопоставленными членами общины.

Когда в конце прошлого столетия в музеи и частные коллекции впервые поступили полученные при раскопках искусно обработанные доски из Писко, их считали просто замечательными образцами доинкской резьбы по дереву. И хотя Гретцер – специалист по Перу – в 1914 году заключил, что речь идет о морских гуарах, до недавнего времени мало кто задумывался над подлинным назначением этих досок.

Гретцер, проживший не один десяток лет в приморье Перу, имел полную возможность наблюдать уже уходящие в прошлое бальсовые плоты с гуарами, которые, как и в далекие времена, по-прежнему перевозили тонны сушеной рыбы на север, в Эквадор, а там забирали строительный лес и другие грузы. При раскопках в долинах Писко и Ики он сразу же определил назначение обнаруженных гуар, которые хранятся теперь в Берлинском музее этнографии. Гретцер видел в этой находке убедительное доказательство того, что жители приморья уже и доинкские времена регулярно выходили в океан и совершали плавания, подобные тем, которые засвидетельствовали испанцы.

Тому, кто незнаком с замечательными мореходными качествами инкских камышовых и бальсовых плотов, может показаться, что жители побережья делали только первые шаги в судоходстве. На самом деле древние перуанцы хорошо знали однодеревки и лодки с нормальным корпусом, и все-таки они предпочитали пользоваться своими судами, изумительно приспособленными к местным географическим условиям.

Широко распространившееся мнение, которое недооценивало якобы примитивные лодки из камыша тотора и бальсовые плоты, возможно, было одной из причин того, что поразительно мало внимания уделялось источникам, которые трактуют вопрос о мореходстве аборигенов. Даже после публикации Гретцера нередко можно было увидеть в музеях перуанские гуары с бирками «ритуальные лопаты» или что-нибудь в этом роде, хотя каждый мог убедиться, что гуары не подходят для земляных работ. По мере роста количества находок в раскопах становилось все более ясно, что эти своеобразные доски – какая-то часть морской оснастки, ибо в погребениях они обычно лежали вместе с рыболовными снастями или иными предметами, указывающими скорее на морской промысел, чем на земледелие. Бросалось также в глаза, что узоры на рукоятках гуар и местных веслах повторяют друг друга. Поэтому в последнее время гуары чаще всего экспонировали с бирками: «весло особого рода» или даже «руль».

Между тем достаточно взглянуть на рукоятку, чтобы сразу понять, что это своеобразное изделие не могло быть ни тем, ни другим. Главное свойство весла – безупречный баланс; рукоятка должна венчать вертикальную ось, чтобы лопасть не поворачивалась во время гребка. А рукоятка гуары совсем не сбалансирована, она расположена с самого края, поэтому грести такой доской невозможно. И нигде не ухватишься для баланса второй рукой. На большинстве гуар южного побережья есть прорезь для пальцев – что-то вроде ручки обычной сумки.

Очевидно, что специализированная рукоятка гуары рассчитана только на вертикальный подъем и опускание широкой доски одной рукой, а не на сбалансированные гребки двумя руками. Столь же мало рукоятка гуары годится на роль румпеля. Совершенно ясно, что гуары по своему назначению не могут быть сравнимы ни с какими частями оснастки европейских плавучих средств.

Однако эти археологические свидетельства, а также описания и зарисовки европейских путешественников, которые сами видели гуары на плотах аборигенов, так и не стали всеобщим достоянием к тому времени, когда в Европе – кстати, довольно поздно! – начали оснащать суда швертами.

Лотроп сообщает, что в 1710 году в Англии провели опыты с выдвижными швертами на некоторых типах малых судов. По-настоящему они стали применяться в Англии и США с 1870 года. До тех пор европейские моряки использовали только выдвижные кили, единственное назначение которых было препятствовать сносу.

Когда мы в 1947 году оснастили «Кон-Тики» гуарами, все этнологи и знатоки морского дела единодушно утверждали, что они не помогут управлению плотом. И хотя члены экспедиции установили, что с пятью действующими гуарами можно изменять курс и идти почти под прямым углом к ветру, все наши попытки развернуться и плыть против ветра оказались безуспешными.

В 1953 году благодаря любезной помощи эквадорского археолога Эмилио Эстрады оказалось возможным продолжить опыты с бальсовым плотом нормальных размеров в районе залива Плаияс в Эквадоре, где местные рыбаки и поныне используют маленькие, связанные из трех бревен плоты типа бразильской жангады.

На этот раз удалось до конца раскрыть секрет инков, ходивших на своих плотах против ветра.

Это оказалось очень просто. Команда, в которую входили Эстрада, американский археолог Рид, его норвежский коллега Шельсволд и я, установила, что, если в момент поворота, когда ветер дует перпендикулярно продольной оси плота, быстро развернуть парус и так же быстро изменить соотношение погруженной площади гуар на носу и на корме, плот послушно развернется и пойдет против ветра.

Самое главное заключается в том, чтобы согласовать движения при повороте реи и подъеме или погружении гуар. Чтобы рею можно было свободно повернуть, она должна быть закреплена в точке соединения мачты-бипода. После того как был открыт способ разворота плота, оставалось лишь регулировать гуары, и плот без труда шел против ветра, лавируя под таким же углом, как обычные парусные суда. При новом курсе опять-таки только соотношение между погруженными гуарами на носу и на корме определяло направление хода.

Итак, теперь нам известно, что технически нет никаких пределов дальности плаваний древнеперуанских судов в Тихом океане. Следовательно, нет ничего неожиданного в том, что передовой отряд Писарро встретил бальсовый плот, направлявшийся в Панаму. И мы вправе строить самые смелые предположения о развитии мореходства у жителей перуанского побережья после появления, еще в доинкские времена, гениального изобретения – гуар. (V)

РАСКОПКИ НА ОСТРОВАХ ГАЛАПАГОС

Хейердал показал, что индейцы располагали и судами, и навигационными навыками, позволяющими им достичь островов Южного моря. Надо было найти след их присутствия там, будь то в виде элементов культуры или археологического субстрата. С самого начала Хейердал ищет объяснение определенным элементам культуры и уже на протяжении многих лет привлекает в помощь археологию. Он организовал две археологические экспедиции, первую – на острова Галапагос, лежащие всего в 600 милях от побережья Перу и Эквадора.

Читатель уже знает, что архипелагу придавалось большое значение при толковании инкских преданий. Засушливая природа этих вулканических островов обусловила их необитаемость.

В разных местах Галапагоса археологи экспедиции раскопали много черепков аборигенной керамики и некоторые другие предметы индейского происхождения. Находки были отправлены в Национальный музей США в Вашингтоне. Там определили, что они представляют разные индейские культуры приморья древнего Перу и Эквадора. Многие предметы явно были изготовлены не только до прихода испанцев, по и до возникновения инкского государства.

Позднее Хейердалу пришлось спорить со своими противниками, которые утверждали, что найденные изделия были доставлены на Галапагос пиратами, ограбившими перуанские погребения. Но, во-первых, никто не слышал о том, чтобы пираты грабили перуанские погребения, во-вторых, среди находок преобладали черепки гладкой, лишенной украшений посуды. Такая посуда представляла для флибустьеров столь же малый интерес, как обнаруженные наряду с черепками пряслице, свистулька из обожженной глины и примитивные орудия из кремня и обсидиана.

К тому же многие черепки относились к типам керамики, характерным исключительно для обитателей приморских лесов Эквадора, куда пираты вообще не забирались. И наконец, черепки перуанской и эквадорской посуды найдены в разных точках нескольких островов Галапагоса. Все это подтверждает вывод, к которому пришли специалисты из Национального музея в Вашингтоне: археологические находки на Галапагосе доказывают, что индейцы Южной Америки на протяжении долгого времени до прихода европейцев часто посещали архипелаг.

В основу этой статьи лег доклад, прочитанный на X Тихоокеанском конгрессе в Гонолулу, проходившем с 21 августа по 6 сентября 1961 года. Сокращено только то, о чем подробно говорилось в предыдущих главах.

До недавнего времени считалось, что острова Галапагос были недосягаемы для судов аборигенов как Южной Америки, так и Полинезии, поэтому здесь не велось никаких археологических работ. Правда, в XVI – XIX веках: немало европейцев, лично видевших управляемые гуарами бальсовые плоты, считали, что аборигенные суда из Перу и Эквадора могли дойти до Галапагосов, но на рубеже XX века, когда бальсовые плоты исчезли совсем, забыли и о замечательных свойствах этих местных судов.

Все дискуссии о возможности доиспанских посещений Галапагосов определялись предвзятым отношением авторов к плотам. В специальной литературе распространились ошибочные взгляды, и у археологов уже не было стимула изучать необитаемые засушливые острова Галапагосы.

Так, известный путешественник В. фон Хаген утверждал: «Инка (Тупак) плыл куда угодно, только не на Галапагосы».

Опираясь на якобы авторитетные заявления о том, что обитатели Андского приморья были «совершенными невеждами» в вопросах мореходства, он считал высадку Инки на острова Галапагосы «явно невозможной».

Дальнейшие события показали, что современное суждение о бальсовых плотах было в корне ошибочным. Начиная с 1947 года мимо Галапагосов прошло пять парусных плотов из Перу. Один из них с командой из трех мужчин и одной женщины, во главе с перуанским композитором чешского происхождения Ингрисом, сперва пристал к острову Исабела в архипелаге Галапагос, а затем попал в полосу штилей, где его и подобрали. Остальные четыре дошли до Восточной, Центральной и Западной Полинезии.

Еще важнее оказались новые эксперименты с гуарами, проведенные Эстрадой, Ридом, Шельсволдом и мной в 1953 году на бальсовом плоту у побережья Эквадора. В результате было выяснено, как действует это чрезвычайно остроумное навигационное приспособление, и ранее дискредитированные источники были реабилитированы. При правильном соотношении действующей площади гуар на носу и на корме плот разворачивается кругом и ложится на любой нужный курс независимо от направления ветра.

Другие опыты показали, что плоты из свежей бальсы полностью сохраняют плавучесть до двух лет, а то и больше. Короче говоря, острова Галапагос были вполне достижимы для аборигенов Перу и Эквадора.

Учитывая все это, автор в 1953 году организовал экспедицию на Галапагосы с целью археологических исследований. В экспедиции участвовали археологи Рид (главный археолог Национальных парков США) и Шельсволд (ныне хранитель собрания древностей университета Осло). Мы не собирались досконально изучать архипелаг, даже отдельные его острова, а сосредоточили свое внимание на местах, пригодных для стоянок и доступных для аборигенных судов.

Острова Галапагоские.

На трех островах было найдено четыре зоны доиспанских стоянок, наиболее крупная – на острове Сантьяго, где на плато выше залива Джемса мы обследовали восемь стоянок. Горный гребень отделяет их от зоны у бухты Пиратов. Две другие зоны обнаружены на острове Санта-Крус, у Китовой бухты, и на Черном берегу острова Флореана. Еще одну доисторическую стоянку открыли уже в 1954 году на острове Санта-Крус, возле Кабо Колорадо, американские участники Диснеевской экспедиции на Галапагосы – Куффер и Холл.

На этих стоянках был собран 1961 черепок минимум 131 сосуда аборигенной керамики. Ученые считают, что сорок четыре сосуда несомненно и еще тринадцать сосудов предположительно представляют собой известную посуду приморья Эквадора и Северного Перу. Из остальных семидесяти четырех сосудов шестьдесят семь не опознаны только потому, что материал недостаточно характерен, а семь сосудов не удалось точно определить, даже несмотря на вполне отчетливые приметы.

Они относятся к типам керамики, которых не находили больше нигде в мире. Американские специалисты разделяют типы южноамериканской керамики по составу и качеству глины, степени обжига, форме и обработке поверхности сосудов. Каждый тип керамики получил название, как правило, по месту первой находки; эти сосуды производились исключительно в пределах распространения данной индейской культуры, то есть в определенной географической области и на протяжении определенного времени, пока не появлялся новый тип изделия, который полностью вытеснял предшествующий. Поэтому черепки сосудов исключительно важны для определения перуанских и эквадорских культур, особенно в таких областях, как Галапагос, где почва и климат не благоприятствуют сохранению органического материала – скелетов, дерева и тканей. Керамика принадлежит к немногим доисторическим материалам, которые остаются неизменными, если не считать, что она может разбиться на мелкие куски. «Ла-Плата фигурная», «Сан-Хуан фигурная» и так далее

– названия типов доисторической керамики с побережья Перу. Керамика, именуемая «Тиауанакоидная», относится к тому времени, когда влияние доинкской культуры тиауанако распространилось от горных областей до побережья Тихого океана.

Образцы керамики, добытые при раскопках на Галапагосах, исследованы и определены Эвансом и Меггерс, крупнейшими знатоками бытовой керамики индейцев эквадорского и североперуанского приморья, сотрудниками Смитсонова института в Вашингтоне.

На некоторых стоянках были собраны черепки только перуанских изделий, на других получен и перуанский, и эквадорский материал.

Керамика «Ла-Плата фигурная» представлена тремя сосудами с двух стоянок на берегу залива Джемса; «Сан-Хуан фигурная» – одним сосудом с третьей стоянки на том же берегу; «Кенето лощеная гладкая» – двумя кувшинами из двух раскопов в районе залива Джемса; «Тиауанакоидная» – тремя изделиями из двух мест на берегу залива Джемса. В этом же районе найден один сосуд «Сан-Николас фигурный».

К типу «Томавал гладкая» принадлежат минимум пятнадцать сосудов из районов залива Джемса, бухты Пиратов, Китовой бухты и Черного берега; еще пять сосудов с трех стоянок предположительно отнесены к этому же типу. Керамика «Кастильо гладкая» представлена по меньшей мере десятью кувшинами из районов залива Джемса, Китовой бухты и Черного берега. На Черном берегу найдена также глиняная свистулька типа «Мочика». Еще шесть сосудов предположительно определены как «Кастильо гладкая».

Остальные поддающиеся определению кувшины представляют собой характерную доиспанскую бытовую керамику района Гуаяс (Эквадор). Весь материал подробно описан Шельсволдом и мной в «Записках Общества американской археологии», Э 12.

Если не считать трех сосудов сложной формы ранее неизвестного неевропейского вида, представленных 377 черепками (край, ручка, тулово) очень тонкой керамики с толстой красной глазурью, явно новых типов не обнаружено. Иначе говоря, с научной точки зрения собранный материал не представляет собой типологической ценности. Его значение заключается всецело в том, что он найден на островах Галапагосы, в 600-1000 миль от материка.

Естественно, возникает вопрос: не могла ли часть этих изделий попасть на Галапагос после Колумба? Остановимся вкратце на истории архипелага.

Острова Галапагос были открыты европейцами случайно в 1535 году, когда испанский епископ Томас де Берланга, плывя из Панамы в Перу, был подхвачен мощной струей комбинированного течения Эль Ниньо и Гумбольдта. Мореплаватели провели день на одном острове, еще два на другом, тщетно разыскивая пресную воду, после чего ушли. С большим трудом испанцам удалось пробиться в Эквадор, идя против устремленного на запад сильного течения. Поскольку епископ шел из Панамы, он и его спутники вряд ли могли доставить на Галапагосы керамику аборигенов Перу или Эквадора.

Второе посещение архипелага состоялось в 1546 году, когда капитан Диего де Риваденейра украл в Арике (Чили) корабль и направился в Гватемалу. Он вновь открыл Галапагосы. безуспешно пытался в поисках питьевой воды подойти к одному из меньших островов и пошел дальше. Таким образом, и эти гости непричастны к черепкам, о которых идет речь.

Мы знаем, что во второй половине XVI века в водах архипелага Галапагосы появлялись отдельные испанские каравеллы, но известно также, что моряки не задерживались на этих необитаемых островах, где не было ни фруктов, ни воды. Возможно, на борту некоторых каравелл были индейцы и они сходили на берег, захватив с собой кувшины, и, возможно, они уронили несколько штук, но маловероятно, что они доставили на берег 131 кувшин и все до одного разбили. Да и не могли они привезти столь разную посуду, представляющую совсем различные географические районы и культурные периоды древнего Перу и Эквадора.

Хотя эти острова уже в 1570 году появились на карте (Орбис Террарум) фламандского картографа Ортелиуса под названием Галапагосских, для испанцев уединенный архипелаг в коварном Перуанском течении долго оставался «Лас Ислас Энкантадас» (Заколдованными островами).

Ортелиус нанес архипелаг Галапагосы на карту на основании соответствующей информации, полученной от своих коллег в Севилье. Кроме того, был известен отчет штурмана корабля, на котором плыл епископ Берланга. Название «Заколдованные острова» дал архипелагу капитан Диего де Риваденейра, так и не сумевший высадиться на них. Спасаясь от гнева короля, Диего направился вдоль экватора на запад, чтобы найти землю, о которой сообщал Берланга.

Он достиг архипелага, но из-за сильнейших течений корабль то сбивался с курса, то попадал в опасные места. Несколько дней испанцы тщетно пытались пристать к берегу и в конце концов решили, что острова перемещаются по поверхности моря. Отчаявшись покорить эти «непостоянные и нереальные острова», Диего сдался и окрестил их «Заколдованными».

В 1680 году в этих водах ходил английский пират Шарп. Коварные течения и ему не дали высадиться на берег. Он вел корабль сперва вдоль побережья курсом на Перу, но на широте Пунта Паринья свернул в открытое море, чтобы избежать встречи с испанцами. Там, где течение Гумбольдта устремляется в сторону Галапагосов, во время сильного шторма пираты встретили идущий под парусами бальсовый плот с товарами. Лоцман посоветовал Шарпу не состязаться с аборигенами, «так как еще не известно, удастся ли нам их догнать…».

Шарп рассказывал, что у бальсовых плотов «отличный ход», причем некоторые из них так велики, что из приморских долин Перу доставляют в Панаму по двести пятьдесят тюков муки, не замочив ни одного. (Это свидетельствует о том, что индейцы, во всяком случае до конца XVII века, продолжали перевозить грузы из Перу в далекую Панаму на больших морских плотах, о которых писали уже первые испанские путешественники. Капитан шведского фрегата «Евгения» Скугман также сообщает, что аборигены плавали на бальсовых плотах не только в прибрежных водах. Скугман встретил индейцев в океане в районе Северного Перу; они вели плот с помощью гуар. Шведский капитан прямо говорил, что бальсовые плоты того времени ходили на Галапагосы.) В 1684 году, через четыре года после тщетной попытки Шарпа, европейцам впервые удалось на некоторое время утвердиться на Галапагосах. Группа английских пиратов – Каули, Дампир, Девис, Уофер, Рингроуз и Джон Кук – на двенадцать дней остановилась в бухте Джемса (на острове Сантьяго), чтобы разделить добычу. В Британском музее хранятся записки Каули, где подчеркивается, как трудно было добраться до архипелага: «…мы пошли на запад, чтобы попытаться найти острова, известные под названием Галиполус, а испанцы подняли нас на смех, они называли их заколдованными островами и говорили, что никто, кроме капитана Пориальто, их не видел, да и то он не мог подойти к ним вплотную и бросить якорь – ведь это призраки, а не настоящие острова».